Шри Рамакришна начал смеяться.
После этого разговора М. склонился перед Учителем и простился с ним. Он был почти у главных храмовых ворот, когда вспомнил, что хотел узнать еще одну вещь, и вернулся. Шри Рамакришна все еще прохаживался по подмосткам в одиночестве — радуясь Атману и ни в чем более не нуждаясь, — как лев, который любит в одиночку бродить в лесу. С немым восторгом смотрел М. на эту великую душу.
Шри Рамакришна (обращаясь к М.). Ты почему вернулся?
М. Учитель, если это дом богатого человека, меня могут туда не впустить. Я лучше приеду сюда и здесь встречусь с вами.
Шри Рамакришна. Да нет — зачем? Назови мое имя и скажи, что идешь повидаться со мной. Тебя проведут ко мне.
М. Да, Учитель.
Он снова склонился перед Учителем и простился с ним».
Так завершает М. рассказ о первых четырех встречах с Рамакришной. В полном виде — я немного сократил текст, чтобы избежать повторов, — это и есть первая глава «Евангелия от Рамакришны», первая из пятидесяти двух, что должно дать читателю представление об объеме труда. Повествование более или менее последовательно охватывает период с февраля 1882 года до апреля 1886-го. М. описывает, как 24 апреля 1886 года он приезжает к Рамакришне с женой и сыном. Жена М. в депрессии из-за смерти другого сына, и по этой причине Рамакришна попросил М. привезти ее. Сам Рамакришна был в это время уже смертельно болен, и Сарада-деви ухаживала за ним. Тем не менее он выказал сочувственный интерес к переживаниям жены М. и пригласил ее вместе с малышкой дочерью провести несколько дней с Сарадой. М. понимал, как это утешит и поддержит жену, он был глубоко признателен Рамакришне. Он описывает, как в девять часов того вечера он обмахивал опахалом Рамакришну, на шее которого была цветочная гирлянда, надетая кем-то из последователей. Рамакришна снял гирлянду и что-то пробормотал. Затем он надел гирлянду на М. Тот пишет, что в настроении Рамакришна был «самым милостивым». И это наш прощальный взгляд на Рамакришну, ибо М. не оставил нам записей о последних трех с половиной месяцах его жизни. В этот период Рамакришна отдавал почти всю оставшуюся энергию воспитанию юных монахов, своих учеников; возможно, поэтому он уделял меньше времени своим последователям из мирян, к тому же его физическое состояние постепенно ухудшалось. Однако нет сомнений в том, что М. иногда видался с ним. Говорят, что М. не стал продолжать записи, потому что был не в силах писать о последних стадиях рака, от которого умер его Учитель. В силу своей скромности, он запечатлен где-то сзади на фотографии учеников и мирян-последователей, снятых у тела Рамакришны, перед тем как оно было предано огню, 16 августа 1886 года.
Откровенность — одно из величайших достоинств М. как биографа. Мы уже видели, как описал он свое унижение во время второго приезда к Рамакришне. В других частях «Евангелия» М. пишет о том, как Рамакришна хвалил его, как нежно к нему относился. Человек, намеренно скромничающий, мог бы умолчать об этих похвалах. М. же, просто излагая факты, выказывает куда более подлинное отсутствие эгоизма.
Столь же честно пишет М. и о самом Рамакришне. Неколебимая вера в божественность природы Рамакришны как раз и не дала ему представить Учителя в возвышенном облике святого. Для М. свято все, что говорит или делает Рамакришна, поэтому он ничего не опускает, ничего не меняет. Со страниц его книги Рамакришна является нам как подлинный духовный феномен: попеременно богоподобный и ребячливый, возвышенный и нелепый, то разъясняющий высочайшие философские истины, то рассказывающий смешные истории о животных для пояснения своей мысли, то поющий и пляшущий, то пьяно спотыкающийся в экстазе, то наставляющий учеников с отечески зрелой мудростью, то сбрасывающий с себя набедренную повязку и разгуливающий, как младенец, нагишом.
Он рвется встретиться с каждым, кто ищет познания Бога. Если иные из ищущих оказываются падкими на людскую славу или избыточно почтительными по отношению к книжной мудрости или проявляют тайную слабость к мирским удовольствиям, от которых якобы отрешились, — Рамакришна мягко воспринимает их слабости и потом беззлобно посмеивается над ними. Суровей всего он к молодым искателям познания, ибо их недостатки еще поддаются исправлению. Он раскован с людьми, увидевшими свет, — курильщики конопли любят общаться друг с дружкой, говорит он. К детям он относится с юмором, но в то же время и с почтением. В одном из прелестнейших пассажей «Евангелия» (июль 1883 года) М. рассказывает о девочке лет шести, склонившейся перед Рамакришной и укорившей его за то, что он не обратил внимания на ее поклон. Она поклонилась ему снова, а он ответил на поклон, коснувшись лбом земли. Потом Рамакришна попросил девочку спеть, но та сказала: «Я не умею», добавив: «Честное слово, я не умею!» Рамакришна попробовал настоять, но ребенок возмутился: «Я же дала честное слово, что же еще просить?» Кончилось тем, что Рамакришна сам начал петь детские песенки девочке и ее подружкам. Одна была такая:
Давай я заплету тебе косички,
нужно стараться,
чтобы понравиться любимому!
Обратившись затем ко взрослым, Рамакришна стал говорить о том, что ребенок похож на познавшего Брахман, ибо во всем видит сознание.
— Я однажды приехал в Камарпукур, — продолжал Рамакришна, — а моему племяннику Шивараму было тогда лет пять. Как-то он бегал у пруда, пытаясь поймать кузнечика. Листва шелестела, и он на нее прикрикнул: «Потише, я же кузнечиков ловлю!» В другой раз была гроза, мы с Шивара-мом вдвоем сидели дома. Вспыхивали молнии, я не пускал Шиварама на улицу, куда он рвался, но он все равно подбегал к двери и выглядывал. Когда опять блеснула молния, он закричал: «Смотри, дядя, опять спичку зажигают!»
Если бы мне предложили описать одним словом атмосферу «Евангелия», я выбрал бы слово «сейчас». Большинство из нас проводит почти всю жизнь в прошлом или в будущем — боясь грядущего или желая его, сожалея о минувшем. М. показывает нам человека, живущего в постоянном контакте с вечно сиюминутным, существование Бога не имеет связи с прошлым или с будущим, оно всегда сиюминутно. Быть в обществе Рамакришны означало быть в присутствии этого Сейчас. Не всякий, кто бывал в Дакшинешваре, отдавал себе в этом отчет. М. ощутил это сразу и никогда не утрачивал чувство благодарности за редкостное счастье. Каждое событие описывает он с благодарным изумлением — ему, простому, недостойному школьному учителю, было дано участвовать в этом! Ощущение величия всего, что происходит, придает его самым простым описательным строкам волнующее и магическое свойство:
«Экипаж катил через европейский квартал. Учитель с удовольствием разглядывал прекрасные здания по обе стороны ярко освещенных улиц. Вдруг он сказал: „Пить хочется, что нам делать?" Племянник Кешаба Нандалал остановил экипаж перед „Индия-клубом" и вошел спросить стакан воды. Учитель осведомился, чисто ли вымыт стакан. Получив заверения, что стакан вымыт хорошо, он выпил воду.
Экипаж покатил дальше. Учитель высунулся из окошка, рассматривая происходящее вокруг — людей, экипажи, коней, улицы, залитые лунным светом. Время от времени доносились голоса английских леди, которые пели под аккомпанемент пианино. Учитель был в очень счастливом настроении».
М. показывает нам Рамакришну днем и ночью, по большей части в Дакшинешваре, но также и в домах Баларама и других его последователей, во время речных прогулок с Кешабом, в экипаже, проезжающем по городским улицам. Обыкновенно он бывает окружен уймой народа — там ученики, следующие ему миряне, случайные посетители. Естественно, вопросы, задаваемые Рамакришне, часто повторяются, поэтому он повторяется и в ответах, иногда перефразируя их. М. отмечает повторы, он, записывает и слова всех песен, которые поет Рамакришна. Неискушенному читателю «Евангелия» это может показаться скучным, но если он прочтет книгу от начала до конца, а не просто полистает, прочитывая отрывки наугад, то, вероятно, согласится, что именно повторы сообщают повествованию цельность и ощущение подлинной, проживаемой день за днем жизни. В любом случае учитель, который не повторяется, есть скорей результат искусства и редактуры, нежели живой человек!
Уже первая глава знакомит нас с методами, которыми учил Рамакришна, и с основными концепциями его учения. Иногда Рамакришна прибегает к прямым утверждениям, подкрепленным авторитетом его духовного опыта, иногда пользуется сравнениями и притчами. Сравнения и притчи обычно почерпнуты из деревенской жизни Бенгала, они комичны и сочетают в себе житейскую мудрость с духовной — как история со змеей, которая не шипела. Следует помнить, что М., будучи человеком семейным, живущим в миру, не мог присутствовать при особых наставлениях, даваемых Рамакришной его ученикам-монахам. В силу этого «Евангелие» содержит главным образом наставления для мирян.
Однако наиважнейшая функция Рамакришны как учителя была в равной мере доступна и мирянам и монахам — и те и другие имели возможность наблюдать его в безмолвии самадхи, в несвязном экстатическом бормотании, в сияющем ликовании пения и плясок, обращенных к Богу. Даже случай-ные посетители Дакшинешвара могли через них уловить проблески истинной природы Рамакришны. Для человека сколько-нибудь восприимчивого они были куда более убедительной демонстрацией реальности существования Бога, чем самые красноречивые слова Учителя.
По всей видимости, М. делал подробнейшие записи сразу после каждой встречи с Рамакришной. Рассказывают, что он трудился три дня, записывая высказывания и события одной встречи. И все же, когда пришло время публиковать заметки, М. снова переработал весь материал, посвятив этому все тридцать пять лет оставшейся ему жизни.
Вначале М. вообще не хотел публиковать записи, говоря, что делал их для собственных размышлений и медитации. Однако под воздействием множества обстоятельств впоследствии изменил эту точку зрения. Когда вскоре после смерти Рамакришны молодые монахи основали первый монастырь в Баранагоре, М. стал их ближайшим другом и помощником. Он даже пошел преподавать в двух школах одновременно, с тем чтобы содержать семью на жалованье, получаемое в одной, а все остальные доходы отдавать монахам. Можно и не говорить о том, что монахи всячески убеждали М. напечатать заметки, но он не сдавался. Однако, с 1889 года М. взял на себя часть расходов по содержанию Сарады, Святой матери. Она попросила его прочитать ей записи и пришла в восторг. Сарада заявила, что они должны быть опубликованы. Это М. воспринял как приказ.
Таким образом, в 1887 году появились на свет две брошюры, вместившие в себя лишь малую часть материала, развернутого и переведенного на английский. Их чтение производит странное впечатление, поскольку М. решил, что эта тема требует особого, архаичного, евангельского языка. Вот, например, заключительная фраза рассказа о его первой встрече с Учителем:
«И через короткое время М. склонил главу пред Учителем. Учитель даровал ему позволение уйти и изрек: приди еще».
Вивекананда с энтузиазмом приветствовал выход брошюр в письме, типичном для него:
«C'est bon, mon ami — теперь ты делаешь то, что надо. Выходи на свет, дружище. Нечего спать всю жизнь, время летит. Браво! Все правильно».
Тем не менее все согласились с тем, что Рамакришна должен быть услышан так, как он говорил, — и на родном языке, поэтому М. взялся приводить в порядок и публиковать свои записи в бенгальском оригинале. Несколько журналов начали печатать их с продолжением. В 1902 году Тригунатитананда собрал все опубликованное и выпустил в свет отдельной книгой.
Со временем появились еще четыре тома, которые вместе и составили «Евангелие от Рамакришны»; последний был напечатан в 1932 году, когда умер М. Автор «Евангелия» работал медленно. Отчасти причина была в его загруженности другими делами — в 1905 году он приобрел собственную школу, так называемый Институт Мортона, — отчасти же дело было в том, что М. рассматривал свой труд как бого-почитание. Перед тем как сесть писать, он проводил много времени в медитации и в тот день принимал пищу только один раз.
В 1907 году по просьбе М. Свами Абхедананда отредактировал английский вариант, осовременив язык и добавив ранее выпущенные места, которые сам перевел непосредственно с бенгальского. Но и это не было, конечно, завершением издания, потому что полный текст М. появился лишь двадцать четыре года спустя. М. расположил материал в форме тематических подборок, свободно передвигаясь во времени в поиске наиболее значимых для темы записей. Только в 1924 году, когда Свами Никхилананда опубликовал свой английский перевод «Евангелия», записи предстали перед читателем в строго хронологическом порядке.
М. был бы, без сомнения, потрясен, если 6 мог узнать, что наступит день, когда Олдос Хаксли сравнит его с Босуэллом, а «Евангелие от Рамакришны» назовет уникальным произведением «литературы о житиях святых». Но похвала Хаксли это не более чем констатация факта. Заслугу М. перед грядущими поколениями невозможно переоценить. Такого рода задача могла бы смутить самого тщеславного писателя. М. был тщеславия лишен.
М. — идеал мирянина в представлении Рамакришны. Он был серьезным просветителем и ученым, пользовался авторитетом и уважением, но сам неизменно рассматривал себя как слугу и незначительнейшего из людей. Мирское не могло подчинить его себе даже своей любовью, а любили М. все, кто знал его. Рассказывают, что он забирал из дома постель и укладывался спать на крыльце общественного здания, среди бездомных, чтобы напомнить себе, что обитель души его не здесь — как у той служанки из притчи Рамакришны.
Он умер 4 июня 1932 года. Его последние слова: «Святая Мать, Учитель, возьмите меня к себе!»
Последний год
1885 год начался с необычной жары. Рамакришна жару плохо переносил, поэтому ученики советовали ему сосать лед и класть лед в подсахаренное питье. Рамакришна пристрастился ко льду. Но когда к концу апреля он стал жаловаться, что у него болит горло, ученики решили, что виноваты тут лед — и они.
Боль была вызвана язвочкой, которая не поддавалась лечению и понемногу разрасталась. Врач рекомендовал как можно меньше говорить и по возможности воздерживаться от погружения в самадхи. В состоянии самадхи кровь приливает к горлу, и врач опасался, как бы это не ухудшило дело.
В мае вишнуиты устраивали ежегодный праздник в деревне Панихати, всего в нескольких милях от Дакшинешвара вверх по Ганге — в честь пиршества, которое некогда дал в этой деревне Рагхунатх, богопослушный мирянин, Нитьянан-де, любимому ученику Шри Чайтаньи. Нитьянанда поддерживал Рагхунатха, который настойчиво просил Шри Чайта-нью разрешить ему отказаться от мира и уйти в монахи.
Рамакришна много раз бывал на этом празднике, но в тот год ему хотелось взять в Панихати молодых учеников, никогда его не видевших. Рамакришна отмел все возражения по поводу того, что не стоит ездить, пока он болен, обещал провести в деревне часа два, не больше, и по возможности в самадхи не погружаться. Договорились, что он не станет участвовать в киртане, в пении священных гимнов, поскольку оно обязательно приведет его в экстаз.
Передохнув с дороги в доме богатого землевладельца, Рамакришна с учениками отправился во двор храма Радха-канта посмотреть танцы и послушать песнопения. Не успели они расположиться там, как выскочил человек в одежде вишнуита и начал с криками отплясывать, изображая экстатическое состояние. Рамакришна сразу распознал в этом актерство и со снисходительной улыбкой шепнул Нарену:
— Ну и фокусник!
Рамакришна наблюдал за этой сценой как бы со стороны, не выражал никаких особых эмоций, и ученики поуспокоились. Но буквально через миг Рамакришна вдруг прыгнул в круг танцующих и вошел в самадхи. Это случилось так внезапно, что никто из учеников не успел удержать его. Теперь же им оставалось только стать поближе и следить за Рама-кришной. Присутствовавший при этом Сарат (Сарадананда) описывает, как Рамакришна отчасти возвратился к внешнему сознанию и начал танцевать с красотой и силой, какие ученики никогда прежде не видели. По описанию Сараданан-ды, он то двигался львиной поступью, то извивался, как рыба, в море экстаза. Его тело обрело такую гибкость, что трудно было поверить, будто под кожей есть кости, а музыка прокатывалась по мышцам ясно различимыми волнами.
Примерно через полчаса Рамакришна начал приходить в себя. Ученики старались увести его с киртана, но, прежде чем отправиться домой, все хотели совершить почитание перед священными изображениями в храме по соседству. Рамакришна внял уговорам, но, когда он двинулся к выходу из храмового двора, участники киртана, ни о чем не подозревая, с песнями устремились за ним. Рамакришна остановился, погрузился в самадхи, и это повторилось несколько раз. В тот день глазам собравшихся было явлено зрелище, о котором уже упоминалось в этом повествовании: по описанию Сарадананды, фигура Рамакришны будто вытянулась вверх и осветилась изнутри, «как светятся иногда фигуры в сновидениях». Кожа Рамакришны заметно посветлела и действительно стала излучать сияние; по цвету она почти слилась с яркой охрой его шелковой одежды — казалось, Рамакришна объят пламенем. Потрясенные и восхищенные певцы запели гимн о Нитаи, Нитьянанде, но слова были обращены к самому Рамакришне:
Кажется, здесь сам Нитаи, податель любви!
Вот он, Нитаи, он несет нам Бога любовь!
Как без него мы б утешили наши сердца?
Вот он, Нитаи, податель любви!
Указывая на Рамакришну, они снова и снова повторяли рефрен: «Вот он, Нитаи, податель любви!» К ним присоединялись все новые певцы, так что скоро вокруг Рамакришны огромной возбужденной толпой собрались чуть не все, приехавшие в деревню на праздник.
Уродливый калека в одеянии странствующего монаха выхватил у какой-то женщины блюдо с прасадом и собственноручно положил прасад Рамакришне в рот. Рамакришна, который был в самадхи, не противился, но, едва ощутив прикосновение, отпрянул, пришел в обычное сознание и, выплюнув пищу, стал полоскать рот. Из этого толпа заключила, что калека — притворщик и осквернил собой прасад. Калека поспешил скрыться от негодующих взглядов. Рамакришна же подтвердил подозрение собравшихся, с охотой приняв прасад от кого-то другого.
Колоссальная толпа не давала Рамакришне пройти, так что прошло не менее четырех часов, прежде чем ученикам удалось довести его до лодки, на которой они должны были отплыть обратно в Дакшинешвар. Некто по имени Навачай-танья Митра ухватился за борт лодки и со слезами молил Рамакришну благословить его. Рамакришна дотронулся до него — и тот сразу пришел в экстатическое состояние, плясал и пел хвалу Учителю, пока Рамакришна не успокоил его вторичным прикосновением. Навачайтанья несколько раз встречался с Рамакришной раньше, но переживания этого дня изменили всю его жизнь — он отдал сына на попечение семьи и удалился от мира, поселившись в одиночестве на берегу Ганги.
После посещения Панихати здоровье Рамакришны ухудшилось и горло болело сильнее прежнего. В тот день то начинался, то проходил дождь, поэтому врач приписал ухудшение воздействию погоды. Сам Рамакришна, с присущей ему ребячливостью, во всем винил Рам Чандру и других своих последователей из тех, что постарше, уверяя, что ни за что не поехал бы на праздник, если бы те проявили побольше настойчивости и не пустили его. Врачи назначили полоскание и пластырь на горло, но толку из этого не вышло. Ему запретили разговаривать, но Рамакришна нарушал запрет.
Шла уже вторая половина июля. Рамакришна не на шутку страдал от болей, а горло его настолько распухло, что он больше не мог глотать ничего, кроме жидкой пшеничной кашицы на молоке. Медики пришли к выводу, что болезнь Рамакришны — «горло проповедника», так именовалась в те времена форма ларингита, вызываемая перенапряжением связок. Назначили лекарства и диету, но Рамакришна продолжал нарушать два основных запрета — он погружался в самадхи, и он разговаривал. К нему приходило все больше посетителей, и он никогда не отказывал им в наставлениях. Только все время жаловался Божественной Матери:
— Зачем ты приводишь сюда столько народу? У меня не остается времени ни помыться как следует, ни поесть! Это тело превратилось просто в дырявый барабан — сколько он продержится, если бить в него день и ночь?
В сентябре одна из почитательниц Рамакришны решила устроить ужин в его честь. Она знала о болезни Рамакришны, но, с немилосердностью хозяйки дома, послала к нему с просьбой прийти, хоть на несколько минут. Посланец вернулся с известием, что о приходе Рамакришны не может быть и речи — у него открылось горловое кровотечение. Гости приуныли, а Нарен сильно помрачнел и притих. Позднее он сказал:
— Кто нас осчастливил, собирается покинуть нас. Я читал книги по медицине и расспрашивал друзей-медиков. Они опасаются, что такого рода болезнь горла может развиться в рак. А горловое кровотечение заставляет меня думать, что так оно и есть. Если это рак, то поделать ничего нельзя, человечеству неизвестно, как лечить его.
Было решено незамедлительно обеспечить Рамакришне более систематическое и надежное лечение. На другой же день в Дакшинешвар отправилась группа уважаемых мирян — последователей Рамакришны, которая и убедила его перебраться в Калькутту, где можно будет лучше организовать медицинский уход. Через несколько дней для него был снят маленький домик в Багбазаре. С крыши домика видна была Ганга, что представлялось большим достоинством, поскольку Рамакришна очень любил священную реку. Но когда Рамакришна был перевезен на новое место, то сразу объявил, что не останется в домике даже на одну ночь — после простора дакшинешварских садов ему показалось здесь невыносимо душно. Он пешком пошел к Балараму Босу, где его с любовью приняли и умолили остаться, пока не будет подыскано подходящее жилье.
Тем временем друзья пригласили к Рамакришне самых известных калькуттских врачей. Врачи диагностировали рак, прогнозы их были пессимистичны, но они были готовы делать все возможное. Последователи остановили свой выбор на докторе Махендралале Саркаре, главным образом потому, что он гомеопат. Гомеопатия, о которой много говорили в те времена, это метод лечения больного лекарствами, которые у здорового вызывают симптомы, сходные с теми, от которых страдает больной. Лекарства гомеопаты дают мельчайшими дозами, что очень успокоило последователей Рамакришны, которые знали, что он плохо переносит большие приемы лекарств. В сложившихся обстоятельствах это, вероятно, был столь же веский резон для выбора врача, как и любой другой.
Весть о переезде Рамакришны в Калькутту разнеслась по всему городу. Толпы народа, и друзей и посторонних, с утра до ночи осаждали дом Баларама; Рамакришна принимал всех подряд целый день, прерывая встречи только на два часа, чтобы поесть и передохнуть. Он будто перебрался в Калькутту не для лечения, а чтобы стать доступней, чтобы не требовалось добираться к нему в Дакшинешвар. Очень немногим из тех, кто видел его, могло прийти в голову, что Рамакришна смертельно болен. Он с обычным пылом говорил о Боге и часто погружался в самадхи.
Скоро был найден другой дом — номер 55 по улице Шьям-пукур, — и Рамакришна после недельного пребывания у Баларама переехал туда. Комнаты для него и для учеников были расположены на втором этаже, и было там довольно тесно. Никто не мог готовить пищу по вкусу Рамакришны, поэтому пришлось спрашивать Сараду-деви, все еще остававшуюся в Дакшинешваре, не согласится ли она взять это на себя. Застенчивость Сарады-деви была всем хорошо известна; жизнь в доме, переполненном мужчинами, должна была быть пыткой для нее. Тем не менее она перебралась на улицу Шьямпукур и умудрилась устроить себе на крохотной крытой веранде кухоньку, около двери на крышу. Когда еда была готова, ее подавал Рамакришне либо кто-то из учеников, либо сама Сарада — после того, как всех просили выйти из его комнаты. Она не уходила спать к себе, пока не укладывались на ночь все остальные, а поскольку в доме была всего одна ванная, Сарада вставала в три часа ночи, чтобы спокойно воспользоваться ею.
Выяснилось, что доктор Махендралал Саркар встречался с Рамакришной много лет назад, когда его приглашали в Дакшинешвар к Матхуру с семейством. Явившись осмотреть Рамакришну, доктор сразу вспомнил его. За первый визит доктор взял деньги. Однако, поняв, что все расходы по аренде дома для Рамакришны, по питанию и уходу оплачивают его последователи — хотя для иных это означало экономию на питании для собственных детей, заклад семейных ценностей и даже домов, — доктор объявил, что больше денег за визиты брать не будет. Поначалу доктор Саркар еще надеялся вылечить Рамакришну, верил, что сможет помочь ему, хоть и признавал, что процесс лечения будет трудным и длительным.
Последователи Рамакришны были едины в готовности идти на любые материальные жертвы ради Учителя. Но неделя шла за неделей, и они разделились на три группы, каждая из которых на свой лад истолковывала его болезнь.
Первая группа во главе с Гириш Гхошем рассуждала так: Учитель есть воплощение Бога. Следовательно, на него не распространяется закон кармы в виде болезни или иной беды. Раз он болен, то тому должен быть свой, известный Учителю, повод, значит, в определенном смысле болезнь можно рассматривать как актерство. Как только он достигнет своей цели, он отбросит видимость болезни и опять предстанет перед ними в своем обычном виде.
Вторая группа подчеркивала слова Рамакришны, постоянно заявлявшего, что он дитя и орудие Божественной Матери и что нет у него собственной воли — только воля Матери руководит им. Следовательно, рассуждали они, Учитель и болен по воле Матери. Нет сомнения в том, что Мать так поступает на благо человечества. Нам не дано знать, в чем ее цель. Очень может быть, что это неизвестно и самому Учителю. Есть уверенность только в одном: когда цель Матери будет достигнута, учитель поправится.
Третья группа решительно расходилась — с практической точки зрения — с фаталистическими умонастроениями первых двух. Они так же неколебимо верили в божественность натуры Учителя, но четко разграничивали его божественную натуру и физическое естество тела, в котором он в данное время жил. Это тело, утверждали они, смертно, как всякое другое, и подвержено естественным болезням. Следовательно, человеческая наука может излечить его. Долг последователей Учителя — прибегнуть к помощи науки, а не пассивно дожидаться проявления воли Бога. Эту группу возглавлял Нарен, и в нее входили если не все, то большинство молодых монахов.
Доктор Саркар скоро подпал под обаяние Рамакришны. Он посещал своего больного ежедневно, в разные часы, чтобы пронаблюдать его в различных состояниях. Ради этого доктор совсем забросил своих платных пациентов.
— Я вас заставил слишком много говорить, — спохватывался доктор, — это было неразумно с моей стороны. Прошу вас ни с кем больше не разговаривать в течение дня. Так вам будет полезней.
Узнав, что многие рассматривают Рамакришну как воплощение Бога, доктор Саркар воспринял это как афронт своему научному скепсису.
— Божественное воплощение! — пренебрежительно восклицал он. — Да что это такое, скажите на милость? Ползать в ногах у человека, существа из праха, — что за нелепость!
И доктор заявлял, что преклоняется перед Рамакришной просто за его приверженность истине.
Но в характере доктора была и другая черта. М. рассказывает нам, как он признался, что «интеллект — штука чрезвычайно ограниченная; стоит интеллекту столкнуться с затруднением, и он сразу кричит: „Это невозможно!" Но сердце в невозможность не верит — и так совершаются все подлинные открытия, и так они будут совершаться и в будущем».
Нет сомнения, что доктору нравилось изображать из себя приземленного человека науки и шокировать этим наиболее сентиментальных последователей Рамакришны. Вместе с тем доктор проявлял завидную объективность: когда двое монахов вошли в экстатическое состояние от пения религиозных гимнов, Саркар проверил их пульс и признал, что они действительно потеряли обычное сознание и были как бы в обмороке. После этого Рамакришна провел рукой по груди каждого, произнес имя Бога, и монахи очнулись. Саркар заметил:
— Похоже, все это ваша игра!
На что Рамакришна с улыбкой возразил:
— Игра не моя, а Бога.
Во время Дурга-пуджи Саркар воспользовался случаем и приставил стетоскоп к груди Рамакришны, когда тот погрузился в самадхи. Он не услышал ударов сердца. Тогда он коснулся пальцем его глазного яблока. Реакции не было. Доктор зафиксировал эти факты и заявил, что не может дать им объяснения.
Рамакришна выказывал большое расположение к доктору и с удовольствием беседовал с ним. Однажды он импульсивно положил ногу на колено доктора, а потом сказал ему:
— Ты, безусловно, человек чистый. Иначе я не мог бы до тебя дотронуться.
Рамакришна рассказал, как Божественная Мать дала ему понять через видение, что Саркар приобретет много знаний, но будут они «сухими».
— Однако сам ты станешь мягким, — с улыбкой добавил Рамакришна.
Доктор Саркар чрезвычайно строго следил за диетой Рамакришны. Как-то раз, когда Рамакришне стало хуже, он отыскал причину в соке цветной капусты, которая была положена в суп. Но при всех строгостях он, видимо, довольно скоро пришел к заключению, что больной безнадежен. 25 октября, оставшись наедине с Саркаром, М. сказал ему, что один из последователей считает, будто Рамакришна сотворил себе болезнь только ради того, «чтобы польстить самолюбию доктора», и может излечиться, как только того пожелает. Саркар резко ответил, что это чушь, и прибавил:
— Болезнь неизлечима. На этот счет сомнений нет.
Празднование Дурга-пуджи пришлось на начало ноября. По указанию Рамакришны в его комнате должна была совершаться небольшая церемония. Собралось человек тридцать. Все было готово. Однако Рамакришна не двигался с места и как будто не собирался принимать участие в богопочитании. Тут Гириша Гхоша осенило: Учителю надо дать возможность совершить почитание Божественной Матери в его же собственном теле. Он возложил цветы и сандаловую пасту к ногам Рамакришны со словами: