Статья Фрейда о любви в переносе, по моему мнению, не только вызывает живой интерес, но и является фундаментально важной. Я полагаю, это происходит по двум причинам. Во-первых, те проблемы, с которыми, как обнаружил Фрейд, сталкивались аналитические психотерапевты в тот период или в борьбе с которыми они терпели поражение, являются проблемами, с которыми всем нам, практикующим аналитикам, и сейчас еще приходится встречаться лицом к лицу в повседневной работе. Во-вторых, в ней затрагиваются многие моменты техники, которые впоследствии обсуждались и тщательно разрабатывались и все в большей мере оказывались критическими моментами аналитической работы. И как всегда наравне и одновременно с возрастанием нашего понимания технических вопросов идет продвижение в нашем теоретическом понимании. В данной работе я хочу сосредоточить внимание на ряде этих моментов и на некоторых из основных вытекающих из них усовершенствований.
Фрейд, очевидно, был глубоко обеспокоен тем, что аналитические терапевты попадали в запутанные отношения с определенными типами пациенток. Та модель, которую он имел в виду, была моделью мужчины-аналитика и женщины-пациентки. Пациентка либо открыто, либо более завуалированно показывала, что влюбилась во врача, а врач, вовлеченный пациенткой в отреагирование, в своем поведении или эмоционально чувствовал себя возбужденным, удовлетворенным или польщенным ее знаками внимания. Я надеюсь показать, что те вопросы, которые обсуждались в этой статье, не ограничиваются данной группой пациенток, но являются повсеместными.
Тем не менее, мне хотелось бы начать с рассмотрения того типа пациентки, который описывает Фрейд. Он показывает, что особый элемент, из-за которого справляться с переносом пациентки становится столь сложным делом, заключается не только в ее влюбленности во врача, но также в природе и выражении ее любви. Фрейд описывает сколь нереальна эта любовь, как понимание пациентки, по всей видимости, поглощается ее любовью, но он также описывает любовь на языке стремлений пациентки убедиться в собственной неотразимости, принизить врача до положения возлюбленного и обсуждает навязчивый характер этой любви, напоминающий патологический. Он продолжает подчеркивать, что аналитическая работа должна стремиться к обнаружению природы инфантильного образца объектного выбора пациентки и связанных с ним фантазий. Он также подчеркивает, что явно не приписывает подобные чувства пациентки лишь особому случаю лечения заболевания — что пациентка, как таковая, неизбежно влюбляется в своего врача и, далее, что природа влюбленности, паттерн будет повторяться, так что, даже если пациентка покидает одного врача и в конечном счете находит другого, тот же самый паттерн поведения вскоре возникнет и с ним.
|
|
С данным инсайтом Фрейд предпринял очень важный шаг, который, я полагаю, в наше время может быть выражен иным образом. Мы подчеркнули бы, что пациентка неизбежно привносит свой укоренившийся тип объектных взаимоотношений, в особенности по отношению к своим внутренним объектам, в отношения с аналитиком — любовь, ненависть, амбивалентность, защиту от любви и зависимости — всю гамму взаимоотношений. Вот что мы будем иметь в виду под влюбленностью. Фрейд, по-видимому, полагал, что в особенности для рассматриваемого им в этой статье типа пациентки, которая устанавливает могущественный эротизированный перенос, крайне важно добраться до инфантильных корней любви. Конечно, это будет происходить со всеми нашими пациентками. Но тот момент, который, по-моему, особо требуется здесь подчеркнуть, относится, скорее, к корням инфантильной любви. Инфантильная личность предстает в этих случаях обладающей собственной нездоровой натурой, о которой Фрейд позднее говорит как о приближающейся к патологической. Я полагаю, мы можем сделать здесь следующий шаг и увидеть нечто, что проявляется из патологической личности пациентки. Пациентка считает себя неотразимой и ведет себя так, как если бы врач считал ее таковой. У всех нас встречались пациентки такого типа, некоторые из них соответствуют описанию Фрейда как люди высокообразованные, чувствительные и утонченные, в том время как манеры других более грубые или более жалостные. Общим у всех этих пациенток является убеждение, сознательное или бессознательное, что аналитик эмоционально увлечен ими.
|
|
Личность такой пациентки более широко можно описать следующим образом. Она обладает нарциссическим представлением о себе, воспринимает себя всемогущей, чрезвычайно привлекательной, убеждена в том, что аналитик должен ее любить. Она не видит реально себя и свой объект. Она стремится избежать любого ощущения отличия между собой и объектом и не может допустить отличных от нее качеств или умений аналитика или его превосходства. В настоящее время мы можем видеть, что данная картина сохраняется посредством проективной идентификации. Пациентка проецирует собственное желание в отношении аналитика на аналитика, а затем действительно верит в то, что он ее любит. Это представление она может, как я буду рассматривать позднее, активно пытаться претворить в жизнь. Как уже отмечалось, Фрейд описывает, как пациентка пытается "подорвать авторитет врача, принизив его до положения возлюбленного" (163). Мы могли бы добавить, что к этому времени какое-либо представление, которое она имела о его превосходстве, ушло. Но Фрейд, в немного неискреннем разделе, обсуждает, может ли эта попытка рассматриваться как часть ее любви или как сопротивление. Я вскоре вернусь к этому моменту, но, по-моему, в этих примерах попытка пациентки превратить аналитика в своего возлюбленного должна рассматриваться как часть ее примитивной нарциссической структуры характера, которая не будет позволять объекту — аналитику — иметь успех, быть отличным и отдельным от нее. Это аспект агрессивного, завистливого, деструктивного отношения, которое было отколото и спрятано в более ранней части анализа (Фрейд описывает пациентку как послушную), но данное отношение вновь возникает по ходу продвижения анализа, и тогда деструктивность предстает как часть отношения пациентки к людям.
|
|
Вернемся к обсуждению сопротивления: Фрейд усиленно подчеркивает, что требования любви пациентки, ее эротизация переноса могут рассматриваться как сопротивление, как сила, которая препятствует продолжению лечения. Конечно, именно это бессознательно имеется в виду; несомненно, понимание или желание быть понятой, не играет никакой роли в желаниях пациентки в такие периоды. Здесь, как обычно в трудах Фрейда, сопротивление рассматривается как сила, мобилизованная в особенности против припоминания вытесненного материала и таким образом против лечения как такового. Недавно некоторые аналитики поставили под сомнение такое ограниченное использование данного слова (например, Шафер, 1991). Другие находят, что оно в большой мере выпало из их словаря и что его место было занято более детальными описаниями импульсов и защит пациентки внутри сессии и как часть его или ее общей структуры личности. Таким образом, мы можем считать, что показывая любовь, послушание пациентки, Фрейд также показывал ее защиты от более критических и негативных чувств и импульсов.
Я уже упомянула в начале, что данная работа Фрейда исключительно актуальна в настоящее время. В нашей работе все еще периодически встречается описываемый Фрейдом крайний тип случая, но те же самые или сходные факторы также действуют, более тонким образом, во многих явно более обычных, но все еще довольно трудноизлечимых случаях. Я хочу привести небольшой пример этого: пациентка была молодой женщиной, ученым-исследователем, интеллигентной и с широким кругом интересов; она, по-видимому, установила хорошие отношения с аналитиком и к анализу и желала сотрудничать и конструктивно использовать анализ. Постепенно я выстроила картину ее внутреннего мира. У нее было сильное убеждение в том, что люди ею пленяются; например, хотя ее бывший друг в действительности женился на ком-то другом, она была убеждена, что он все еще глубоко привязан к ней эмоционально. Что касается взаимоотношений со мной, стало вполне очевидно, что имела место фантазия, будто моя жизнь очень пуста, что я завишу от работы со своими пациентами и что я была очень сильно к ней привязана, нуждаясь в том, чтобы иметь ее для лечения, ради самой себя, и завидовала ее достижениям, в особенности ее взаимоотношениям с мужчинами. Ей удавалось, как она считала, держать меня на уровне завидующего и нуждающегося в ней человека. Ее способ достижения этого был частично чисто фантазийным, но она тонко, бессознательно, пыталась втянуть меня в некое взаимодействие с собой. Например, она имела обыкновение использовать почти любую интерпретацию для мазохистских нападок на себя; таким образом, в ее рассудке я стала садистским партнером. Она осуществляла это вне сессии, повторяя потенциальные инсайты и интерпретации и используя их для собственного бичевания и мучения, иногда в течение нескольких часов. Хотя она казалась послушной и сотрудничающей, не было почти никакого прогресса, так как инсайт стал таким образом источником перверзного сексуального возбуждения. Внутри сессий имела место тонкая эротизация переноса, тайно направленная на недопущение какого-либо реального различия между нами; мы обе должны были быть пойманы в это сопротивление, что должно было помешать мне быть подлинным аналитиком и отличной от нее, и таким образом победить меня и держать меня в рабстве. Это также давало ей возможность перверзного удовлетворения. Вот пациентка, которая не требует любви словесно, как это описывает Фрейд, но которая бессознательно пытается завлечь аналитика в некую разновидность садомазохистской любви или манипулировать им и в то же самое время убеждена в том, что аналитик некоторым образом любит ее и зависит от нее и что она неотразима.
Как я отмечала, Фрейд обсуждает потребность доходить с этими пациентками до инфантильных корней их любви. Вышеописанная пациентка с самого раннего детства была сильно увлечена своим двоюродным братом, который большую часть времени жил с ее семьей, так как его родители жили за рубежом. Этот мальчик явно имел крайне выраженные садистские привычки и любил причинять мучения, и двое этих детей были глубоко увлечены друг другом, так что моя пациентка чувствовала себя не в состоянии его бросить. У нее всегда было чувство уверенности в том, что она была любимицей матери, предпочитаемой даже отцу. Семейная история гласила, что в младенчестве ее не отнимали от груди, но она сама отвернулась от нее. Я подчеркиваю это для показа того, что в такой эротизации переноса пациентки, хотя она может рассматриваться как сопротивление анализу, сопротивление является лишь частью присущего ей способа любви, ненависти, контроля, предотвращения любого сдвига в установленной ею структуре всемогущественного превосходства и избегания более реалистических и зависимых взаимоотношений. Пациентка Фрейда вначале казалась сотрудничающей и послушной; моя пациентка вначале, при реакции на интерпретации, казалась примиряющейся с инсайтом и виной. Но, в действительности, вина использовалась для садомазохистских целей, для контроля над аналитиком и для того, чтобы помешать анализу стать продуктивным.
Возвращаясь к дискуссии Фрейда, мы можем в настоящее время видеть, как пациентки, которые эротизируют перенос, склонны сводить на нет или, в действительности, срывать лечение. Однако Фрейд в своей статье 1915 года все еще воспринимал эту деструктивность либо как сопротивление к всплытию импульсов или воспоминаний из бессознательного, либо как аспект любви — то есть, как аспект сексуальных инстинктов. И лишь пять лет спустя, в работе "По ту сторону принципа наслаждения" он показал, что эти крайне агрессивные аспекты противостоят инстинктам жизни, включая сексуальность, и отнес их к группе инстинктов смерти. Эта новая классификация открыла целую область агрессии и деструктивности в анализе и в жизни. Представление о пациентах, полных решимости разрушить прогресс, было затем связано с концепцией негативной терапевтической реакции. В работе о любви в переносе мы получили превосходную картину такого негативизма, использующего эротизацию в качестве главного оружия, но рассуждения Фрейда на этот счет — как, например, когда он пытается выделить различные мотивы, одни — связанные с любовью, другие — с сопротивлением — до некоторой степени неискренние. Я полагаю, что это часто происходит, когда он движется к новому открытию, но связан идеями, от которых еще не может отказаться. Здесь Фрейд еще совершенно не осознает, сколь радикальный шаг ему вскоре предстоит сделать в постижении мощи и определенности деструктивных влечений. В случае с только что описанной мною пациенткой мы можем видеть, как эротизация переноса была направлена, по большей части, на разрушение моей работы, на мою сепарацию как человека, на разрушение моей способности помочь ей — на саму материю прогресса и жизни.
Тот тип поведения, который обсуждает Фрейд в этой работе, является классическим примером отыгрывания, в отличие от думания или припоминания. Я нахожу его обсуждение здесь крайне интересным. Он подчеркивает важное значение использования действия вместо мышления, тему, которой он был крайне озабочен в тот период, как мы можем видеть из предшествующей работы в этой серии "Воспоминание, воспроизведение и проработка" (1914). Данная тема остается крайне важной в современном аналитическом мышлении, в особенности, когда мы рассматриваем пациентов, которые используют очень примитивные психические механизмы, такие как громадную проекцию или проективную идентификацию, и чье мышление очень конкретно. Для них мышление и реальность столь тесно связаны, что отыгрывание вместо осмысливания неизбежно. Но совершенно безотносительно к этим пациентам с более тяжелыми расстройствами, мне кажется, что в настоящее время эта резкая дихотомия представляется нам в определенном смысле ложной, так как мы можем сказать, что все пациенты привносят свои привычные отношения и образцы поведения во взаимоотношения с аналитиком, а не только свои воспоминания.
Наше понимание ловкости отреагирования вовне или внутри (психоаналитической ситуации) в таком переносе, возможно, является одним из наиболее важных продвижений в технике за последние годы. Мы принимаем это положение не так, как это описывает здесь Фрейд, что влюбленность пациентки во врача неизбежна, но что типичная природа любви пациентки будет неизбежно представлена во взаимоотношениях с врачом. Она может отыгрываться шумно, с протестами, требованиями или угрозами, как в случаях, описанных Фрейдом. Или она может всецело проявляться как влюбленность, но, как я подчеркивала, природа способа любви или нелюбви пациентки будет неизбежно возникать в переносе. Пациентка может быть отвергающей, молчаливой, замкнутой, решительно независимой. Альтернативно, любовь может быть более молчаливой, тонкой и перверзной, как в описанном мною случае. Вообще, может быть лучше, вместо использования термина влюбляться, описывать природу объектных взаимоотношений, которые пациентка привносит в перенос.
Что еще поражает в работе о любви в переносе, так это то, каким образом пациентка реагирует на аналитика, чтобы увлечь его собой, льстя ему, хваля его, домогаясь его, угрожая ему. В этом месте Фрейд проявляет озабоченность тем, что врачи-аналитики втягиваются в некую разновидность действительного или эмоционального поведения с пациентками, вместо того, чтобы оставаться нейтральными. Мы можем сказать, что до некоторой степени все пациенты поступают таким образом; они пытаются бессознательно и обычно деликатно вовлечь нас в психическую или эмоциональную активность, сыграть на нашей озабоченности или вине, позабавить нас или удовлетворить наши предполагаемые ожидания. Они пытаются манипулировать нами, чтобы подогнать под их стандарты и отреагировать в соответствии со своими бессознательными требованиями и фантазиями. Взглянем на минуту на мою пациентку: она будет представлять некий кусок материала таким образом, чтобы бессознательно пытаться побудить меня к высказыванию критического замечания или интерпретации, которая может именно так восприниматься, и таким образом будет стараться установить садомазохистские взаимоотношения. Или же она будет подробно рассказывать мне о своей работе, но таким образом, чтобы иметь возможность сделать слушателя несколько посторонним, возбуждая у него некоторое чувство неполноценности. Мы знаем, что следует прислушиваться не только к содержанию того, что говорится, но также к тому, как это говорится, к порождаемой атмосфере; это вполне может дать нам ключ к тому, как нами манипулируют. Важное значение отреагирования подчеркивалось в последнее время многими исследователями, включая Сандлера (1976), О'Шафнесси (1989) и Джозеф (1985). В понимании данного феномена очень помогло понятие проективной идентификации с бессознательным проецированием пациентом в фантазии частей себя или собственных импульсов на аналитика. Я предполагаю, что иногда эти проективные идентификации находятся исключительно внутри фантазии пациента. Иногда пациент пытается стимулировать аналитика вести себя соответственно, как я показала на примере моей пациентки. Вполне может так случиться, как указал О'Шафнесси, что мы не осознаем существование, или не понимаем природу, проективной идентификации до тех нор, пока не обнаруживаем себя втянутыми в некий трудно уловимый тип поведения или указывающий на некоторое отношение, отличное от того, чтобы оставаться отстраненным и нейтральным.
Все это, конечно, связано с недавними продвижениями и сегодняшним обдумыванием контрпереноса, термина, который Фрейд использует в этой работе и в очень немногих других трудах. Как многократно объяснялось, он использовал данный термин для описания чувств, которые возникают у аналитика как результат воздействия пациентки на его бессознательные чувства. Он использовал его для обозначения чего-то патологического, чего-то, по отношению к чему следует быть настороже, как, например, когда врачу действительно льстит любовь пациентки. Но многие специалисты в настоящее время считают, что ограничение смысла данного термина неким патологическим откликом со стороны аналитика крайне узко, хотя данный аспект всегда следует иметь в виду. Во фрейдовских случаях можно видеть, как, например, врач, который был польщен или соблазнен любовью пациентки, не только поступал таким образом из-за весьма личной потребности в лести или любви, но еще и утрачивал контакт с патологией пациентки. Но мы также можем сказать, что чувства, возбуждаемые во время сессии, могут действовать как очень важный указатель того, что на ней происходит — при условии, что аналитик может контролировать свои чувства по мере их возникновения или изменения во время аналитического часа. Он нуждается в способности контролировать, что и в какой степени проистекает от него, от его импульсов и личности, а что и в какой степени — от воздействия на него пациентки. Например, в случае описанной мною женщины необходимо быть в состоянии прислушиваться к такому замечанию, как: "После последней сессии все опять пошло наперекосяк", и понимать, следует ли воспринимать данное замечание как указывающее на обеспокоенность и огорчение пациентки по поводу того, что она совершила промах, или же, вместо этого, оно было высказано с намерением вызвать у аналитика чувство гнева, безнадежности или нетерпения. Такое осознание лучше всего может быть достигнуто использованием того, что может быть названо контрпереносом, хотя некоторые люди предпочитают использовать термин эмпатия. Во всяком случае, если аналитик ощущал негодование и нетерпение, будет очень важно разобраться в том, было ли оно вызвано его или ее плохим настроением и действительным раздражением по поводу того, что у пациентки, по всей видимости, нет никакого прогресса или же пациентка хотела или нуждалась в том, чтобы вызвать у аналитика такое чувство, и, возможно, пыталась этого добиться.
Хотя в статье Фрейда выражается озабоченность, наставление, предостережение и совет врачам, чем больше мы ее изучаем, тем в большей степени можем видеть, что в ней выявляются главные стороны психоаналитического подхода к лечению. Фрейд берет в качестве основополагающей для рассматриваемой им темы, что занимающаяся отыгрыванием чувственная пациентка представляет реальную проблему для врача. Он видит, что врача будут обхаживать и изматывать, что он легко может сдаться и уступить сексуальным домогательствам пациентки или отказаться от данного случая и в свое время отпустить ее к другому врачу. Но тогда старая проблема, предупреждает Фрейд, лишь повторится. Ни одна из этих альтернатив не является решением, но они высвечивают тот факт — не обсуждаемый в этой статье, но очень осознаваемый нами в наши дни, — что не всякий практикующий врач будет способен выдержать те стрессы, которые влечет за собой аналитическое лечение пациентов. Имплицитно здесь присутствуют вопросы относительно отбора будущих аналитиков.
Если врач действительно пытается продолжить реальную аналитическую работу, Фрейд испытывает реальную симпатию к той проблеме, с которой он сталкивается. Он осознает, что пациентка должна, по самой природе вещей, привносить свои проблемы в лечение и должна изнурять врача и льстить ему, пытаясь сделать его бесполезным и поставить в затруднительное положение, но аналитик не должен терять свою профессиональную установку. Фрейд рассматривает некоторые вовлеченные сюда проблемы, которые крайне уместны для каждого аналитика в наше время. Он указывает на то, что врачу приходится быть настороже по отношению к своему нарциссизму и не воображать, что явная влюбленность в него пациентки имеет что-либо связанное с его личностью. Скорее, он должен относиться к этому как к части аналитического процесса, части того, что пациентка привносит с собой в лечение.
Фрейд поднимает очень важную тему, которая последовательно развивалась в последние годы: что привносит пациентка во взаимоотношения? Вслед за работами прежде всего Стрейчи (1937) и Кляйн (1952) было достигнуто большее понимание того, что то, что привносится, это не просто фигуры из прошлого, из текущей истории жизни пациентки, но составные фигуры внутренней фантазии, которые выстраивались с самого раннего младенческого возраста, конструируясь из взаимодействий между реальными переживаниями и фантазиями и импульсами на них младенца. Осознавание сложности того, что привносится, конечно, является базисным для самого аналитического процесса и понимания внутреннего мира пациентки, ее тревог и защит. Но это также помогает более глубокому осознанию врачом, что то, что появляется во взаимоотношениях с ним, в действительности является переносом из внутреннего мира пациентки, и это помогает ему сохранять более отстраненную и профессиональную позицию.
Фрейд, продолжая изучать встающие перед врачом проблемы, затрагивает другие темы, которые имеют отношение не только к работе с эротизированным типом пациентки, но фундаментально важны для правильного аналитического подхода. Он обсуждает бессмысленность морализаторского отношения к пациентке — такого как убеждение пациентки подавить возникшие у нее чувства и инстинкты, — говоря, что "против страстей мало что сделаешь прекрасными речами" (164). В настоящее время это, по-моему, не столько вопрос активной попытки со стороны аналитика блокировать чувства пациентки, сколько риск указать на особое отношение посредством фраз интерпретации или тона, которым он их высказывает. Но Фрейд далее предупреждает врача против некой неискренности, указывающей на определенные отношения, но не выражающей это словами, не отстаивающей то, что, по мнению врача, происходит. Здесь замечания Фрейда показывают его силу и стремление к правде, которую он требует от врача, а также осознание им тех проблем, с которыми сталкивался врач в 1915 году — еще не с явными, а с трудно уловимыми проблемами. Здесь также на первый план выдвигаются те проблемы, с которыми мы все еще сталкиваемся лицом к лицу в нашей теперешней работе: желание вновь насильственно вернуть наших пациенток к более уступчивому состоянию психики и, даже еще больше, тонкое проталкивание желания избегать конфронтации с реальностью поведения пациентки или с ее фантазиями в переносе — например, посредством полуправдивого замечания, намека или тона голоса. Такие моменты указывают на то, что мы, некоторым образом, пойманы в проблемы пациентки и что нам требуется держать контрперенос в узде.
Различные аналитики будут очень по-разному подходить к этому разделу. Некоторые из них, по-моему, будут строить свой подход на готовности, до некоторой степени или на данный момент идти за предполагаемыми или выражаемыми желаниями пациентки. Некоторые могут оправдывать менее жесткий подход как попытку восполнить некоторую нехватку или базисную потребность у пациентки, могут воспринимать это как важный шаг вперед. Но, по-моему, высказанные Фрейдом в 1915 году идеи, в том виде, как они преподносились, и его рассуждения в этом разделе столь же актуальны в наши дни, как и в то время. Из его требования, чтобы аналитик избегал побуждать пациентку вытеснять или отказываться от своих чувств, выросли другие результаты. Конечно, мы можем говорить, что этот момент базисно важен для психоанализа, но подчеркивание его значимости возникает, возможно, особенно в работе Биона (1963) в связи с понятием способности аналитика вмещать в себя чувства пациентки и посредством истолкования смягчать их, а затем в модифицированной форме возвращать пациентке, так же как мать нуждается во вмещении в себя чувств и тревог младенца. Без такой разновидности вмещения может не наступить чувствительность к пациентке и к тому, что происходит.
Я полагаю, что это именно то, что имеет в виду Фрейд, когда выступает в защиту того, что врач должен "крепко держаться любовного переноса, но относиться к нему как к чему-то нереальному..., которое должно помочь раскрыть сознанию больной самое сокровенное из ее любовной жизни... Пациентка... почувствует себя тогда достаточно уверенной, чтобы проявить все условия любви, все фантазии ее сексуальной тоски" (166). Это, несомненно, картина аналитика, который может вмещать в себя чувства пациентки, которая тогда ощущает себя в достаточной безопасности, чтобы в большей мере открыться.
И все же, по-моему, в данном месте статьи имеется проблема. Фрейд говорит о группе пациенток, у которых эротизация столь велика, что, по его мнению, с ними невозможно никакое продвижение в анализе. Но затем он начинает пытаться их убеждать — отмечает неразумность отношения пациентки, задается вопросом о том, действительно ли она влюблена во врача, и т.д. — и полагает, что используя такие аргументы и набравшись терпения, возможно преодолеть эту трудную ситуацию.
Представляется довольно странным подходом убеждать пациентку, чтобы в достаточной степени отговорить ее от присущего ей патологического отношения для продолжения анализа природы ее любви. Это представляется очень близким к морализаторскому отношению, от которого Фрейд столь твердо отрекся в более ранней части статьи, как если бы отыгрывание требований любви и сопутствующая ей провокация не являются сами по себе частью инфантильных корней любви пациентки, а являются такими вещами, от которых можно отговорить, прежде чем могут исследоваться их инфантильные корни. Или же Фрейд разрабатывал путь такой аргументации, потому что еще не был достаточно убежден в том, что здесь не выражаются глубоко деструктивные влечения, и поэтому пытался их обойти.
Есть еще одна неясность в обсуждении Фрейдом отличия между нормальной любовью и любовью в переносе. Неясно, думает ли он в последнем случае лишь об эротизированном типе или обо всех манифестациях любви в переносе. Он, по-видимому, считает, что вся любовь в переносе, будучи спровоцирована аналитической ситуацией, отсутствует в реальности и интенсифицируется; это отличается от представления о том, что пациент/пациентка привносит свои обычные жизненные конфликты, внутренние или внешние, во взаимоотношения с аналитиком. Или же он имеет в виду, что в нашей голове имеется модель нормальной любви и что то, что мы на самом деле видим у наших пациенток в анализе, является более примитивным, нереальным и слепым, чем та модель, которую мы сознательно или бессознательно имеем в виду. Я полагаю, что один аспект этого — то, что тип любви, который мы видим в переносе, является, с точки зрения пациентки, "подлинным" — это его или ее особенности любви. Ее проявление обострено близким контактом и тщательным исследованием аналитической ситуации. Вдобавок наши пациентки приходят к нам, какими бы ни были те симптомы, на которые они жалуются, потому что испытывают трудности во взаимоотношениях — и следовательно, в любви. С этой точки зрения, любви в переносе суждено показывать больше патологии и инфантильных черт — например, больше нарциссизма и всемогущества — и, поэтому, быть более нереальной, чем предполагает наше представление о "нормальной" любви.
В любом случае, с точки зрения техники, решающий момент, на который указывает здесь Фрейд, состоит в том, что у аналитика — особая и глубокая ответственность; что аналитическая ситуация вызывает любовь пациентки, которая является неизбежным следствием лечения; и, поэтому, вся ответственность за управление данной ситуацией должна лежать на аналитике. В конечном счете, это прерогатива пациентки — пытаться злоупотребить ситуацией в соответствии с ее личностью и патологией, и Фрейду известны те затруднения, которые эта ситуация порождает для аналитика. Но если мы серьезно воспринимаем преимущества нашего понимания всего диапазона представлений о переносе, тогда перенос становится возможностью исследования того, что происходит, а не затруднением и ношей. Данная проблема подчеркивается знаменитым утверждением Фрейда: "Психоаналитик знает, что работает с самым взрывчатым материалом и что должен соблюдать такую же осторожность и совестливость, как химик" (170).
Я нахожу эту работу замечательной и крайне уместной в наше время. Она явно начинается с той озабоченности, которую Фрейд, несомненно, испытывал по поводу очарованности врачей определенными пациентками и сексуального или другого от-реагирования с ними. Но в ней содержатся идеи, которые выходят далеко за пределы этой темы, в область аналитической техники, идеи, которые стали базисными для здравого аналитического мышления и практики. Хотя, как я уже говорила, я считаю, в ней есть определенные моменты двусмысленности и области, где современное мышление будет отличаться от мышления Фрейда, главные темы и направления борьбы для практикующего аналитика оказались одними из наиболее важных точек роста в психоаналитической практике за последние десятилетия.
Литература:
Bion, W.R. 1963. Elements of psycho-analysis. London: Heinemann.
Freud, S. 1910. The future prospects of psychoanalytical psycho-therapy. S.E. 11.
- 1914. Remembering, repeating and working-through. S.E. 12.
- 1920. Beyond the pleasure principle. S.E. 18.
Joseph, B. 1985. Transference: The total situation. In Psychic equilibrium and psychic change. London: Rout ledge, 1989.
Klein, M. 1952. The origins of transference. In Envy and gratitude, and other works. London: Hogarth. O'Shaughnessy, E. 1989. Enclaves and excursions. (Unpublished)
Sandler, J. 1976. Countertransference and role
responsiveness. Int. Rev. Psychoanal. 3:43-47.
Schafer, R. 1991. A clinical critique of the idea of resistance. Paper given to the British Psycho-Analytical Society.
Strachey, J. 1937. The nature of the therapeutic action of psycho-analysis. Int. J. Psycho-anal. 15:127-59. Reprinted in Int. J. Psycho-anal. 50.
Данная работа несомненно одна из самых блестящих работ Фрейда. Джонс (1955) говорит, что она нравилась Фрейду больше других работ по технике, написанных им во втором десятилетии XX века. Как можем мы забыть такие фразы, как "логика супа и аргументы жаркого" в качестве аргументов, или такие замечания: "Несомненно, что половая любовь составляет одно из главных содержаний жизни, соединение душевного и физического удовлетворения в любовном наслаждении является самым высшим содержанием ее. Все люди, за исключением немногих чудаков-фанатиков, и устраивают соответственно свою жизнь, только в науке стесняются это признать", или такое его высказывание: опасность для врача "забыть технику и врачебный долг ради прекрасного переживания". Несомненно, сострадание к "невозможной профессии", которая должна комбинировать интимность с воздержанием не только для пациентки, но и для самого аналитика, вряд ли может быть лучше выражена. Другим знаком сочувствия служит признание Фрейдом того, что для аналитиков, "в особенности для молодого и свободного еще мужчины", может быть особенно затруднительным делом справляться с эротизированным переносом. Что касается пожилого аналитика, мне кажется, по крайней мере, столь же глубокое сочувствие может быть высказано по отношению к аналитику, который разочарован неудачей анализанта развить эротизированный перенос! Можно ей не верить, но Хильда Дулиттл (1965) сообщает, что Фрейд ударил по верхней части кушетки и сказал: "Проблема в том, — что я старик — и вы не считаете стоящим делом меня любить" (16).
Подробнее: https://bookap.info/book/romashkevicha_eroticheskiy_i_erotizirovannyy_perenos/gl20.shtm