Эта песня, однажды услышанная, с такими простыми, казалось бы, словами, навсегда осталась в моей памяти.
Издалека долго течёт река Волга,
Течёт река Волга, конца и края нет…
Давно это было, трудно и вспомнить. Жили мы тогда, считай, на самой Волге, или, если уж быть очень точным, в устье небольшого её притока – речки Ёлнать. Когда-то речка эта самая была такой маленькой, что её можно было и перепрыгнуть в летнюю сухую погоду. Но когда разлилось по всем прибрежным лугам Горьковское водохранилище, тогда уж не только перепрыгнуть, но и переплыть с берега на берег не каждый из нас мальчишек решался. Смельчаки, конечно, находились, переплывали. И я тоже.
А Волга несла свои воды совсем рядом.
Среди хлебов спелых, среди снегов белых
Течёт моя Волга, а мне семнадцать лет…
Может быть, и тогда, когда мне было столько же лет, может, и раньше услышал я эту песню. Все ж почти живущие на реке мальчишки рыбаками заядлыми были. От этого никуда не денешься. Надо ведь чем-то питаться, да и время своё свободное, если оно имелось, с интересом проводить. Вот мы его и проводили постоянно на речке, в основном летом, конечно. Рыбалили. Сначала, когда ещё водохранилища не существовало, просто руками ловили жирных голавлей, неюрких пескарей и шустрых густёрок или даже приличных налимов под донными камнями и разными корягами. А потом, когда речка разлилась до самых до окраин, не только на удочку ловили, но и бредешком по заливам проходили.
Сказала мать: бывает всё, сынок,
Быть может, ты устанешь от дорог.
Когда придёшь домой в конце пути,
Свои ладони в Волгу опусти…
Помню, мода такая в то время пошла – ловить здоровенных лещей на кольцовку, не очень хитрую, казалось бы, рыбачью оснастку. Чего там? Опускаешь на бечёвке подкормку, сухари или просто хлеб в авоське или в куске сетки, на дно реки, где течение быстрое, по этой бечёвке на свинцовом кольце спускаешь леску с пятком крючков и… «Только успевай в лодку лещей таскать», как говаривали опытные и заядлые рыбаки мальчишкам. А те и верили, и не терпелось им удивить своих мамок и папок небывалым уловом. Но пока всё никак не получалось: то дела свои не отпускали, то погода мешала. Но однажды…
Отпросились все у родителей, всё-таки в ночь предстояло уходить на рыбалку и не так близко – на самую Волгу, под Быстрицу, где течение в русле самое быстрое, а это километров шесть, если не больше будет от села их Ёлнати, как и речка названного, и не на моторе ведь идти, а на вёслах, попотеть уж тут придётся. Все снасти приготовили заранее, сели в лодку под вечер пять человек, налегли на вёсла и…
Догребли до места уже затемно, так что вечерней рыбалки не получилось, надо было ждать утренней, на зорьке, когда всё просыпается, в том числе и рыба, которой тоже позавтракать хочется. Не спеша выбрали место, не спеша опустили снасти и стали ждать первой поклёвки, пожёвывая не все опущенные в воду сухари и чутко держа лески с крючками в руках, чтобы не пропустить важный момент – начало клёва. Но до него ещё долго ждать придётся, ночь-то только опустилась, некоторые из мальчишек уже и носами начали поклёвывать, а другие…
Другие слушали Волгу. Она спокойно несла свои воды, хотя это на её поверхности и не заметно было. А по её лёгкой глади шли вверх и вниз теплоходы, самые разные: грузовые с лесом с севера и рудой с юга и пассажирские, тоже разные: и небольшие «Москвичи» и солидные многопалубные – двух- и трёхдечные белые красавцы. За ними было больше всего интереснее наблюдать и слушать тоже. Слышать можно было многое: и шум их мощных дизелей, и громкую музыку, несущуюся с верхней палубы, где по вечерам устраивались танцы для всех желающих, и даже обрывки разговоров пассажиров и звонкий девчоночий смех.
Вот из-за поворота реки показался ещё один такой сияющий огнями трёхпалубный теплоход и полилась эта песня…
Издалека долго течёт река Волга,
Течёт река Волга, конца и края нет…
Этот голос, плывущий над тихими заливами реки, казалось, заглушил все остальные звуки вокруг: уже не слышно было и работы двигателей, и плеска разрезаемой бушпритом воды, всё заполнил этот голос молодой певицы…
Среди хлебов спелых, среди снегов белых
Течёт река Волга, а мне уж тридцать лет…
Может быть, ей и было тогда столько же лет, мальчишки разве знали об этом, они её и в глаза-то никогда не видели, в их деревне телевизоров почти ни у кого и не имелось, только слышали по радио её песни, русские песни. Они им нравились. Слушать песни они умели. Да и сами частенько напевали: в школе в хоре, а на каникулах так где-нибудь собравшись у костерка или растянувшись прямо на травке бугорка. Пели такие простые задушевные песни, зачастую на слова любимого их поэта Сергея Есенина. Хорошо им было тогда. Трогали те слова за душу. И сейчас вот это чувство все испытали.
Твой первый взгляд, твой первый плеск весла,
Всё было, только речка унесла.
Я не грущу о той весне былой,
Взамен её твоя любовь со мной…
О любви они уже всё, как им казалось, знали, заглядывались исподтишка на своих одноклассниц или даже на тех, кто постарше был, и вздыхали: эх, вот если бы... Дальше буйных фантазий дело у них пока ещё не заходило, но некоторые из мальчишек уже испытали чувство дурманящего первого поцелуя, чем и хвастались с гордостью перед другими пацанами. А те и слушали, развесив уши, и мечтали о своих будущих избранницах. Ах, мечты, мечты… Сколько же их было!.. А сколько ещё будет… А Волга несла и несла свои воды, уходил всё дальше и дальше красавец-теплоход, но песня всё слышалась и слышалась.
Здесь мой причал и здесь мои друзья,
Всё, без чего на свете жить нельзя.
С далёких плёсов в звёздной тишине
Другой мальчишка подпевает мне…
Невольно и все они как-то неумело стали повторять слова этой песни, а взгляды, полные какого-то страстного желания, устремились вслед этому теряющемуся в ночной дымке теплоходу. Может быть, именно тогда окончательно и утвердилось у меня и у некоторых других мальчишек желание стать речниками. Многие и стали ими.
Долго все мы сидели в одной лодке, зачарованные этой песней, даже спать иным расхотелось. Да и куда уже спать, раз утренняя зорька вот-вот заиграет красно-пёстрыми волнами. Что там летняя ночь? Только стемнело и уже рассветает. А на зорьке… самый клёв.
Ждали, ждали все мы этого счастливого момента, уж солнце прилично над горизонтом поднялось, а его всё не было и не было. Разочарование все больше и больше одолевало нами, и наконец терпение наше кончилось, снялись с якоря, опустили в воду вёсла и погребли в обратную сторону, уставшие и очень недовольные. А то как же? «Только успевай таскать…» Хоть бы один лещ у кого-то за леску дёрнул. Нет ведь. А подкормки совсем не стало: то ли течением её вымыло, то ли рыба всё съела, поди узнай. На такой глубине ничего ведь не видно.
Посмеялись родители над своими малыми неудачниками, а кто-то из них и спросил:
– А на какую наживку лещей-то ловили?
– Наживку? – почесали затылки мальчишки. – Так хлеб ведь там был в авоське, а крючки голые…
Рассмеялись тут старшие рыбаки.
– Кто ж на голый крючок ловиться-то будет? – спросили.
«И то верно», – подумали младшие рыбаки, понуро промолчав. Всегда же на крючок червяков насаживали или даже мух, а тут… Вроде им так и говорили старшие ребята: «Подкормку опустить и на неё леску с крючками опускай». Вот они лески и опустили. А о наживке никто и слова не сказал, а сами-то и не додумались. Вот и наловили рыбки… Разочаровались все тогда очень сильно. И больше на эту кольцовку и рыбачить не ходили, не показалась она нам.
Разочарование накрыло и меня тогда, и больше из-за того, что не выспался в ту ночь, а что не поймал ни одной рыбины, так это ничего, случалось такое, и не раз. Что ж, на этот раз не повезло, повезёт в другой. И не запомнилась бы эта рыбалка никогда, если бы не эта песня Людмилы Георгиевны Зыкиной…
Издалека долго течёт река Волга,
Течёт река Волга, конца и края нет.
Среди хлебов спелых, среди снегов белых
Течёт моя Волга, а мне семнадцать лет…
А мне семнадцать лет…
Светлая ей память…