Эмиль Абрамович Паин,
доктор политических наук, профессор Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики», член Совета при президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека, научный руководитель московского офиса и-та Кеннана,
Former Woodrow Wilson Center Guest Scholar, Former Kennan Institute Galina Starovoitova Fellow
Трудный путь от мультикультурализма к интеркультурализму [1]
О двух разновидностях критики мультикультурализма
Мультикультурализм до сих пор является одним из наиболее расплывчатых терминов политического лексикона, означающим лишь то, что в него вкладывает каждый говорящий. Защитники мультикультурализма рассматривают его как характеристику современного общества, представленного многообразием культур, и как сугубо культурологический принцип, заключающийся в том, что люди разной этничности, религии, расы должны научиться жить бок о бок друг с другом, не отказываясь от своего культурного своеобразия. А противники? Они, как правило, с этим не спорят и выступают против других сторон мультикультурализма, рассматривая его сквозь призму государственной политики, которая поощряет замкнутость культурных групп. Однако и среди политиков у мультикультурализма есть два вида критики.
Одну из этих разновидностей можно назвать шовинистической ‒ это критика с позиции требований ассимиляции, замены естественно сложившегося ныне культурного разнообразия большинства развитых стран мира насильственной монокультурностью или доминированием некой одной культуры. Такое доминирование еще могло бы рассматриваться как достижимое в период распада империй и формирования первых государств-наций. В современном же мире эта идея практически нереализуема, она представляет собой опаснейшую конфликтогенную утопию. В силу глобальных миграций и по ряду других причин даже самые этнически однородные страны – Армения, Исландия, Япония ‒ все же культурно разнообразны (и в этом смысле мультикультурны). В современном мире нелегитимно проведение этнических чисток или обеспечение политической иерархии народов. Никто сегодня не признает такую иерархию. Люди живут не только в своей стране, но и в глобальном информационном пространстве. Система оценок, которая сложилась в мире, не допускает того, что есть старший брат, народ-хозяин, народ главный и народ не главный. Эта идея не пройдет ни в Науру, ни в Вануату, ни тем более в крупных государствах Европы и Америки, а в России после периода «парада суверенитетов» об этом и заикаться нечего.
Есть и другая критика мультикультурализма – либеральная. Именно с ее позиции выступали ведущие политики Европы в конце 2010 – начале 2011 годов.
Первой об этом заявила Ангела Меркель 16 октября 2010 года: «Национальные общины живут бок о бок в одной стране, но не взаимодействуют». Именно это она назвала провалом, абсолютным крахом политики мультикультурализма[2].
Эту же идею подхватил президент Франции Николя Саркози. 12 февраля 2011 года он заявил: «Общество, в котором общины просто существуют рядом друг с другом, нам не нужны. Если кто-то приезжает во Францию, то он должен влиться в единое сообщество, являющееся национальным»[3].
На мой взгляд, наиболее рельефно охарактеризовал либеральную критику мультикультурализма премьер-министр Великобритании Дэвид Кэмерон. 5 февраля 2011 года, выступая в Мюнхене на международной конференции по безопасности, он впервые объяснил свои претензии к мультикультурализму, отмечая, что политиков не беспокоит наличие разных культур в едином государстве. Их беспокоит отсутствие у новых британцев единой гражданской, общебританской идентичности. Великобритания, заявил премьер-министр, «поощряет параллельную, не связанную друг с другом жизнь различных культур», что приводит к «ослаблению коллективной идентичности». Такая ситуация способствует дезориентации юных мусульман, делая их восприимчивыми к воздействию экстремистских проповедников[4]. В 2007 году в Англии было проведено авторитетное социологическое исследование, которое показало, что 30% британских мусульман не считают себя гражданами, не причисляют себя к британскому сообществу. Из этого лишенного гражданской идентичности сообщества, защищающего только свою культурную специфичность, но не заинтересованного в сотрудничестве, как раз и формируется слой тех радикальных групп, которые участвуют в террористических актах или в коллективных погромах, бесчинствах на территории Британии, что и беспокоит британского премьер-министра прежде всего. Отсюда его программа, которую он назвал «энергичным либерализмом». Суть ее в гражданской интеграции. Она не вытесняет традиционную культуру, а дополняет ее. Гражданская культура развивается не вместо национальных культур, а вместе с ними. Это, правда, сказал не Кэмерон, а я, но в развитие идей, которые я вычитал у Кэмерона.
Итак, основное критическое замечание современных политиков к мультикультурализму состоит в том, что он не обеспечивает интеграции ‒ важную сторону жизни людей в едином государстве. Во многих странах мира сформировались замкнутые моноэтнические, монорелигиозные или монорасовые кварталы и учебные заведения. В студенческих столовых возникают столы «только для черных». Появляются «азиатские» общежития или дискотеки для «цветных», вход в которые для «белых» практически заказан. В 2002 году имам небольшого французского города Рубо посчитал недопустимым въезд в этот населенный пункт Мартин Обри, известнейшей политической персоны ‒ мэра города Лилль, впоследствии лидера Социалистической партии и кандидата в президенты Франции. Имам назвал этот городок «мусульманской территорией», на которую распространяется «харам», то есть запрет для посещения женщины-христианки[5].
Это пример весьма распространенной и парадоксальной ситуации: мультикультурализм на уровне страны оборачивается жестким монокультурализмом и сегрегацией на локальном уровне. Такие же парадоксальные превращения происходят и с иными ценностями, которые в 1970-е годы лежали в основе самой идеи мультикультурализма. Эта политика, по замыслу ее архитекторов, должна была защищать гуманизм, свободу культурного самовыражения и демократию. Оказалось же, что на практике появление замкнутых поселений и кварталов ведет к возникновению в них альтернативных управленческих институтов, блокирующих деятельность избранных органов власти на уровне города и страны. В таких условиях практически неосуществима защита прав человека. Например, молодые турчанки, привезенные в качестве жен для жителей турецких кварталов Берлина, оказываются менее свободными и защищенными, чем на родине. Там от чрезмерного произвола мужа, свекра или свекрови их могла защитить родня. В европейских же городах этих молодых женщин зачастую не спасают ни родственники, ни закон.
В замкнутых исламских кварталах Берлина, Лондона или Парижа молодежь имеет значительно меньшие возможности социализации и адаптации к местным условиям, чем их сверстники, живущие вне этих добровольных гетто. Уже поэтому невольники общин заведомо неконкурентоспособны на общем уровне страны. К началу 2000-х годов в Берлине лишь каждый двенадцатый из турецких школьников сдавал экзамены за полный курс средней школы, тогда как из числа немецких школьников такие экзамены сдавал каждый третий выпускник. Понятно, что и безработица затрагивает молодых турок в значительно большей степени, чем немцев. В 2006 году 47% молодых турчанок в возрасте до 25 лет и 23% молодых турок являлись безработными и жили за счет социальных пособий[6]. При этом сама возможность получения таких пособий почти без ограничений по времени не стимулирует иммигрантов к интеграции в принимающее сообщество. Более того, социологические исследования показывают, что турецкая молодежь в Германии демонстрирует меньшее стремление к интеграции, чем турки старшего поколения. Вот это и есть реальное выражение краха политики мультикультурализма, точнее ‒ политики культурной дезинтеграции.