– То есть наш милый Мефодий Буслаев биовампир? – с иронией уточнил Арей.
Горбун покачал головой, сидевшей на туловище так криво, словно она была нахлобучена в большой спешке.
– Нет. Биовампир – это тот, кто выкачивает энергию, присасываясь к энергетической ауре человека и выпивая ее до капли. Жалкое существо, шакал. Мальчишка же плевать хотел на всякие там ауры, хотя и видит их. Он уникален, он ловит стихийные выбросы энергий. Человек этого даже не замечает. Он выбрасывает свой гнев в пространство, просто чтобы избавиться от него, – и тот спокойненько попадает в кладовые к нашему мальчику, который даже не подозревает об этом. В схватке со стражами света Мефодий может стать незаменимым бойцом. Он будет выкашивать их десятками, даже златокрылых. Если мы, конечно, сумеем должным образом его подготовить. Страж мрака, не умеющий владеть своим даром, – ничто. Но опять же – первой задачей Мефодия будут не сражения. Скоро ему тринадцать, а ты знаешь, где он должен быть в этот день.
– Еще одна мысль, глубокая, как наши бездны, Лигул… Сегодня ты в ударе – изрекаешь прописные истины со скоростью учительницы очень средней школы. Согласись, если бы не подготовка мальчишки, ты отлично обошелся бы без меня?
Горбун осклабился, показав мелкие проеденные зубы.
– Арей, никто не спорит, что ты лучший из бойцов мрака. Хотел бы я знать, какой способ боя тебе не известен. И ты отлично умеешь передавать свое знание. Но позволь напомнить тебе кое-что. Когда-то ты как будто даже имел отношение к древним богам, и языческие народы славили тебя как бога. Затем, уже в Средние века, после той истории, не буду напоминать какой, ты угодил в ссылку. Не забывай, где ты был, пока я не вытащил тебя!.. Неприятное, тусклое, безрадостное место. Кажется, заброшенный маяк на далекой северной скале в океане? Я не ошибаюсь?
Арей угрюмо посмотрел на горбуна.
– Ты не ошибаешься. Ведь именно ты мне и устроил эту ссылку, Лигул. Сам устроил, сам и вытащил. Старый враг надежнее друзей уже тем, что всегда о тебе помнит. И знаешь, что самое забавное? То, что и я не забыл, – негромко сказал он.
Горбун быстро и тревожно взглянул на него.
– Ну-ну, не надо благодарности, старина. Какие тут могут быть старые счеты? – сказал он. – Ты найдешь мальчишку, вступишь с ним в контакт и будешь его тренировать! Он должен стать не просто бойцом мрака, знающим все штучки! Он должен стать ужасом мрака, кошмаром мрака, возмездием мрака – чем угодно! Эта девица, как там ее… твоя служанка… поможет тебе… Не так ли?
– Улита не служанка! Заруби это себе на… горбу! – негромко сказал Арей.
Лигул побледнел. Удар попал в цель.
– Она хуже, чем служанка! – крикнул он. – Она рабыня мрака. Она была проклята еще во младенчестве, причем родной матерью, которая занималась черной магией. Эйдос у нее забрали, осталась только дыра. По книге жизни и смерти, твоя Улита давно мертва. Да девчонку давно должны были точить черви! Непорядок получается, а? Спорить с самой смертью, которая не знает ошибок! Надо было прикончить девчонку, но тут появился ты. Зачем, с какой радости? Даже дал ей какую-то часть своих способностей. Была бы хоть красавица, а то ни то ни се… Мы махнули на это рукой. Какая разница, чем занимается выживший из ума барон мрака в своем разрушенном маяке?
– Молчи! Не касайся своими грязными пальцами памяти той, чьего ногтя ты не стоишь!
– У тебя ложные представления о рыночной стоимости ногтей, – ехидно сказал горбун. – Да уж, конечно… Старый глупый Лигул! Где ему понять нравственные метания барона Арея, мечника мрака! Подумать только, какая оригинальная история! Когда-то ты влюбился в смертную, нарушив наши законы, имел от нее дочь и, спасая эту смешную идиллию, наделал массу глупостей… Так много, что оказался на маяке. Волны, камни и ветер должны были промыть тебе мозги. И что? Даже на маяке ты не набрался ума. Спас эту девчонку-лопухоида, которую запутавшаяся мать обрекла на гибель. Интересно, с какой радости? Или она напомнила тебе твою дочь, которую ты не смог спасти? Когда ты наконец усвоишь, что мы бессмертны, а лопухоиды и дети от лопухоидов – это так, расходный материал… Пешки в вечной игре добра и зла. Глупая плоть, глина с мерцающим огоньком эйдоса, который невесть зачем залетел туда!
– Ты увлекся, горбун. Может, тебе ради разнообразия пожить своей жизнью?
Горбун замотал головой. В глазах у него появился какой-то сухой, лихорадочный блеск.
– Ну уж нет! Пока что меня устраивает твоя! Я хочу понять! Ну скажи, зачем тебе нужен был тот поединок? Зачем убивать своих, пока живы враги? Разве тебя не учили, что сладкое всегда оставляют на десерт?
– Я мстил тем, кто перечеркнул мою жизнь – прямо или косвенно. И, что меня терзает, отомстил не всем. Один еще жив… – глядя в сторону, сказал Арей. Штукатурка соседнего, пятнадцатого дома по Большой Дмитровке задымилась от его взгляда.
– Они хотели как лучше, Арей… Они спасали тебя от мерзости быта. Ты сам знаешь, что маги теряют магию, долго общаясь с лопухоидами! Погрязая, как в болоте, в мелких житейских заботах! Такие стражи потеряны для мрака. Потеряны навсегда! – убежденно сказал горбун.
– Я не просил мрак лезть в мои дела! Хватит с вас и того, что я ненавижу свет! – рявкнул Арей.
– Возможно. Но ты не служишь мраку всей душой. Ты слишком ценишь свободу или то, что ты считаешь свободой. Ты дурак, Арей! Ты не понимаешь, что чистой свободы быть не может. Есть только свет и мрак. То что не свет – мрак. То что не мрак – свет. Никаких полутонов просто по определению быть не может. Нельзя быть злым в добрую полосочку и добрым в злую полосочку! Ты улавливаешь нюансы, Арей?.. Проклятье, что ты делаешь!
Беседуя с Ареем, Лигул незаметно следил за ним боковым зрением, готовый среагировать при первом же подозрительном движении. Но атаку он все равно пропустил. Даже не понял, была ли атака или Арей применил магию. Горбун только услышал, как лязгнули об асфальт его доспехи. В следующий миг он понял, что лежит на земле, а его же собственный меч ласково, точно бритва, скоблит рыжие волоски на его шее. Изгибом меча Арей подцепил цепочку дарха и теперь холодно разглядывал торопливо меняющую формы серебряную сосульку горбуна.
– А ведь немало эйдосов ты заточил в свой дарх. Я слышал, в последние годы ты предпочитаешь покупать их у комиссионеров, а не отвоевывать в бою? Оно и верно: злато во все века разило лучше булата.
– Битвы между своими запрещены, пока мы не разделаемся со светом, – прошипел Лигул.
– Мудрый и предусмотрительный закон! Интересно, кто его принял? Уж не ты ли, Лигул? Имей в виду, что запрещение дуэлей всегда приводило к падению нравов, ожирению и торжеству кошельков! Крови льется меньше – да, но вместо крови льются сопли… Это ты мудро заметил про жалкое существо. Шакал не лев, и никогда не быть ему царем зверей. Ты шакал, Лигул. Неужели ты думаешь, что сумеешь подчинить себе мрак?
Арей пошевелил кистью, заставив дарх горбуна покачиваться на лезвии меча, как маятник.
– Подумать только, как просто! Одно легкое движение, и грозный Лигул лишится всей свой магии и станет обычным жалким духом… – задумчиво произнес он. Губы Лигула побелели. – Но больше меня волнует другое, – продолжал Арей. – Я думаю о том единственном эйдосе, о судьбе которого мне ничего не известно. И когда мне приходит в голову, что он может оказаться в твоем дархе, тогда я теряю голову и мне хочется разрубить тебя на дюжину маленьких уродов!
– Я тысячу раз говорил! Я не убивал твою!.. Я ничего не знаю о судьбе твоей… – начал Лигул.
Рука Арея дрогнула. На щеке у горбуна появилась длинная царапина. Горбун поднял руку, стер со щеки кровь и задумчиво лизнул ладонь.
– Не произноси ее имени! Оно слишком чистое для тебя! Или расстанешься с языком! – тихо сказал Арей.
Лигул поспешно закивал.
– Так ты потому покровительствуешь девчонке, что она напоминает тебе ту… Не злись! Имени я, как видишь, не произнес, – заметил он.
– Не твое дело! Подумай лучше о твоем дархе! Как бы тебе его не лишиться! – сказал Арей.
Горбун пожал плечами. Он уже справился с первым страхом.
– Глупая угроза! Ты далеко не святоша. Может, тебе напомнить, скольких ты зарубил и сколько эйдосов в твоем собственном дархе? – спросил он.
– Не стоит. Всех, кого я убил, я убил в честном магическом бою. Я не резал спящих и не убивал ударом в спину. И тем более детей и женщин, – заметил Арей.
– Честный бой? Когда один противник опытнее другого в двадцать раз, разве бой можно назвать равным? Честным он был бы при равенстве сил! – усмехнулся горбун.
– Никто не мешал моим противникам учиться владеть клинком, – сказал Арей.
– Ага… А заодно полторы тысячи лет быть богом войны, участвуя во всех сражениях и битвах, и приобрести тот же опыт… Демагогия это все! Другого такого же приобрести невозможно, – буркнул Лигул.
Арей задумался. Слова Лигула все же поколебали его уверенность.
– Они могли запастись каким-нибудь артефактом! Многие так и делали, – буркнул он.
– Ну вот! Мы вернулись все к той же печке, от которой начинали танцевать. Не можешь победить в честном бою – победи в нечестном, – осклабился горбун.
Арей легко подбросил его дарх и поймал его на повернутый плашмя меч. Цепочка натянулась. Лигул напрягся.
– Помолчи, Лигул! Твои рассуждения мне неинтересны. Забудь об Улите. И тем другим, своим прихвостням, скажи, чтобы забыли. Если с ней что-то случится, им придется искать себе нового горбуна. Ты все понял? – медленно произнес Арей.
Сглотнув, горбун кивнул. Цепочка в последний раз скользнула по изгибу меча.
Лигул тут же вскочил и довольно оскалился. Самоуверенность возвращалась к нему огромными скачками.
– Ты так же хорош, как и прежде, Арей. Я опасался, ты потерял форму. Но не смею тебя больше отвлекать. Этот дом твой. Мефодий тоже твой. Решай сам, как именно ты будешь обучать его. Мне безразлично. Но знай: Канцелярия мрака не спустит с вас глаз. И не теряй времени. Мефодию скоро тринадцать…
– Этого ты мог бы и не говорить…
Горбун отступил и спиной шагнул прямо в стену дома.
– Тогда до встречи, мечник Арей, барон мрака! Знай, для тебя это единственный шанс оправдаться после той истории! Или вновь маяк и одни и те же холодные волны – днем и ночью! – донесся его удаляющийся голос.
«Свет для меня слишком скучен, мрак слишком подл. Возможно, маяк и одиночество лучший выход для меня!» – подумал Арей.
Когда вскоре, наполняя электрическим гулом соседние переулки, по параллельной улице бодро прокатился первый троллейбус, возле дома № 13 уже никого не было. Однако с того самого утра с домом № 13 стала твориться какая-то чертовщина. Знающие люди плевались и переходили на другую сторону улицы. Вначале начальник объединенного архива Мосводоканала, один из многих преемников бывшего мичмана Балтфлота, неожиданно попал под суд по неприятному финансовому делу, как будто не имевшему к магии никакого отношения. Нагрянула проверка, захлопали кулаки по столешницам, заметались сердца, запрыгали под язык таблетки валидола, всколыхнулась вековая пыль. Затем весь архив Мосводоканала подбросило в воздух, завертело, запуржило бумажками и перенесло по новому адресу.
Примерно месяц дом № 13 стоял пустым, и за это время кто-то ухитрился разбить бутылкой стекло на втором этаже и искорежить гвоздем цептеровский замок, вселив в его недоверчивую душу стойкое неприятие ключа. Кроме того, неизвестными средь бела дня были увезены фигурные литые решетки подвала, служившие еще священнику Беляеву и имевшие в декоре элементы креста. Увезены средь бела дня, нагло и с концами. Почти сразу дом снаружи обстроился лесами, обтянулся плотной ремонтной сеткой, и о его существовании странным образом напрочь забыли…
А между тем с этого дня и началась настоящая история дома № 13 по Большой Дмитровке.
* * *
Мефодий довольно долго бродил у дома, пока не убедился, что никто к нему выходить не собирается. Торжественная встреча с хлебом и солью явно отменялась. Его либо не хотели замечать, либо ожидали от него чего-то вполне определенного.
«Ждете в гости? Отлично, я иду!» – с вызовом подумал Мефодий.
Оглядевшись, он поднял строительную сетку и пробрался внутрь, под леса. Дом был покрыт сетью известковых морщин. Пахло отсыревшей штукатуркой, облезавшей слоями. Цепляя макушкой о металлические крепления лесов, Мефодий отыскал дверь – высокую, деревянную, с закрашенным изнутри стеклом, которая запросто могла получить первый приз на мировом конкурсе заурядностей. Она открывалась внутрь, и леса ей, по-видимому, не мешали. Мефодий постучал, а затем толкнул ее раз, другой, третий. Дверь не поддавалась.
– Эй! Это я, Мефодий Буслаев! – крикнул он в щель и услышал, как его голос гулко прокатился по пустым коридорам и комнатам.
Ничего. Ничего и никого. Мефодий начал злиться.
– Вы меня достали со своими тупыми фокусами! Я ухожу! – крикнул он и хотел уже уйти, как вдруг услышал негромкий звук.
Дверь медленно приоткрылась. Слегка, не больше, чем на одну треть, не то чтобы приглашая, но, скорее, не препятствуя ему войти. Мефодий протиснулся внутрь. Он ожидал, что внутри будет темно. Так и оказалось. Однако темнота не была полной. Он отчетливо различил неширокую площадку с выщербленным паркетом и уходившую вверх лестницу. Дом внутри выглядел заброшенным. Все, что представляло какую-то ценность, было уже вывезено. Лишь белели кое-где на полу брошенные за ненадобностью бумажки и стоял стул без сиденья.
Подчиняясь неясному зову, Мефодий поднялся по лестнице и дважды повернул налево, когда нашаривая, а когда угадывая закругление коридоров. Старый дубовый паркет постреливал под ногами. Где-то скрипела приоткрытая рама.
Остановившись рядом с большой двустворчатой дверью, Мефодий на секунду задумался, а затем решительно толкнул ее. Он увидел круглый стол – неожиданный в этом доме, лишенном мебели. На столе горели две толстые черные свечи, вставленные в глазницы черепа.
И снова никого. Мефодий испытал смешанное чувство суеверного страха и раздражения.
– Свечей я могу тоже назажигать… Черепушку в кабинете биологии раздобуду! Дальше что? Долго мне еще бродить? – спросил он недовольно.
Странная реплика Мефодия возымела неожиданное действие: рядом кто-то расхохотался. Мефодий резко повернулся, но никого не увидел. Лишь осознал вдруг, что к нему летит узкое лезвие ножа. Все заняло считаные мгновения. Он успел только понять, что это смерть. Уклониться было невозможно, но в последний миг, когда лезвие почти вошло в тело, он, не задумываясь и не планируя этого заранее, представил прозрачный барьер. Тонкий как лист бумаги, прочный как сталь. Лезвие, звякнув, отскочило, точно ударилось о твердую преграду.
– Недурно. Инстинктивная магическая защита сработала. Если бы это было не так, с парнем вообще не имело бы смысла возиться, – вполголоса сказал кто-то.
Не было ни дыма, ни вспышки, ни запаха серы – просто рядом с Мефодием внезапно возник мужчина. Мефодию он показался похожим на языческого истукана. Широко посаженные глаза, разрубленный нос, усы, борода с сединой. На шишковатый лоб по центру наползла стрелка волос. Дышал он хрипло, с усилием. Зато на полу стоял так уверенно, словно врос в него корнями.
«Ну и запястье у него! Берцовая кость, а не запястье! Такими лапищами только граненые стаканы давить», – подумал Мефодий. Он сообразил, что это и есть тот самый маг, к которому его позвала Улита.
Мефодий не поклонился, хотя на какой-то миг голову его помимо воли попыталась пригнуть неведомая сила. Но он собрался и сумел противостоять. Более того, Мефодий вложил в сопротивление столько силы, что подбородок его, вместо того чтобы опуститься, задрался нелепо высоко. Ощущая неловкость, Мефодий осторожно вернул голову в прежнее положение. Мужчина, от которого ничто, казалось, не могло укрыться, хмыкнул с уважением.
У стола с черной свечой появилась Улита. От прежней Улиты в ней остались только толщина, пепельные волосы и вечная насмешка в глазах – насмешка над собой и над всем миром. Одежда же ее разительно изменилась. Поверх камзола висела перевязь с узкой блестящей рапирой с изогнутым наконечником. Однако Улита не интересовалась привычной для нее рапирой. Она на нее обращала не больше внимания, чем грудной младенец на вставные зубы своей бабушки. Она была занята коробкой шоколадных конфет с ромом, которую держала в руках.
Арей повернулся к Улите и, кивнув на Мефодия, спросил низким тягучим голосом:
– Это тот самый? Я не ошибся?
– Да, Арей. Мефодий Буслаев собственной персоной. Адын штук. Двуй рука, двуй нога, – насмешливо подтвердила Улита, откусывая конфету.
– Колоритный мальчонка. Но сомневаюсь, что он нам подойдет. Какой-то он тощий, взъерошенный. Улита, ты не ошибаешься? Ты уверена, что это действительно он? – сурово повторил Арей. Однако Мефодию показалось, что он знает все ответы заранее.
Улита кивнула.
– Именно он, – сказала она стерильным голосом идеальной секретарши, читая по лбу Мефодия, как по листу бумаги. – Мефодий Буслаев. Родился двенадцать лет назад в час полного солнечного затмения. Драчлив и вспыльчив. Склонен к великодушию, но мстителен. Имеет неплохое здоровье и сравнительно гибкую психику. Любит поездки.
– Это хорошо, что любит поездки. Это нам полезно. Кто любит поездки – тот полюбит и полеты, – одобрил Арей, деловито потерев разрубленную переносицу. – А вот что у него с происхождением?
– Происхождение… м-м… Родители нейтралы, из тех, что не горячи, не холодны. Живет с матерью и ее братом. Забавные личности, однако без способностей по нашему профилю, – заявила Улита и заела это печальное известие еще двумя конфетами с ромом.
– Смотри, диатез будет! – предупредил Арей.
– У меня? Да любой диатез сдохнет, один раз меня увидев! Это пусть красавицы мучаются, мне все по барабану: что потоп, что золотуха, что чумные микробы, – заявила Улита.
– О себе раскажешь после. Что у нас еще по Мефодию?
– Влюбчив. В прошлом году три месяца таскался за девчонкой из соседней школы. Следил за ней издали, провожал до дома, прячась за деревьями, но близко так ни разу и не подошел. А потом у девчонки вдруг вспыхнул рюкзак с учебниками. Сам собой! Сублимация желания, должно быть… Вот тут-то, туша огонь, они и познакомились. Правда, великая любовь сыграла в ящик после первой же дюжины реплик. Девчонка оказалась чуть умнее табуретки. Наш синьор помидор был очень разочарован.
Мефодий, ошалевший от явного наговора, хотел перебить, но Улита протянула руку и длинным ногтем легко царапнула его по щеке. Тотчас губы и десны Мефодия одеревенели, как от наркоза, а рот повело в сторону.
– Ненавижу, когда меня перебивают, – сказала Улита.
– Что у нашего друга с учебой? Разумеется, лопухоидные знания ничего не стоят, но все же интересно, с какой скоростью ручеек знаний орошает его извилины, – продолжал свой допрос Арей.
– С учебой у синьора помидора неважно. Хвастаться нечем. Хотя некоторые учителя и находят, что способностей не лишен, но…
Жесткие губы Арея растянулись в усмешке:
– Ох уж это «мог бы, но» и просто «но»! Как часто я это слышал! Какое короткое слово, но сколько народу споткнулось о него за все века! Гораздо больше, чем обо все валяющиеся не на месте предметы!.. Дальше, Улита! Не тяни!
– А что дальше? Вот он – перед вами. Мефодий Буслаев. Прошу любить и жаловаться! – пожала плечами ведьмочка.
Арей скользнул по Мефодию оценивающим взглядом. Мефодий ощутил себя словно на громадных весах.
– Хм… Ну не знаю. Ну а как он тебе лично? – спросил Арей.
– Я просто обожаю этого мальчугана! Он такой симпатяга! С кашей бы съела, да каши жалко, – заявила Улита.
– Улита, перестань! Твои шуточки меня утомляют, – поморщился Арей.
– Я еще и не начинала. Только разогревалась.
– УЛИТА!
Голос Арея почти не изменился, не стал громче, однако в нем точно зазвенел колокольчик, и оба – Улита и Мефодий – это ощутили. «Осторожно!» – сказал себе Мефодий. Улита перестала глотать конфеты и поспешно склонила голову в поклоне:
– Простите, барон!
Мефодий взглянул на нее с удивлением. Неужели он в самом деле барон? А если нет, то почему она так назвала его?
– Ты уже говорила с ним об обучении? – продолжал Арей, явно и, вероятно, намеренно не обращаясь к Мефодию.
– Не-а. Он знает об этом меньше, чем курица о яичнице-глазунье, – вновь смелея, сказала Улита.
Мефодий не выдержал. Стоять в стороне и слушать, как о нем говорят в третьем лице, словно о какой-то козявке, было не в его правилах.
– Ага, я понял! Вы вроде магов из идиотских книжонок о школах волшебства! Типа, сказал трубодырус, взмахнул палочкой – и пошел дождик! – с вызовом сказал он, обнаружив, что рот его уже оттаял.
Он был уверен, что сморозил полную чушь, однако Арей и Улита с тревогой переглянулись.
– Трубодырус? М-м-м… кажется, в элементарной магии действительно встречалось что-то эдакое. Вот только про волшебные палочки я давно не слышал. Мне чудилось, маги отказались от них еще в Средние века, в эпоху насланного бешенства на артефакты, – морща лоб, задумчиво произнес Арей.
– Может, мы опоздали, и элементарные маги уже вышли с ним на контакт? – с тревогой спросила Улита.
Арей быстро взглянул на Мефодия. Тот не успел отвести взгляд. Когда их глаза встретились, Мефодию показалось, что его мозги превратились в лед. Лед, сквозь который опытный страж мрака легко видит самую суть.
– Нет, – лениво сказал Арей. – Ложная тревога! На контакт они не выходили. Он ничего не знает.
– А как же трубодырус и сведения про школы?
– Не заморачивайся! – отмахнулся Арей. – Заурядный агентурный сброс. Обычные протечки в литературу секретных сведений. Напомни мне завтра утром, чтобы я послал в Канцелярию заявку на плановые инфаркты у писателей. Надо хорошенько проредить нашу агентуру. Напомнишь?
– Да, барон. Обязательно, – сказала Улита и внезапно появившейся ручкой сделала себе пометку на ладони. Памяти она явно не доверяла. Самый тупой карандаш лучше самого большого склероза.
Арей кашлянул. И этим кашлем словно поставил точку, показывая, что именно теперь, от этого самого места и начнется серьезный разговор.
– Видишь ли, Мефодий, школ у нас нет. Тибидохсы и Магфорды существуют только у элементарных магов. Мы же представляем другую силу. Регулярный набор учеников и их обучение не входит в наши планы. Хотя порой – в исключительных случаях – мы тоже вынуждены брать учеников. Однако их не много. Сотни учеников в тысячелетие хватает нам за глаза. К тому же реально из них остается одна десятая часть. Но даже и эти десять оставшихся не знают о существовании других, ибо мы никогда не сводим учеников вместе. Наше обучение индивидуально, – сказал он.
– А почему остается одна десятая? Не нравится им у вас? Уходят? – с вызовом спросил Мефодий. Хотя он и ощущал страх перед Ареем, его все же тянуло дразнить барона мрака, испытывая границы дозволенного.
Арей мрачно ухмыльнулся.
– Уходят. Туда и туда! – он показал глазами вверх и вниз. Внезапно поняв, что он имеет в виду, Мефодий сглотнул.
– Ничего не поделаешь, – продолжал Арей. – Обучение стражей тьмы мало похоже на обучение обычных магов. У нас нет контрольных и оценок. Нет сочинений, изложений, пересказов и домашних заданий. Мы не зубрим заклинаний и не варим декокты из мозолей мегеры и одолень-травы. Мы тренируем стража, причем исключительно опасными методами.
– Почему опасными? – спросил Мефодий.
– Потому что играем с теми силами, которые не признают игры вполсилы или понарошку. Нельзя понарошку бросить в раскаленную лаву, понарошку проклясть или понарошку разрубить двуручным мечом. Пресловутый драконбол, который считается опасным спортом, просто детская забава в сравнении с нашими тренировками. Для нас лучше, чтобы страж мрака не дожил до конца обучения, чем провалил задание и опозорил нас перед стражами света, нашими врагами.
«Ничего себе шансы остаться в живых! Один к десяти… С другой стороны, эта девчонка Улита смогла как-то выжить. Что я, хуже?» – подумал Мефодий, испытывая то, что обычно называют: и хочется, и колется.
– И вы хотите, чтобы я стал вашим учеником? – спросил он.
– Что-то в этом духе. Учеником-практикантом, наемным сотрудником, боевым магом – кем угодно. Мне плевать на слова, важна суть. Считай, что я взял тебя на работу. Ты будешь делать то же самое, что я и Улита. В свободное время я буду обучать тебя сражаться, срезать дархи и осваивать истинную магию, которая есть в тебе изначально. Главное – пробудить ее. Это может пригодиться тебе в дальнейшем. Разумеется, если ты останешься в живых, чего лично я тебе не обещаю.
– А если я откажусь? – спросил Мефодий.
Улита с тревогой посмотрела на Арея.
– Откажешься, значит, откажешься. Мы уважаем свободу выбора. Она является главным и обязательным правилом игры. Не существуй этой свободы хотя бы в теории, наша битва со стражами света, которая ведется уже целую вечность, была бы изначально лишена смысла, – холодно сказал Арей.
– Значит, я смогу уйти? – спросил Мефодий.
Арей с иронией посмотрел на него.
– Легко. Мы сотрем тебе память о сегодняшней встрече и отпустим. Другое дело, что рано или поздно твой дар все равно измучит тебя. С таким даром нельзя жить спокойно, поверь мне, а отнять его у тебя не в силах никто. Даже я. Разве что вместе с жизнью, что опять же, повторяю, противоречит правилам. Но если хочешь – вновь возвращайся в свое убожество. Устраивай мелкие гадости поклонникам матери и таскай мелочь из карманов у Эди, – сказал он.
– А у вас что, мелочь таскать не придется? – поинтересовался Мефодий. Осведомленность Арея ему не нравилась, хотя уже не удивляла.
– Разве что по зову сердца. Магия сделает тебя независимым, во всяком случае от денег. А теперь мне нужен определенный ответ: «да» или «нет».
Мефодий заколебался, барахтаясь в объятиях искушения. Призрак удачи, одетый в черный фрак, с манишкой из сбывшихся желаний, манил его к себе холеным пальцем. На другой чаше весов лежали надоевшая до тошноты школа и крошечная комнатка на окраине, в которой Зозо и ее чудаковатый братец увлеченно портили друг другу нервы на поле квартирных баталий. Интересная жизнь в таком антураже представлялась Мефодию сомнительной.
– Хм… Эдьке-то все равно, но воображаю, как отнесется к этому моя мать. Она не замечает меня, когда я есть. Но когда меня нет – это она очень даже замечает… – буркнул Мефодий.
– Твою maman я беру на себя. Обещаю, что она согласится. Мы будем действовать вежливо, но жестко. Завтра утром ей позвонит один из наших комиссионеров и уладит все вопросы. Могу даже обещать, что мы обойдемся без зомбирующей магии и всяких штучек, – сказал Арей.
– А кто такой комиссионер? – спросил Мефодий.
Услышав вопрос, Улита не сдержалась и рассмеялась. Надкусанная конфета у нее в пальцах брызнула ромом.
– Комиссионер? А ты разве не… В любом случае, ты немного потерял! С этими пройдохами ты еще познакомишься! – едва выговорила она сквозь смех, но сразу замолчала, поймав взгляд Арея.
– Если других возражений нет – тогда еще один небольшой ритуал. Обойдемся без ржавых иголок и пергаментов… На колени! – приказал Арей. В его руках возник тяжелый двуручный меч с извилистым лезвием. Закругление для срезания дархов на конце было едва заметно.
Мефодий встал на колени. Меч коснулся его щеки, обжег ее точно льдом и опустился на плечо.
– Я мечник Арей, барон мрака, бог войны, беру тебя, Мефодий Буслаев, в ученики и оруженосцы. Я стану учить тебя всему, что знаю, и опекать, пока смерть не разлучит нас… – возвышая голос, отчетливо произнес Арей.
– «Пока смерть не разлучит нас…» Хотела бы я, чтобы и надо мной стражи мрака имели власть только до смерти… – с завистью прошептала Улита.
if (typeof pageNumber == "undefined") { var pageNumber = 0; } else { pageNumber++; } document.getElementById("yandex_rtb").id = "yandex_rtb_" + pageNumber; (function(w, d, n, s, t) { w[n] = w[n] || []; w[n].push(function() { Ya.Context.AdvManager.render({ blockId: "R-A-1663524-2", renderTo: "yandex_rtb_" + pageNumber, async: true, pageNumber: pageNumber }); }); t = d.getElementsByTagName("script")[0]; s = d.createElement("script"); s.type = "text/javascript"; s.src = "//an.yandex.ru/system/context.js"; s.async = true; t.parentNode.insertBefore(s, t); })(this, this.document, "yandexContextAsyncCallbacks"); Глава 4
Будни Эдемского сада
Котик Депресняк выглядел как ходячая укоризна. Его мама была аккуратной и милой эдемской кошечкой, а папаша – сбежавшим из мрака кошаком-монстром, с кожистыми крыльями, хвостом с зазубриной, красными глазами без век, когтями и клыками, с которых капал яд. Когда его прогоняли из Эдемского сада, два слабонервных стража рухнули в обморок, а третий, хорошо поцарапанный, долго принимал противоядие. Депресняк, плод этого короткого союза, унаследовал если не все лучшие черты своего папочки, то уж самые яркие точно.
Он был голый, без единой шерстинки, красноглазый, со складчатой кожей и перепончатыми белыми крыльями, на которых просматривались все артерии и вены. Ходячий биологический атлас потусторонних существ и к прочим достоинствам явный биовампир. Взяв его на колени на минуту, можно было лишиться хорошего настроения на неделю. Кошмарнее, чем его внешний вид, был только его же характер. Депресняк задирал кого придется, вплоть до каменных грифонов, а число его шрамов было сопоставимо только с его же ста двадцатью острыми зубами, росшими у него в три ряда. Правого уха он лишился в драке, левое же было разодрано чьей-то когтистой лапой натрое, точно простреленный шрапнелью флаг.