Потому-то и вменил он себе в великую заботу и премного старался знакомиться, встречаться и беседовать с остававшимися еще в живых блаженными мужами, ведшими неземную жизнь в нашем земном мире [132] и на небе воздвигшими свой град. Из-за избытка благочестия он не приглашал их к себе, а, забыв о царской важности, шел к ним пешком, сподабливался их молитв, увенчивался их благословением, укреплял себя в страхе Божьем и наставлялся в заповедях Божьих. Потому непременно являла себя в нем четверица добродетелей и поражали разум в соединении с мужеством и справедливость в соединении с целомудрием, причем все шло к еще большему совершенству. Жизнь, казалось, вернулась к древнему благочинию и порядку, поскольку сам царь непрерывно заботился о благополучии подданных, чтобы никто ни от кого не терпел обид, а облеченные высокими должностями ежечасно стремились подражать благочестию господина, почтению к иереям и монахам, жалости к бедным, справедливости и беспристрастию ко всем. Ибо было для него законом и заповедью, чтобы сильный не притеснял слабого, неимущий не поносил и не бранил начальствующего, а тот как брата обнимал и любил бедного, который как общего отца и спасителя славил бы начальствующего и бесхитростно молил бы Господа о ниспослании ему благ. Ведя благообразную жизнь, сообразуя попечение свое с Божьим провидением[574], много полезного сподобился он узнать в ясных сновидениях. Когда обеспокоенный и мучимый государственными заботами возлежал он на ложе, то нередко видел во сне исход событий, обретал добрые надежды и унимал душевное волнение. Ничего нет удивительного в том, что черпают силу в провидении, направляются к благу и получают предсказания те, кто видят в земной власти служение, исполняют в нашем мире истинно божественную службу и в меру своих сил уподобляются высшему образцу.
|
|
73. Ныне, когда мое повествование покончило с воинскими баталиями и воинскими рассказами, самое время описать то, мимо чего пронесся поток речи и что не позволил описать на своем месте. Говорю же я о том, как воспомнил и отблагодарил он людей, приветивших царя в низменной доле, и как не забыл их просьб, удостоившись доли высшей. А были это предстоятель монастыря святого Диомида и пелопоннесская жена Данилида, коим он воздал сверх их надежд. Великомученика Диомида он щедро украсил великих даров дарением, многих книг приношением, всяких сокровищ и роскошных одежд вручением. А монастырь его имени привел к изобилию больших владений дарением, изрядных доходов передачей и щедростью, позаботился, чтобы ни в чем он не оскудел, украсил роскошных зданий возведением, всячески вознес и обогатил.
74. Сына же Данилиды пригласил к себе, как только овладел престолом, почтил его чином протоспафария и, по заключенному прежде духовному братству[575], дал ему право свободной речи. Но и его мать, уже почти старуха, возымела великое и непреодолимое желание увидеть царя и в награду за пророчества благочестивого монаха сподобиться от него уже не нужных в старости благ, а также прочих благодеяний и гостеприимства. И вот, по приказу царя, весьма торжественно, в окружении большой свиты и стражи она явилась в царственный город. Изнеженная благодаря несметным своим богатствам, она была не способна передвигаться ни в повозке, ни на коне, а потому улеглась на носилки и, отобрав три сотни юных и крепких телом слуг, велела им нести себя. Десять из них [133] поднимали носилки и, сменяя друг друга, проделали так путь от Пелопоннеса до сего царственного города. Во время приема в Магнавре, кои у ромейских царей в обычае, когда принимают они знатного и почетного гостя из другого племени, она была торжественно и с почестями введена к царю и преподнесла ему щедрые дары, какие еще ни один из царей племен никогда не дарил царю ромейскому. А были это слуги числом пятьсот, из коих сотню составляли красивые евнухи, ведь знала, должно быть, эта разбогатевшая старуха, что всегда найдется место этим скопцам в царском дворце и что кишит их там больше, чем весной мух в хлеву[576]Потому и приготовила их к тому, что благодаря прежним своим услугам воспользуется ими как свитой, когда придет во дворец. Было там и сто золотошвей-вышивальщиц, и пестрые сидонские ткани, кои ныне из-за порчи слова народ по своей неучености зовет сендис[577], числом сто; сто линомалотарий[578](здесь неплохо употребить и народное слово), двести штук тканей льняных и других – тоньше паутины, из коих каждую можно было сложить в тростниковую палочку (и их сто), и вдоволь разной роскошной утвари из золота и серебра.
|
|
75. Подобающе встреченная, ласково и торжественно принятая, как того заслуживали ее поведение и благородство, удостоенная звания матери царя, сподобившаяся бесчисленных царских милостей н почестей, она возликовала, возрадовалась и признала, что получила дары, во много раз превосходящие. А потому к упомянутым подаркам великодушно прибавила большую часть Пелопоннеса, которую, как собственное свое владение, щедро преподнесла сыну и царю. Она пробыла в столице столько [134] времени, сколько было ей в радость и честь, и отправилась в свою землю как царица и госпожа ее жителей, получив почестей и числом и достоинством больше прежних. Как она прибыла в столицу, так оттуда и убыла[579].
|
|
76. В то время сооружался сей замечательный и прекрасный храм, именуемый обычно Новой царской церковью, воздвигавшийся в честь спасителя нашего Иисуса Христа, архангела Михаила и Ильи Пророка. И вот, взяв размеры его внутренних помещений, эта женщина изготовила и отправила нам огромные шерстяные ковры (именуемые у нас молитвенными) для покрытия пола, изготовленного из разных драгоценных камней, прилаженных один к другому по примеру мозаики, красотой и пестротой своей подобного павлину. Но и царь, пока был жив, ежегодно отправлял ей дары не меньшие, чем получал. А поскольку были ей дарованы долгие годы, и жизнь ее продлилась дольше императорской, узнав от того самого монаха-прорицателя, к тому времени еще остававшегося в живых[580], что предстоит ей через два года расстаться с жизнью, пожелала она прийти и взглянуть на сына Василия Льва, уже получившего самодержавную власть. И снова прежним способом понесли ее отборные юноши, и проделала она весь путь легко и свободно. Увидев же мудрейшего и кроткого царя Льва, она и ему вручила удивительные дары, сделала его наследником своего состояния (ибо ее сын Иоанн ушел из сей жизни) и попросила послать к ней царского человека, чтобы переписать и принять во владение ее имущество. Попрощавшись с благородным императором, она отправилась на землю вскормившей ее родины, дабы там покоился прах плоти ее. Вскоре после возвращения она умерла.
77. Протоспафарий Зиновий, посланный с приказом исполнить все, что просила и определила старица, по прибытии в крепость Навпакт узнал от ее внука Даниила о ее переселении из сего мира. Зиновий явился в ее дом и, держа в руках копию завещания, распорядился всем согласно ее воле и завещанию. Он обнаружил там много золота в монетах, изобилие золотых и серебряных сосудов, одежд, медных изделий, рабов и скота – все это превосходило любое частное владение, да и у властителей бывает обычно немногим больше. Из бесчисленного множества домашних рабов три тысячи, по царскому приказу, были отправлены как бы на свободное поселение в фему Лонгивардия. Остальное же добро, имущество и души разделили, как и было определено в завещании, а ее наследнику-царю осталось в собственное владение помимо прочего восемьдесят поместий. Хотя часть этих событий предшествовала времени и делам, о которых ведется речь, а часть случилась позже, и вроде бы они не очень нужны для моей истории, я поместил их здесь в виде отступления в память упомянутой старицы, чтобы показать и ее богатство, и благородство, и образ мыслей.
78. Христолюбивый Василий-царь среди войн, кои он, словно распорядитель воинских игр, трудами подданных нередко доводил до успешного завершения, заботился и о многих святых Божьих храмах, треснувших в прошлые годы от землетрясений или вовсе разрушенных, или вот-вот рухнуть из-за трещин грозивших. Непрестанным попечением, щедрой помощью и всего для них нужного поставками он одни возвел из развалин, помимо крепости придав им и красоту, а у других, немощь их одолев, что [135] нужно достроил и восстановил, и благодаря ему не скудели они, а вернулись к процветанию и юности. Но расскажем в отдельности о каждом[581].
79. В славном Божьем храме, сподобившемся имени Великой Божьей мудрости, он заботами опытных мастеров скрепил и восстановил прочной и надежной западную арку, вовсе треснувшую и в недалеком будущем рухнуть грозившую, а в ней начертал образ Богоматери с непорочно зачатым сыном на руках и поставил по бокам главных апостолов Петра и Павла[582]. И другие трещины заделал трудами и расходами щедрыми. Но он не только починил обветшавшие ее стены, но дарами своими обратил оскудение ее доходов в приумножение. Из-за нехватки масла уже готовы были погаснуть священные светильники, по подарил царь церкви обширное поместье под названием Мантея[583]и позаботился, чтобы в ее светильниках горело негасимое пламя. А прислужников этого Божия храма щедро снабдил припасами из изрядных доходов сего имения, кое, знал он, служить им будет непременно и постоянно.
80. А также славное и большое святилище Божьих апостолов, потерявшее былое великолепие и прочность, он укрепил, опоясав опорами и восстановив разрушенное, снял с него налет старческой ветхости, разгладил морщины и вернул ему прежнюю прелесть и новизну. И божественный храм Богоматери в Пигах[584], обрушившийся и утративший первоначальную красоту, он отстроил и придал ему больше блеска, чем было у него прежде. А также и другой храм Богоматери, Сигмой именуемый[585], до развалин развалившийся, он восстановил из руин и отстроил прочнее прежнего. И храм первого из мучеников Стефана в Аврелианах[586]он вновь возвел от основания. И священные дома Крестителя и Предтечи в Стровилии[587]и Македонианах[588]он восстановил первый – от фундамента, второй – в большей его части. И еще святилище апостола Филиппа и к западу от него лежащее – евангелиста Луки[589]очистил от старых обломков и отстроил заново.
81. А еще и большому храму мученика Мокия[590], многочисленными трещинами прорезанному, с алтарной частью, до земли обрушенной (так что раскололся священный престол), он уделил подобающую заботу и из обломков его поднял. И рядом с западной стороны расположенную церковь первозванного из апостолов Андрея[591], от полной беззаботности разрушившуюся, уделив ей должную заботу, отстроил в первозданной красе. И божественный дом святого Романа[592], тоже рухнувший, восстановил из руин. И святой Анны в Девтере[593]и христова мученика Димитрия прекрасные новые церкви[594]возвел вместо старых. И церковь мученика Эмилиана, что в Равде[595]по соседству с храмом Богоматери, видя ее обветшавшей от древности, обновил и укрепил с обеих сторон опорами.
82. К тому же и святой дом страстотерпца Назария[596], давно уже не только рухнувший, но и исчезнувший вовсе, он заново возвел, много величественнее и красивее прежнего. И прекрасный храм Воскресения Божественного Христа, Бога нашего, и мученицы Анастасии в так называемом портике Домнина[597]он отстроил, украсил, деревянную кровлю заменил каменной и иную удивительную красу ей прибавил. Узрев же прохудившейся кровлю храма великомученика Платона[598], он заменил ее [136] новой и, где нужно, укрепил дом поясом стен. И божественный дом славных мучеников Еспера и Зои[599], разрушившийся почти до основания, он отстроил в прежнем виде. Ко всему этому и божественный храм мученика Акакия в Гептаскале[600], уже почти развалившийся и рухнуть грозивший, он восстановил, укрепил с помощью всевозможных подпор, не дал ему рухнуть и сделал так, чтобы здание стояло надежно. И в увядающий уже храм пророка Ильи в Петрии[601]он вдохнул силы, великолепно отстроил его и освободил от множества теснящих и наступающих на него строений.
83. Но зачем, повествуя о малых (пусть и велики они!) из дел его, не обращаюсь я к замечательному и великому творению, кое он попечением и трудами своими возвел в самом царском дворце, ибо одного его достаточно, дабы явить благочестие царя, величие и удивительность его начинаний? Воздавая благодарность за милость к нему господа нашего Христа, первого из ангельского воинства Гавриила и ревнителя Ильи-пророка, возвестившего матери о грядущем воцарении ее сына[602], в честь и вечную их память, а еще и Богородицы и Николая, первого из иерархов, построил он прекрасный Божий храм[603], в котором соединились искусство, богатство, горячая вера, неистощимое усердие и куда собрано было все самое прекрасное: рассказам о нем, знаю я, поверить нельзя, но собственными глазами убедиться можно. Будто прекрасную и нарядную невесту, украсил он его жемчугами, золотом, серебра сиянием, а еще многоцветного мрамора пестротой, мозаик сочетанием, шелковых тканей одеянием и привел к бессмертному жениху Христу.
84. Его кровля, из пяти полушариев составленная, золотом сияет и красотой икон, как звездами сверкает, красуется снаружи листами меди, металла, с золотом схожим. А стены с обеих сторон многоценным и многоцветным мрамором украшаются, алтарь же храма и золотом, и серебром, и драгоценными камнями, и жемчугами богато разукрашен и пестро расцвечен. А преграды, отделяющие жертвенник от остального храма, колоннады в нем, притолоки наверху, кресла внутри, ступени перед ними и сами святые престолы были сделаны и составлены из серебра, золотом повсюду покрытого, одеты в драгоценные камни и дорогой жемчуг. Пол же весь устлан шелковыми тканями или распластанными сидонскими изделиями. Так все там красовалось и пестрело многоцветном мраморных плит под ногами, разнообразными цепочками обрамляющих их мозаик, тщательностью сочетания, изобилием прелести, во всем заключенной. Он определил туда множество певчих и назначил изрядные доходы, кои в щедрости и великодушии своем велел делить между служителями сего святилища; такими щедротами старался он превзойти почти всех прежних дарителей.
85. Таков этот храм, таково внутреннее его убранство, если только в немногих словах можно описать великое, восторг в умах зрящих вызывающее. А снаружи! В западной части, в самом дворе храма стояли две чаши, одна – с северной стороны, другая – с южной, в коих соединились все совершенство искусства, великолепие материала и старание их создателя. Та, что с южной стороны, сделана из египетского камня, который обычно мы именуем римским. Ее обвивают драконы – прекрасный образец [137] искусства каменной резьбы. В ее центре – сосуд в форме шишки, внутри просверленный, а вокруг хороводом – белые колонки, внутри полые, и по их верху – венок обегающий. Из каждой колонки била вода, будто из источника, и сверху на дно чаши падала и пол орошала. Та же, что с северной стороны, изготовлена была из камня сагарийского[604], подобного тому, который некоторыми остритским именуется. И в ее центре возвышался сосуд из белого камня в форме шишки со множеством отверстий. А на венце, сверху чашу обегающем, из меди мастером выкованы петухи, козлы и бараны, водяные струи испускающие и как бы на дно чаши извергающие. Стояли там и кубки, около которых тогда ключом било вино, пришедших туда ублажающее и жажду их утоляющее.
86. Если выйдешь через северные ворота, попадаешь в цилиндровидный портик, его потолок сверкает рисованными изображениями, представляющими мученические труды и свершения, глаз насыщающие и к божественной, блаженной любви возбуждающие душу, которая к ней подвигами мучеников возносится и, сколь возможно, чувства преступить старается. А у южных, обращенных к морю ворот, если выйдешь из них и повернешь к востоку, обнаружишь другую галерею, северной не меньше и не короче, продолжается же она до царского двора, где цари и дети вельмож имеют обыкновение устраивать конные игры с мячом[605]. И его соорудил славный сей царь, скупивший и снесший до основания стоявшие там дома и расчистивший место. На выходящей к морю части двора он возвел красивые здания, которые предназначил под склад и казнохранилище для храма. Скупить же дома и соорудить двор нужно было потому, что прежний, служивший царям для игры, был во время строительства Божьего храма уничтожен. Пространство же между двумя галереями он превратил в сад и на востоке нового Эдема[606]насадил его, всевозможными растениями поросший и изобильными водами орошаемый. Место это из-за его положения мы обычно именуем Месокипием[607]. Но хватит об этом говорить, а то еще заслужу обвинение в безвкусии.
87. Обращу свою речь к другим делам трудолюбивого и ревностного к красоте самодержца. И в самом царском дворце кого только из некогда знаменитых не превзошел он щедрыми своими заботами о роскоши, красоте и новизне форм, радением своим о всем удивительном, не только о красотах, роскоши и очаровании храмов, но и о возведении поистине прекрасных царских палат, в которых роскошь сочеталась с очарованием, а очарование с удивления достойной пользой! Но поскольку столь великая красота недоступна всеобщему лицезрению, кое по природе своей лучший в ней наставник, нужно представить ее слуху внемлющих описанием, дабы возбудить подобающее восхищение к ее творцу и не оставить в полном неведении людей, ко входу во дворец не допущенных[608]. Храм Ильи Пророка, сооруженный в восточной части дворца[609], отличается роскошью и красотой не только внутри, но и снаружи. Вся кровля его состоит из мозаик, одна к другой хорошо прилаженных; она сверкала золотом, хотя ныне по прошествии времени частые ливни, зимние снегопады и морозы нанесли немало вреда и порчи этой красоте. Примыкала к храму и построенная молельня имени многострадального и многотерпеливого [138] мученика Климента[610], где хранилась его голова и святые останки многих других мучеников, от коих царь и его преемники черпают силы души и тела. С ними соседствует возведенный им молельный дом имени Спасителя и Бога нашего; его великолепие и роскошь покажутся невероятными тем, кто их не видел, – такое множество серебра, золота, драгоценных камней и жемчугов заключено в его пространстве. Пол – искусства золотых дел мастеров свидетельство – сделан из кованого серебра с чернью, левая и правая стены тоже богато отделаны серебром, расцвеченным золотом и разукрашенным блеском драгоценных камней и жемчужин. А преграда, отделяющая алтарь сего божественного дома, о Боги[611], какого в ней только не было богатства! Колонны сделаны целиком из серебра, а балка, покоящаяся на капителях, – вся из чистого золота, и со всех сторон индийскими богатствами покрыта. Во многих местах отлит был и изображен богочеловечный образ Господа нашего. А заповедный алтарь столько заключал и столько хранил в себе сокровищ святости и красоты, что речь моя замолкает и полагает заповедное и для слова забороненным, ибо разумней молчание в вещах, разум превышающих. Такова была восточная, если так можно сказать, красота дворца – плод веры славного царя Василия.
88. Остальные здания были расположены в других частях. Среди них святая молельня святовозвестника Павла[612], тем же зодчим воздвигнутая, той же щедро дарящей рукой построенная. Ее пол выложен серебром, мраморные круги оторачивающим, и никакому другому не уступает великолепием и красотой. То же сказать можно и о Божьем храме имени главного из апостолов Петра, сооруженном в виде башни на оконечности Маркиановой галереи[613](к нему присоединена молельная Архангела, а под ним находится церковь Богоматери). Какой красотой, каким благолепием он не изобилует? Чей глаз не насытит, чью душу не возрадует, кого из лицезрящих не наполнит усладой?
89. А для изображения красоты зданий, кои будто дворцы дворцов в самом царском дворце возвел царственный Василий, нужен глашатай куда громогласней и рука куда совершенней, дабы изобразить словом то, с чем невозможно сравниться на деле. Ибо кого только не изумит необычный сей дом, Кенургий по названию[614], который воздвиг он от основания? Поддерживают его шестнадцать выстроившихся в линию колонн, восемь из них – фессалийского камня, коему свойствен зеленый цвет, шесть же ониксовыми гордо именуются; резчик разукрасил их всевозможными изображениями, высек на них виноградные гроздья и изобразил среди них всевозможных животных. Остальные две тоже природу ониксовую имели, но приобрели благодаря резчику вовсе иной вид: извилистые линии лишили поверхность гладкости, так разукрашены были они по воле мастера, пожелавшего из пестроты извлечь изящество и красоту. А над колоннами до потолка и на восточном полушарии весь дом золотился прекрасными мозаиками, представляли они творца творения сего в свите соратников его ипостратигов, кои преподносят ему в дар завоеванные им города. И снова на потолке изображены были деяния его геракловы: труды на благо подданных, подвиги в сражениях и Богом дарованные победы. [139] [615]А под ними, словно небо, звездами сверкающее, выдавался покой, тем же самодержцем искусно сооруженный, он красив, расцвечен, над любым другим первенствует. В самом же центре пола искусством резчика из сверкающих мозаик изображен павлин, персидская птица, в идеальный круг из карийского камня заключенная. А лучи от нее из того камня в другой еще больший круг посылаются и дальше, будто некие потоки или реки из фессалийского камня, коему зеленый цвет свойствен, по всему четырехугольнику палаты распространяются и в четырех местах огибают орлов, из пестрых и тонких мозаик сложенных, таких похожих, что кажется, будто живые они и взлететь собираются[616]. А стены с обеих сторон покрыты кусками стекла многоцветного и как бы видом цветов различных сияют. А над ними другая краса, золотом расцвеченная, как бы низ от верха отделяющая. А еще выше – другая услада из золотых мозаик: творец творения сего самодержец и супруга его Евдокия[617], оба царскими одеждами украшенные и коронами увенчанные. А дети их общие, будто яркие звезды вокруг по стенам изображаются, и они тоже одеждами и коронами царскими красуются. Дети мужеска пола держат свитки с заповедями, коим следовать обучены, и женское племя тоже книги держит с божественными законами, ибо пожелал показать мастер, что не только мужеский, но и женский род посвящен в Священное писание и не отлучен от божественной мудрости, и хотя их родитель из-за обстоятельств жизни с самого начала не был обучен грамоте, но побеги свои все приобщил к мудрости. Вот что не рассказом, а изображением он хотел сообщить зрителям. Такая красота заключена была в четырехчастии стен до потолка. Сам же потолок этой палаты ввысь не возносится, но четырехугольником покоится на стенах и повсюду сверкает и сияет золотом. В его центре имеется победный крест, из зеленого стекла выложенный, вокруг которого, будто звезды на небе, сам сиятельный и славный царь и супруга его вместе со всеми чадами, к Богу и креста животворному знаку руки вздымающие, и разве только не возглашающие, что лишь благодаря сему победному символу свершалось и творилось в дни нашего царствования все доброе и богоугодное. И начертано было там благодарение Богу от родителей за детей и от детей за родителей произносимое. То, что от родителей, содержит такие слова: «Благодарим тебя, всеблагой Боже и царь царствующих, что дал нам детей, благодарящих за величие чудес твоих, Храни их в воле твоей, да не преступят они твои заповеди, дабы и тут благодарили мы за благость твою». То, что от детей, возглашает такое: «Благодарим тебя, Слово Божие, что вознес нашего отца из давидовой бедности и помазал его помазанием святого духа своего. Храни его дланью своей вместе с нашей родительницей, сподобь ею и нас царства небесного». Этим закончу описание сооружений и красоты упомянутой палаты.
90. Творением той же руки и мысли был огромный триклиний у Маркиановой галереи, именовавшийся Пентакувиклом[618], всех затмивший разнообразной своей красотой и прелестью, а рядом с ним сооружена упомянутая уже красивейшая молельня небесного Павла, к которой примыкает и молельня Варвары мученицы, построенная мудрейшим Львом[619]. Но и другие царские палаты, выстроенные восточное и повыше Золотого [140] триклиния (те, что западнее Новой церкви), коих устремленность ввысь наречена Орлом[620]и где находится прекрасное и усладу дарующее молитвенное святилище Богородицы, – тоже творения этого царя, свидетельствующие о щедродушии и прекраснолюбии сего мужа своей роскошью и изобилием драгоценных материалов, необычностью форм и великолепием плана. И пирамидовидные здания к западу, равно как и молельня матери Бога-Слова, тоже числят его своим создателем и творцом и над многими другими первенствуют роскошью убранства и новизной. А ниже их, у самых одностворчатых ворот стоит прелестнейшая часовня Иоанна Богослова, которую вместе с идущей до Фароса галереей, воздушной, солнцем пронизанной, мрамором выложенной, тот же царь соорудил, как и два солидных здания (от нее к востоку), из коих одно – казнохранилище, а другое вестиарием служит. Достало им не только красоты, но и надежности. И прекрасной, огромной и знаменитейшей из дворцовых бань (расположенной над так называемой чашей, той, что название свое получила от стоявшей на том месте прежде каменной чаши партии венетов) он ревностный строитель; творение сие – для красоты, неги, телесного здоровья и отдохновения[621]. Чаша же другой партии (говорю о прасинах) стояла в восточной части царского дворца. Ее пришлось переместить, когда сооружался там Божий храм, и кончились возле них собрания партий и прекратились дела, там творившиеся.
91. Помимо упомянутых, творениями благородного этого царя были царское имение, Манганами именуемое, и имение по названию Новое[622]. А соорудил он их с таким намерением. Царь не хотел тратить государственные средства, кои рождают и увеличивают платежи подданных, на собственные нужды, и не желал, чтобы яства и пища для его стола доставлялась трудами других. Вот потому-то и построил он сии имения и обеспечил им изрядный доход от землепашества, дабы он и его наследники всегда в изобилии и по справедливости имели припасы для царских пиров. И в так называемых Пигах[623]возвел он от основания царские палаты и покои перемены ради, кои украсил прелестью храмов, и стоит там святой дом пророка Ильи и дом преемника и ученика его Елисея, а еще и первого благочестиво царствовавшего над нами Константина Великого и новоявленных сорока двух мучеников и, кроме того, и два других молельных дома, благочестиво сооруженных во имя и славу Богоматери. И в чертогах Иерии соорудил он святую молельню того же пророка Ильи, прелестью и красотой никакой иной не уступающую.
92. Прежде в этих царских обиталищах, предназначенных для перемены и перехода, находилось огромное и широкое хранилище воды – дело и труд первого царя, поместье украшавшего, но оно было засыпано, завалено землей и приспособлено для посадки деревьев и овощей царем Ираклием, точно так же тем же царем превращены были в сушу и послужили для разбивки садов хранилища внутри царских чертогов (то, что перед Магнаврой, и то, что между триклиниями Юстиниана и Экфесия[624]), кои изобиловали водой и множеством рыб для ловли и удовольствия царям. И все это – из-за математика Стефана[625], который исследовал рождение упомянутого царя и предсказал ему смерть от воды. По той же причине [141] была превращена в сад и цистерна в Иерии. И вот славный царь Василий, видя, что для выращивания садов места хватает, а чистой питьевой воды недостаточно, старанием и рук множеством снова убрал землю и покрытый растениями луг обратил в прежнее состояние, и вместо сада соорудил хранилище воды изобильной и неиссякаемой. Вот что в своем трудолюбии и благочестии соорудил в границах дворца этот славный царь.
93. Но пусть моя речь покинет царский дворец и обратится к Божьим домам, кои воссоздал и создал самодержец в самом царственном городе и вокруг него. Царь видел, что городской и мастеровой люд, толкущийся на площади, именуемой Форосом, поглощен житейскими заботами и за отсутствием поблизости дома молитвы вовсе забыл о душе, и потому соорудил па площади прекрасный святой дом Богоматери, дабы служил он народу от дождя и снега защитой и для спасения души усладой и помощью[626]. Видел он, что и другой всеславной Богоматери в Халкопратиях[627]божественный храм священной и всесвятой гробницы скуден и темен, и пристроил к нему с обеих сторон апсиды светоприемные, поднял его кровлю, озарил его высотой благолепия и осиял сверканием света. И божественного храма первого из ангелов в Цире[628], а также милосердных около него раздач и помощи беднякам он был устроителем. Царь украсил сей храм, возвел и отстроил его в нынешнем великолепии, он увеличил его доходы, позаботился, чтобы его служба ни в чем не нуждалась, и оказал щедрую милость беднякам. И огромный храм святомученика Лаврентия в Пульхерианах[629]он восстановил из руин и наполнил его прелестью. Построил царь вокруг города и другие святые дома, числом около сотни: странноприимные и для бедных. Да и из старых большинство восстановил: больницы, приюты для стариков, монастыри.
94. Но не только в столице боголюбиво и щедро творил царь такие дела – не меньшее рвение выказывал он и вне ее. Так, восстановил он храм апостолами евангелиста Иоанна Богослова в Евдоме[630], пострадавший от времени и обвалившийся, придал ему красоту и укрепил опорами. А еще находящийся вблизи дом Предтечи, давно уже рухнувший и скорее уже развалины, чем храм, он очистил от земли и мусора и за короткий срок попечением своим восстановил в виде, не уступающем иным славным и великим церквам. И святилище главного из апостолов в Ригии[631], грозившее обвалом, а потому уже и не действующее, он снес и заново от основания отстроил в вечную и незабвенную память о себе. И разрушенный храм мученика Калиника у моста Юстиниана, перекинутого через реку Вафирс[632], он отстроил краше прежнего. И на так называемом Стене (я имею в виду пролив Понта Евксинского) боголюбезно и боголюбиво соорудил он всечтимый дом святого Фоки[633], собрал там благочестивое монашество, в изобилии даровал сему месту постройки и имущество и возвел там монастырь божественный – душ врачевалище. Ко всему этому и святой дом архистратига Михаила в Сосфении[634], давно уже разрушавшийся, от многочисленных трещин осевший, чуть ли не на колена склонившийся и благолепие свое почти утративший, он восстановил из развалин, вернул ему прежнюю силу и всех красот сделал вместилищем. Таков был Василий-царь славный среди царствующих – в заботах [142] о святых домах и в попечении об их благополучии и восстановлении, а дела сии – свидетельство благочестия.