Основная часть.
До Великой Октябрьской социалистической революции территория нашей страны делилась на губернии, уезды, волости и общества. Наша местность, (современный Тарногский район), издавна известная под названием Кокшеньга, в начале XX века состояла из двух волостей: Шевденицкой и Спасской. Они в свою очередь делились на общества. Шевденицкая волость состояла из восьми обществ, Спасская – из девяти. В годы революции, на территории Кокшеньги из 17 обществ было образовано девять волостей. Это Шебеньгская, Шевденицкая, Озерецкая, Верхнекокшеньгская, Долговицкая, Заборская, Спасская, Минская и Заячерицкая. Эти названия и будут фигурировать в нашей работе по истории Тарногского края в годы революции. Все девять волостей входили в состав Тотемского уезда. В Кокшеньге тогда насчитывалось 421 населённый пункт с 35. 000 тысячами жителей»1.
Каково же было материальное положение наших прадедов накануне революционного переворота, требовались ли кокшарам такие серьёзные изменения, каким была подвергнута их жизнь в 1917 – 1918 годах? Все эти вопросы хотелось бы рассмотреть в первой части нашего исследования. На основе архивных документов, работ известных кокшеньгских краеведов, воспоминаний наших прадедов, собранных ещё в те далёкие 20-30-е годы и сохраненных родными или, скажем, неравнодушными людьми, мы попытаемся кратко проанализировать ту ситуацию, в которой оказались извечные труженики, хлебопашцы перед социальным переворотом. Что было самое главное в их жизни? Это, конечно, хлеб – батюшка. А для того, чтобы иметь хлеб, вырастить его, нужна земля - матушка. А вот с земляными наделами и была проблема у наших прадедов. Как повествуют исторические документы, «земля не принадлежала крестьянину, большая часть её, со всеми полями, лесами, сенокосами и водоёмами, была во владениях лично царя и его родственников. Землями царей Романовых управляло министерство уделов, поэтому земля и землепашцы, пользовавшиеся ими, назывались удельными. Остальной землёй распоряжалось министерство финансов, «казна», и земля эта считалась казённой. По данным 1867 года в Кокшеньге из 382 имевшихся тогда деревень только семь были казёнными, а остальные царскими»2. По воспоминаниям краеведа В.И.Ермолинского, «крестьянские общины должны были арендовать эти пахотные и сенокосные земли и в свою очередь делить между крестьянскими хозяйствами на ревизские души. Ревизская душа обозначала лицо мужского пола, зарегистрированное в крестьянской семье во время переписи населения («ревизии»), а ревизия могла повториться лет через 25-30, поэтому число ревизских душ не соответствовало количеству едоков.
1.А.Угрюмов. Тарнога перед Октябрём. Фонд 237, опись 1, д. 88
2.В. Величутин. Удельные крестьяне. Фонд 237, опись 1, д. 88
Отсюда и достаток в семьях был разный, так как землёй они были обеспечены неодинаково.
Виктор Иванович Ермолинский, учитель-пенсионер, приводит конкретные примеры. «В 1913 году в деревне Сосновая Слободка Маркушевской волости было 14 крестьянских дворов. Одно из них имело земельный надел на «3 души», что составляло 7,2 десятин земли. В этом хозяйстве было 3 лошади, 10 коров, а едоков - шесть. 4 хозяйства пользовались наделами «на 2 души», т.е. по 4,8 десятин, имели по 2 лошади, по 5-6 коров, едоков не меньше, чем в 1-ой семье. В двух крестьянских дворах – по 1,5 десятины, лошадей одна-две, коров 3-4. Шесть хозяйств – «по 1 душе» – 2,4 десятины земли, одна лошадь, 2-3 коровы, а едоков по 6-8 человек. (Кстати, коров держали не только из-за молока, а ещё из-за навоза как удобрения, так как земля в наших краях малоплодородная). И одно хозяйство совсем безземельное, не имелось в нем ни скота, ни инвентаря. Это и были извечные батраки».3 Надеяться этим беднякам на царя или на государство Российское не приходилось. Государственная власть в кокшеньгских волостях находилась в руках целой плеяды назначенных и выборных чиновников. Как свидетельствуют архивные документы, «высшим гражданским чином на Кокшеньге был земский начальник. Один на всю округу и прокурор, и судья одновременно по всем землям и лесным делам. Приговор выносил лично, осуществлял надзор за действиями волостных правлений и сельских старост. Вначале это П.А.Аксаков, затем его сменил Г.В.Гапанович. Земские начальники жили в Тарногском Городке, в доме купца Семушина. Вторым лицом в Кокшеньге был становой пристав, начальник местной полиции. В каждой волости у него были урядники и по несколько стражников и их помощников. Канцелярия приставов была также в Тарногском Городке. Во главе волости с 1914 по 1917 годы стояли выборные волостные старшины и волостные писари, а также 17 сельских старост и столько же сельских писарей». То, что некоторые из них осуществляли не совсем праведную власть, подверждают воспоминания старейших жителей Кокшеньги. Так, Е.Курбатов, автор заметки «Дело было в Озёрках», опубликованной в газете «Кокшеньга» от 23 марта 1967 года, пишет о том, как урядник Озерецкой волости приказал своим стражникам незаконно изъять из трёх хозяйств сено, заготовленное на зиму. Крестьяне, кому принадлежало это сено, «отбили» своё добро, а стражников разогнали. Но на следующий день все трое были арестованы и посажены в тюрьму. Один из этих крестьян по возвращении умер. Несправедливость и экономическую нужду усиливали многочисленные сборы, подати и повинности. Вот как описывает их Ермолинский В.И.: «Тяжёлым бременем для крестьянина были подушные налоги. Мой отец, Ермолинский Иван Фёдорович, (д. Сосновая Слободка) в 1916 году платил подати -22 рубля. Это была большая сумма, если в то время корова стоила 10 рублей, лошадь – 25 рублей, пуд ржи – 60-70 копеек, овса – 30 коп. Деньги у крестьян были редкостью, и накопить такую сумму – 22 руб. – было сложно. Кроме того, с крестьян брали земские сборы на содержание и постройку здания почты, межведомственного лесничества, здания суда и полиции в Тарногском Городке, крестьяне должны были отбывать повинность, то есть отрабатывать со своими подводами на ремонте дороги Тарнога-Брусенец. Радовало наших прадедов только то, что когда рождался у царя ребёнок, то сбавляли подати до 50 копеек с каждой души. Но особое недовольство кокшеньгских мужиков вызывали порядки, установленные лесным ведомством. Цены на билеты за строевой лес были очень высокими. Большая часть лесов была в руках управляющего 17-м удельным имением. Им был в 1917 году грузинский дворянин Корнентелли Михаил Луарсабович. Он грубо обращался с мужиками, если был не в духе, то мог избить кого-то из них». Особенно тяжело пришлось тем крестьянкам, у кого мужья погибли на фронтах Первой мировой войны, войны, которая усилила классовое разделение деревни накануне революции. Вот такие не очень радостные моменты были в жизни наших прадедов. Но у каждого времени своя история, она, как калейдоскоп, поворачивается к нам не только темными сторонами, но и яркими, праздничными, добрыми. Поэтому, несмотря на эти трудности, наши кокшары в большинстве своём всегда имели и хлеб про запас, и песню для праздника, и милосердие в горе. Другов Василиск Ильич, уроженец деревни Игумновской 1915 года рождения, пишет в своих дневниках: «Жизнь в нашей деревне всегда была дружная и бескорыстная. Она не терпела неясных слов, безымянных людей, тайных дел и запертых ворот. Люди были искренними, откровенными. Любое горе или любая радость были на виду. Деревня каждому воздавала по его истинному облику. Безбожник был безбожник, лодырь лодырём, дурак дураком. Ни за какие заслуги тут не спрячешься. Людей честных, трудолюбивых, отзывчивых, деловых знали и чтили не только в Игумновской, но и по всей Кокшньге. В нашей деревне была отработана взаимопомощь,взаимовыручка. выручали друг друга и в большом, и в малом. Мужики заимствовали друг у друга кожи, верёвки, зерно. Давали на время полевой инвентарь и даже лошадей с упряжью. Женщины занимали друг у друга предметы утвари, молочные продукты. Занимали даже соль, сахар, спички, хлебную закваску, самоварные угли.
Все общественные вопросы: строительство мостов, переходов через реку и другое – решались всем миром на сходке у часовни. Тут же решались и вопросы оказания кому-либо коллективной помощи. Не было даже случая в деревне, чтобы чью-то несжатую полоску пустили под снег. Всей деревней приходили соседу на дожинки. Это было радостное событие для всех, и оно превращалось в общедеревенский праздник. Имущественное расслоение крестьян нашей деревни было незначительным. Богатые крестьяне составляли не более 10% от общего числа дворов в деревне, а бедные – не более 15%. Около 75% дворов по богатству были почти на одном уровне». У наших прадедов, по воспоминаниям многих, были золотые руки. Какие дома они строили! В каждой деревне были дома-пятистенки, двухэтажные дома, украшенные резьбой на окнах, балясинами на лестницах, балкончиками. Уникальные дома сохранились в спасской деревне Рыкаловской, вот уже второе столетие стоят они на деревенской улице. Фотографии этой деревни сделал еще в конце XIX века известный краевед Едемский Михаил Борисович. О своей деревне рассказывает нам в интервью 25 декабря 2016 года Иван Яковлевич Попов, житель деревни Селивановской: «У нас в В-Кокшеньге не было кулаков-эксплуататоров. Были середняки. Это люди трудолюбивые, работали на своём хозяйстве от зари до зари. И хозяйства у них были крепкие. А весной на посевные работы, осенью на уборку, летом на покос брали они бедняков «по найму» или «в казачки». А те в это время и жили в доме, и кормили их, и поили, когда и одевали, да ещё и за работу платили. Получается зажиточные крестьяне и выручали бедняков, помогали им.
В.А.Саблин,доктор исторических наук, в своей работе «Крестьянское хозяйство на Европейском Севере России (1917–1920)» отмечает: «Труд наемных работников имел большее значение в производственной деятельности слабых и средних крестьянских дворов, чем крупных. Распространение найма в данном типе дворов отражало еще одну, присущую только Европейскому Северу черту крестьянской экономики. Но отношения найма-сдачи рабочей силы вплоть до конца 1920-х гг. в своей основе сохранялись на уровне традиционного найма “из нужды”.
Что касается состояния крестьянских дворов, например, в В-Кокшеньге, то, перелистывая страницы Подворных книг по этой волости за 1917-1926 годы (позднее это колхоз «Майга»), мы обнаружили довольно солидный список хозяйственных построек у многих крестьян-середняков. Вот, например, Силинский Абрам Мартемьянович, проживающий в деревне Митрошинской. В его хозяйстве числилось: дом (дата строительства 1870 г.), две зимовки (1908 г.), двор (1905 г.), амбар (1860 г.), конюшня (1905 г.), баня (1999 г.), овин (1910 г.), гумно (1910 г.), а также погреб, каретник, кладовая. Посеяно: озимой ржи – 1740 га, пшеницы – 2011 га, а также овес, лён. овощи (картофель, капуста, репа, брюква)4. (Фонд 237,опись 1, д.142) Хотелось бы
3.Ермолинский В.И.Воспоминания по истории Маркуши. Фонд 237, опись 1, д. 142
4.Фонд 135, опись 1, д. 1.
отметить ещё одно хозяйство, оно принадлежало кокшеньгскому крестьянину Демидову Андрею Герасимовичу (его дочь – Тамара Андреевна Соколова была директором Спасской средней школы). Это был человек трудолюбивый, смекалистый, уважаемый во всей округе. Демидов завёл у себя на хуторе (в начале XX века на территории нашего края появилось 119 хуторов и отрубов) 9-польный севооборот, купил железный плуг и борону, веялку, закупил минеральные удобрения и превратил свой хутор в культурно-показательное хозяйство. Если бы такие хозяйственные русские люди пришли в настоящее время на наши северные пустующие земли, то все бы мы от их труда выиграли бы. Но тогда было другое время – и за своё показательное хозяйство Андрей Герасимович был подвергнут репрессиям. Просто взгляд был на людей и на события тогда совсем другой. А сейчас, наверное, каждому из нас хотелось бы считать, что наши прадеды были люди трудолюбивые, «справные», сообразительные, зажиточные. В заключение 1-ой части нашей работы всё—таки хочется выразить наше мнение, что земля нужна была крестьянам как хозяевам её, а не арендаторам, и для этого нужна революция. была нужна трудовому народу царской России.