28июля1945.
1 Затем Иисус спускается в кухню и, увидев, что Иоанн собирается идти на родник, предпочитает пойти вместе с Иоанном вместо того, чтобы оставаться в жаркой и дымной кухне, оставив Петра возиться с рыбой, которую только что принесли работники Зеведея на ужин Учителю и апостолам.
Они идут не к роднику на краю селения, а к тому, что на площади, вода в который, несомненно, пока еще приходит из того красивого и полноводного источника, что бьет из горного склона возле озера. На площади – обычная для вечера в палестинских селениях толпа. Женщины с амфорами, играющие дети, мужчины, обсуждающие дела или… местные сплетни. Проходят также окруженные слугами или клиентами фарисеи, направляющиеся в богатые дома. Все сторонятся, давая им пройти и выражая свое почтение только затем, чтобы, едва те пройдут, начать их от души проклинать, рассказывая о последних примерах их злоупотреблений и ростовщичества.
2 Матфей на углу площади перекидывается репликами со своими старыми друзьями, что заставляет фарисея Урию громко и презрительно сказать: «Пресловутые обращения! А привязанность ко греху остается, и это видно по продолжающимся знакомствам. Ай-ай!»
На что Матфей резко оборачивается и отвечает: «Продолжающимся с целью их обратить».
«В этом нет необходимости! Достаточно твоего Учителя. А ты держись отсюда подальше, чтобы твой недуг к тебе не вернулся, если, конечно, ты и в самом деле исцелился».
Матфей делается пунцовым от усилия не сказать ему пару ласковых слов, но ограничивается ответом: «Не бойся и не надейся».
«Что?»
«Не бойся, что я снова стану мытарем Левием, и не надейся, что буду подражать тебе, теряя эти души. Отвращение от людей и презрение я оставлю тебе и твоим друзьям. Я подражаю моему Учителю и приближаюсь к грешникам, чтобы привести их к Благодати».
Урия хотел было возразить, но тут внезапно появляется еще один фарисей, старый Эли, и говорит: «Да не пачкай ты свою чистоту и не оскверняй свои уста, дружище. Идем со мной», – и, взяв Урию под руку, ведет его к своему дому.
3 Тем временем толпа, особенно дети, снова жмется к Иисусу. Среди детей – пара Иоанна-Товия, сестричка и братик, те самые, что когда-то давно ссорились из-за смокв[a]. Пытаясь привлечь внимание Иисуса, они хватаются ручками за Его высокую талию и говорят: «Послушай, послушай. Сегодня мы тоже были хорошими, знаешь? Совсем не плакали, не обижали друг друга, ради любви к Тебе. Ты нас поцелуешь?»
«Значит, вы были хорошими, даеще ради любви ко Мне! Какую радость вы Мне доставили! Вот вам поцелуй. А завтра будьте еще лучше».
Там же и Иаков, тот малыш, что каждую субботу относил кошелек Матфея Иисусу. Он говорит: «Левий больше мне ничего не дает для бедняков Господних, но я откладывал все мелкие монеты, которые мне дают, когда я веду себя хорошо, и теперь я отдаю их Тебе. Дашь их бедным за моего дедушку?»
«Обязательно. Как дела у дедушки?»
«Уже не ходит. Он так стар, и ноги больше его не держат».
«Ты переживаешь из-за этого?»
«Да, потому что он был моим наставником, когда мы ходили за город. Столько всего мне рассказывал, учил меня любить Господа. Даже сейчас он рассказывает мне об Иове и показывает мне звезды на небе, но со своего стула… Раньше было кудалучше».
«Завтра приду к твоему дедушке. Ты доволен?»
И на месте Иакова оказывается Вениамин, не тот из Магдалы, а Вениамин из Капернаума, из одного давнего видения[b]. Придя на площадь вместе с матерью и увидев Иисуса, он отпускает материнскую руку и устремляется сквозь скопление людей с криком, похожим на писк ласточки, а появившись перед Иисусом, обнимает Его за колени со словами: «И меня, и меня приласкай!»
4 В этот момент мимо проходит фарисей Симон и важно кланяется Иисусу, который отвечает ему тем же. Фарисей останавливается и – пока толпа, словно в испуге, отступает – с легкой улыбкой говорит: «А мне нельзя ли подарить какую-нибудь ласку?»
«Всем, кто Меня о ней просит. Я рад за тебя, Симон, что ты совершенно здоров. Мне говорили в Иерусалиме, что ты порядочно приболел».
«Да, очень. Ждал, чтобы Ты меня исцелил».
«Ты верил, что Я могу это сделать?»
«Никогда в этом не сомневался. Но пришлось исцелиться самому, поскольку Ты долго отсутствовал. Где Ты был?»
«На границах Израиля. Так Я проводил дни между Пасхой и Пятидесятницей».
«С большим успехом? Я узнал о прокаженных Геннома и Силоама. Потрясающе. Только это? Конечно, не только. Но это известно благодаря священнику Иоанну. Кто не предубежден, тот верит в Тебя и счастлив».
«А кто не верит, оттого что предубежден? Что же с ним, мудрый Симон?»
Фарисей немного смущается… разрываясь между желанием не осудить слишком многих из своих друзей, предубежденных против Иисуса, и большим желанием заслужить от Него похвалу. Побеждает второе, и он говорит: «А кто не хочет верить в Тебя, несмотря на доказательства, которые Ты даешь, тот осужден».
«Я хотел бы, чтобы никого не постигла эта участь…»
«Ты – да. А мы не отвечаем Тебе той же мерой доброты, какую Ты испытываешь к нам. Слишком многие Тебя недостойны… Иисус, мне хотелось бы пригласить Тебя завтра в гости…»
«Завтра не могу. Давай через два дня. Согласен?»
«Как всегда. У меня будут… друзья… и Ты уж их извини, если…»
«Понимаю, понимаю. Я приду с Иоанном».
«С ним одним?»
«У остальных другие поручения. Вон они: возвращаются из предместий. Мир тебе, Симон».
«Да пребудет с Тобой Бог, Иисус». Фарисей уходит, а Иисус присоединяется к апостолам.
5 Они возвращаются в дом поужинать.
Но в то самое время, когда они едят свою жареную рыбу, до них добираются слепцы, что уже по пути умоляли Иисуса. Теперь они возобновляют свое: «Иисус, Сын Давида, сжалься над нами!»
«Да уходите вы! Вам сказали: „завтра“, значит – завтра. Дайте Ему поесть», – укоряет их Симон-Петр.
«Нет, Симон. Не прогоняй их. Такое постоянство заслуживает награды. Вы двое, подойдите сюда», – говорит Он затем слепцам, и те заходят, постукивая своими палками по полу и по стенам.
«Вы верите, что Я могу вернуть вам зрение?»
«О, да! Господь! Мы потому и пришли, что уверены в этом».
Иисус встает из-за стола, подходит к ним, прикладывает подушечки Своих пальцев к их сомкнутым векам, поднимает вверх лицо, молится и произносит: «Да будет вам по вашей вере». Убирает руки – и бездвижные веки вздрагивают, потому что свет снова падает на ожившие зрачки одного из них, а у другого размыкаются веки, и там, где раньше был естественный шов, образовавшийся, вероятно, из-за недолеченных язв, теперь вновь образуется неповрежденная кромка век, которые поднимаются и опускаются плавными взмахами.
Оба падают на колени.
«Встаньте и ступайте. И хорошенько глядите, чтобы никто не узнал о том, что Я для вас сделал. Принесите эту весть о полученной благодати в свои города, вашим родственникам, друзьям. Здесь в этом нет необходимости, и это не на пользу вашей душе. Уберегайте ее от повреждений в вере так же, как, узнав теперь, что такое глаз, вы будете предохранять его от повреждений, чтобы не ослепнуть опять».
6 Ужин завершен. Они поднимаются на террасу, где немного прохладнее. Озеро сплошь сверкает в свете четвертинки луны.
Иисус садится на край ограждения и предается созерцанию этого переливающегося серебром озера. Остальные негромко разговаривают между собой, чтобы не потревожить Его. Но смотрят на Него как зачарованные.
В самом деле: как Он прекрасен! Окруженный нимбом луны, которая освещает Его лицо, одновременно строгое и безмятежное, позволяя рассмотреть его в самых мелких деталях, Он слегка откинул голову назад, прислонившись ею к шершавому побегу виноградной лозы, тянущемуся вверх, чтобы затем раскинуться над террасой. Его удлиненные голубые глаза, что в ночи принимают почти что оттенок оникса, кажется, изливают волны покоя на все вокруг. Временами они поднимаются к ясному, усеянному звездами небу, временами опускаются на холмы и еще ниже, на озеро, иногда же останавливаются на неопределенной точке и, похоже, улыбаются тому, что только они и видят. Его волосы слегка развеваются от легкого ветра. Он сидит немного наискось, одна нога чуть приподнята над полом, другая в него упирается, ладони спокойно лежат на коленях, и Его белое одеяние, словно бы подчеркивая Его светящуюся белизну, делается почти серебристым в лунном свете, тогда как в Его длинных ладонях цвета светлой слоновой кости, кажется, еще сильнее проявляется их оттенок, как и их мужественная, хотя и изящная, красота. Его лицо с высоким лбом, прямым носом и тонким овалом щек, удлиненное светло-медной бородой, в этом лунном свете тоже на вид приобретает цвет старой слоновой кости, теряя свой розоватый оттенок, который днем заметен в верхней части щек.
«Ты устал, Учитель?» – вопрошает Петр.
«Нет».
«Ты мне кажешься бледным и задумчивым…»
«Я размышлял. Но не думаю, что Я бледнее обычного. 7 Подойдёте сюда – лунный свет и вас всех сделает бледными. Завтра отправитесь в Хоразин. Возможно, найдете нескольких учеников. Поговорите с ними и завтра к вечеру позаботьтесь быть здесь. Я буду проповедовать возле потока».
«Прекрасно! Мы скажем об этом тем, из Хоразина. Сегодня на обратном пути мы повстречали Марфу и Марцеллу. Они были тут?» – спрашивает Андрей.
«Да».
«В Магдале только и говорят о Марии, которая больше не выходит из дому и не устраивает празднеств. Мы останавливались передохнуть у той же женщины, что и в прошлый раз. Вениамин сказал мне, что когда ему хочется сделать что-нибудь плохое, он думает о Тебе и…»
«… и обо мне, договаривай, Иаков», – вступает Искариот.
«Он сказал не это».
«Но подразумевал это, говоря: „Не хочу быть красивым, нозлым“, – и недружелюбно посмотрел на меня. Он не может меня терпеть…»
«Легкая антипатия, Иуда. Не думай об этом», – говорит Иисус.
«Да, Учитель. Но это надоедает, когда…»
8 «Здесь Учитель?» – доносится крик с улицы.
«Здесь. Ну чего вы опять хотите? Неужели вам недостаточно дня? Разве сейчас время беспокоить бедных странников? Приходите завтра», – командует Петр.
«Дело в том, что с нами один бесноватый немой. И по дороге он трижды от нас сбегал. Если бы не это, мы пришли бы раньше. Будьте добры! Скоро, когда луна поднимется выше, он начнет громко вопить и пугать жителей. Видите, как он уже волнуется?!»
Иисус, перейдя на другую сторону террасы, выглядывает из‑за ограждения. То же делают и апостолы. Ожерелье лиц, наклонившихся над скоплением людей, которые поднимают головы вверх, глядя на них. В середине, дергаясь и скуля, словно закованный в цепи медведь или волк, – мужчина с крепко связанными запястьями, чтобы не убежал. Он скулит и вертится, прямо как зверь, словно ища на земле неизвестно что. Но когда он поднимает глаза и встречается взглядом с Иисусом, он издает звериный нечленораздельный вопль, настоящее завывание, и пытается вырваться. Толпа, чуть ли не все взрослое население Капернаума, испуганно подается в стороны.
«Сойди сюда, ради Бога! У него снова начинается то же самое…»
«Сейчас приду». И Иисус быстро спускается, подходя прямо к несчастному, который беспокоен как никогда.
«Выйди из него. Повелеваю».
Вой прерывается со словом «Спокойно!»
«Да, спокойно. Успокойся теперь, когда ты освобожден».
Толпа кричит в изумлении, видя внезапный переход от бешенства к покою, от одержимости к освобождению, от немоты к речи.
9 «Как вы узнали, что Я здесь?»
«В Назарете нам сказали: „Он в Капернауме“. В Капернауме нам это подтвердили двое, утверждавшие, что Ты в этом доме вылечил им глаза».
«Это правда! Это правда! Нам тоже рассказали… – кричат многие. И дают комментарий: – Никогда не видели в Израиле подобных вещей!»
«Не будь у Него поддержки Вельзевула, Он бы их не сделал», – злобно ухмыляются Капернаумские фарисеи, среди которых отсутствует Симон.
«С поддержкой или без поддержки – а я исцелен и те слепые тоже. Вы бы такого сделать не сумели, несмотря на ваши долгие молитвы», – не остается в долгу исцеленный немой бесноватый и целует одежду Иисуса, который не отвечает фарисеям, а ограничивается тем, что отпускает толпу Своим: «Мир да пребудет с вами», при этом удерживая исцеленного и тех, кто его сопровождал, и предлагая им остаться в верхней комнате и отдохнуть до рассвета.
10 …Иисус говорит: «Сюда вставьте притчу о потерянной овце, полученную 12.08.1944».
[a] См. Том 2. 97.1
[b] Видение 7 марта 1944, вставленное в главу 352.