Я каждый день сталкиваюсь с преступностью, с людьми, совершившими преступление, с судьями, прокурорами, милиционерами пресекающими, расследующими и карающими за совершение преступлений. Количество, квалификация и оснащение работников правоохранительных органов растет, но преступники все время на полшага впереди. Издаются новые кодексы, совершенствуются методики раскрытия преступлений. Предлагаются совсем уж экзотические методы - всеобщая дактилоскопия населения - принудительное получение отпечатков пальцев, но это все такие полумеры, за которые и браться то не хочется - визгу много, шерсти мало. Как бы найти то самое звено в этой цепи борьбы с преступностью, потянув за которое, мы сдвинем в положительную сторону всю эту цепь?
Мы ищем частные рецепты, мелкие и сиюминутные, а рубануть-то надо под корень. Где этот ее корень? Где это самое звено?
Подходить к этому надо и системно и реально, не витая в облаках. Рассмотрим: что из себя представляет человек. За последние 40 тысяч лет человек биологически не изменился, его психофизиологические данные остались на уровне позднего палеолита, на стадии дикости. Все, чем современный человек отличается от дикаря надо отнести в заслугу развитию культуры. Убери культурный уровень и перед нами дикарь. Освобождаясь от грамотности, религии, от норм культурного общества, человек становится дикарем-преступником. У вас не возникает сомнения, что преступник, по своей сути - дикарь? Это настолько очевидно, что и останавливаться на этом слишком подробно не стоит. Ну, подумай о следующих признаках. Там во главе - вождь (тут - пахан), боевая дружина вокруг него (бойцы), собирающая дань (отнимают передачи), ритуальные обряды (прописка в камере), татуировки не ради украшения, а имеющие строго определенный смысл, там запреты - табу (а тут - западло), язык своеобразен: фразы куцые, словарь беден, несколько бранных слов выражают сотни понятий и надобностей (тут - “феня”), те были религиозны (эти суеверны). Я убедил Вас? Нет? В довершение сходства многие уголовники в зоне вставляют себе в кожу половых членов костяные и металлические расширители, очень напоминающие “ампаланги”, которые Н.Н. Миклухо-Маклай видел у папуасов. Близнецы-братья!
И вот мы мальчишку (уголовная ответственность по большинству статей начинается с четырнадцати лет!), который и на воле-то не слишком обременен родительским вниманием и учительским воздействием, да от всех наших хоть и немногочисленных, но все же имеющихся очагов образования и культуры “в целях исправления и перевоспитания” направляем на годы (!!!) в эту стаю дикарей. И потом надеемся, что в дальнейшем это будет достойный член общества! На что же мы, наивные, надеемся?
Во-первых, давайте будем реалистами, никого и никогда мы не в состоянии перевоспитать. В Индии были найдены дети, воспитанные волками. Казалось, что, попав к людям, они через два года достигнут уровня двухлетних детей, а через пять лет - пятилетних. Увы, они навсегда остались волчатами, так и не научились разговаривать. Пять и семь лет, проведенные в стае оказались неизгладимы для их умственного и психического уровня. Более того, ученые-педагоги однозначно сказали, что ребенок, воспитанный до семилетнего возраста в условиях определенной человеческой среды с ее ценностями и нравами никогда уже не может быть перевоспитан полностью! Никогда! Всему свое время. К четырнадцати годам спасение путем перевоспитания опоздало. А к восемнадцати и подавно!
Во-вторых, что осталось от цели наказания? Кара, возмездие общества за нарушение законов общества, и все! Это не мало. Если он сам поймет отрицательную оценку общества, примет ее, как отрицательную, сам пожелает исправиться, сам встанет на путь исправления (простите за заезженную фразу), вот тогда лишь цель наказания будет достигнута. А если не поймет и не пожелает?
Ну, тогда разговор другой. Видимо, надо честно признать: есть небольшое количество закоренелых преступников, исправление которых маловероятно и они представляют опасность для общества и много лет спустя после окончания срока отбывания наказания. Я бы отнес сюда: ранее судимых за умышленные и тяжкие преступления и тех, кто злостно и хладнокровно посягал на жизнь и здоровье человека. Для них нужно сохранить длительные сроки изоляции от общества не ради наказания, кары, возмездия или в целях перевоспитания, а ради безопасности нас с вами.
Но все-таки речь не о них, а о тех мальчишках. Кстати, как вы думаете, в какой из колоний - строгого режима (где отбывают наказание взрослые, сроки большие, за преступления тяжкие) или в колонии общего режима, для несовершеннолетних - больше почитания к воровским законам, больше беспредела?
Увы, в общей несовершеннолетней, хотя должно бы быть наоборот. В колонии более сурового режима попадают за более тяжкие и масштабные преступления. Там содержатся преступники калибром поболее, люди с размахом. Они на мелочи не размениваются и суеты в зоне не любят. Сидеть им долго, и они предпочитают спокойный стиль поведения. А в общем режиме, да тем более в несовершеннолетней зоне сидит мелочишка - хулиганы, наркоманы, воришки, насильники. Почти все они до зоны пьянствовали, сидели на игле, ума и жизненного опыта еще не набрались. Культурный уровень у них низок, по характеру они чаще истеричные, неуравновешенные и конфликтные, а на пацанов еще и “романтика” уголовная, как высшая ценность жизни действует. Верх берут те, кто более злобен, агрессивен, тут в чести лозунг: “Или всех грызи или лежи в грязи”.
Администрация учреждения образует лишь внешнюю оболочку, дальнюю, безличную и непробиваемую, как камни стен и решетка с колючей проволокой. Она лишь делает вид, что не знает ничего о царящих в зоне воровских законах, а на деле все знает и признает и учитывает это при назначении бригадиров, старшин, каптеров. Иначе все слова и указания этих бригадиров и т.п. останутся пустым звуком. Это же невозможно представить себе, чтобы “жулик” стоял навытяжку перед “мужиком”, или чтобы “обиженный” посмел хоть что-нибудь приказать “жулику”, смешно даже.
Но вся администрация в своих действиях непоследовательна, поверхностна, да и действует только маленькую часть суток, и даже тогда ее действие ограничено. Сходи-ка, к начальнику отряда на прием под сотнями глаз! Если он узнает что-нибудь лишнее, то известно от кого. Хочешь жить - он ничего и не узнает.
А когда офицеры уходят, поднимают голову те, кто являются истинными хозяевами зоны. Силой давящей на личность заключенного, повсеместно и ежечасно, готовой сломать и изуродовать его, является молчаливо признаваемый неписаный воровской закон, негласный кодекс поведения, дух уголовного мира. Его не оспаривают, от него не уклоняются. Избежать его невозможно. По нему меры наказания другие: завалить, заглушить, опустить. Тут амнистий не бывает, каждому нарушению точно и неизбежно соответствует жестокое наказание.
В условиях зоны продержаться одному очень трудно, да почти невозможно. Поэтому образуются “семьи” (стаи - напоминание еще раз о дикарях), чтобы выжить, поддержать друг друга материально, спасти, в крайнем случае. Так чья же власть перевешивает в зоне? Кто больше может? Кто способен формировать нормы и установки и сейчас и, что самое страшное, в будущем? Кто же тут воспитывает?
Но и это еще не все. Не просто атмосфера зоны, не просто сложившиеся правила и традиции, но и еще один воспитатель - коллектив - надо принять во внимание. Помнишь, как в советские времена говорилось о воздействии здорового коллектива? Будь спокоен, не меньше воздействует и “нездоровый” коллектив. В колонии с самого начала создается коллектив преступников, воровской коллектив. Со своим самоуправлением, абсолютно независимым от администрации, со своей моралью, совершенно противоположной всему, что снаружи, за колючей проволокой. Очень многие ценности, к которым мы привыкли, в зоне фигурируют с противоположными знаками. Украсть и ограбить - почетно и достойно; убить - опасно, но все же завидно, ведь нужна отвага; работать - глупо и смешно; напиться вдрызг - кайф, услада; обмануть честного человека - норма.
Именно в воровском коллективе заключенный проводит весь день, всю ночь, годы подряд! Воздействие администрации спорадическое и слабое, формальное, мало индивидуализированное, большей частью не доходящее до реального заключенного. А коллектив всегда с ним. И какой коллектив! Жестокий, безжалостный и сильный. Сильный своей сплоченностью и круговой порукой. У этого коллектива свои традиции, своя романтика и свои герои! У нас с вами в современной “вольной” жизни таких нет.
Мне довелось довольно длительное время рассматривать материалы администрации колонии об условно-досрочном освобождении заключенных. Просто ради статистики я всегда задавал им один и тот же вопрос: “Сделал вывод, встретимся еще?” Лишь один-два из сотни отвечали, что никогда больше преступлений совершать не будут, со старым порывают, начинают жизнь нормальную. Остальные отвечали: “Уже умный, больше не встретимся, попадаться не буду”. А затем, за пределами судебного заседания и протокола хоть и не прямо признавались в своих реальных планах - действовать умнее, хитрее, ловчее, но в старом духе. Ссылались на то, что иначе по-людски не проживешь. “Я что, как и все. Пахать - дураков нет. Зарплата - что, разве это бабки? Смех один, на раз в кабак сходить”. А на предостережение, что ведь еще раз на нары загремишь, возражают: “Зачем же? С умом надо”.
По моим впечатлениям, современные колонии работают, как огромные и эффективные курсы усовершенствования уголовных профессий и как центры идеологической подготовки преступников и антиобщественных настроений. Если часть заключенных все же выходит из колоний с намерением приступить к честной жизни, то это происходит не благодаря деятельности колоний, а вопреки ей. Просто под страхом наказания или в результате раскаяния, которые наступили бы у данного человека при любых условиях. Независимо от целей администрации, колония как раз предпринимает все возможное, чтобы эти чувства погасить. Пребывание в коллективе себе подобных, да еще в столь организованном и сильном, лишь консервирует и укрепляет черты преступного характера, поддерживает в уголовнике его ценностные установки, морально усиливает его в борьбе с общественной моралью.
Каждый год десятки и сотни тысяч новеньких отправляются в вышеописанный университет. Его провожают папы и мамы, братья и сестры, друзья и сочувствующие соседи. Поддерживая и оправдывая во всем “нашу-то кровиночку” они готовы уже принять его ценности и мораль, которыми он будет жить предстоящие несколько лет. А когда он выйдет, то его как мученика вся округа будет жалеть и уважать еще больше. Для дворовых мальчишек он предмет для подражания. И вот сеет этот “бациллоноситель” свою заразу в наше общество. И так изо дня в день, годами, и во все расширяющемся масштабе. И все шире шагает по нашей с вами жизни воровская культура, жаргон, манеры. Превращает наше цивилизованное общество в воровскую малину. Все реже откликаемся мы на просьбы помочь милиции задержать преступника, все чаще для разрешения конфликта, спора мы с вами обращаемся к “авторитету”, а не в милицию. Здесь есть, наверное, вина и милиции, утратившей свой ореол “дяди Степы”, но и атмосфера воровской поруки тоже отравляет нашу с вами жизнь.
Как остановить эту лавину пока она не накрыла еще всех нас. Как победить преступность? Как избавиться от “дедовщины” в армии, от “беспредела” в местах лишения свободы, от опасного террора подростковых стай? Ведь корни-то этих явлений, похоже, общие.
Не такой уж секрет, как вырастить нормального человека. Для этого нужно, чтобы ребенок в семье сполна получал ласку и заботу, внимание, чтобы у родителей было достаточно времени и средств на это, да и просто, чтобы имелись сами родители. Чтобы смолоду человеку были привиты элементарные представления о добре и зле, своем и чужом, о святости жизни каждого, о милосердии к слабым, о честности и порядочности. Это невозможно в семье, которая плохо работает или столь скудно оплачивается, что с пониманием относится к воровству. Надо, чтобы человеком серьезно занималась школа, растила из него гражданина, чтобы литературу в школе не “проходили”, а читали, учили читать, приохочивали к чтению, чтобы ученик улавливал связь произведения с окружающей нас жизнью. Пусть он научится сопереживать литературному герою. Тогда он сможет лучше представить себя на месте другого человека, почувствовать его боль.
Не один я размышляю о том, как в обществе возродить идеалы и духовные ценности. Чтобы чистая совесть ценилась выше, чем власть, а трезвость мышления и самостоятельность мысли выше, чем слепое послушание. Чтобы завидовали только мастерству и здоровью, а простого достатка было бы достаточно. Чтобы общественное благо не заслоняло самоценной личности, ибо иначе личность восстает против общества. Чтобы чувство собственного достоинства не позволяло человеку пользоваться тем, что он не заработал. Чтобы даровые сласти имели горький вкус, а незаслуженные ордена обжигали грудь. Чтобы обстановка в обществе не порождала ни в ком чувства бессилия и личной бесперспективности.
К такому обществу нам еще долго продираться сквозь завалы прошлого.
Но это всем нам, всем и вообще. А что же делать нам, юристам, и не вообще, а с преступностью конкретно?
А взглянем на нашу систему наказания в историческом плане. Что изменилось со времен Столыпина, Ежова, Берии, со времен Брежневских, Горбачевских? Сроки менялись, названия менялись, а лагеря, они и есть лагеря, тюрьмы, они и остались тюрьмами. Ну, сажают теперь сорок процентов из всех осужденных, а не так, как раньше - восемьдесят. Но это и все.
Когда разрабатывались новые нормы Уголовного кодекса, высказывались идеи о применении других мер наказания, не обязательно всех в тюрьму. Кодекс вступил в силу в 1997 году, с 1 января, и ржавым памятником благим идеям возвышаются в нем экзотические меры наказания: “арест”, “обязательные работы”, “ограничение свободы” - судами они не применяются. Так, как не создано условий. За четыре года - ни-ни!
Звучит дико: всем нам с вами “вольным” надо поработать и построить арестные дома, комфортные зоны, чтобы потом уголовники, не стукнув палец о палец, сидели там и “перевоспитывались”. Про экономические трудности слушать не хочу и возражаю только одной цифрой, но которая бьет наповал. Во времена Лаврентия Павловича по доходности из всех министерств и наркоматов НКВД стоял на почетном четвертом месте, при наличии такого количества даровой рабочей силы и не могло быть иначе. А сейчас? Рабсила на месте. Госплан вам надо?
Как “паханы” сидят на шее у “мужиков”, так и все колонии уселись на шее у работающей, но честной части общества, так им легче, да и привычней. Но это им, а нам? Да и вся система колоний, недавно переданная из МВД в Минюст заодно со своими заключенными ведёт себя также: у них временный союз, единство интересов - как бы и дальше высасывать из государства соки. Единство целей: как бы прикинуться гуманными и цивилизованными, как западные пенитенциарные органы, и тянуть на себя денежки, отрывая их из бюджета от пенсионеров, учителей, военных, врачей. Как бы издеваясь над нами, они изменили даже названия колоний с ИТК на ИК, чтобы соблазна у правительства не было, из своего названия исключив упоминание о труде. Не хотят они работать: одни хотят сидеть, а другие их охранять, и палец о палец не ударить! Они и дальше так будут поступать, пока не найдётся решительный Президент и парламент, который научит и заставит администрацию колоний организации производства и прекратит кормить этих дармоедов из бюджета.
Вот где и вижу я тот самый корень, под который рубануть надо, чтобы встряхнуть этих сидящих на нашей шее “клопов”. Корень для уголовника там, где ему больнее всего, где он любовно воспроизводится, размножается - в колониях!
Больше всего уголовники боятся одиночного заключения. Там преступник остается наедине с собой и со своей совестью. Там надо размышлять и переживать, а это для него пытка. В лагере ему некогда думать, все мысли его и действия направлены на выживание, на то, чтобы избежать притеснения со стороны сильных, чтобы самому притеснить слабых, пристроиться в уборщики, “угловые”, каптеры, отобрать передачку, спрятать от разграбления свою посылку.
А задуматься о детях своих, как они без тебя, без твоей поддержки, зарплаты, а как там мать, жена? А каких высот в жизни добились твои бывшие одноклассники, а ребята с нашего двора? А девушка из соседнего двора - моя самая светлая мечта? А что же в это время я… И так долгими днями и ночами, и неделями и месяцами. Годами!!! Действительно пытка, ведь сделать-то ничего невозможно: ты лишен свободы!
Мне довелось как-то рассматривать дело на троих заключенных набедокуривших уже в зоне. У них уже были приличные сроки, от четырех до восьми, да за вновь совершенное им добавлялось по пятерке, да в особом режиме. Есть о чем задуматься и попросить суд. Однако к суду они все обратились с другой просьбой - отменить им одиночное содержание, в котором они находились в течение трех месяцев до суда и еще в течение полутора месяцев до вступления приговора в законную силу. Оцените - полтора месяца одиночки занимали их и пугали больше, чем десять лет в зоне особого режима!
Я вижу ключ к решению проблемы победы над преступностью именно здесь. Здесь смерть атмосферы преступности, а без атмосферы она зачахнет, как аэробные бактерии.
Вместо лагерей - одиночная камера. А возможность работать и своим трудом зарабатывать себе на хлеб, на честную пайку - непременный атрибут тюрьмы.
В ответ на дежурные возражения о затратах возражаю все тем же - только организуйте, они все сами и построят. И кирпич, и цемент и для себя и для продажи на рынке, все они сделают. Ведь изнывают от лежки на нарах в стоящих намертво колониях! Эффект - многократный. Не только в работе такого количества здоровых мужчин, а именно в отрыве от “университетов”, и в первую очередь от царящего воровского закона, губящего наше общество, наше будущее.
Наверное, такое усиление интенсивности отбывания наказания должно быть компенсировано уменьшением срока наказания. Длительные сроки вообще не очень целесообразны. Шок и психологическую встряску вызывают лишь первые несколько недель или месяцев пребывания в заключении. Если этот результат закрепить освобождением, то очень велик шанс, что в общество вернется человек исцеленный. В дальнейшем же заключении происходит лишь адаптация и озлобление. А тут еще поддержка уголовной среды! Длительные сроки разрушающе действуют на психику человека не зависимо от образовательного и культурного уровня. Границей для всех опытные уголовники считают срок в восемь лет. Получив их, самые воспитанные перестают следить за собой, мыться, чистить зубы - человек “оскотинивается” при полном отсутствии для себя перспективы.
Они же свидетельствуют, что в колонии ощущение сравнительной длительности времени исчезает, разница между длительными и короткими сроками утрачивается. Та часть срока, которая впереди, кажется ужасающе длинной, каждый день растягивается на века - одинаково для любого срока, сколько бы ни осталось сидеть. Все отсиженное время сжимается в один очень длинный и нудный день. По воспитательному воздействию на заключенных сроки в тринадцать лет и три года почти ничем не отличаются. Возрастет лишь тюремный опыт и авторитет длительно сидевших, становится больше человекоподобных существ, опасных для общества. Сокращение сроков наказания будет иметь еще и экономический эффект, больше будет рабочих рук в “вольном” народном хозяйстве, меньше трутней на нашей шее. Во время отсидки они к труду будут приучаться, а не к воровским понятиям.
Хочешь наказать - наказывай, а не издевайся. Лишил свободы - так лишай по настоящему: в тюрьме, в одиночке и чтобы работал, своим личным трудом искупал свою вину. Это и логично, но и очень действенно.
По-моему, совершенно ясно, что колоний, зон, лагерей в том виде, в котором они существуют сейчас не должно быть вообще. Их нужно упразднить - всю гигантскую сеть, весь Архипелаг. Неужели мы придем в ХХI век с этим пережитком ХХ века - одним из самых мрачных его пережитков? Да и только ли эта сеть пережиток? Ох, не только! Это ведь оружие, припасенное нашим прошлым на наше будущее. Оружию безразлично в кого целиться. У лагерей есть память, они помнят годы своего расцвета, когда на их нарах умирали лучшие из лучших. Вышки, овчарки, колючая проволока - это ведь сегодня для уголовников. Но, приди к власти диктатор - и в любой момент законсервированная до поры система лагерей готова принять и тебя, и меня, по пресловутой пятьдесят восьмой, например…
Эти несколько страничек не должны сгнить в архивах. Пусть растолкают они депутатов, пусть плодородными зернами упадут в удобренную либеральными идеями почву президентского окружения, в мысли самого Президента.
Я очень надеюсь на это.