Капитан Два Лица
Пропавший смотрел со всех городских стен и молча о чем-то спрашивал, а может быть, просил. Королевский живописец жирно выделил длинные темные волосы, резкие скулы и упрямый подбородок, а для глаз использовал густую синюю краску. Рисовали наспех, вышло неаккуратно, но всё равно… пропавшего невозможно было не узнать, ибо не было того, кто бы не знал его. Законченный портрет размножили на б о льшем числе листов, чем печатают альраилльские утренние новости, и побежали расклеивать.
А новостей в тот день не напечатали вообще. Потому что пропавший и был главной и единственной важной новостью. Хотя я думаю, головоломки с перепутанными словами и сплетни о дворах Заморья в разы интереснее. Даже объявления о продаже гусей, чьих-то бракосочетаниях и смертях, ― интереснее. Но… в тот день всё это было забыто.
«Вы видели?»
«Вы знаете?»
«2000 варров за улицу, по которой он прошел!»
«Любой благородный титул за место, где он прячется!»
«Корабль за имя того, с кем его видели в последний раз».
«Рука принцессы за его спасенную жизнь».
Король, и советники, и стража ― все тогда очень много обещали. Любое обещание, будь оно выполнено, перевернуло бы чью-то судьбу, если судьбу вообще можно перевернуть. Но их не выполнили. Потому что бумажки не помогли, хотя их становилось все больше и больше, а обещания ― краше и краше.
Я знаю это точно. Откуда? Может быть, потому что в тот день ходил по улицам и срывал один портрет за другим, понимая, что не сорву все, но все-таки постараюсь. Может быть, потому, что еще два или три Полукруга, от Большого Прилива до Большого Отлива, все говорили только о случившемся с бедным мальчиком. Одна история была страшнее другой, но я честно собирал их все, как иные собирают редкие морские раковины или насаживают на иголки бабочек.
А может быть, потому что тот, чье имя и прозвание вскоре перестали произносить, заменив на безликое, грустное «пропавший», ― это я.
Часть 1. Королевская Роза
Неспящий
Тело под слоем полупрозрачной соли казалось живым, и его можно было отчетливо рассмотреть. До последней черты лица, сильно постаревшего, осунувшегося, но все еще красивого. До последней пряди длинных седых волос. До последнего сверкающего самоцвета на рукояти меча. Да, верный меч тоже был здесь: в сложенных у груди руках, он словно разрезал силуэт пополам. Россыпь камней ― морских фариллов, блестевших в переплетении узоров, ― была такой же синей, как и застывшие глаза.
Всем мертвецам Альра’Иллы смыкали веки, когда приходил их последний сон. Всем, кроме королей: они не смели спать. Им предстояло бдеть, охраняя покой своего народа. Так поступили и с королем Таллом. Сколько бы страданий он ни перенес при жизни, он обязан был выполнять свой долг. Смотреть сквозь толщу соли на тех, кто остался жить. Так же, как и все, кто правил до него и сейчас лежал рядом ― в ряду таких же соляных гробниц Сонных Пещер Ора’Илла.
Пальцы, унизанные бесчисленным множеством колец, с ласковой осторожностью провели по соляной толще. Синие глаза ― такие же синие, как у неспящего с той стороны ― медленно скользнули по мечу. От лезвия к рукояти, а оттуда ― к запрокинутому лицу.
― Если бы я знал, что опоздаю. Если бы я знал.
Голос был совсем тихим. В его звучании слышался чуть уловимый акцент ― слишком мягкие, размытые окончания большинства слов, свойственные жителям заморских ст а нищ. И голос едва уловимо дрожал.
― Дуан…
Он обернулся. Гибкая тень стояла на входе и крепко сжимала в руке длинную, такую же гибкую, как она сама, плеть-фенгу.
― Они уже узнали, Дуан. Они идут.
― Сколько? ― он потянулся к застежкам своего серо-алого камзола с рассеченными на манер птичьего хвоста полами.
― Мало. Пять швэ в лучшем случае. Они перебираются через перевал.
Он криво усмехнулся, стаскивая одеяние с плеч и небрежным жестом бросая девушке. Она поймала и перекинула через плечо. Уважительно кивнув, он принялся за перетягивавший поясницу ремень, на котором обиженно загремели самые разные предметы: ключи, легкие жестяные флаконы, тканевые мешочки с порошками и кинжалы. Подумав, он оставил один нож, один мешочек и один флакон ― рассовал по карманам штанов, которые едва прикрывали колени и подошли бы скорее подростку. Остальное со звоном полетело за одеждой следом. И тоже было легко, даже виртуозно поймано.
― Десять швэ ― это куча времени для пирата, ― сообщил он, оправляя белую, незастегнутую, сильно жавшую в плечах рубашку. ― Я что-то забыл, Дарина?
Прозвенел короткий звук, похожий на свист. Затем ― щелчок. Дуан ощутил движение воздуха где-то возле уха, а в следующее мгновение на его голове не было привычной темной шляпы с прикрепленным сзади куском алой ткани. Шляпа оказалась в черных почти как уголь руках:
― Это.
― Спасибо. ― Теперь он повернулся всем корпусом, чтобы посмотреть на нее в последний раз. ― Что бы я без тебя делал.
Девушка опустила мерцнувшие в темноте золотистые глаза и поправила волосы:
― Может быть, ты передумаешь, Дуан? Это… риск. Занять место того, кто назначил за твою голову семь тысяч варров награды.
― Это долг, ― возразил он. ― И я его отплачу так, как смогу. Надеюсь, мне не понадобится слишком много времени. Благо… это будет проще, чем кажется.
― Дуан, а если она…
Приглаживая волосы, он подмигнул:
― Ты же знаешь, я не сдаюсь. А еще я не проигрываю. Проигрывают обычно мне.
Вдалеке что-то громыхнуло, потом затрубило. Они оба знали этот звук, но даже не вздрогнули.
― Уходи. И не забудь… ― он принялся снимать кольца и одно за другим ссыпать их в карманы, как срываемые с кустарника крупные орехи, ― я отправляюсь к Другому Морю на Соколиный совет. Чтобы мы наконец стали не просто пиратами, а личными пиратами Тивана. С пактом и без страха быть вздёрнутыми как сухопутное ворьё.
Она коротко вздохнула, переступив с ноги на ногу:
― Что потом? Ты же не добудешь эту бумагу, Дуан. А они будут надеяться.
Он пожал плечами и ― заключительная деталь ― вынул из ушей тонкие серебристые серьги.
― Может быть, добуду что-то, что понравится им не меньше. И тебе. И Багэрону. Ладно, хватит. Присматривай за ними… ― он помедлил, подумал и все же прибавил: ― за некоторыми ― особенно. И пожалуйста... не попадитесь. Только не сейчас.
Она кивнула, покусывая губы. Он не отказался бы ее обнять, но она держала столько его вещей, что было как-то неудобно. Поэтому он просто прижал руку к груди и коротко, галантно поклонился ― тем изящным движением, каким редко кланяются пираты. Взглянув исподлобья, отведя за ухо прядь длинных темных волос, он выпрямился:
― Удачи, Дарина. Надеюсь, еще увидимся.
― Дуан… ― глаза снова ярко блеснули. ― Ты… ведь не бросишь нас? Даже если тебе неожиданно понравится твое прошлое?
― Еще одно такое подозрение, и я тебя зарежу. План пойдет насмарку, но я не пожалею.
Говоря, он насупился так грозно, как только мог. Правда, со сбритыми усами и щетиной вид у него уже был не такой грозный, как раньше.
― Хорошо, ― Дарина кивнула. ― Кстати… тебе просили кое-что передать. Багэрон.
Внутри что-то коротко, знакомо, по-детски сжалось. Дуан вновь прислонил одну ладонь к соляной гробнице и как можно более равнодушно спросил:
― Что же мне хотел сказать Железный, что не сказал сам?
― Он верит в тебя, что бы ни случилось. Но если проиграешь и как-то повредишь нам, выпотрошит. Всё.
― Всё… ― повторил Дуан и снова улыбнулся: ― Славно. Можешь даже передать, что я нежно его люблю. И если меня не прикончит по дороге кто-нибудь ещё, буду думать именно о его обещании. А теперь хватит соплей. Проваливай.
Беспокойство усилилось стократ, стоило тени слиться со стеной и сгинуть. Последнее верное существо, нуц с родовым именем Дарина, Черный Боцман, с которой Дуан однажды в одиночестве брал на абордаж медицинский корабль, когда все остальные лежали, распухшие от зураны … да, в ее присутствии план ― как и почти все другие планы ― казался куда выполнимее. Без нее же… Дуан впервые задумался о том, что сейчас ему могут просто пустить в затылок пулю. Королевская стража никогда не славилась способностью вникать в происходящее глубже, чем на удар меча. Стража гробниц ― особенно.
И все же Дуан вновь повернулся ко входу спиной, склонил голову и посмотрел в глаза короля. Они не выражали ничего: ни облегчения, ни радости, ни скорби. Возможно, именно сейчас король всё же спал. Просто с открытыми глазами.
― Ты бы понял. Или велел меня выпороть.
Больше он ничего не сказал в течение следующих трех швэ, пока звуки торопливых шагов не наполнили затхлый воздух. Пират стоял. Прямо и неподвижно, руки по швам. Надеясь, что сзади не видно: колени предательски дрожат. И…
― Ни с места! ЗАМРИ, ВОР! Ты осквернил усыпальницу государей, да хранит нас их сиятельный взор! ПОВЕРНИСЬ!
Дуан лениво подумал о том, что за время такой длинной тирады мог бы перестрелять как минимум половину наряда. А потом плавно, медленно, не переставая демонстрировать пустые руки, развернулся ― босые ноги неприятно заскребли камни.
Наконец он встал так, чтобы его лицо стало лучше видно в неровном свете факела. Лицо, мало чем отличавшееся от лица ушедшего короля, будь он моложе и не разучись улыбаться. Лицо, которое знал каждый стражник, потому что обязанность высматривать в толпе эти черты была для них такой же неоспоримой, как две другие: дышать и носить клинок с гербом.
Высматривать. Искать. Верить.
Тщетная и, казалось, невыполнимая обязанность уже на протяжении десяти приливных кругов.
― Я, ― громко и четко заговорил Дуан, ― Ино ле Спада да Алари. Наследник королевского рода. И я пришел занять место моего отца.
Каждое слово было пулей и находило цель. А последним выстрелом стала роза: вспыхнула алым светом точно в центре чуть приподнятой левой руки. Детальный рисунок, королевский гербовый цветок, каким от рождения отмечен лишь род ле Спада. И какой обязательно проступает на коже, стоит любому из наследников произнести свое полное родовое имя, включая последнее, «малое», прозвание. Прозванием Ино было «Алари». Сокол. Двусмысленное. Двусмысленное как никогда.
― Принц… это принц…
Один за другим стражники падали на колени и бросали перед собой клинки и пистолеты. Никто пока не решался подступить, даже подползти ближе. Дуан тоже не двигался. Его мысли были далеко от неотесанных, диких и перепуганных людей в синих плащах. Очень далеко. В море, по которому уходил от бухты небольшой остроносый бриг. Дарина, наверно, стояла у штурвала. А может быть, там стоял кто-то другой. Возможно, они как всегда смеялись.
― Он верит в тебя.
Он верит. Но провожать не стал.
Покусывая нижнюю губу, принц Альра’Иллы Ино ле Спэда и капитан пиратского брига «Ласарра» Дуан Тайрэ обернулся. Его настоящий, не дождавшийся встречи отец лежал под толщей соли и смотрел синими, как ночная вода, глазами. Здесь. И Дуан должен был скорбеть чуть больше о нем, а не о другом. Не думая, как сильно хотелось бы свести королевскую розу с ладони.
Три корабля
Король Талл ле Спада да Халоран ― «Воитель» ― никогда не был плохим королем. Даже наоборот, королем он был хорошим. Но первые Приливы его правления пришлись на войну с Жу’Нушиадом ― государством, в котором жил чернолицый и златоглазый народ нуц.
Нуц верили в темное божество Варац, носившее на спине черепаший панцирь и принимавшее в жертву третьего ребенка из каждой семьи. Когда детей стало рождаться меньше, нуц пришли к границам Альра’Иллы и переступили их.
Юный Талл, занявший место покойного отца, Овега Ученого, и едва научившийся держать меч, доверил командование ответным ударом регенту ― вчерашнему казначею. Войну проиграли, как и следующую за ней. Нуц обязали платить дань детьми только Приграничье ― удивительно милосердная для дикарей избирательность.
Третью войну возмужавший и подросший Талл, к которому вернулись некогда покинувшие королевство старые полководцы, Ноллак, Лунгер и ла Фириек, начал сам. Она затянулась на семь Полукругов и кончилась победой.
Король вернулся в свою столицу, Ганнас, и сел в своем прежнем замке ― отдавать приказы о мире. Молодой воитель мог бы насладиться покоем… но как оказалось, он не хотел.
Король Талл любил красивых соблазнительных женщин, а самой красивой и соблазнительной для него оказалась почему-то Равви ― златокудрое божество войны и битвы. Мир с нуц достаточно окреп: в их собственных семействах по велению богов снова стало много детей. Прочие соседи демонстрировали удивительно миролюбивый нрав, были развиты и верили в Светлых Богов (или же просто были сильнее).
И тогда вся жажда сражений, которая не давала Таллу покоя, обрушилась на единственную угрозу, единственный сравнительно дикий, опасный, а, главное, многочисленный народ, пусть даже и не имевший ни родины, ни стольного города. Это были пираты.
Пиратов в Морском Краю ― на материках и островах, раскинутых среди огромного Первого Моря, Шиин, ― было множество. Одни служили определенным государям, поднимая их флаги и грабя их врагов. Другие не оставались близ одних берегов долго, меняли господ по желанию и принципам и звали себя вольными. Третьи продавались за деньги и звали себя так же, но слыли среди прочих «грязными наемниками». Соколы, Волки и Крысы. Каждая пиратская гильдия гордилась своим прозванием.
Когда-то пираты ― если не были отягощены слишком тяжелыми преступлениями в этих водах, ― свободно заходили в соляные порты Альра’Иллы. Во время Третьей войны с нуц многие из них сами примкнули к армии короля Талла. Правда, он пообещал такие награды, что уже трудно было сказать, кто пошел воевать ради них, а кто по велению тан ― доброй воли, текущей по стержню от черепа через все тело и дающей возможность двигаться.
Так или иначе, силы пиратов оказались необходимы в трёх из пяти решающих сражений. Но платы не получил почти никто, если не считать платой быстрый уход в вечный сон.
Король Талл, завершив поход, уверился в том, что залог спокойствия любого государства, ― убрать всё, что нельзя успокоить. Переупрямить. Подчинить, приручить или купить (желательно дешево, ведь государство и так на краю голода). Пираты были именно такой силой. Неуправляемой. Способной сегодня прикрыть тебя грудью бесплатно, а завтра явиться и разграбить твой город. Это касалось даже тех, кто звал себя Соколами: лишь немногие из них действительно знали цену верности. В их головах было слишком много свободы и солёного ветра.
Поэтому первое, что сделал король Талл, начиная свою четвертую ― невидимую и долгую ― войну, ― упразднил «сокольи пакты». У Альра’Иллы не должно было быть своих пиратов, и она отказывалась щадить чужих, если они зайдут в ее порт. Это осложнило отношения с некоторыми соседями, но им пришлось примириться. Зависимость от соли, которая отчего-то вся скопилась именно на этом куске огромного побережья, была слишком велика. А новая армия и новый король ― слишком сильны.
До того, как родился юный принц, а потом и принцесса, король Талл часто участвовал в «охотах на Соколов» и сам успел стать прекрасным моряком, знающим немало о пиратских хитростях. Но с появлением наследников он ― не без сожаления ― оставил это своему флоту и занялся тем, что действительно можно было назвать государственными делами. Лишь одно по-прежнему выдавало, что пираты не идут у него из головы.
Виселицы.
Любимым занятием короля Талла в свободное время было посещение пиратских казней. Дочь он туда никогда не брал, а сына стал брать, как только тот увидел свой девятый Большой Прилив.
― Ты должен знать, ― всегда говорил он. Но никогда не объяснял, что.
И мальчик по имени Ино, скуластый и черноволосый, как отец, узнал.
Что когда дует ветер, виселицы, качаясь, издают почти мелодичный, красивый скрип, который тем громче, чем тяжелее оставленные на них тела.
Что петлю можно затянуть так, чтобы при потере опоры шея моментально сломалась и тело даже не дергалось, а можно ― так, чтобы «плясало» две, а то и пять швэ.
Что в среднем, чтобы выиграть пару монет, надо ставить на то, что оно обмякнет на второй.
Что пятна на одежде, обвисшей мешком, ― это не пот.
И что, вообще-то, для того, чтобы отправиться в вечный сон, достаточно простой веревки.
А еще он понял, что, несмотря на всё это, он не может ненавидеть своего отца. Но не может ненавидеть и пиратов тоже. У принца Ино ― как и у многих людей его положения ― было два лица, для всех и для себя самого. С самого детства. Только так можно было не сойти с ума.
Впервые он увидел их вблизи в день своего восьмого Большого Прилива. И он никогда этого не забудет.
*
В Большой Прилив море всегда подкрадывается так близко, что переливается через набережную, заползает на улицы, затапливает нижние этажи домов. Именно поэтому крепкие двери и окна в приморских городах надежно законопачены, а воздухоотводы пронзают каждый этаж и тянутся высоко-высоко над крышами. Чтобы каждый Круг можно было сидеть у окна в Большой Прилив (и несколько за ним следующих, чуть поменьше) ― и смотреть на недоумевающих рыб и черепах, плывущих мимо. Рыбы такие пестрые, что похожи на праздничные бумажные гирлянды или фонарики.
Уходя, вода забирает с собой тот немногочисленный мусор, который не смогли убрать городские службы. За это ее благодарят танцами и празднествами. А корабли с наступлением сумерек устраивают парад, красуясь друг перед другом, как птицы в брачное время.
Так случилось и в тот день. Кораблей были дюжины, один лучше другого. Король и его двор наблюдали за всем с самой высокой замковой крыши, горожане ― из верхних окон, с чердаков или же тоже с крыш.
Пираты появились без приглашения: три высоких, гибких, стройных брига казались великанами среди прочих. У пиратов были черные паруса, а одежда в противоположность яркая, как у уличных шутов и гимнастов. Большие шляпы. Расшитые камзолы и блестящее оружие. Три корабля запустили со своих палуб ракеты из Заморья ― края с другой стороны Шиин. Расцветив небо, искры сложились в сокола, волка и крысу. А потом в пиратов стали стрелять. И никогда ни до, ни после Ино не видел, чтобы кто-то уходил от погони и прорывал окружение так легко, управляя судном таких размеров. Никто тогда не поднялся на три борта. Даже лиц капитанов не запомнил никто.
Пока переполох еще не поднялся, люди в яркой одежде, точно смеясь, бросали высовывавшимся из окон горожанам монеты и самоцветы. Горстями, не считая.
― Выбирайте друзей! ― кричали некоторые пираты. ― Выбирайте друзей!
Мальчик не понимал, что значит эта фраза, но чувствовал, что очень не отказался бы дружить с этими красивыми и шумными незнакомцами. Отец ― кажется, совсем наоборот. Кулаки его были крепко сжаты, а голос, которым он отдавал приказы выкатить прямо на замковую крышу пушки, звенел и дрожал от злости.
На три корабля начали облаву. Но они исчезли так стремительно, будто их оснащали не только заморские ракеты, но и заморские системы движения ― которые, как говорили, строились на живом огне.
Ино так и не смог их забыть. О морских Соколах, Волках и Крысах он стал спрашивать каждого, кто мог хоть что-то о них рассказать. Отец поначалу не препятствовал, может быть, полагая, что врага лучше знать в лицо. Препятствовать он стал позже. Когда кто-то из советников повторил ему вопрос юного принца: «Как становятся пиратами?». Ино перестали отвечать, а король-отец, помогая сесть в карету в тот самый день, мягко потрепал его по волосам с тем видом, с каким обычно дарил подарки, и сказал:
― Ты хотел узнать, как становятся пиратами, так? Я не знаю. Но я могу показать тебе, как они умирают.
Впервые глядя на болтавшееся в петле тело, с которого кто-то стаскивал камзол, Ино понял, что расколоть чей-то мир ― еще легче, чем отправить в вечный сон с помощью простой веревки. Отец, так многому научивший и продолжавший учить, был частью его жизни. Пираты ― самой жизнью, пусть и чужой. Так ему казалось с самого начала. Круги сменялись, казни вроде бы стали привычными. Но едва заметная трещинка, казалось, побежала по тан юного принца. И она становилась всё шире.
Мир распался совсем, когда Ино увидел свой пятнадцатый Большой Прилив и в тот же день, кажется, сотую на своей памяти казнь. Всё было так, как и обычно: скрип веревки и помоста, молчаливая толпа, монотонное зачитывание приговора. Презрительный плевок, которым осужденный попрощался с жизнью, и его бешеный взгляд из-под алой повязки. И отец, подавшийся в своем кресле чуть вперед.
Синие глаза его горели тогда мрачным удовлетворением. Пальцы крепко впились в массивные подлокотники тронного кресла. Потом, став намного старше, Ино часто думал о том, что, возможно, именно такие швэ ― а вовсе не проводимые в спальне с матерью ― приносили ему самое сильное наслаждение. Тогда же принц просто смотрел на пирата. Красивого, довольно молодого. Может быть, оставлявшего среди живых свою возлюбленную, свою мать или…
― Нет!
Мальчик появился, уже когда опору вышибли из-под ног приговоренного. Принц привычным взглядом определил, что сделали с веревкой в этот раз: тело дико, бешено дергалось, руки, которые даже не связали, тянулись к петле и тут же соскальзывали. Да, Ино уже запомнил: руки связывают не всегда. Обычно этого не делают, именно если петля затянута вот так. Чтобы зрелище было ярче. И, возможно, дольше.
― ОТЕЦ!
Хрипы разносились ясно и остро в безмолвии стоявших вокруг людей, а этот вопль ― совсем тонкий и слабый ― прозвучал почти выстрелом. По крайней мере, у Ино в ушах.
Может быть, конвойные опешили, может быть, зазевались, но мальчишка ― худой подросток, едва ли увидевший хотя бы десяток Приливов ― взлетел мимо них по деревянным ступеням и ринулся к столбу. Его голые руки вцепились в дергающиеся, молотящие воздух ноги пирата. Он тщетно пытался стать повешенному опорой, дать хотя бы глоток воздуха и продолжал что-то исступленно кричать. Ино не знал, к кому он обращается, ― к человеку в петле, к страже, к Богам или к толпе. Но слова ― невнятные и перебиваемые слезами ― звучали, звучали, звучали, смешиваясь с затихающим хрипом.
Тело обмякло. На этот раз дергалось две-три швэ, всего лишь. Те, кто ставил на большее, проиграл свои варры. Площадь заполнил разочарованный гул.
Один из конвойных, взбежав по ступеням, резко сгреб мальчика за шиворот и швырнул. Вниз, в толпу, но от падающей худой фигурки все отступили, как если бы в них бросили загнивающий труп или ядовитую змею. Мальчик упал на каменную мостовую с помоста высотой почти в два его собственных роста. Больше он не встал. Как оказалось потом, он свернул себе шею.
Тогда Ино смотрел на распростертое у ног толпы тело. И на другое тело ― болтавшееся на скрипящей веревке. Смотрел молча, пристально, ничего не говоря и не двигаясь, а внутри поднималось что-то, похожее на рвотный спазм, хотя, хорошо зная, куда едет, он не прикасался к пище ни вчера вечером, ни сегодня утром. И все же нутро скручивало, это не было похоже на детскую тошноту, возникавшую, когда зрелище еще не стало привычным. Это было что-то другое.
Наследник престола видел, как отец лично бранит конвой. Было ли это за то, что мальчика вообще пропустили на помост, или за то, что он уснул раньше срока, Ино не знал. Он не проронил ни слова с момента, как толпа начала расходиться. И ― это было странным ― молчал отец. Синие глаза оставались застывшими, остекленевшими, как… под соляной толщей. Весь путь до Альра-Гана ― королевского замка.
Об этой поездке в карете ― последней совместной ― Ино тоже вспоминал очень часто, когда повзрослел. Иногда ему казалось, что, поговори они тогда, ― что-то сложилось бы иначе. Но ни один не разомкнул губ. Ино боялся, что, несмотря на голод, его вывернет ― хоть собственной желчью. А отец… его молчание было необъяснимым.
В ту же ночь юный принц навсегда покинул свой дворец, свою сестру и своего отца. Больше всего ему хотелось, чтобы Ино ле Спада да Алари исчез навсегда.
*
Как становятся пиратами? Юный Ино так этого и не выяснил, как ни старался. Поэтому первые его действия были предельно простыми. Очень простыми. До глупости простыми.
Он заявился в «Зеленую рыбину» ― портовый трактир на самом отшибе города, где уже не было ни жилых домов, ни доков, ни даже бараков. Трактир ютился в низкой пробковой постройке между двумя скалами и имел свою узкую, разваливавшуюся на глазах лодочную пристань. Пиратские корабли там не швартовались: слишком мало места, да и недостаточно далеко от посторонних глаз. Обычно их прятали за мысом, и моряки приплывали на шлюпках ― промочить горло и обговорить очередную сделку, вылазку или военный план.
Об этом месте Ино пару раз слышал от одного из старых полководцев отца, с которым был больше всего дружен, ― от седого и рассеянного адмирала Ноллака. Тот отличался благодушием и болтливостью, в охотах на морских Соколов участвовал неохотно и, как иногда казалось принцу, даже в чем-то разделял его восхищение разбойничьей братией. По крайней мере, говорил о пиратах с удовольствием и без какого-либо опасения плохо повлиять на наследника престола.
― Они разные… иные перережут тебе глотку за один неправильный взгляд, но иные будут считать тебя верным другом до последнего сна, если докажешь, что не трус. Ну а если водятся деньжата ― и того лучше.
Эти слова Ино запомнил.
Вряд ли ему ― неопытному мальчишке ― представился бы сейчас шанс доказать свою храбрость. А вот с деньгами было проще: сбегая, он забрал все, что выдавалось ему на расходы и что он не потратил, и еще несколько дорогих фамильных перстней, табакерок, булавок. Всё это можно было продать и обменять, чтобы нанять небольшую команду, судно, и…
… И, конечно же, все это у него отняли в первые десять швэ, проведенных в «Зеленой рыбине». На одиннадцатой он получил в зубы, на двенадцатой его зажали в угол несколько огромных головорезов самого низкого толка, из Крыс. Трудно сказать, приняли ли его с первого взгляда за ищейку из Королевской Стражи или же просто за скучающего сынка какого-нибудь богатея, но «вести с ним деловой разговор», как он сразу предложил прерывающимся от волнения голосом, никто не стал.
― Ты смазливый… ― обдав принца густым смрадом дешевой выпивки, прохрипел один из тех, кто стоял почти вплотную, ― отлично сгодишься в Заморье, там таких берут в гаремы.
― А может, выпытаем, чей он, и затребуем выкуп? ― предложил его приятель, чуть поменьше в росте и в обхвате.
― Продавать людей выходит дороже, чем возвращать родственником, Сэпто… а еще это хороший урок. Говорят, заморские сагибы умеют учить… разным полезным вещам.
Произнося это, верзила сделал характерный жест возле губ и оттопырил щеку языком, и все довольно загоготали. Ино, тоже прекрасно знавший смысл этого движения соединенных пальцев, в ярости бросился вперед. Он успел даже выхватить кинжал, но не успел никого ранить. Впоследствии он понял, что за это стоит благодарить Моуд ― рыжую Богиню судьбы. Потому что иначе вряд ли пираты позволили бы случиться тому, что случилось дальше. А дальше…
― Достаточно, Зубарь, уберите лапы. Мальчик все вполне понял и вряд ли еще сунется. Да и вообще… не понимаю, почему его держат сразу трое. Вы чего-нибудь боитесь, друзья мои?
Ино действительно держали три пирата. Двое заломили руки, один намотал на кулак длинные волосы и оттягивал их назад. При звуках спокойного, глубокого голоса толпа резко смолкла и чуть расступилась. Тогда зазвучали неторопливые чеканные шаги. Вскоре юный принц отчетливо увидел перед собой того, кто, видимо, все время был здесь, но почему-то раньше не вмешивался в происходящее.
Трудно сказать, сколько Приливов он увидел: волосы были пегого цвета, то ли седые, то ли просто светлые от природы и потускневшие от подцепленной в каком-нибудь порту болезни. Черты лица казались очень грубыми, но кое-что выбивалось из подобного впечатления, ― прямой, с четко очерченными широкими крыльями, не нависающий над тонкими губами нос. Такую его форму Ино раньше встречал только у военных из самых древних родов. «Корабельные», как почему-то называл эти носы придворный художник. И нос этот рассекался багровым шрамом.
― Разве что он грохнется в обморок? ― предположил кто-то и опять загоготал.
― Не думаю, ― последовал ровный ответ.
Мужчина не смеялся, он даже не улыбнулся. Глаза под густыми дугами бровей были белесыми, с почти незаметными зрачками. Радужки тоже едва просматривались, определить их цвет у Ино не получилось, но судя по тому, что они двигались, незнакомец прекрасно видел.
Почувствовав, что его не держат, и выпрямившись, Ино, понял, что не достает мужчине даже до середины груди ― ростом пират превосходил всех вокруг, сложение было могучее, почти как у уличных силачей. Пожалуй… не стоило удивляться, что спорят с ним вяло. Неохотно. С видимой опаской.
Принц вытер с губ и подбородка кровь, задрал голову и посмотрел в обветренное лицо. Он собирался что-то сказать, но не успел.
― Зачем ты лезешь, Багэрон Тайрэ? ― пират по имени Сэпто выразительно плюнул на пол. ― Это явно не то, что тебе сгодится. Когда тебя заинтересовали щенятки?
Слова снова были встречены ободрительным гоготанием. Ино в бешенстве обернулся и сделал шаг, но его тут же оттолкнули обратно пять или шесть пар рук. Не удержав равновесия, он уткнулся в светлую, удивительно чистую для такого засаленного и просоленного места рубашку незнакомца. Смех стал громче. Но тяжелая, как мачта небольшого парусника, рука уже преупреждающе сжала плечо, помогая выпрямиться и удерживая одновременно:
― Может, я вижу больше. Может, мне скучно и я решил развлечься. Может, у меня приступ старческого слабоумия. Какое тебе дело, Сэп-секира?
Ино заметил, что у мужчины ― как и у большей части здешних обитателей ― были две кривые сабли-церры в ножнах по обе стороны пояса. Он даже не прикоснулся к золоченым рукоятям, и, несмотря на это, его жадно, с любопытством и без возражений слушали. Да, определенно, его знали здесь очень хорошо. Настолько хорошо, что любое его слово гасило весь боевой запал и отрезвляло.
― Так ты что, его забираешь? ― тот, кого назвали Зубарем, прищурился и огладил бороду, вытряхнув из нее пару креветочных очисток. ― И ты полагаешь, мы так просто отдадим столь славную добычу?
Впервые сжатые губы тронула легкая улыбка:
― Именно так я и полагаю. Я не прав? ― Теперь одна ладонь все же коснулась оружия. Вторая так и осталась на плече принца. ― И более того, парни… когда-нибудь вы поймете, от каких проблем я вас сейчас избавляю. Но если хотите, мы можем немного поспорить. Пусть те из вас, кому команда «Лассары» хоть раз не спасала задницу, выступят вперед.
Но на этих словах вперед не выступил никто, и даже те, кто стоял ближе, сделали по большому шагу назад. Пират усмехнулся:
― Славно. Приятного вечера, господа. Идем, ты, недоразумение. ― С этими словами мужчина грузно повернулся спиной и потащил Ино за собой.
Только втянув в легкие немного свежего воздуха, пахнущего морем и водорослями, принц сумел выдохнуть с облегчением. Правда, его шатало, как пьяного, а голова все еще гудела от встречи с парой чужих кулаков.
― Никто даже не бросил мне между лопаток нож… скучный вечер.
Пират произнес это, полуобернувшись. Кинул косой взгляд на грязные окна трактира, залитые изнутри желтым светом. Опять посмотрел на Ино, в замешательстве стоявшего рядом:
― Ну все. Проваливай. Тебе давно пора спать в своей пуховой постельке, юный Сокол.
Ино почувствовал, как тан сковало холодом. «Малое» прозвание наследников королевского рода до совершеннолетия не доверялись почти никому. Даже большей части советников, даже кормилице. А тем более…
― Не задавайся этими вопросами, ― мысли были с легкостью прочтены. ― Скажи спасибо, что тебя никто не узнал по лицу. Ты вылитый отец. До дворца-то хоть дойдешь?
Принц проклинал себя за то, что язык будто прилип к горлу ― от удивления, страха, стыда и усталости сразу. Нужно было немедленно заговорить, но у него не получалось. И он, чувствуя себя очень глупо, замотал головой.
― Что? ― пират участливо наклонился к нему. ― Не дойдешь? У тебя штаны-то хоть сухие? Не думаю, что ты часто видишь пиратов так близко и что они часто порываются сделать тебя сагибской шлюхой.
Слова подействовали правильно: Ино очнулся. Выпрямив спину, сжав кулаки, он исподлобья взглянул на мужчину. Тот ждал ― кажется, не без сдержанного, но все же интереса. Окончательно собравшись, принц процедил сквозь зубы:
― Я их видел достаточно. Как правило ― мёртвыми. И я никуда не пойду.
Это заставило мужчину вскинуть кустистые брови. Странно, но лицо от этого стало вроде бы более безобидным. Губы дрогнули в усмешке:
― Про первое я догадывался, зная ваши нравы. Второе… шутка, да? Хватит, погулял и будет. Ты не такой ребенок, чтобы…
― Я не вернусь к королю Таллу, ― отчетливо повторил Ино. ― Только если на виселицу. Став пиратом. Я хочу этого и ничего больше.
Он впервые назвал отца отстраненно… не отцом. И впервые вслух озвучил свое желание постороннему. Даже замолчав, Ино не опустил головы, хотя белесые глаза нещадно сверлили. Больше всего он молил всех Светлых Богов о том, чтобы выдержать пристальный и одновременно пустой взгляд своего спасителя. Он был готов и к уговорам, и даже к тому, что его закинут на плечо и поволокут в город силой. До Альра-Гана можно было и не ходить, стража наверняка уже рыскала всюду, даже на окраинах. Ино напрягся. Он готов был сражаться за свою свободу и с этим пиратом тоже. Только вот в трактире он оставил даже кинжал. И поэтому просто сжимал теперь кулаки крепче и крепче. Но неожиданно…
― Что ж. Это твое дело.
Мужчина развернулся и пошел прочь, шагая неторопливо, но так же четко, как шагал по гнилым доскам «Зеленой рабины».
Ино был уверен, что это не более чем трюк, но пират так и не обернулся, когда пристань кончилась. Дальше темнел проход между несколькими просоленными утесами ― разрезал мыс и уводил на тайную тропу к бухте. Еще немного ― и высокая фигура вообще скрылась с глаз, стало совсем тихо. Тогда Ино наконец помчался следом так быстро, как только мог.
Доски ворчливо загрохотали под каблуками сапог. Принц, спотыкаясь, преодолел пристань и наконец завопил:
― Возьмите меня к себе на корабль!
Он выдохнул это до конца, уже тяжело навалившись на самую косую из прикрывавших проход скал. На пирата он смотрел сверху вниз, но тот, обернувшийся навстречу, и теперь казался огромным.
― Что ты сказал?
С усилием вспомнив единожды произнесенное в трактире имя, Ино прижал руку к груди:
― Маар Тайрэ… я умоляю.
Вряд ли уважительное обращение «господин» подействовало. Снова бесцветный взгляд заморозил все изнутри. Пират поджал губы.
― А что ты будешь делать, если я откажусь, малыш?
Ино принял даже это унизительное прозвище, хотя оно и заставило его вспыхнуть до корней волос. Упрямо сделав вперед еще один шаг, начиная спускаться по крутым ступеням, выбитым прямо в ноздреватом известняке, он ответил:
― Буду просить каждого из тех, кто хотел меня продать. Вряд ли будет хуже.
Пират молчал, кажется, с половину швэ, а может, и больше. Наконец, видимо, что-то крепко обдумав, он произнес:
― Что ж. Если так, жди меня здесь.
Принц Ино не успел сказать ни слова благодарности, он даже не успел понять, что только что услышал согласие. Пират отодвинул его с дороги ― легко, как какой-нибудь предмет мебели, ― и поднялся обратно на пристань. Ино понял, что он зачем-то возвращается в трактир, и хотел пойт