Как вы все прекрасно знаете, товарищ Анна живет в жилище, полном книг. Но давайте остановимся здесь чуть подробнее…
..Сумрачный свет для каменного подпола стал родным, словно друг без друга они и не существуют вовсе: подпол и сумрак. По углам расставлены свечи, добротные, молочного цвета, гореть они могут часами, не уменьшившись в размере. Анна их брала время от времени в руки: то ли хотелось тепла, то ли просто ощутить хоть что-то. Чувства и мысли в замкнутом пространстве словно терялись. Находясь практически все свое время одной здесь – хоть все думы измысли! – но не шли те к ней. Сознание находилось будто бы в пространстве, не здешнем: покойно там было на душе, кожи касался легкий ветерок, продувая льняные одежды. Анне хотелось цвета: красного – как головки маков, желтого – как отец-солнце, голубого с всевозможными переливами – неба бескрайнего, на которого смотришь – и диву даешься, подобная картина не приестся никогда. Анна не скучала по людям, она их и не помнила вовсе, людей за стеной, они были для неё отголосками прошлого, она и представить-то не могла своих прежних подружек, выходил образ неестественный, серый, размытый временем. А по цвету скучала. И голосам. Казалось, она слышит иногда что-то, за каменными плитами, но очнувшись, выбрасывает это из головы. Некстати питать здесь ложные надежды.
В этом странном месте девушка жила долго, а сколько – и сама не знает. По первости оставляла она маленькие зарубки на деревянном полу и пыталась найденным камушком ставить метки на стенах. Однако, увидев иной раз бесчисленные количества углублений-палочек, расстраивалась. Да и прекратила. Окружали её книги: стеллажи были повсюду. Подвал представал лабиринтом из книжных насыпей, книги разных размеров, разных авторов, разных обложек –когда-то, но сейчас представали те перед взором серым нечто, их объединял лишь чуть затхлый запах и жучки, что пожирали страницы.
Анна с детства любила книги, хотя чтение считалось привилегией мужчин-старейшин, а женщинам и не положено было вовсе. Однако по вечерам, когда все уходили из дома, разбредаясь по делам, заползала малышка-Анна на колени своего деда. И они читали: сказки и разные фантастические истории особенно нравились ей. И голос дряхлого старика, сквозь который слышен был топот богатырских коней, мурлыкающие напевы цепного кота, хруст талого снега. Анна росла, а дед становился все меньше и тоньше, глаза его зоркие некогда – потускнели, и вот уже Анна сама ему читала о богатырях, коте и снежинках. Звонкими девичьими переливами неслась молва о деве, что голосом своим живит картины, сокрытые в маленьких буковках-закорючках, расположенных якобы случайно на бумажных листах.
Анна открыла глаза, напуганная шаркающим звуком шагов. Мужчина, чей возраст было сложно определить – ему могло быть как тридцать, так и пятьдесят, - сидел на каменной верхней ступени, смотря на неё. Жестом указал на блюдце: яблоко да хлеба краюшка, из кармана достал масло, подтаявшее на пальцах, положил к прочему на блюдце. Анна уж хотела встать, есть хотелось изрядно. Натянув длинную ткань юбки повыше – почему-то уже и забылась, что больше-то на ней ничего и не было, хорошо хоть – юбку оставили. Прежнюю, мамину. То ли напоминанием, то ли укором. Напустив на себя безразличный вид, взяла в руки яблоко, помедлив, будто и не хочется совсем, будто не вчера последний раз ела рисовой каши с лесной земляникой, будто одолжение делает, хотя кожа на обнаженных руках и груди стала походить на гусиную, а яблоко в руке задрожало. Быстрым шагом вернулась к своему углу. Угол был у нее хороший: на стене мягкий ковер около метра длиной, с белоснежным оленем, на полу – медвежья шкура. Холодно не было, лишь зябко иногда, да и то- от разных мыслей больше.
«Читай! - глухо сказал мужчина в серых одеждах, закрыв глаза. - На встрече четверых в избе остановились, с того момента и начнем ».
Анна продолжила.
Читала она вдохновенно, проживая с героями события воедино. Зная, что именно книги, её страсть к чтению, что скоро канет в лету для остальных, заточила её здесь – Анна не могла против книг ожесточиться. Прежде она и мечтать не могла – иметь сотни, тысячи собственных фолиантов, а теперь- имеет. Не могла она взывать к ненависти в душе своей – книги она любила больше себя или даже больше солнца. Хотя какое оно, солнце?
Дни и ночи наслаивались друг на друга, по тому, какой обед ей приносили – кашу с ягодами, наваристые щи или краюшка черная чуть ссохшаяся – Анна понимала, понравилось тому странному человеку читаная ею книга или нет. Прошлыми днями не баловал – ягод клал немного, хоть и лето. Времена года узнавала от него же. Иногда слушала, а иногда представляла себе что-то иное, заглушая ненавистный мужской голос. С каждым разом происходило это все быстрее и с меньшими усилиями, вот – человек тот говорит о сборе урожая, вот – она чувствует соленые капли воды на губах, слышит звук ветра, ощущает…
…море- синее, брызги вод - нежно овевали ступню ее, провалившуюся в мягкий темный песок. И руки чьи-то сомкнулись на талии, от того стало вдруг и спокойно, и трепетно, и жарко. Голос - и совсем рядом, и будто нигде одновременно - ласкал слух, а спина- опаленная, красноватая от яркого солнца, давно не виданного глазу, соприкоснулась с человеком позади. Боясь повернуться и узреть фантомное, придуманное, не разлепляя ресниц, не шевелясь, кладет Анна голову свою на грудь могучую, прохладную, сотканную из тысяч мышц, подрагивающих под щекою. Не удержавшись, чуть приоткрывает Анна взор - и охает, очнувшись и скидывая с себя резко дремоту. Возле лика - тот человек, похититель, смотрящий печально и сурово, поджав тонкие сухие губы. Никогда еще тот не подходил так близко, не нарушал черту. Кожа покрылась мурашками, а тело непроизвольно напряглось.
" Читай ",-сказал он, протягивая фолиант одной рукой, а второй – провел по щеке, шее и груди, чуть задержавшись. Руки его были шершавы от сельских дел: начался сенокос, вот от косы и загрубели.
" Время настало ",-сухо бросил напоследок и отвернулся, будто и ему не хотелось здесь быть.
Анна дрожащими пальцами взяла книгу: тапереливалась на сумрачном свету, создавая невиданные блики. Была явно не из этой библиотеки – запах не столь резкий, а пыли практически не летело вниз. Края обвиты бархатной лентой, мягкой и приятной на ощупь.
«Совершеннолетие твое сегодня », - сказал он.
«Восемнадцать »,- добавил.
Анна открыла и ахнула – на страницах-то и нет ничего.
«Но… »- тихо начала она.
«А это твоя история. Поделись своим знанием тайным, стань сосудом священным, не внимай другим – сама внемли! » - и ушел.
Анна в растерянности взяла ручку – без чернил – таких давно не видывала она, на страницах оставались лишь прорехи. Но писала… - и не видеть, не прочитать, - но самозабвенно писала. Вспоминала о том месте, куда мысль волей-неволей возвращалась – с морем, песком и мужчиной, как вдруг ….возле ноги упал маленький камушек и вошел в прозрачную воду. Анна стояла в воде – ее юбка по колено колыхалась в море, будто овевая ноги ореолом.
«Ты пришла », - сказал кто-то позади нее.
Анна обернулась – перед взором ее, на песке, жмурясь от солнца, стоял похититель. Серые одежды чуть раскинуты, взор направлен на неё, чуть подрагивающая несмелая улыбка на губах.
«Ты пришла », - повторил он.
На песке сотнями лежали книги, некоторые уже полностью скрылись из виду, другие были открыты на середине, на них лежал песок. Выйдя из воды, Анна ступала по ним, как по камням. Почему-то впервые в этой истории ей происходящее показалось самым естественным: идти песчаными равнинами по книгам под крик летящих над головой чаек.
Где-то за спиной плескалась рыба.
***************************************************************
Часть вторая. Интервьюируется забредший путник, уснувший под ивой возле морской воды:
- Расскажите поподробнее, что вы видели. Не торопитесь, вас никто не торопит.
-Так это, значит.. говорил я Захару – много водки на столах было. А он, дескать, говорит, что нет. А я ж знаю, не первая молодость- то у меня! Знаю, что много водки-то быть не может, самопальная, видать. А он тут мне говорит, а если ты за мою Зорьку не выпьешь, то, дескать, не сосед. А Зорька-то – это порося его, добротная порося, опоросятилась недавно семнадцатью поросятами. Как за Зорьку-то не выпить? Так вот я…
- Ближе, пожалуйста, к делу. Вы говорили, что проснулись под кустом…
-А, вон оно что… Не куст был, эко вы!. Это ива, морская ива возле соленого берега, ну, знаете ж где оно? Ну вот и лежу… ива от меня комаров, мошек, да прочей твари отгоняет. Ивы у нас знатные вырастают. Ярко зеленые – цвет пуще укропа, что соседка моя Агафья ростит. А уж если Иву подкормить – чистыми слезами несовершеннолетней девственницы, что просится в соседнее село глянуть на знатную (оглядывается, произносит тихо) э-ро-ти-чес-кую премьеру «Аленушка и семь богатырей», так ива вооон какая вымахать сможет. Ту, под которой лежал, -не я буду, ежели не так – подкармливали знатно и от души.
-Вот вы находитесь на земле, вас не видно из-за ивы. Что происходит дальше?
-Не на земле я! На песку! Песок к тому времени был прожаренный, солнце-то пекло во всю мочь, проспал я знатно. Открываю глаза…
-Так что же вы увидели?
-А…и словами не описать. Выходит из воды – дева младая, а у нас такие и не водятся. У нас-то девки все худосочные, что и взглянуть не на что. А там..
-То есть молодая женщина показалась вам привлекательной?
- Ыххыыы…верно, молвишь, брат! Выходит она…а на ней и нет ничего, одна лишь юбка цветастая, и та по ногам струится, обнажая исподнее. Я и обомлел. Думаю, горячка на меня нашла… Я и подполз поближе, вдруг, думаю, ко мне идет? Отползаю от ивы своей – а дева, нисколько не смущаясь и не прикрывая причинные места, к хахалю, значит, идет. А он её кааааак заключит в руки-то свои загребущие, кааак подбросит в воздух! А деве той весело, беззаботно, подкидываются выше ее волосы, руки, груди! Ох (мечтательно произносит), груди-то какие…
-Вы отвлеклись. Что было потом?
-Страшно молвить! А они потом… на песке-то….что это я вам (хлопнул по дубовому столу пятерней)! Срамота-то какая!... На песке…А мне-то шестой десяток, а на песке – ни разу не было… Итак мне горько стало, я обратно к иве-то и уполз. А когда очнулся – и след их простыл, одни отпечатки тел…
-И после этого…
-И после этого я решил ждать свою деву! Вдруг они выходят к каждому? А что, думаете, на старость лет любви не хочется? А вон оно вам (еще раз хлопает по столу, звук глухой)!
-И вы прождали на берегу три дня, без еды, питьевой воды, пока вас не забрал сельский фельдшер на принудительное вскармливание?
-Так точно. Не слушали меня, окаянные! А вдруг моя очередь подошла, а вдруг деву-то мою забрали?
(Молчание с обеих сторон).
-Степан Филимонович, я внимательно выслушал ваши речи. И могу с уверенностью сказать, что отпустить вас пока не могу. Давайте вас понаблюдаем.
10.08.2018