Культурные новшества и внешняя политика после смуты




База новой власти - средние классы. Смена правящего класса: падение боярства и успехи поместного дворянства. Созданная смутой связь дворянства с посадским населением. Поражение казачества

Избрание Михаила Федоровича считается, обыкновенно, концом смуты. Новому московскому царю оставалась лишь борьба с последствиями пережитой государством катастрофы и с последними уже слабыми вспышками острого общественного брожения. Нижегородскими вождями социальная борьба была ликвидирована. После поражения и разгрома боярского правительства 1610 года, после распадения Ляпуновского дворянского правительства 1611 года, дело дошло до "последних людей" (как выразился один современник), и почин этих последних московских людей, посадских тяглецов Нижнего Новгорода привел к решительному успеху. По очереди, в порядке сословной иерархии, брались за дело государственного восстановления разные классы московского общества, и победа досталась слабейшему из них. Боярство, богатое правительственным опытом, гордое "породою" и "кипящее" богатством, пало от неосторожного союза с иноверным врагом, в соединении с которым оно искало выхода из домашней смуты. Служилый землевладельческий класс, несмотря на то, что владел воинской организацией, потерпел неожиданное поражение от домашнего врага, в союзе с которым желал свергнуть иноземное иго. Нижегородские посадские люди в начале своего дела были сильны только горьким политическим опытом и научились на чужих примерах бояться неверных союзников больше, чем отрытых врагов. Они осмотрительно подбирали в свой союз только те общественные элементы, которые представляли собой консервативное ядро московского общества. Это были служилые люди средних и мелких статей, не увлекшиеся в "измену" и "воровство", и тяглые "мужики" городских и уездных миров северной половины государства, наименее расшатанной кризисом XVI века и смутой последних лет. Это была общественная середина, которая не увлекалась ни реакционными планами "княженецкого" боярства, ни тем исканием общественного переворота, которое возбуждало крепостную массу крестьян и холопей. Объявив открытую войну "воровскому" казачеству, называя "изменниками" всех тех, кто был заодно с польской властью, вожди ополчения 1612 года обнаруживали вместе с тем большую гибкость и терпимость в устройстве своих отношений. Их осторожность не переходила в слепую нетерпимость, и все те, кто принимал их программу и не возбуждал их подозрений, получал их признание и приязнь. Казак, пожелавший стать служилым казаком на земскомжалованьи: тушинец, даже литвин, поляк, или иной чужеземец, шедший на земскую службу "за дом пресвятые Богородицы", не встречали отказа и становились в ряды ополчения. Эти ряды служили приютом всем, кто желал содействовать восстановлению национального государства и прежнего общественного строя. Именно эта определенность программы и вместе с тем широкое ее понимание дали успех ополчению 1612 года и постепенно обратили его "начальников" в устойчивую и прочную государственную власть. Усвоив эту программу и опираясь на создавшую ее силу средних классов населения, царь Михаил удержался на престоле, мог положить начало новой династии и укрепить порядок.

Многообразны были последствия пережитой Московским государством смуты. Классовая борьба, шедшая длительно и упорно, не привела к революционной перемене общественных отношений. Вмешательство иностранных государств в эту борьбу не уничтожило государственной самостоятельности Москвы. Но и внутренний строй московского общества и внешние отношения Москвы претерпели глубокие изменения. Напрасно Н.И.Костомаров, И.Е.Забелин и другие историки думали, что смута ничего не изменила в ходе московской истории и в конце концов вернула московскую жизнь в старое русло, "как при прежних великих государех бывало". Смута сделала московскую жизнь иной во многих отношениях.

Прежде всего, в смуте окончательно погибла вековая московская знать, недобитая Грозным. Озлобленные его гонениями "княжата" все-таки пережили Грозного и видели конец его династии. Они считали за собой право наследовать ей и, погубив Годуновых, возвели на престол своего вожака князя Василия Шуйского. Однако, смута оказалась сильнее боярской олигархии и погубила Шуйского. Тогда бояре бросились в унию с Речью Посполитой и, попав в тяжелую польскую неволю, оказались в "измене" и потеряли всякий моральный кредит и политическую силу. Новое правительство образовалось без них в Ярославле; новая династия была создана без них в Москве, те немногие "княженецкие" великие роды, которые не вымерли во времена опричнины и смуты, в XVII веке зачахли и обеднели; новая династия, отодвинув их на задний план, создала вокруг себя и новую знать, придворно-бюрокра-тическую, с крупными имуществами, земельными и денежными. Старым "княжатам", чтобы сделать карьеру, приходилось идти тем же путем личной выслуги и дворцового фавора, которым шли прочие карьеристы XVII века, говорившие, что "государь, что Бог: и малого великим чинит".

Изменилось, благодаря смуте, положение служилого класса - "дворян и детей боярских" государевых помещиков. В XVI веке правительство деятельно устраивало этих помещиков на поместных землях, крепя за ними всякими мерами крестьянский труд и добиваясь того, чтобы они "устройно" служили. С этой целью дворяне каждого уезда были организованы в военную единицу - "город" и во главе "города" стояли выборные дворяне "окладчики", обязанные держать на учете всех дворян уезда. Конечно, это была некоторая организация, но существовала она не для самоуправления и не в интересах дворян. Вне служебной связи они были разобщены и одиноко сидели по своим поместьям. В смуту, когда правительственное влияние ослабело, а враг, тот или иной, внезапно налетал на уезд, в виде ли польского отряда, или в виде казачьей станицы, - дворяне не умели встретить опасность вместе, заодин; они в одиночку спасались по лесам, или же бросались в ближайший город и там отсиживались вместе с тяглым населением города. Только опираясь на посадских "мужиков", питаясь городским запасом, с городским "нарядом" (пушками), обращались они в благоустроенную рать и становились силой. В смуту это происходило часто. Общая опасность сближала и роднила эти общественные классы и в Ярославском ополчении, слив их в народную армию, окончательно соединила их в прочный союз средних классов.

Этот союз и оказался победителем в социальной борьбе. Он освободил Москву; он создал правительство Пожарского; он наполнил своими представителями земский собор 1612-1613 гг.; он, наконец, избрав царя, стал около него твердой опорой его власти. Из среды этого союза выходили виднейшие люди новой московской администрации: городской воевода; приказный судья; приказный дьяк; ведавший "государеву казну" и казенное хозяйство торговый человек - "гость" или купец "гостиной" и "суконной" сотень. Через два-три десятилетия после первой своей победы 1612 года дворянство уже чувствовало свою силу и предъявляло правительству ряд настоятельных петиций, - правда, в весьма почтительной форме, - об удовлетворении его сословных нужд, а в 1648 году выступило, хотя и корректно, но уже менее почтительно, с требованием законодательной реформы. Англичанин Флетчер был прав, когда в 1591 году предсказывал, что победа в московском междоусобии будет принадлежать не знати и не народной массе, а общественной середине "войску" (themilitarieforces).

Насколько успела общественная середина, настолько проиграли общественные низы, действовавшие в смуту под именами казаков и воров. Им удалось тремя ударами (1606,1608, 1611 гг.) расшатать и опрокинуть государственный "боярский" порядок и даже - на короткий миг - овладеть правительственным аппаратом. Но они не принесли с собой, взамен нарушенного ими строя жизни, ничего нового ни в идее, ни в практической форме. Они были силой разрушительной, но отнюдь не созидательной, и нейтральным слоям земщины они не давали ничего такого, что могло бы соблазнить их в пользу "казачества" против "боярства". Вот почему "вся земля" стала против казаков и объявила им войну. В 1612 году она их победила окончательно. Из-под Москвы ушла на Дон, а затем на Каспий, та часть казаков, которая не желала капитулировать перед земщиной. Наиболее радикальные из них, потеряв надежду овладеть Русью, завели переговоры с Персидским шахом о подданстве; но раньше, чем оно осуществилось, они были побиты московскими войсками, а вождь их Заруцкий казнен. Другие круги казаков основались на Дону в виде своеобразного сообщества с выборной властью ("старшиною") во главе. А те казаки, которые под Москвой соединились с Пожарским и составили московский гарнизон, мало-помалу, распределились по различным "службам". Наконец, остаток "воровских" казаков, продолжавших разбойное дело под Москвой и вообще на Руси, был беспощадно истреблен. "Воровское" казачество перестало существовать. А так как крепостной строй в государстве продолжал тяготеть над трудовой массой, то продолжались и побеги из крепостных хозяйств. Беглецы теперь шли на Дон и собой "полнили реку", но в течение целого полувека там не возникало и мысли "тряхнуть Москвою". Снова отродилась эта мысль только в пору пресловутого Стеньки Разина.

Так, стало быть, смута не изменила общественного строя Москвы, но она переместила в нем центр тяжести с боярства на дворянство. Произошла смена господствующего класса, и новый господствующий класс сохранил на будущее время за собой и право на крестьянский и холопий труд, и право на придворную и служебную карьеру. Он явился полноправным наследником прежних "высокородных" княжат и бояр - "государей всея Руския земли", нашедших в смуте свой политический конец.

2. Смута содействует росту политического сознания и самодеятельности в Московском обществе. Местные советы в смутное время и "вся земля"

Глубокие изменения произвела смута и в области политических понятий и отношений московских. Московское государство XVI века, до смуты, это - "вотчина" царя и великого князя. Вся полнота владельческих прав древнего удельного князя на наследственный удел была усвоена московскими государями и распространена на все государство. Население этой вотчины не было гражданами своего отечества, а почиталось или "слугами" или "холопями" своего хозяина-государя, или его "богомольцами", или же "сиротами", ведшими свое хозяйство "на земле государевой, а в своем посельи". Московские люди иначе не мыслили своего царства, как в виде "дома", имевшего своего собственника и владыку, "сильножителя", как выразился один из московских писателей. Когда этот "сильножитель" умер, иначе, когда прекратилась московская династия, "дом" остался без главы и хозяина и был разоряем "домовозрастными" рабами. Именно своеволием рабов в выморочном хозяйстве и представляли себе смуту старозаветные московские люди. Но потрясающие события смуты и необходимость строить дом без "хозяина" заставили московские умы прозреть и понять, что страна без государя все есть государство, что "рабы" суть граждане и что на них самих лежит обязанность строить и блюсти свое общежитие. Когда порвались старые связи, объединявшие области в общем подчинении Москве, и развалился в смуте общий государственный порядок, тогда получили большее значение связи местные. Без агентов центрального правительства настоящей властью стали агенты самоуправления. Правительственные распоряжения заменились постановлениями местных "миров". Целые области стали жить соглашениями таких "миров", по соседству вступавшими друг с другом в постоянные сношения. Эти сношения или "обсылки" происходили и между далекими друг от друга городами. Обычно происходило так, что различные сословные организации одного города или уезда составляли один общегородской или общеуездный совет, и уже этот совет от лица города или уезда вступал в переписку с другими городами и звал к себе их послов или же к ним посылал своих Особенно в 1611 году распространился этот обычай посылать "для доброго совета" в другие города земских послов. Так, известный рязанский воевода Ляпунов послал в Нижний "для договора" дворянина Биркина с дьяком, дворянами и всяких чинов людьми, а в Калугу своего племянника с дворянами. Из Казани на Вятку ездили послами сын боярский, два стрельца и посадский человек. Пермь отправила двух "посыльщиков" в Устюг "для совету о крестном целованье и о вестех". Из Галича на Кострому "для доброго совета" прислали дворяне одного дворянина, а посадские люди одного посадского человека. Из Ярославля "от всего города" дворянин да посадский человек посланы были в Вологду. Из Владимира в Суздаль отправили "на совет" дворян и посадских "лучших" людей. Словом, посылка из одного города в другой представителей, выбранных местными обществами, стала обычаем, и соединение в одном всесословном "совете" представителей нескольких областей произошло естественно, вследствие исключительных событий Смутной эпохи. Местная самоуправляющаяся община со своей выборной "земской избою" послужила как бы основой, на которой возникал сначала всесословный совет "всего города", а затем совет и нескольких городов, образуемый выборными изо всех слоев свободного населения, именно духовенства, дворянства и тяглых людей.

На этой же самой основе возник и выборный "совет всея земли" - в тот момент, когда советные люди из городов соединились впервые в общеземском соборе и стали считать себя высшей властью в государстве. Это произошло во время наибольшей "разрухи", когда Московское государство казалось совершенно погибшим от внешнего завоевания и внутреннего междоусобия. Тогда в отчаянном порыве "последние люди" московские поднялись за родину, успели соединиться в общее ополчение 1612 года и из знакомых им форм местного выборного представительства создали выборный "совет всея земли". Не имея другой власти, кроме выборной, эти "последние люди" и передали выборному своему-совету верховное руководительство всеми делами страны.

Так в ужасах смут родилась "вся земля" - полномочный совет земских выборных людей, который почитал самого себя верховным распорядителем дел и хозяином страны.

Рядом со старым понятием "царя государя и великого князя всея Руси" стало новое представление о "всей земле", олицетворяемой ее выборными. Рядом с "великим государевым делом" стало "великое земское дело". Избранному "всею землею" новому царю царство уже не могло стать просто "вотчиною", ибо вотчинных прав на государство у нового царского рода не бывало. Новый царь получал власть не над частным имуществом, а над народом, который сумел организовать себя и создать свою временную власть во "всей земле". Власти постоянной, возникшей в лице нового государя, надлежало определить свои отношения ко "всей земле" и править ею вместе с ней. Старинный вотчинно-государственный быт уступал место новому, более высокому и сложному, - государственно-национальному. Новая власть и должна была действовать сообразно новым условиям.

В первые дни своего царствования царь Михаил Федорович чувствовал себя в затруднительном положении; смута внутри еще продолжалась; внешние враги угрожали по-прежнему; средств в казне не было. Земский собор, избравший царя, употреблял все усилия к тому, чтобы достичь порядка, собрать силы и средства. Но скоро это не могло сделаться, и молодой государь с упреком указывал собору на "нестроения", грозя не принять врученной власти и даже колеблясь, ехать ли ему в столицу. Он не видел возможности править страной и унять "всемирный мятеж" без содействия собора и требовал этого содействия, призывая себе на помощь "всю землю" во всяких делах управления. Иначе говоря, на первых же порах новый государь хотел править с собором и не видел в этом умаления своих державных прав и своей власти. Со своей стороны, и "вся земля" нисколько не желала умалять власть своего избранника и с послушным усердием шла ему на помощь во всем, в чем могла. Земский избранник и народное собрание не только не спорили за свои права и за свое первенство, но крепко держались друг за друга в одинаковой заботе о своей общей целости и безопасности. Сознание общей пользы и взаимной зависимости приводило власть и ее земский совет к полнейшему согласию и обращало царя и "всю землю" в одну нераздельную политическую силу, боровшуюся с враждебными ей течениями внутри государства и вне его. Так обстоятельства Смутной поры придали государственной власти московской сложный состав: эта власть слагалась из личного авторитета неограниченного государя и коллективного авторитета собора "всея земли". Всякое "великое государево и земское дело" делалось тогда "по указу великого государя и по всея земли приговору". При этом государев указ охотно опирался на земский приговор, а земский приговор получал силу только по государеву указу. Не существовало никаких хартий, которыми определялось бы это взаимоотношение власти и земского представительства, и нет никакой возможности говорить об "ограничении" власти Михаила Федоровича; но тесная связь царя и "всея земли" и коллективный характер государственной власти при царе Михаиле стоят вне сомнений.

В первые десять лет царствования Михаила Федоровича земский собор, по-видимому, непрерывно действовал в Москве и "вся земля" всегда была около своего государя. В остальное время жизни царя Михаила соборы созывались чрезвычайно часто, хотя уже нельзя говорить об их непрерывности. Успокоение государства совершилось и замирение на границах было достигнуто. Смутные времена кончились и общественная жизнь вошла в мирную колею. Власти не было уже необходимости постоянно спрашивать мнения "всей земли" и опираться на ее приговор. При сыне Михаила Федоровича, царе Алексее, в порядках управления брало верх, - чем далее, тем более, - "приказное" начало, бюрократизм; соборы созывались реже и реже, и "вся земля" понемногу становилась не управляющей, а управляемой и опекаемой средой. Но долго еще московские люди вспоминали подвиги "всей земли" и верили, что без нее нет спасения в опасностях. Как только приходило какое-либо экстренное государственное дело, они указывали, что "то дело великое всего государства всей земли", "то дело всего государства - всех городов и всех чинов", и у великого государя "милости просили", чтобы он "указал для того дела взять изо всех чинов на Москве и из городов лучших людей"... Так говорилось, например, в 1662-1663 гг. во время голода и денежных затруднений в Московском государстве.

Культурные новшества и внешняя политика после смуты

Сверх новшеств социальных и политических смута внесла в московскую жизнь и новшества культурные. До смуты только царский двор и случайно отдельные лица соприкасались с иноземцами и видели их в Москве; очень редко по служебным обязанностям русские послы или же "гости" (торговые агенты) попадали за границу и воочию наблюдали европейскую жизнь. В смутное время соприкосновение с иностранцами у москвичей стало постоянным и общим. За первым самозванцем в Москву явились сотни, даже тысячи поляков, "литвы" и всякого рода "немцев" - военных, торговых и промышленных. Пострадав в погроме 1606 года, иностранцы снова явились в Тушине и оттуда разбрелись по всей стране в Тушинских отрядах. С другой стороны, со Скопиным явились они в Москву в виде "кованой рати" ландскнехтов (наемных солдат); оттуда прошли они в Клушино и обратно в Новгород, где надолго засели. Общение с этими разноплеменными пришельцами стало для русских неизбежной необходимостью и повлекло за собой, главным образом, два последствия. Во-первых, русские люди убедились в том, что для их собственных нужд и польз следует усвоить европейскую технику. После смуты московское правительство широко заимствует с Запада военную и всякую иную "науку". А во-вторых, русские увидели, что "литва", "ляхи" и "немцы" умеют веселее жить и не боятся небесной кары за житейские утехи, ибо не вменяют их в грех, подлежащий покаянию и наказанию. Если первое последствие - деловое заимствование - было неизбежно и совершалось по долгу службы, из государственного интереса, то второе было делом личного почина и вкуса. Европейский костюм, бритье бороды, музыка, затейные приметы домашней обстановки проникают в московскую жизнь вместе с латинской и польской книгой, религиозным вольнодумством, политической идеей. В XVII веке в Москве идет умственное брожение, несущее с собой зачатки той европеизации Руси, которая так широко шагнула вперед при Петре Великом.

Наконец, чтоб исчерпать вполне перечень того, что надлежит считать последствиями смуты, мы должны вспомнить ход внешней политики Москвы в XVII веке. Из смуты московское государство вышло с утратой своих западных областей. Новгород и другие города "от Немецкой украйны" были захвачены шведами; Смоленск и города от "Литовской украйны" были взяты поляками. Московская политика при новой династии ни на минуту не забывала этих утрат. Шведы скоро отдали Новгород, оставив за собой только морское побережье от р. Наровы до г. Корелы (1617). Смоленск же продолжал быть за Речью Посполитой, и Владислав считал себя, кроме того, московским государем. Все силы Московского государства были направлены на ликвидацию счетов с этими врагами, и более всего с поляками. Идея возмездия жила в московских сердцах независимо от желания вернуть себе утраченные земли. Все войны XVII века велись с этой идеей возмездия, и только в 1686 году с Речью Посполитой достигли "вечного мира" вместо срочных перемирий; и только при Петре Великом свели окончательные счеты со Швецией. Постоянные военные расходы на содержание ратной силы и на ведение войн тяжелейшим образом ложились на население и разоряли государство. Но оставить счеты с теми, кто в смуту делал Москве "многие неправды", московские люди не могли, как не могли они примириться с мыслью об утрате морского берега и свободных сношений с Балтийскими гаванями. Море повелительно влекло к себе всех московских политиков XVII века.

 



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2018-01-31 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: