«Характер человека никогда нельзя понять вернее, чем по той шутке, на которую он обижается». Можно долго дискутировать по этому поводу, но вывод будет всё равно однозначный: что верно, то аще сице. Вот и Ваш Покорный Слуга всегда обижается на шутки по поводу моего возраста. Обидно, когда «молодым человеком» называют те, кто мне в дочки годится: приходится место в транспорте уступать. Но ещё обиднее бывает, когда место уступают мне: так и хочется сказать что-нибудь идиоматическое, без падежей. Однако же улыбнувшись, вежливо поблагодаришь и благородно откажешься. Обидно, когда меня поздравляют с днём рождения те, кто лишь в порыве благородном надеется быть приглашённым в гости, попить-поесть «на халяву», и кто никогда не поздравит, скажем, с Рождеством Христовым или со Светлым Христовым Воскресением. Непонятно, чем же азъ многогрешный так прославился, что из этого дня нужно делать событие? Впрочем, в недавнем прошлом из этого дня действительно делали событие. Но, обо всём по порядку.
На то Господня воля, чтобы моя мама разрешилась от бремени в начале мая, а если быть точным, то пятого числа. На дворе стояла не то чтобы весна, но и, так сказать, Советская власть. Если не всякий читатель сталкивался с таковым понятием, то порой ещё живы даже те, кто помнит всё, что с ней связано, а именно: коллективизацию и голодомор; коммунальные квартиры и доносы на соседей; ночные аресты и «десять лет без права переписки»; волюнтаризм и застой; «железный занавес» и т. д. и т. п. Те, кто не вкусил всех ужасов, всё равно вспоминают сказанное вождём мирового пролетариата В. Ульяновым: «КомуНИЗм есть советская власть плюс электрификация всей страны». В 1961 году, на XXII партсъезде была принята двадцатилетняя программа построения кому НИЗ ма. В начале восьмидесятых мы получили тотальный дефицит всего и вся, афганскую войну, антиалкогольную кампанию, карточную систему и развал страны. Это — кому низ м, он ещё свеж в памяти. Ну а «шибко продвинутому» молодому поколению нетрудно сделать вывод, что «Советская власть — это есть кому низ м минус электрификация всей страны». Однако вернёмся к пятому мая…
Только что отгремели праздничные демон страции и салюты, а Девятое мая в «те времена укромные, теперь почти былинные» был обычным рабочим днём. И никому в голову не приходило называть его Днём Победы. Страна ещё не залечила раны минувшей войны, а про жизненный уровень населения даже говорить было опасно. Ещё тысячи пленных немцев восстанавливали разрушенные войной предприятия и жилые дома, а по всей стране тысячи бездомников и искалеченных «священной бойней» просили милостыню. На Валааме и других «местах не столь отдалённых» для таковых создавались все условия, чтобы поскорее отправить их в мiр иной, дабы не портили своим видом «позолоченную» картину страны побеждающего (наш народ) социализма.
И вот, на радость всем родным, где-то ближе к рассвету, электорат Страны Советов пополнился ещё одним голосом. Да каким! На мой «первый в жизни глас» прибежала даже заведующая отделением, стала говорить моей маме дежурные комплименты, а ближе к обеду всё вернулось на круги своя, и о моём существовании эскулапы дружно позабыли.
Но в календаре Страны ещё не победившего, как следует, социализма, тем не менее, этот
день всё-таки был отмечен «красным». Просто за полтора века до этого, в тихом немецком городке Трире, на свет появился главный теоретик кому низ ма. Спустя полвека «призрак стал
бродить по Европе», а ещё через полвека призрак коммунизма добрался до России и никак не
— 10 —
уберётся до сих пор. Не знаю случайно или нет, но именно в этот день начала издаваться газета «Правда», и Пятое мая стало «Днём печати». О том, какую «правду» мы читаем, слышим и смотрим до сих пор, лучше не вспоминать. Достаточно пролистать подшивку этой самой «Правды» за все сто лет, чтобы увидеть всё лицемерие той власти, чьим рупором эта газета была на протяжении более чем семи десятилетий. Как только рухнул в стране коммунистический режим, так День российской печати стали отмечать в январе: настолько «правда за три копейки» себя дискредитировала. Не хочу делать далеко идущих выводов, но сдаётся мне, что вся новоиспечённая, так называемая свободная российская пресса поспешила таким образом откреститься от «органа ЦК КПСС». Трудно сказать, каким «органом» создавались все эти нынешние «демократические» издания, только лжи и холуйства в средствах массовой информации от этого меньше не стало, скорее наоборот.
И опять возвращаемся к знаменательной дате. Чем она ещё «знаменательна», так это тем, что в советские времена этот день всегда был рабочим. Почему, спросите вы? Да очень просто. После второго октябрьского переворота (1964 года) Девятое мая наконец-то стали отмечать как государственный праздник, и он стал нерабочим днём. Поэтому выходные всегда переносились, тем более, что и Первое мая «отмечали» два дня: второго самый передовой — рабочий — класс, на одной шестой части суши планеты Земля, дружно поправлял здоровье. Если воскресенье было пятого, его «добавляли» к первому, если шестого — к Девятому. Даже если Светлое Христово Воскресение выпадало на пятое мая, то для советского электората оно не было «светлым». По этому поводу в народе сочинялись едко-красноречивые памфлеты, но коммунистическая власть стояла насмерть! По-другому она не умела. И смерть ей пришла. Августовской Победе уже третий десяток, но «призрак коммунизма» в эРэФии не только не изжит — дело Ленина живёт и побеждает. Как и тело Ленина на главной площади Российской столицы. Как тут не вспомнить строчки любимого сталинского пиита:
«Товарищ Ленин, я Вам докладываю:
Не по службе, а по душе.
Товарищ Ленин, работа адовая
Будет сделана и делается уже».
Не будем гадать, кто в этой работе преуспел больше, но как только начинаешь понимать, что происходит в стране, так сразу перестаёшь понимать, что в ней творится. Как только начинаешь слушать, о чём вещают все электронагревательные приборы, ощущение такое, что попал в сумасшедший дом для глухонемых: каждый кричит, что нужно делать, но никто никого не слышит. Просто потому, что не желает слышать. И что самое прискорбное, церковь хотя и пытается подсказать выход из тупика, но с зашоренными глазами, поэтому указывает в прямо противоположном направлении. Беседуя с афонскими старцами, поражаешься их прозорливости, способности видеть и оценивать, что творится в России, даже не имея информации. «Пророки предвидят будущее, потому что прозревают его в настоящем. Они просто хорошо знают человеческую натуру». Эти слова старца А-я стали для меня откровением: оказывается всё так просто! Но не будем забегать вперёд, пятого мая мои бренные кости ещё не добрались до Святогорья. Нервы гудели натружено, а мозг лихорадочно соображал, чем бы занять такой прекрасный вечер. Получив ключи от уютного 2* номера, первым делом необходимо было горячим душем согреть усталые мышцы и ледяным остудить воспалённое воображение. И уже через полчаса мы с Димой (благочестивым, но гордым молодым человеком), были готовы на подвиги во славу царя и отечества.
Если то, чем нас потчевали в самолёте, позволительно назвать обедом, тогда тушканчика можно смело называть царём зверей. И хотя грех чревоугодия Вашему Покорному Слуге почти не ведом, предложение посетить местный ресторанчик было как нельзя кстати. Даже
как-то невзначай вспомнилось, что у меня день рождения. Последнее время на «майские» всегда уезжаю из Первопрестольной, чтобы избавить свои уши от «дружеских поздравлений».
С изобретением мобильных телефонов у всех, кто вспоминает обо мне всякий час, появилась
— 11 —
прекрасная возможность написать коротенькое SMS–поздравление, избавляющее от необходимости тратить уйму времени на никчемные ответы и благодарности. А если кто-то «забыл» поздравить, то оно и к лучшему. Путешествия же дарят нам уникальную возможность познакомиться поближе с приятными попутчиками, и проигнорировать тех, с кем никогда бы не пошёл в разведку. Дима во всех отношениях был «попутчик из первой когорты», поэтому знакомиться с городом мы решили вместе.
Очаровательная хозяйка отеля, представившаяся Маргаритой, любезно согласилась подвезти нас до ресторанчика, где, по её мнению, лучше всех в городе готовят октопусы. Как можно не согласиться с дамой, тем более что трактирное заведение явно принадлежало её брату. Это, конечно, детали, все мы братья в этом мiре, но почему бы не сделать приятное родственнику: сезон-то ещё не начался и трактир не ломился от посетителей. По большому счёту, сегодня мы с Димой были первыми. Янис, так звали хозяина, на вид лет пятидесяти, был немного тучен, седоват, зато безмерно добродушен. По-русски он говорил довольно сносно, вероятно русские туристы и паломники бывали здесь более частыми и желанными гостями, чем разные представители просвещённой Европы. Мой попутчик, по всей видимости, готовился к путешествию очень тщательно, аще убо выучил несколько фраз по-гречески, и даже не поленился приобрести и захватить с собой русско–греческий разговорник.
— Калиспэра! Пос эстэ? — Приветствие на родном языке было для Яниса настолько приятной неожиданностью, что улыбка весь вечер не сходила с его лица.
— Калиспэра! Эфхаристо. Имэ поли харуменос. (Добрый вечер. Спасибо. Я очень рад)
Хотя наш затрапезный вид никак не предвещал щедрых чаевых, видимо, не всё меряется деньгами в этом мiре: смiрение и невзыскательность паломников он ценил не менее высоко. Янис держал здесь ресторан, должно быть, не первый год, поэтому интуиция его не подвела и на этот раз. Даже музыку он «угадал в десятку», и весь вечер нам ласкали слух неторопливые греческие и даже русские мелодии, а не какой-нибудь рэп или «хэви метал». Рюмочка «бузы», — греческой водки — согрела душу, и Дима, доселе более молчавший, стал намного словоохотливее. Узнав, по какому случаю мы, собственно говоря, вкушаем брашно, от всей души меня поздравил и даже в стихах, что было приятно вдвойне. Ибо творческие люди, даже при всех своих недостатках, как правило, личности неординарные, не «безликая серая масса». Ответив стихами же на его благой порыв, мы как бы обменялись верительными грамотами, и беседа потекла неукротимым потоком слов душевных, ласкающих барабанные перепонки.
Тем временем Янис принёс нам долгожданные деликатесы, а бутылочка «Халкидики» перевела последние минорные аккорды нашего настроения в «фа-диез мажор». Правда, вспоминая то наслаждение или лучше сказать блаженство, с каким вкушал это блюдо автор известного бестселлера, мы были немного не то чтобы разочарованы — просто малость удивлены: что же такого особенного он в нём нашёл? «Включив» умный вид тонких ценителей морепродуктов, мы с Димой перешли от слов к делу.
Если кто никогда не вкушал октопусов, однако читал известный бестселлер и исходит завистливой слюной, скажу прямо: сей диликатесс мало отличается от маринованного
дождевого червя, кабы того увеличить раз в десять, порезать пальчиками и пожарить на углях. Ради чего раб Божий Алексий был готов продать душу, мне совершенно непонятно. Говоря откровенно, если бы Янис, к примеру, захотел попасть в Книгу рекордов Гиннеса или
— 12 —
позволить себе нанять в качестве посудомойки Билла Гейтса, ему было бы достаточно открыть свой ресторан где-нибудь в Твери аль Урюпинске и «озаглавить» сие блюдо, скажем, «Члены КПСС». Желающие вкусить его записывались бы за год вперёд, и можно было смело «обезжиривать» наивных посетителей на кругленькую сумму. Но, видимо, Янис был «самых честных правил» или только самых честных грабил, во всяком случае, подобная затея ему в голову не пришла. Тем лучше. Мы же без негативных эмоций приступили к трапезе и даже стали нахваливать здешних поваров. Бутылочка «Халкидики» также сделала своё дело, и первый вечер на гостеприимной греческой земле прошёл на уровне «пятого неба». Если бы октопусы ещё и не подгорели, тогда бы точно были на «седьмом». Посоревновавшись с Димой в искусстве благоречия и обсудив тайны мадридского двора, мы как-то незаметно перешли к десерту. Чашечка ароматного кофе с холодной водой, — а греки по-другому не пьют, — сделала наш вечер просто сказочным.
— Мэ синхоритэ. Посо кони? — подал голос мой юный друг. (Извините. Сколько с нас?)
— Ористэ! — Янис положил на столик счёт. (Пожалуйста)
Незначительно «облегчив» наши портмоне, мы не забыли прочитать благодарственную молитву, после чего направились к выходу.
— Хэретэ! — возопил благочестивый, но гордый гостеприимному хозяину. (До свидания)
— О Фэос воифос! — был ответ. (Да поможет вам Бог)
Душевно распрощавшись с Янисом & К°, новоиспечённые друзья отправились погулять по городу, дабы иметь о нём полное представление. А на сытый желудок и представление всегда рисуется в совершенно иной палитре. Театров и музеев в городке был явный дефицит, по правде сказать, местное население и слов-то таких не знает. Зато ресторанчиков, лавочек и отелей было настолько с избытком, что сразу же вспомнился уездный город N из некогда популярного романа Ильфа и Петрова. Только там люди рождались, ажбы постричься, побриться и сразу умереть. А в Уранополисе местные жители рождаются в сувенирной лавке или в отеле. Хотя, кто бывал в Южной Италии или Испании, вряд ли чему-то удивятся. Этим живут все южные приморские городки, так, что ничего нового мы для себя не открыли. Единственная достопримечательность «планетарного масштаба» — это сторожевая башня! Построенная в XII веке, она до сих пор напоминает о славной истории отражения пиратских набегов жителями Уранополиса в средние века. А в нынешнем веке служит украшением центральной площади.
Прогулявшись по довольно-таки уютной набережной с обилием цветов и субтропических дерев, насладившись превосходным зрелищем южного заката, мы вспомнили, что утро для нас начнётся не то чтобы с рассветом, а немного раньше. Если мы хотим попасть на Афон, то расслабляться не стоило. Поэтому ввиду очень быстро опускающейся южной ночи, устремили наши взоры в сторону отеля.
Чем хороши все приморские городки, так это тем, что вытянуты вдоль побережья, и в них даже пьяному ёжику невозможно заблудиться. Но это только на первый взгляд. Несмотря на то, что в молодости меня учили безошибочно ориентироваться в любой местности, разведчиком мне стать было-таки не суждено. Слава Богу за всё, но навык пригодился. Отель наш находился на самой окраине города, поэтому путь, вроде бы, предстоял неблизкий. К тому же Маргарита везла нас довольно-таки продолжительное время, и мне показалось, что «домой»
— 13 —
мы будем идти больше часа. Однако знакомые очертания нарисовались достаточно скоро, и контуры его врезались в память, но что-то уж очень быстро, как мне померещилось, мы до него дошли. Дима пока не проявлял видимого безпокойства, и мы продолжили наш тернистый путь по цветущей долине под соловьиный аккомпанемент.
Вот уже последние огни скрылись за поворотом, и дорога пошла между небольших сопок и реликтового леса. А где же отель? Непонятно. На обочине дороги показалась миниатюрная часовенка, которую мы точно видели. Весь вопрос: когда? И чем дальше мы углублялись в неизвестность, тем отчётливее становилось, что не напрасно азъ недостойный сменил профессию: в разведчики явно не гожусь. Пришлось всё-таки прислушаться к голосу разума и повернуть обратно. Димон был уже готов покрошить меня в лапшу, но кристально чистый воздух, ночная прохлада и соловьиное пение чуть-чуть смягчили его душу, и он ограничился лишь двумя–тремя фразами по поводу моей «профессиональной интуиции». Что делать, и на старуху бывает проруха. Если бы он знал, что его ждёт завтра, то придержал бы свой язык на уровне гланд. Но разве что пророки могут предсказать, что нас ждёт завтра. Ан нет пророка в своём отечестве…
Вот и наш отель! Хоть и 2*, но с бассейном. На моё предложение охладить темперамент Дима ответил «б-р-р-р», и всё-таки любезно согласился сопроводить меня до купели. Купание во святых источниках — явно не его стихия. Вода в бассейне была ненамного теплее, чем на Крещение в Дивеево, тем не менее это не помешало мне с полчасика поудивлять местный бомонд. Очаровательная Маргарита подумала, вероятно, что в её тихую обитель пожаловали не паломники, а «руссо туристо — облико не совсем морале», поэтому приготовила «десерт».
Одна из её подруг была примерно её возраста, черноволосая, смуглая, с формами «а ля Рубенс отдыхает». Голос её представлял нечто среднее между иерихонской трубой и сиреной пожарной машины. Смех напоминал плач козодоя, а неистовая мимика — танец Майкла Джексона. Вторая была моложе, светлолицая, тоже жгучая брюнетка, по формам уступавшая первой примерно вполовину. Цветастый топик был настолько невесом и так плотно облегал её естество, что казался нарисованным на теле, а бриджи сливались с южным загаром, если бы не полузакрытые татуировки в виде бабочки на левом плече, и в виде дракона на правом бедре, а также рельефно выступающие контуры нижнего белья. У первой же ядрёные ягодицы были едва прикрыты коротенькой юбчонкой с вырезами спереди и сзади аж до интимных мест, а полупрозрачный топик при отсутствии нижнего белья даже не пытался что-либо скрыть. Похотливый взгляд, как и весь её вид, просто трубил о том, как скучно жить без кобеля. Не помню кто, но очень мудро заметил: когда рядом с мужчиной нет женщины, он начинает делать глупости; когда же рядом с женщиной нет мужчины, то она начинает делать пакости. Не знаю, что лучше, а что хуже, но I am всегда стараюсь избегать подобного общения.
Третья была моложавой шатенкой, чертами лица напоминавшую то ли дочь лихих степей, а может и Аравийской пустыни. Крупные серьги, кольца, браслеты дополняли её гардероб, состоящий из короткого сарафана цвета ультрамарин и причудливой формы босоножек-чулок. Плечи и спина, меж тем, были открыты почти «до пупа», и вообще кутюрье, создавший этот шедевр фактически из носового платка, обладал незаурядным талантом, если сарафан более открывал, нежели скрывал вожделенное тело. Ярко-розовые бретельки были явно не от сарафана, зато на фоне кофейного загара смотрелись очень эффектно. Ногти — что на руках, что на ногах, и даже губы были выкрашены в тот же ядовитый ультрамарин. Фигура у неё была точёная во всех отношениях, прямо как у Венеры Милосской, да и вообще в её облике было что-то венерическое. Голос её был тихий, вкрадчивый, движения — как у павы, взгляд тёмных глаз заманчиво-выразительный и красноречиво свидетельствовал о том, что у этой мадам на уме, если то, что скрывала её черепная коробка, позволительно назвать умом. Мамзель очень уж напоминала африканскую ящерицу игуану в момент охоты за добычей.
Говорят, чтоб стать манекенщицей, нужно иметь два образования как минимум третьего размера. Игуана вполне соответствовала подобным стандартам, потому в более благородном
— 14 —
занятии представить её было весьма сложно. Отсутствие самца по жизни также выражала каждая её клетка. Мужчина средних лет, составлявший им компанию в этот вечер, бывший, скорее всего, сутенёром (хотя зачем так плохо думать о людях), был среднестатистическим греком, с густой, как у льва, шевелюрой, без особых примет и вредных привычек. Впрочем, он удалился спустя непродолжительное время, так что нарисовать его в памяти у меня не получилось. Да и, честно говоря, не было особого желания.
Дима тем временем уселся строчить повествование на тему прожитого дня. Везёт мне на попутчиков-летописцев! Ачеть не исключён вариант, что когда-нибудь лет через эдак… мне бросится в глаза со стеллажа книжной ярмарки знакомое имя, и броский заголовок заставит потянуться за портмоне. Тогда уже вся страна, а может быть и весь мiр узнает, что в лето две тысячи …надцатое от Рождества Христова, мая в четвёртый день, два брата–россиянина прибыли на благословенную греческую землю, чтобы вписать ещё одну яркую страницу в летопись своих паломнических устремлений.
Когда Маргарита решила полюбопытствовать, не «сварился» ли Ваш Покорный Слуга в ледяной (по её понятиям) воде, пришлось сделать жест доброй воли и прекратить шокировать публику. Её подруги по-разному, но очень бурно выражали восторг по поводу силы русского духа, строения моего тела или чего-то ещё, что это самое бренное тело дополняет. Так и хотелось подколоть их чем-нибудь типа «почём вы, девушки, красивых любите?» Но смысл сей шутки понятен и свеж лишь родившимся в России, а на большее те красавицы вряд ли бы вдохновили даже С.Есенина. Поэтому автор этих строк решил благоразумно промолчать.
Махровое полотенце повысило мой тонус ещё на пару градусов, а восторженные женские голоса ещё на пару децибел. Поскольку отель по своим размерам уступал «Метрополю» примерно на два порядка, необходимости одеваться, чтобы проследовать в свой номер, не было никакой. Более того, у меня возникло такое ощущение, что если бы азъ многогрешный решился искупаться в «костюме Адама», то и тогда никакого шока бы не было. Местный бомонд подобным вещам давно перестал удивляться. И тут вдруг подумалось: интересно, а наши ночные бабочки на Тверской, одеваются и ведут себя скромнее, или азъ недостойный настолько отстал от жизни, что не поспеваю за падением нравов?
После всего увиденного и пережитого мне стала очень даже понятна позиция Афонского Протата, ни под каким предлогом не пускать особей женского пола в свою вотчину! Окажись Ваш Покорный Слуга на их месте, и моя позиция по этому вопросу была бы твёрже гранита. С этими мыслями, после прочтения вечерних правил, азъ твёрдоубеждённый отошёл ко… не пугайтесь, ко сну. Сон в первую «греческую» ночь был поистине младенческим.