Рассказ об одной операции смоленских чекистов
ДЕЛО ВЕЛ СЛЕДОВАТЕЛЬ КГБ
В 1975 году в Смоленске шел судебный процесс над группой бывших командиров карательных отрядов и рядовых полицейских, участвовавших в зверских расправах над советскими патриотами во время фашистской оккупации. Выездная сессия военного трибунала ордена Ленина Московского военного округа рассматривала дело по обвинению Черномашенцева Н. Е. Липилина С. М., Дворникова В. И., Шпакова И. Е., Кочурова С. В., Ахмедова Г. Т. и Сетькина И. С. Военный трибунал приговорил Черномашенцева к высшей мере наказания — расстрелу, а остальных — к различным срокам тюремного заключения. В свое время пресса подробно информировала читателей об этом.
Но во время суда и после него в редакции газет, освещавших процесс, поступило немало писем читателей с просьбами рассказать о том, как были обнаружены преступники. Авторы других писем откровенно возмущались тем, что предатели и изменники Родины тридцать лет безнаказанно ходили по нашей советской земле, оставаясь неразоблаченными.
В этом очерке мы рассказываем о работе советских чекистов по выявлению преступлений предателей и изменников Родины.
Болезненны телесные раны, но еще более болезненнее раны душевные. У многих они не заживают всю жизнь.
Тридцать лет в человеческой жизни — срок немалый. Давно уже отгрохотали последние победные залпы войны, на пепелищах поднялась новая жизнь, и пошли сейчас в школу внуки и правнуки не вернувшихся с воины. Но еще не совсем заросли в смоленских перелесках окопы и траншеи, еще снятся по ночам атаки старым солдатам, еще не сгнили половицы, на которых словно выжжен след кованного фашистского сапога.
Может быть поэтому в зале Дворца культуры железнодорожников, на целый месяц ставшем залом судебных заседаний военного трибунала, было так многолюдно. Тысячи людей, слушая показания свидетелей и подсудимых, еще раз переживали боль и утраты давно минувшей войны.
Но были в этом зале и четверо мужчин, которых привело сюда не любопытство, а прямой служебный долг. Немногословные, в обычных штатских костюмах, они ничем не выделялись из общей массы присутствующих. Только, пожалуй, спокойная сосредоточенность да военная выправка говорили о том, что это не случайные посетители судебного заседания. Но это могло мне и просто показаться, потому что еще раньше, знакомясь с обвинительным заключением по делу семи преступников, я видел на плечах этих людей офицерские погоны и знал, что В. П. Агапов, В. И. Мельников и В. И. Матвеев — работники Смоленского управления Комитета Государственной безопасности, что пятнадцать объемистых томов уголовного дела, которые сейчас лежат на столе перед председателем суда и заседателями, прошли через их руки. И не только прошли. В этих томах их тяжелый и кропотливый труд многих месяцев. По крупицам, по едва уловимым намекам восстанавливали они картину давних преступлений, выявляли участие и роль в них каждого из сидящих сейчас на скамье подсудимых. И их имена обычно не становятся известны широкому кругу читателей. Просто такова у них служба, а следствие по делу этих семерых — обычные рядовые служебные будни, которых немало было до этого и будет после. Но мы хотим рассказать об этом следствии, чтобы читатели имели представление о характере этой работы, работы во имя торжества справедливости.
Несколько лет назад в одной белорусской газете появилась статья, в которой говорилось о предателе Родины, ставшем фашистским палачом, Д. Космовиче. Во время немецко-фашистской оккупации он был начальником окружной полиции на Брянщине, Смоленщине и Витебщине. Бежав под ударами Советской Армии вместе с оккупантами на запад, матерый преступник поселился и живет по сей день в западногерманском городе Штутгарте. Живет вполне респектабельно и спокойно, хотя когда-то в ФРГ и был принят закон о предании суду бывших фашистских преступников.
Подчиняясь требованиям прогрессивной мировой общественности, Министерство иностранных дел Федеративной Республики Германии направило Советскому правительству вербальную ноту, в которой просило дать ему доказательство преступной деятельности Д. Космовича. Хотя преступник оставил свои кровавые следы на территории нескольких временно оккупированных областей, Генеральный прокурор СССР счел необходимым поручить расследование преступлений Космовича смоленским чекистам.
Вот тогда-то на одном из совещаний в следственном отделе УКГБ наметили план работы и начали отыскивать нити, ухватившись за которые, можно бы было размотать весь клубок злодеяний фашистского прихвостня. Давность времени и утрата многих секретных фашистских архивов усложняли дело. Но даже и будь все эти архивы в целости и сохранности, в них вряд ли можно было много почерпнуть. Общая и главная забота всех преступников — не оставлять за собой следов. Не исключение, конечно, Космович и его «хозяева».
До этого было известно, что одной из «акций», в которой Космович принимал непосредственное участие, был массовый расстрел ста пятидесяти семи советских граждан на окраине поселка Каспля, у подножия так называемой Кукиной горы. Но палачи с педантичной немецкой скрупулезностью постарались сделать все, чтобы детали этого расстрела навсегда остались тайной, которую унесли с собой в могилу жертвы фашистского террора. А те, кто стрелял в спины патриотов, постарались заткнуть рты другим. Накануне массового расстрела всех жителей Каспли загнали в дома, повсеместно выставив многочисленное оцепление. Как затем выяснилось, в расстреле, кроме фашистов, принимали участие и предатели, полицаи. Одни из них становились добровольными палачами, а других к этому принудили. Разумеется, это делалось для того, чтобы с места казни не ушел ни один человек, который бы не был незапятнан кровью замученных советских людей. Расчет был прост: не станет же палач доносить на других палачей и в том числе на себя. И касплянская трагедия, казалось, не оставила ни одного живого свидетеля, который бы пролил свет на это гнусное злодеяние. Правда, несколько полицаев было известно. Кто это сделал? Да немцы же и Космович, которые приехали, из Смоленска. Приехавших на четырех машинах из Смоленска карателей, в том числе и Космовича, видели и жители Каспля. А полицаи? Их немцы заставили охранять советских людей в здании бывшей больницы, а затем куда-то и для чего-то их конвоировать. Что же сталось с этими людьми, бывшие полицаи молчат. Правда, потом они слышали, что якобы сто с лишним человек расстреляли, но кто это сделал — одному богу известно.
Поэтому можно себе представить, как обрадовались чекисты, когда узнали, что все-таки есть живой человек, который видел картину расстрела. Оказывается, в тот страшный день очевидец сидел на крыше сарая и наблюдал, как немцы повезли за Кукину гору сначала партию мужчин, а потом женщин и детей, как обреченных раздевали, как они падали в большую свежевырытую яму, как их еще полуживых закапывали и как немцы потом те места, где земля особенно шевелилась, поливали свинцом из автоматов. Видел свидетель и Космовича, высокого черноволосого человека в военной Форме без знаков различия, который стоял у подножия Кукиной горы с группой немецких офицеров и отдавал приказания, а потом собственноручно застрелил девочку лет пяти-шести и бросил в могилу. При этом было видно, что Космович — мужчина сильный. Он приподнял бьющуюся девочку с земли одной левой рукой, а правой выстрелил в нее из пистолета.
Несмотря на страшную непогодь и ругань шофера, в Касплю пробивается машина со следователем и очевидцем расстрела. С-того времени прошло сколько лет! Где он, этот сарай? Сам очевидец помнит его смутно. И вот следователь, уже немолодой, солидный и прилично одетый человек, лазает по крышам сараев в Каспле и все смотрит на Кукину гору. Почувствовав нечто неладное, местные жители стали смотреть на него с подозрением: какой нормальный человек будет забираться на крыши сараев и даже нескольких домов?
Но эти люди не знали специфики работы следователя, который всякий факт, будь он хоть с маковое зернышко, должен десять, а если надо, то и сто раз проверить и перепроверить. Забегая вперед, расскажу попутно еще один эпизод. Обвиняемый Липилин явно выдумал версию, что попав к концу войны в лагерь военнопленных, он месте с другими создал там подпольный так называемый вспомогательный корпус Красной Армии. Будто бы в цементном полу форта номер семь и сейчас лежат замурованные документы этой организации. В общем-то было ясно, что опытный преступник готовит себе «смягчающие обстоятельства», но не перепроверить их нельзя. Тогда следователь садится вместе с бывшим карателем в вагон поезда и едет в Каунас. Там исследуется каждый сантиметр цементного пола, но никаких следов документов не было обнаружено. Да их и не могло быть, потому что так называемый корпус был спешно создан Липилиным лишь теперь, в своем воображении.
Кстати сказать, запоздалым «патриотом» оказался не один Липилин. Другой подследственный вспомнил «смягчающее» обстоятельство: во время службы в карательном отряде он давал «свою» лошадь крестьянину, у которого жил, обрабатывать землю. Факт пустячный. Он, казалось бы, не заслуживает внимания. Но утопающий хватается за соломинку. И следователю, кроме улик против преступника, приходится заниматься и его «реабилитацией». Только трезвая беспристрастность поможет наиболее полно выяснить истину. И человеку с партийным билетом в кармане, человеку, который ненавидит врагов Родины, приходится подавлять в себе живые чувства и постоянно быть ровным, сдержанным, спокойным.
Но вернемся к касплянским сараям. Сколько ни лазил следователь по их крышам, он так и не смог увидеть с них места, на котором расстреляли советских патриотов. А ведь свидетель приводит такие детали, которые понаслышке не узнаешь. Получалось одно из двух: или он ясновидец, способный проникать взором через гору, или он...
— Давайте не будем,— сказал следователь наблюдателю.— Что вы видели всю картину расстрела, в этом сомневаться не приходится. Но вы ее видели, стоя с оружием в руках в нескольких метрах за спинами тех, кого расстреливали. И вы соучастник этого преступления.
И вывод не мог быть ошибочным. Через некоторое время подтвердилось, что «наблюдатель» действительно стрелял в спины обреченным. Было найдено начало нити, за которую следовало тянуть, чтобы размотать весь клубок злодеяний. Но беда в том, что нить эта оказалась очень непрочной. Она рвалась постоянно. И концы ее приходилось искать повсюду, куда только могла завести человеческая фантазия. И я приведу несколько примеров таких досадных обрывов, которые, казалось бы, заводили следствие в безвыходный тупик.
Во время оккупации в Каспле было широко известно имя Сергея Морозова, который сначала командовал карательным полицейским отрядом, а затем стал преподавателем организованной фашистами специальной полицейской школы. Кое-кому Морозов говорил, что он родился и жил в городе Бронницы Московской области. Кстати, это был тот самый Морозов, который после расстрела пришел к матери расстрелянной Кати Помазкиной и за бутылкой водки показывал взятый «на память» платок убитой, рассказывал о расправе над советскими людьми. О нем было известно, что в прошлом он командир Красной Армии, одно время был даже в партизанском отряде. Но в Бронницах такого Сергея Морозова не оказалось, как не оказалось в архивах ЗАГСа и записи о том, что он когда-то там родился. Тогда пошли по другому пути: запросили архив о пропавших без вести в войну. Но оттуда вскоре сообщили, что интересующий управление КГБ Сергей Михайлович Морозов в списках личного офицерского состава не значился и не значится. Нет его, разумеется, и в списках потерь офицерского состава.
Получается странная чертовщина. Она напоминает историю, описанную Юрием Тыняновым в «Поручике Киже»: человека не было на свете и в то же время он стрелял в людей. Но того поручика создал росчерком пера царь.
А: кто же создал несуществующего Морозова? За помощью обратились к бывшему командиру партизанской бригады И. Р. Шлапакову. Но Иван Романович не смог ни вспомнить Морозова, ни отыскать в списках партизан бригады. На всякий случай прославленный партизанский: командир посоветовал обратиться к бывшему командиру отряда имени Володи Куриленко. Разыскали адрес. Обратились. И Николай Владимирович, наконец-то, внес ясность в запутанное дело. Морозова действительно никогда на свете не было, а был младший лейтенант Советской Армии, а затем предатель Липилин. Нашли его не в Бронницах, а в городе Боровске Калужской области на фабрике детской игрушки. И кто бы мог подумать: что тихий и незаметный истопник — преступник? Но факты — вещь упрямая. С ними нельзя не согласиться. На арест Липилина была получена санкция прокурора. Но Липилин не так прост и наивен, чтобы спокойно отдаться в руки властей. Он еще помотает следователям нервы и попортит немало крови.
Получив повестку явиться в Смоленск для допроса пока еще в роли свидетеля, Липилин смекнул, в чем дело. Без долгих раздумий он симулирует обострение болезни и ложится в больницу. Знает: советские законы гуманны. Они не позволяют допрашивать, а тем более арестовывать больного человека. После нескольких повесток, оставшихся без ответа, в Боровск едет следователь. Он живет в гостинице и, как любящий папаша за своим чадом, внимательно наблюдает за поправкой здоровья своего нового знакомого. Он только не ходит к нему с сумками и «авоськами», а так всей душой желает ему поскорее выздороветь. И только когда Липилину надоело отлеживаться и он выписался из больницы в хорошем состоянии, как записано в истории болезни, следователь явился к нему на квартиру. Следователь пригласил Липилина в Смоленск. И только здесь, уже после допроса ему была предъявлена санкция прокурора на арест. Одна часть сложнейшего уравнения со множеством неизвестных членов была решена. Надо было находить другие неизвестные, а вернее — других неизвестных.
Жители тихой улицы в городе-герое Волгограде были удивлены и озадачены, когда Ивана Сергеевича Иванова, тихого и незлобливого Ивана Сергеевича, который и детские качели сделал во дворе, и лавочки починил, вдруг арестовали. Многие не хотели этому верить. А потом выяснилось, что никакой это не Иванов, работающий сейчас плотником, а бывший полицай-каратель Иван Сетькин. Его история похожа на историю Липилина, только начинается она с другого конца. Если Липилин присвоил себе чужую фамилию во время «работы» на фашистов, то Сетькин влез в шкуру Иванова уже после того, как захватчики драпанули со Смоленщины и Белоруссии.
Следствию было известно, что в Каспле вместе с отцом, начальником полиции Сергеем Сетькиным в массовых убийствах советских людей принимал участие его сын Иван. При подходе частей Советской Армии он вместе с отцом бежал в пока еще оккупированную Белоруссию, а оттуда, уже после освобождения республики, будто бы ушел в ряды Советской Армии. Но по спискам архивов Иван Сетькин не значился ни среди убитых, ни среди раненых, ни среди призванных в армию. Не оказалось Сетькина и среди проживающих сейчас не только в Белоруссии, но и вообще на территории Советского Союза. Может быть он среди разного фашистского отребья шатается где-то по Западу? Ведь нашел же себе пристанище сначала в ФРГ, а теперь еще где-то у покровителей нацизма матерый палач Космович, в Канаде живет один из касплянских полицаев — Сергей Шпаков. Да мало ли их шатается по белому свету.
Если Иван Сетькин, отца которого расстреляли уже после войны, сбежал, то надо проследить его путь, когда и как он это сделал. Говорят, что человек не иголка - в стоге сена не потеряется. Но иголку в сене, определенно зная, что она именно в этом стоге, часто бывает легче найти, чем человека на круглой Земле. А искать надо. К этому обязывает долг.
Следы Ивана Сетькина привели следствие к маленькому белорусскому хутору Шарки. Удалось разыскать и нескольких его бывших жителей. Да, они помнят, что во время войны на хуторе одно время жил молодой белокурый остроносый мужчина с какой-то женщиной, а потом будто бы ушел после освобождения в армию. И опять круг замкнулся: Сетькин ушел в армию, но в армейских списках он не значится. Потерялся где-то в пути от дома до воинской части.
Но, что называется, в активе оставалась еще «какая-то женщина», а попросту говоря, сожительница Ивана Сетькина. С великим трудом узнали ее имя, отчество и даже новую фамилию по мужу. Мало того, стало известно, что она живет и работает в Минске на каком-то заводе. Но- тут словно какая-то нечистая сила опять вставила палку в колесо. По минской прописке женщины с нужной фамилией не оказалось. Кто-то уже было предложил поискать бывшую сожительницу полицая Ивана Сетькина в других белорусских городах. Но у следователя с годами вырабатывается правило: «обсасывать» все, что только можно, по известному факту и только уже после этого переходить к другому. И это правило вместе с логическим выводом, что женщина могла работать в Минске, а жить в другом месте, помогло. Нашли женщину. А жила она, как и предполагали, в пригородной деревне.
Эта женщина сейчас замужем и счастлива, насколько может быть счастлив человек, который носит в своем сердце как черную тайную ошибку своей молодости. Ее дети учатся в институте. И самая большая ее просьба, чтобы дети никогда не узнали о ее прошлом. Следователь обещал ей. Может быть, поэтому в суде это имя и не было произнесено. Бывшая сожительница и вспомнила, что Иван Сетькин, уходя по призыву в августе сорок четвертого года в ряды Советской Армий, присвоил себе фамилию Иванова.
Не очень просто найти в России и Иванова, представителя самой распространенной и знаменитой русской фамилии. К тому же в метрической выписке из архива ЗАГС Иван Сергеевич Сетькин значился с 1924 года рождения, а на его руке, по воспоминаниям бывшей сожительницы, была татуировка: «Ваня. 1923г.». Когда же Иванова-Сетькина арестовали, на руке у него была все та же татуировка, но в ней цифра «3» была искусно исправлена на «5». И только опытный глаз мог заметить эту переделку. Не удалось преступнику уйти от справедливого наказания.
Степан Кочуров, тоже каратель-полицай, а затем эсэсовец и власовец, в свое время награжденный гитлеровцами медалью, тоже пытался уйти от расплаты. Пользуясь созвучностью своей фамилии с другой распространенной в России фамилией, он назвался Кучеровым. Нелегко было подобраться и к этому оборотню. Но чекистам не занимать терпения и умения распутывать зигзаги преступников, чем-то отдаленно напоминающих заячьи «скидки» перед тем, как затаиться в снегу. Но опытного охотника такими «фокусами» не проведешь.
Трудно ли было работникам УКГБ? Трудно. Очень. Они обычные живые люди. У них есть семьи. И отдыхать им надо, как всем. Но они носят погоны, и война для них не кончилась. Невидимый фронт существует и по сей день. И когда голова раскалывается от тяжелой свинцовой боли, а нужный вывод все не дается, а в деле столько еще «белых» пятен(...)
Работа следователя УКГБ сложна сама по себе. Часто в делах, которые ему приходилось вести, нет таких вещественных доказательств, как оброненный на месте преступления нож или пятно крови на одежде, которая по группе и составу идентична с кровью жертвы. Только глубокий психологический анализ, помноженный на выдержку и терпение, умение вживаться в роль преступника и мыслить его понятиями и категориями помогают распутывать самые сложные и, казалось бы, безнадежные дела.
Как это ни странно звучит, но следователю приходится в прямом смысле воспитывать обвиняемого, обращаясь к остаткам совести и гражданского долга. Первыми по касплянскому делу были арестованы И. В. Чуранов и А. Н. Поздняков. Их судили несколько лет назад. На допросах эти преступники, даже будучи припертыми неопровержимыми фактами, что называется, к стенке, упорно продолжали запираться. И следователю пришлось вести с подследственными долгие и тщательно продуманные беседы. Важно, говорил он, чтобы люди узнали детали преступлений не ради самих преступлений, а ради большой воспитательной нагрузки, которую могут нести в себе признания подсудимого. Так пусть же люди видят, к чему ведет измена Родине.
Для постороннего человека могло показаться, что эти слова отскакивают от подследственных, как от стенки горох. Но наблюдательный глаз следователя уловил в одном из допрашиваемых сначала смутное душевное смятение, а потом раздумье. И он не ошибся. Сначала Чуранов, сославшись на недомогание, попросил отпустить его с допроса. Следователь не стал его задерживать и отправил в камеру. Потом пришел врач и внимательно выслушал пациента. Это окончательно обескуражило Чуранова и сломило молчание. Сразу же после ухода врача «больной» передал через часового у двери, что он хочет видеть следователя, чтобы дать ценные показания.
Кому-кому, а Чуранову, правой руке жестокого садиста-карателя Серебрянникова (Гольдберга), известно, как допрашивал своих узников его «шеф». С пола потом выметали выбитые зубы, а со стенок смывали кровь. Чуранов, видимо, нечто подобное ожидал увидеть и здесь. Но следователь был удивительно мягким, спокойным и выдержанным человеком, как спокоен и выдержан тот, у кого за плечами правота. Подследственного не только не били и не морили голодом, а он спал в постели с белыми простынями, ему предлагали книги и газеты, за его здоровьем следил врач. И Чуранов не выдержал заданной роли, перестал запираться.
Затем удалось вывести на чистую воду Позднякова, даже в отпетом полицейском обществе фигуру одиозную, отличавшуюся фанатической жестокостью и иезуитской изощренностью. Видимо, недаром фашистское командование поставило его сначала командиром целой группы карательных полицейских отрядов, а затем командиром роты 30-й дивизии войск СС, присвоив предателю звание капитана. Это был настоящий фашист. На него, конечно, никакие воспитательные беседы подействовать уже не могли. К нему подбирали другие ключи.
На очной ставке с Дворниковым Поздняков не признавал одного из командиров полицейского отряда, который подчинялся непосредственно ему. Не помогло и то, что Дворников стал назвать такие детали совместной «службы», которые не могли быть известны лицу мало знакомому. Это Позднякова еще более разозлило, и он здесь же, в кабинете спокойно сидящего за столом следователя, стал самым настоящим образом кричать на своего бывшего подчиненного.
— Хватит, Андрюша, орать,— со спокойствием, будто передавшимся ему от следователя, обрезал Дворников.— Ты тогда на меня орал. А сейчас хватит. И я не хочу, чтобы ты обманывал следователя, а с ним и Советскую, власть. А что от Советской власти причитается мне за мои «хорошие» дела, я готов принять.
А вот очная ставка Ивана Шпакова с Чурановым. Шпаков всячески отрицает свое участие в боях против партизан, в аресте советских патриотов — во всех черных делах полицейщины. Он надеется на то, что в полиции были три Шпаковых — Иван, Сергей и Яков. Но Яков погиб, а Сергей сбежал в Канаду. На них, казалось бы, и можно все валить.
— Я же, как и ты, Ваня,— уточнил Чуранов,— был в полиции гласным агентом. Но только я был не из местных и поэтому, если надо было идти кого-то допрашивать, я обращался к тебе. Помнишь, как ты однажды...
Да, Шпаков все помнил, но признавать это ему было невыгодно и он продолжал молчать или отнекиваться. А следователь для себя отмечал, что следствие идет по правильному пути. Отдельные бывшие полицейские помогли следствию. А по факту расстрела советских людей у Кукиной горы, как уже говорилось выше, других свидетелей не было и не могло быть.
А со сколькими сотнями людей пришлось поговорить следователю, чтобы каждый пункт обвинительного заключения был доказан неопровержимыми уликами, сколько дорог пришлось исколесить в ясное ведро и злую непогодь, сколько тысяч метров пленки отснять, сколько пришлось подышать пылью от ветхих архивных бумаг, видеть симуляцию сумасшествия и т. д., и т. п. Но все пятнадцать увесистых томов уголовного дела легли в срок на судейский стол, и четверо в штатском, сидя среди публики, казалось, могли свободно и облегченно вздохнуть. На самом же деле до вздоха облегчения еще было далеко. Ни от кого независимый и никому неподчиненный суд приговор вынесет подсудимым, даст оценку работе следователя, признав все пункты обвинительного заключения предварительного следствия.
Говоря о работе сотрудников Управления Комитета Государственной безопасности, я умышленно не детализировал, какую часть работы выполнил тот или иной следователь. Да такая детализация по сути дела и невозможна. Они работали сообща, дополняя друг друга. И когда я говорю «следователь», то имею в виду не отдельного человека.
ОПЕРАЦИЯ «ЭМИГРАНТЫ»
Шел многотрудный и тревожный для нашей страны, для всего советского народа 1942 год. На оккупированной Смоленщине творили произвол немецко-фашистские палачи и их пособники из числа местных уголовников, изменников Родине и предателей. Они разрушали и сжигали города и села и уничтожали не сложивших оружия патриотов, угоняли в рабство мирных жителей. И все равно враг не мог чувствовать себя хозяином на Смоленщине. Находящееся в прифронтовой полосе УНКГБ (Управление народного комиссариата госбезопасности, так оно тогда называлось) надежно контролировало оперативную обстановку на временно оккупированной территории области, добывая важные сведения о дислокации немецких воинских частей, выявляло агентуру противника, карало изменников и предателей.
УНКГБ располагало данными, что в оккупированном городе Смоленске разместился и начал активно действовать крупный антисоветский центр находящегося за рубежом так называемого «Народно-трудового Союза» (российских солидаристов), сокращенно НТС. НТС был создан в конце 1930 года в Югославии на базе сложившегося к тому времени т. н. «Союза русской национальной молодежи» из белоэмигрантов, реакционных монархических и буржуазных элементов, оказавшихся за границей после Великой Октябрьской социалистической революции. Руководящим органом организации являлось «исполнительное бюро». Уже с момента возникновения НТС становится международным шпионским центром и активно поставляет агентуру германской, японской, польской, французской и другим разведкам. Агентура засылается в Советский Союз с целью совершения террористических, диверсионных актов и сбора шпионских сведений.
В начале второй мировой войны «исполнительное бюро» НТС переезжает из Югославии в Германию (Берлин) и практически становится филиалом фашистских разведывательных органов. Под руководством и при непосредственном участии разведорганов гитлеровской Германии «исполнительное бюро» НТС направляло своих эмиссаров на оккупированную территорию СССР для ведения антисоветской работы, а также для проникновения через линию фронта в тыл Советской Армии для шпионажа, совершения диверсий, распространения панических слухов и иной подрывной деятельности.
Захваченный в начале 1942 года чекистами с помощью партизан на оккупированной территории области и, вывезенный в тыл эмиссар НТС Игорь Шлыков подтвердил существование в г. Смоленске антисоветского центра и на следствии показал, что...«Союз» поставил.перед ними задачу проводить антисоветскую агитацию среди населения оккупированных областей, помогать немцам свергнуть Советскую власть, создавать ячейки национально-трудового союза и вовлекать в эти ячейки русское население. Нам было дано задание поступить на работу в немецкие оккупационные учреждения и занять как можно более высокие должности».
Было очевидно, что главари организации ставят далеко идущие политические цели. Играя на национальных чувствах находящихся на оккупированной территории граждан, они пытаются сломить и деморализовать их, подчинить фашистской нечисти. Для выяснения истинных замыслов и намерений действующих в г. Смоленске эмиссаров НТС, выявления и пресечения их практической подрывной деятельности в УНКГБ была поставлена задача: внедрить в указанный эмигрантский центр одного из подпольщиков. Операция эта носила условное наименование «Эмигранты». Ее подготовкой и последующим осуществлением занимались сотрудники специально созданной оперативной группы УНКГБ К. Ф. Федосеев, А. Н. Печенкин, а также работники из числа руководящего и оперативного состава органа П. П. Кондаков, К. С. Волошенко, Нестеров А. А., Махраков Н. А. и другие.
Для решения поставленной задачи необходим был конкретный человек с убедительной и проверяемой для фашистов биографией. Выбор пал на А. П. Марина. Александр Петрович родился в 1905 году в г. Сухиничи в семье крупного торговца. Отец в предреволюционные годы оставил семью и выехал в г. Москву. На руках матери кроме Александра осталось еще двое маленьких детей. В связи с тяжелым материальным положением семьи Марин начал работать с 13 лет и одновременно учился в вечерней школе. Перед началом Великой Отечественной войны он трудился в различных организациях г. Сухиничи сначала в должности счетовода, а затем бухгалтера. По своим личным качествам Марин был волевым, эрудированным человеком, большим патриотом своей Родины. На эти его качества и обратили внимание чекисты еще тогда, когда встал вопрос перед оккупацией г. Сухиничи, территориально входившего в состав Смоленской области, в октябре 1941 года немецко-фашистскими войсками оставить в городе для подпольной работы своего надежного человека. Марин принял предложение сотрудников УНКГБ и получил задание под соответствующей легендой остаться в оккупированном городе, внедриться в административные органы противника и вести разведку, выявлять предателей и изменников Родины. С тех пор Марин стал Аликом. Алик остался в оккупированных Сухиничах, вошел в доверие к представителям немецко-фашистских властей и сумел поступить на службу в качестве начальника транспортного отдела городской управы. На этой должности Алик оставался до освобождения города советсrими войсками в январе 1942 года. Он собрал и передал в УНКГБ ценные разведывательные и иные материалы о тыловых формированиях гитлеровских войск.
Приобретенный Мариным опыт подпольной работы в тылу противника, отработанные и уже проверявшиеся фашистами детали легенды его недовольства Советской властью, а также надежность Алика вселяли уверенность, что он успешно справится с поставленной задачей по внедрению в действовавший в Смоленске антисоветский Центр.
В ночь на 23 августа 1942 года Алик в сопровождении выделенного командованием батальона, проводника и трех автоматчиков пересек на указанном ему маршруте линию фронта и оказался в тылу врага. В очень сложной обстановке, а фашисты в целях проверки неоднократно избивали, имитировали его расстрел, Алик сумел добраться к месту назначения. По прибытии в оккупированный Смоленск Алик устроился работать на склады созданного фашистами т. н. Центрального Торгового Общества (ЦТО) «Восток». В задачу этого «общества» входило: организация торговой сети и торговли на оккупированной немцами территории, а также снабжение фашистской армии различными продуктами питания за счет ресурсов местного населения. Подразделения ЦТО «Восток» были созданы во всех оккупированных районах области. Отделы областного управления ЦТО «Восток» и его подразделения в районах возглавляли немцы или прибывшие с ними эмигранты русского происхождения, а состав работников набирался из числа местных граждан, лояльных к т. н. «новому порядку». Кроме своего прямого назначения некоторые сотрудники ЦТО занимались насаждением агентуры в соответствующих отделах, организациях и торговых точках на периферии для выявления среди работающих и местных жителей патриотических сил и проведения других карательных акций. Для проведения этой деятельности один из отделов областного управления ЦТО «Восток» возглавлял официальный сотрудник фашистской контрразведки СД немец Шухт Вильги.
Занимаемое Аликом положение в ЦТО позволяло ему иметь обширные контакты как с представителями немецких оккупационных властей, так и с широким кругом советских граждан, работавших в созданных фашистами в области подразделениях. Все это облегчало Алику решение Поставленных ему чекистами задач. Выполняя задание, Алик сблизился с некоторыми прибывшими в Смоленск главарями НТС и внедрился в эту антисоветскую организацию. Он выявлял и накапливал данные о сотрудничестве представителей эмиграции и других предателей с разведорганами фашистов, их карательной и иной преступной деятельности. При возможности некоторые из полученных данных передавал в тыл. Перед освобождением Смоленска Советской Армией Алик по заданию вместе с фашистами выехал в Оршу, а затем в город Борисов, продолжая вести нелегальную работу.
После изгнания фашистов из Борисова Алик остался в городе, установил непосредственный контакт с сотрудниками УНКГБ и передал добытые им ценные разведывательные данные, которые были использованы при розыске и обезвреживании оставленных на территории области и за ее пределами агентов спецслужб фашистской Германии, а также предателей и пособников. В этих же целях в последующем он по заданию подразделений Центрального аппарата государственной безопасности СССР направляется в командировки в Латвию, Литву, Белоруссию, Польшу, Германию в т. ч. в Западный Берлин. С его личным участием установлено и арестовано 70 человек из числа агентов, активных сотрудников НТС, предателей и пособников противника. Он был опытным и преданным разведчиком, истинным патриотом Родины. Его деятельность связана с трудным для страны периодом борьбы органов государственной безопасности с негласной деятельностью разведывательных формирований фашистской Германии, подрывными акциями зарубежных антисоветских центров и организаций типа НТС.
После Великой Отечественной войны Марин А. П. проживал в Калуге. Умер в 1979 году. Воспитал двух сыновей. Гордо и смело мог смотреть в глаза советским людям этот замечательный человек. Но характер деятельности в период войны до времени не позволял сказать об этом открыто, даже своим близким. Не исключено, что у некоторых таилась тень сомнения, мол, он работал на немцев?
На основании материалов и судебных процессов в отношении конкретных лиц из числа главарей НТС, предателей и пособников можно воссоздать картину деятельности антисоветского центра НТС в Смоленске в период оккупации. Это, думается, тем более необходимо, что сегодня существующая на средства спецслужб империалистических государств зарубежная антисоветская организация НТС, выполняя установки своих хозяев, не оставляет надежд и попыток по «разложению» советского общества, ведет оголтелую враждебную деятельность против нашей страны.
Итак, лишь некоторые штрихи к портрету этой организации.
Уже в октябрьские дни 1941 года в Смоленске появился тогдашний руководитель отдела закрытой работы НТС Георгий Околович, уже заранее назначенный председателем так называемого «Народного трудового союза нового поколения» (НТС НП) на всей территории центрального направления армейской группировки немецко-фашистских войск, куда входили Белорусская ССР, Смоленская, Брянская, Орловская, Воронежская и Курская области. Вместе с Околовичем прибыли эмиссары этой организации Николай Алферчик, Иван Виноградов, Георгий Гандзюк, Юрий Герцог, Дмитрий Космович, Кирилл Калякин, Дмитрий Каменецкий, Сергей Подгорный, Святослав Пелипец, которые вошли в состав руководящего звена НТС НП. Всего на территории области находилось 135 энтээсовских эмиссаров. В Рославльском, Вяземском, Ярцевском, Краснинском, Духовщинском, Сычевском и Касплянском районах были созданы группы НТС. В их деятельности принимали активное участие такие белоэмигранты, как Жедилягин Ю. П., Сорокин Р. 3., Мобков С. И., Редлих Р. Б., Падюк С. Н., Пьянков-Квятковский Ю. Д., Червяков В. К., Рейтель П. М., Безденежных И. К., братья Красовские Николай и Владимир, Сорокин В. 3., Ширинкина А. Е. и многие другие.
Холуи нового фашистского порядка, собираясь вместе, планировали социально-политическое и экономическое устройство «новой России», рядились в одежду друзей и защитников трудового народа.
Рядовых членов НТС НП из числа молодежи они, повинуясь воле хозяев, посылал<