Caritas: благотворительные учреждения Средневековья

Основной принцип, на который опираются европейские благотворительные учреждения, -- это христианское учение любви. Христианство на многие столетия утвердило в народном сознании представление о том, что главный нравственный долг верующих -- бескорыстное даяние (равно как и о том, что они могут быть вознаграждены за свою добродетель небом). Об этом церковном учении, восходящем к самым истокам христианства, напоминали прихожанам изваяния над порталами соборов и витражи в их окнах, запечатлевшие хорошо знакомые сцены, -- Христос обнимает прокаженного, святой Мартин разрывает свой плащ и отдает половину нищему, а также многочисленные изображения семи телесных (и, менее часто, семи духовных) дел милосердия. Не было недостатка и в письменных источниках, учивших творить добро. Сама Библия, комментарии отцов церкви, бесчисленные наставления, проповеди, доктрины схоластов, да и более практические рекомендации, содержащиеся в постановлениях церковных соборов, папских декретах, монастырских уставах и рассуждениях знатоков канонического права -- все эти тексты на протяжении почти двух тысячелетий определяли и поведение отдельных людей, и функционирование общественных институтов. Евангелия от Матфея и Луки придали филантропии «вертикальный» характер, устремили ее к небесам, к служению Богу, требуя от человека более самоотверженной и всеобъемлющей любви к ближнему. Св. Матфей (25, 35-46) четко перечисляет шесть дел милосердия. Св. Августин и более поздние религиозные мыслители, развивавшие средневековое учение о спасении, несколько изменили и расширили этот перечень обязанностей: христианин должен был накормить алчущего, напоить жаждущего, приютить странника, одеть нагого, посетить больного, выкупить из тюрьмы узника и похоронить умершего. Можно считать эти обязанности первичным определением общественной благотворительности, помня, однако, что средневековое милосердие вписывалось по преимуществу в церковные рамки. Конечно, богатые жертвователи могли испытывать и личное сострадание к нищему, прокаженному или узнику, однако всякий раз, когда они подавали милостыню, социально-экономическое значение этого акта было второстепенным -- на первом плане, без сомненья, находилось служение Богу и личное спасение.

Вероучительные и институциональные основы, на которые в дальнейшем опирались средневековые благотворительные учреждения, сформировались прежде всего на востоке Европы. В сочинениях греческих отцов -- Климента Александрийского (ок. 150 -- ок. 215), Василия Великого, епископа Кесарии (ок. 329-379) и Иоанна Златоуста, патриарха Константинополя (ок. 347-407), -- мы находим наиболее ранние и наиболее строгие формулировки соответствующих обязанностей христианина. И восточные, и западные отцы церкви считали, что к Богу приходят через помощь ближнему. Иоанн Златоуст, осуществивший, по-видимому, наиболее радикальный разрыв с языческими представлениями о филантропии, был убежден, что христианская любовь заключается не столько в самом акте раздачи денег или имущества, сколько в духе благочестия и сострадания, который подвигает человека к заботе о сирых и убогих. Василий Великий видел в богачах лишь распорядителей, призванных управлять своим достоянием, -- подобные воззрения спустя много веков найдут отклик в трудах Фомы Аквинского и Жана Кальвина. Некоторые деятели церкви, развивая этот тезис, утверждали, что все земные богатства принадлежат не людям, а Богу. Здесь следует отметить жившего в VI веке Юлиана Померия, епископа из северной Африки, учившего, что богача можно оправдать лишь тогда, когда он использует в благотворительных целях все свое имущество, за вычетом того, какое необходимо для удовлетворения элементарных материальных потребностей его домашних.

Не менее влиятельными были учения западных отцов -- святого Августина, епископа Иппонийского (354-430), святого Амвросия, епископа Медиоланского (ок. 340-97), святого Иеронима (ок. 340-420) и святого Григория Великого (ок. 540-604). Августин постоянно напоминал своей пастве, что нужда бедняков -- оборотная сторона роскоши богачей. Амвросий, чьи проповеди отличались особенной настоятельностью, не скупился на сильные выражения, увещевая своих прихожан: оскорбить бедняка, говорил он, -- ничуть не лучше, чем совершать убийство»[7]. О необходимости пожертвований говорил в своем сочинении «Пастырское правило» и Григорий Великий. Историк Мишель Молла, обобщая эти основополагающие указания учителей церкви, писал: «Христа обнаружили не в ком ином, как в бедняке; как выяснилось, мы обладаем земными богатствами только для того, чтобы правильно ими распоряжаться; всякий избыток принадлежит бедным; милостыней смывается любой грех, хотя и не нужно думать, что Бога можно задобрить проявлениями любви к ближнему; раздача милостыни -- естественный долг христианина»[8].

Институциональные и законодательные структуры, составившие костяк позднейших западноевропейских благотворительных учреждений, также оформились на востоке Римской империи в IV веке. В 321 году император Константин разрешил церкви принимать от частных лиц имущество по завещанию и тем самым стимулировал благотворительную деятельность. В 325 году Никейский собор своим семидесятым предписанием велел создавать во всех крупных городах дома призрения для больных и стариков, и этот призыв нашел отклик повсюду, даже в небольших городах. В это время было основано множество образцовых благотворительных заведений. Иоанн Златоуст построил, среди прочего, больницы в Константинополе, Иерусалиме, Антиохии. Император Констанций (правл. 337-361) основал знаменитый «Зотикон» -- больницу для прокаженных, которая впоследствии, при других императорах, расширялась, перестраивалась и постоянно пополняла свои денежные ресурсы. Василий Великий также настаивал на всевозможном расширении благотворительной деятельности, призывая монастыри не превращаться в места духовного уединения и изоляции, но поддерживать непосредственное взаимодействие с окружающим миром. Он считал, что монахи должны принимать под своим кровом путников, помогать нуждающимся, ухаживать за больными. Уставы византийских монастырей и богаделен (так называемые «типиконы») были, вероятно, первыми документами, которые четко формулировали задачи благотворительных учреждений и часто содержали исключительно детальные инструкции о численности служащих этих учреждений и их конкретных обязанностях. В 372 году по инициативе Василия недалеко от Кесарии было построено одно из самых знаменитых таких учреждений -- дом призрения, получивший название «Василей». Это был многофункциональный приют, где могли найти кров путешествующие, бедняки, старые люди, прокаженные и другие больные. Григорий Назианзин описывал Василей как «новый город... хранилище благочестия… общую сокровищевлагательницу избыточествующих, [где] учится любомудрию болезнь,...испытывается сострадательность»[9]. Он был настолько потрясен масштабами этого приюта, что сравнивал его с египетскими пирамидами, вратами Фив и другими чудесами света.

«Василей» был далеко не единственным учреждением этого рода. В это время на востоке Римской империи усилиями клириков и мирян было основано множество богоугодных заведений; постепенно, с ростом численности этих заведений, возникали и различия в их специализации. Здесь можно выделить несколько типов. Странноприимные дома, устраивавшиеся по образцу аналогичных заведений языческой эпохи (xenones, или xenodochia), представляли собой бесплатные приюты для путешествующих и паломников; они строились в больших городах, в провинциальных центрах, а также поблизости от религиозных святынь. Иногда в них оказывали и медицинскую помощь. Одним из наиболее известных таких домов стал «ксенон», основанный придворным врачом и священником Самсоном, жившим, по всей видимости, в V веке; это учреждение просуществовало исключительно долго -- до XV века. Строились также дома престарелых (gerocomeia), приюты для бедняков и нетрудоспособных (ptocheia) и приюты для сирот (orphanotropheia). Часто основатели этих учреждений попросту предоставляли для их устройства собственные дома и поместья, превращавшиеся тем самым в благотворительные учреждения.

Императорская власть, со своей стороны, поощряла создание таких учреждений и обеспечивала им всяческую поддержку. Император Юстиниан (527-565), основавший множество странноприимных домов на всей территории империи, даровал им первые официально зарегистрированные налоговые льготы и выделял дополнительные средства на строительство новых богоугодных заведений. Он также -- что, может быть, еще важнее -- начал высказываться в пользу административного надзора за их деятельностью. Реформируя законодательство, Юстиниан внес в него специальные положения, гласившие, что император лично заботится об этих учреждениях и проверяет, точно ли они следуют провозглашенным целям. Однако практический контроль, как правило, возлагался на церковные власти более низкого уровня. После Халкидонского собора (451) управление богоугодными заведениями осуществлялось главным образом епископами диоцеза, которые, впрочем, могли в свою очередь частично поручать эти обязанности священникам, пресвитерам или другим клирикам, чьему попечению вверялись отдельные учреждения или службы. В конце IX -- начале X века императоры не устают напоминать, что благотворительные заведения находятся под их контролем, и предостерегают епископов от придания этим учреждениям посторонних функций, не имеющим прямого отношения к христианскому человеколюбию. В этих шагах уже просматривается желание создать более четкие механизмы постоянного государственного надзора и управления благотворительной деятельностью.

Разнообразие филантропических учреждений на востоке Европы прямо отражало сложность урбанизированного в своей основе византийского социума, где бедность и нужда принимали самые различные формы, а население, в отличие от западной части континента, по преимуществу сельской и переживавшей в это время экономический застой, было гораздо более подвижным. В Западной Европе, где экономическое положение ухудшалось, города становились все меньше и торговля приходила в упадок, заботу о наиболее незащищенных прихожанах приходилось брать на себя епископам, которые выделяли на нужды бедняков четверть своего дохода и часто предоставляли свои дома для организации приютов и больниц. В сельской местности важную социально-экономическую роль начали играть монастыри, принимавшие у себя путников и распределявшие милостыню среди местных бедняков. И в городе, и в деревне церковное имущество рассматривалось как «законное достояние» бедноты.

В западной Европе периода раннего средневековья монастыри были, можно сказать, типичными благотворительными учреждениями. Действительно, они отвечали многим признакам, по которым определяются такие учреждения в современном мире: владели земельными угодьями и другим имуществом, собирали арендные платежи, а полученные средства использовали для помощи нуждающимся, раздавая милостыню и предоставляя приют путникам и больным; кроме того, в них существовали организационные структуры, обычно подчинявшиеся уставу св. Бенедикта или св.Августина и позволявшие воплощать в жизнь благочестивые замыслы богатого жертвователя или группы благотворителей. Кто-нибудь из братии, чаще всего привратник, распоряжался одной десятой монастырского дохода, наделяя едой и одеждой бедняков, которые приходили к воротам монастыря с просьбой о помощи. В конце X -- начале XI века такие раздачи стали настолько объемными, что с этого времени ими ведало особое лицо -- монастырский податель милостыни. В больших монастырях для раздачи милостыни были отведены отдельные строения, причем на нее расходовалась фиксированная часть монастырского дохода (не считая, разумеется, раздачи объедков и поношенного платья). Из конторских книг аббатства Клюни видно, что на благотворительные цели обычно уходила примерно треть его доходов; главным образом эти средства распределялись среди тех, кто проживал в непосредственной близости от аббатства.

Епископы городских приходов иногда превращали часть собственного дома в пристанище для бедняков, однако уже в VII веке были основаны и первые городские приюты (hospitals), выполнявшие скорее функции странноприимных домов и богаделен, чем медицинских учреждений. Число подобных приютов стало расти в XI-XII веках, когда увеличилась подвижность населения, вновь оживилась городская жизнь и торговля. Они строились вдоль путей, по которым двигались паломники, участники крестовых походов и купцы; в частности, приюты размещались на горных перевалах в Пиренеях и Альпах, возле речных переправ, у лесных дорог. На пожертвования богатых горожан сооружались и ремонтировались каменные мосты; так, в частности, были построены несколько мостов через Рону. Порой строительством таких мостов, притом в индивидуальном порядке, занимались религиозные братства и собрания каноников. Именно собрания каноников, обычно подчинявшиеся «уставу св. Августина», занимались организацией систематической помощи беднякам и больным в городах, расположенных между Рейном и Сеной. По-видимому, их деятельность предвосхищала будущую профессионализацию этого сектора экономической жизни, закладывала основы внутреннего учета и контроля в благотворительных учреждениях.

К середине XII века экономический рост создал еще более прочные предпосылки для расцвета филантропии. В это время благотворительные учреждения создавались уже не только королями и князьями, но и менее крупными феодалами, а также богатыми купцами. Подъем городской культуры, укрепление денежного обращения повлияли и на характер представлений о человеколюбивых обязанностях христианина. Богословы XII века, изучавшие сочинения ранних отцов церкви, не уставали твердить о потенциальных угрозах, сопряженных с богатством, и на обязанность богачей заботиться о бедняках, иными словами -- уделять им часть своего имущества. Как пишет Мишель Молла, «для мыслителей этого времени характерно частое употребление слов communicare,communicatio,communis,communicandus, призванных выразить идею о необходимости делиться богатством со своим ближним»[10]. Так сложилась теория естественной общности имущества, следствием которой было представление о том, что собственники являются лишь распорядителями доставшегося им богатства и что они должны приобщить к своему благополучию других.

Несравненно более глубокие перемены в отношении к богатству и бедности повлекла за собой проповедническая деятельность св. Франциска Ассизского (1182-1226), св. Доминика (1170-1221) и других монахов нищенствующих орденов, созданных этими святыми. Живя среди бедняков и проповедуя на многолюдных рыночных площадях, нищенствующие монахи не боялись открыто говорить о социальном неравенстве и о страданиях обездоленных. Они выдвинули на первый план связь между христианской любовью и справедливостью. Бедный человек, учили эти монахи, обладает внутренним достоинством, нельзя видеть в нем лишь средство, с помощью которого богач, подающий милостыню, спасает собственную душу. В XIII-XIV вв. теологи и знатоки церковного права, продолжая осмысление новых экономических отношений, основанных на денежном обращении, изучая природу банковского и ростовщического дела, сурово осуждали вопиющее имущественное неравенство, характерное для городской среды. Если в раннем средневековье главным грехом считалась гордыня (а главной добродетелью, соответственно, смирение), то в позднем средневековье первую строчку в перечне грехов заняла скупость (а важнейшей добродетелью было признано человеколюбие, caritas). Богословы подвергли более придирчивому рассмотрению и практику подаяний, сосредоточившись при этом на серьезной проблеме -- когда, как именно и кому следует давать милостыню. Еще более важная проблема, обсуждавшаяся в то время, -- где разумные пределы, за которыми богатство следует считать избыточным?

Экономический рост XII века. породил также новые и более разнообразные типы богоугодных заведений. Приюты обрели выраженную специализацию -- в прямом соответствии с теми различными формами, какие могли принимать в новом урбанизированном мире нищета и человеческие страдания. Интеллектуальная жизнь в западной Европе вновь оживилась, и это влекло за собой создание новых школ и университетов, также опиравшихся на пожертвования. По мере упрочения власти и влияния монархов создавались королевские благотворительные учреждения, хотя вопрос о том, считать эти учреждения государственными или частными, остается дискуссионным. Так или иначе, их возникновение было одним из шагов на пути к более жесткому государственному контролю и регулированию благотворительности. Примерно в 1190 году французский король Филипп II Август (1165-1223) приказал построить дом для раздачи королевской милостыни; этот государь содействовал также строительству лепрозориев. Святой Людовик IX (1214-70) основал целый ряд богоугодных заведений, в том числе hôpital des Quinze-Vingts, «приют трехсот», где лечили слепых[11], и maisondesFilles-Dieu, «дом сестер милосердия».Более того, он пытался поставить деятельность этих заведений под государственный централизованный контроль, поручив должностным лицам, управлявшим раздачей королевской милостыней, приглядывать и за королевскими приютами. Старший податель королевской милостыни назначал в эти приюты управителей, проверял их счетные книги и восстанавливал порядок там, где это требовалось.

В XI-XII веках новые богоугодные заведения строились повсюду в западной Европе, причем создавали их не только монархи, но и богатые феодалы, зажиточные буржуа и религиозные братства. Особенно известными в это время были лепрозории: с одной стороны, они служили как бы постоянным напоминанием о страдающем человеколюбце Христе, с другой -- отражали вполне земную заинтересованность в охране общественного здоровья. Строились и другие лечебницы: в Париже за краткое время их число возросло до шестидесяти с лишним, во Флоренции -- до тридцати с лишним, в Генте -- примерно до двадцати, и даже в небольших городах насчитывалась дюжина, а то и больше. Количество и величина медицинских учреждений зависели от уровня общего экономического развития города и численности его населения. В южной Франции и на Пиренейском полуострове больниц было не так уж и мало, но они не могли похвастать большой вместимостью. В городах Англии, Священной Римской империи, Венгрии и Польши больницы и другие благотворительные учреждения начали строить позже, и число их росло не так быстро, как в северной Италии, Франции и Фландрии.

В XII-XIII веках появились и новые коллективные формы благотворительности. Вдохновляемые проповедью нищенствующих монахов, братства мирян, ремесленные и торговые гильдии, приходские общины стали помогать слабейшим своим членам. Они собирали средства для оплаты похорон и заупокойных служб, поддерживали вдов и сирот. Одной из таких организаций было португальское «братство добрых людей Бежи», учрежденное королевским указом в 1297 году. Другие религиозные братства, например флорентийское Ор Сан Микеле, опекали больницы и ведали раздачей милостыни. В приходах возник новый тип коллективных организаций, так называемых «столов для бедноты», которые в разных частях Европы назывались по-разному: HeiligeGeestTafels («столы Святого Духа») на гентском и других фламандских диалектах, tablesdespauvres во франкоговорящих регионах; иногда их называли «блюдами для бедноты», как, скажем, в Барселоне -- PlatsdelsPobres. Где бы ни действовали эти организации, они ставили своей целью регулярную раздачу вещей или денег (в XIV веке денежная форма милостыни все чаще вытесняла натуральную). Хотя раздача милостыни была приурочена к определенным дням церковного календаря, эти организации не видели в бедняках всего лишь участников богослужения, чья роль ограничена приятием подаяния. Напротив, они стремились по-настоящему помогать нуждающимся. Особенно важно отметить, что ими часто руководили миряне, трудившиеся на благо общества под контролем церковных иерархов. А кое-где, особенно в городах северной Европы, эти учреждения были подотчетны городским властям, которые не только обеспечивали отчисления в их пользу из городской казны, но и устанавливали для них порядок ведения расходных книг, проверяли вносимые в них записи и расследовали случаи злоупотреблений. Таким образом, одновременно с секуляризацией благотворительности протекал и другой процесс: рост ответственности тех, кто ею занимался, перед местными властями.

Порой городские власти и вовсе брали дело в свои руки, создавая городские фонды помощи неимущим. Эти фонды во многих отношениях были прообразами современных коммунальных благотворительных учреждений. Например, в бельгийском городе Монсе городской фонд помощи, куда стекались пожертвования горожан (как прижизненные, так и по завещаниям), выполнял множество полезных функций: устраивал похороны бедняков, оплачивал учебу в школе детей из нуждающихся семей, распределял среди низших слоев населения денежное и натуральное вспомоществование, и, как во многих других городах, ссужал под невысокие проценты деньгами тех, кто имел работу. В 1318 году трое граждан Монса, назначенные городской управой распорядителями фонда, обязались также взять под свой надзор городские больницы. В течение XIV века власти в городах Нидерландов и северной Италии все чаще брали на себя ответственность за состояние больниц; позже эта практика мало-помалу распространилась в Португалии, Кастилии и Англии. В некоторых случаях городские власти создавали новые благотворительные учреждения (ими была основана примерно четверть больниц, построенных в городах Священной Римской империи); в других -- содействовали слиянию и упрочению заведений, испытывавших недостаток средств. Больницы в это время становятся более специализированными, сосредоточивают усилия на лечении конкретного заболевания или на оказании помощи членам какой-либо торговой или профессиональной группы.

В XIV-XV веках начинают также размываться границы между благотворительной и коммерческой деятельностью. Банкиры в разных частях Европы дают беднякам в долг под низкие проценты -- особенно часто это происходит в Италии, где возникают montidipieta[12], функционирующие как общественные ссудные кассы, выдающие краткосрочные займы. В 1351 году епископ Лондонский Михаил Нортберийский завещал тысячу фунтов, из которых велел выдавать годовые беспроцентные ссуды нуждающимся труженикам. Спору нет, в это время благотворительные и банковские учреждения не были должным образом обособлены друг от друга, однако точно так же не были строго разграничены светские и религиозные устремления людей, их духовная и мирская деятельность, -- или скажем государственный или частный надзор за благотворительностью. Городские власти или жертвователи-миряне часто приглашали для работы в основанных ими больницах монахов того или иного религиозного ордена; епископы и другие клирики, в свою очередь, охотно пользовались услугами мирян, поручая им управлять раздачей милостыни или «столами для бедных». Представители властей часто следили за тем, чтобы деятельность приютов и больниц подчинялась определенным правилам, или разрешали в судебном порядке споры между их обитателями и служащими. В разных городах отношения между властями и благотворителями складывались по-разному: где-то возникали конфликты, где-то они жили душа в душу. Однако общая тенденция обозначилась к XIV веку совершенно ясно: отцы города все решительнее брали богоугодные заведения под свой контроль. Происходило это главным образом под давлением ухудшающейся социально-экономическая ситуации, вынуждавшей власти наиболее рационально использовать имеющиеся ресурсы, ограждать благотворительные организации от злоупотреблений их начальства и тем самым поддерживать общественный порядок.

Скверное управление больницами и приютами, многие из которых были очень скромными и плохо финансировались, еще более ухудшилось в период знаменитой чумной эпидемии, когда рентные и другие доходы резко снизились, да к тому же и сами деньги обесценились. Отчасти острота этих экономических проблем смягчалась ростом числа завещаний, в которых имущество жертвовалось на благотворительные цели. Как показывают тексты завещаний, составленных на рубеже XIV-XV веков, даже не слишком зажиточные люди очень часто оставляли свое имущество больницам и приютам, а также своим приходам или нищенствующим орденам и созданным ими учреждениям. Причиной было желание этих людей побудить как можно большее число бедняков молиться за их души. В самом деле, частные пожертвования все еще были мотивированы главным образом средневековыми представлениями о покаянии и искуплении грехов. Любимые народом проповедники то и дело призывали богатых горожан отказываться от своего добра и раздавать имущество бедным. И эти призывы находили отклик в сердцах купцов, которые зачастую вели ведомости расходов на благотворительные цели столь же скрупулезно, как сводили баланс в своих бухгалтерских книгах. Они и в раздаче милостыни видели нечто контракта и взаимообмена. «Нищий, получающий материальную помощь, обязан, в качестве встречной услуги, молиться за своего благодетеля -- пишет историк Бронислав Геремек. -- Эти точка зрения, согласно которой подаяние является чем-то вроде торгового контракта, не была со всей ясностью сформулирована вплоть до XII века, однако именно в ней коренится психологическая мотивация актов милосердия»[13].

Впрочем, Позднему Средневековью не чужда и противоположная тенденция: возрастающее недоверие к побирушкам и нищенствующим проповедникам. К XV -- началу XVI вв. страх перед бродягами, цыганами, пришельцами из дальних стран, преступностью бедняков становится все более откровенным. Обездоленность бедного человека, страдания, уподобляющие его Христу, уже не кажутся достойными похвалы. Гуманисты в своих сочинениях начинают высмеивать бедность и превозносить осязаемые преимущества богатства. В это время возрастает забота о сохранении социальной стабильности, и благотворительные институты втягиваются в еще более выраженный процесс секуляризации и последовательного реформирования. Хотя ключевую роль в этих реформах по-прежнему играют муниципалитеты, верховная власть также начинает относиться к благотворительным учреждениям более заинтересованно и взыскательно.