Носу от постоянного вранья глазами.
-- Это Лапшенникова, секретарь редакции, -- усмехнувшись, сказал Иван,
Хорошо знающий тот мир, который так гневно описывал его гость.
-- Может быть, -- отрезал тот, -- так вот, от нее я получил свой роман,
Уже порядочно засаленный и растрепанный. Стараясь не попадать своими глазами
В мои, Лапшенникова сообщила мне, что редакция обеспечена материалами на два
Года вперед и что поэтому вопрос о напечатании моего романа, как она
Выразилась, отпадает.
-- Что я помню после этого? -- бормотал мастер, потирая висок, -- да,
Осыпавшиеся красные лепестки на титульном листе и еще глаза моей подруги.
Да, эти глаза я помню.
Рассказ Иванова гостя становился все путанее, все более наполнялся
Какими-то недомолвками. Он говорил что-то про косой дождь, и отчаяние в
Подвальном приюте, о том, что ходил куда-то еще. Шепотом вскрикивал, что он
ее, которая толкала его на борьбу, ничуть не винит, о нет, не винит!
-- Помню, помню этот проклятый вкладной лист в газету, -- бормотал
Гость, рисуя двумя пальцами рук в воздухе газетный лист, и Иван догадался из
Дальнейших путаных фраз, что какой-то другой редактор напечатал большой
Отрывок из романа того, кто называл себя мастером.
По словам его, прошло не более двух дней, как в другой газете появилась
статья критика Аримана, которая называлась "Враг под крылом редактора", в
Которой говорилось, что Иванов гость, пользуясь беспечностью и невежеством
Редактора, сделал попытку протащить в печать апологию Иисуса Христа.
-- А, помню, помню! -- вскричал Иван. -- Но я забыл, как ваша фамилия!
|
|
-- Оставим, повторяю, мою фамилию, ее нет больше, -- ответил гость. --
Дело не в ней. Через день в другой газете за подписью Мстислава Лавровича
Обнаружилась другая статья, где автор ее предполагал ударить, и крепко
Ударить, по Пилатчине и тому богомазу, который вздумал протащить (опять это
проклятое слово!) ее в печать.
Остолбенев от этого слова "Пилатчина", я развернул третью газету. Здесь
было две статьи: одна -- Латунского, а другая -- подписанная буквами "Н.
Э.". Уверяю вас, что произведения Аримана и Лавровича могли считаться шуткою
По сравнению с написанным Латунским. Достаточно вам сказать, что называлась
статья Латунского "Воинствующий старообрядец". Я так увлекся чтением статей
О себе, что не заметил, как она (дверь я забыл закрыть) предстала предо мною
С мокрым зонтиком в руках и мокрыми же газетами. Глаза ее источали огонь,
Руки дрожали и были холодны. Сперва она бросилась меня целовать, затем,
Хриплым голосом и стуча рукою по столу, сказала, что она отравит Латунского.
Иван как-то сконфуженно покряхтел, но ничего не сказал.
-- Настали совершенно безрадостные дни. Роман был написан, больше
Делать было нечего, и мы оба жили тем, что сидели на коврике на полу у печки
И смотрели на огонь. Впрочем, теперь мы больше расставались, чем раньше. Она
Стала уходить гулять. А со мной случилась оригинальность, как нередко бывало
В моей жизни... У меня неожиданно завелся друг. Да, да, представьте себе, я
В общем не склонен сходиться с людьми, обладаю чертовой странностью: схожусь
|
|
С людьми туго, недоверчив, подозрителен. И -- представьте себе, при этом
Обязательно ко мне проникает в душу кто-нибудь непредвиденный, неожиданный и
Внешне-то черт знает на что похожий, и он-то мне больше всех и понравится.
Так вот в то проклятое время открылась калиточка нашего садика, денек
Еще, помню, был такой приятный, осенний. Ее не было дома. И в калиточку
Вошел человек. Он прошел в дом по какому-то делу к моему застройщику, потом
Сошел в садик и как-то очень быстро свел со мной знакомство.
Отрекомендовался он мне журналистом. Понравился он мне до того, вообразите,
Что я его до сих пор иногда вспоминаю и скучаю о нем. Дальше -- больше, он
Стал заходить ко мне. Я узнал, что он холост, что живет рядом со мной
Примерно в такой же квартирке, но что ему тесно там, и прочее. К себе как-то
Не звал. Жене моей он не понравился до чрезвычайности. Но я заступился за
него. Она сказала:
-- Делай, как хочешь, но говорю тебе, что этот человек производит на
Меня впечатление отталкивающее.
Я рассмеялся. Да, но чем, собственно говоря, он меня привлек? Дело в
Том, что вообще человек без сюрприза внутри, в своем ящике, неинтересен.
Такой сюрприз в своем ящике Алоизий (да, я забыл сказать, что моего нового
Знакомого звали Алоизий Могарыч) -- имел. Именно, нигде до того я не
Встречал и уверен, что нигде не встречу человека такого ума, каким обладал
Алоизий. Если я не понимал смысла какой-нибудь заметки в газете, Алоизий
Объяснял мне ее буквально в одну минуту, причем видно было, что объяснение