Зуев М.А., Майоров А.В.
ПОЛУОСТРОВ
Или
БИОСТАНЦИОННЫЙ СМОТРИТЕЛЬ
(Производственная повесть о далеко не первой любви)
У самурая нет цели. Только Путь.
Путь самурая – жить так, словно он уже мертв.
Миямото Мусаси
Предуведомление
Биологическая станция, о которой ниже пойдёт речь, не имеет никакого отношения ни к одной биостанции на территории Российской Федерации. Все имена, фамилии, прозвища, должности, названия, лица и события, упоминаемые в повести, - лишь плод воображения авторов. Все совпадения с реальностью случайны.
Воскресенье
Темную зелень елей и сосен на окрестных холмах разбавили желтые и красные пятна берез, осин и клёнов. Полный штиль, на небе ни облачка, бессильное осеннее солнце отражалось в зеркальной глади моря. С прибрежных скал можно было писать романтические пейзажи хоть маслом по холсту, хоть акварелью по бумаге, хоть цветной тушью по шёлку. Тут, среди диких лесов и болот, на биологической станции, сокращенно БС, в начале осени затеяли международную биологическую школу вместе с научной конференцией. К причалу БС сейчас и швартовался теплоход с её участниками.
Я сидел на старой скамейке у начала деревянного пирса не из праздного любопытства. Я надеялся пообщаться с иностранцами, а конкретно с французами. Со школы учил их язык и страдал от нехватки практики. Я пока не особо переживал за своё произношение, ибо не представлял себе, что такое общение с носителем языка.
Наконец спустили трап и пассажиры повалили на берег. Встречающие выискивали знакомых, замелькали рукопожатия, объятия. Вот сошла одетая в кожу и меха дама лет за сорок. Её сопровождали полный лысый мужчина, кативший объемистый чемодан, и очкастая темноволосая девушка в синей куртке с большой сумкой. Им навстречу вышел, широко улыбаясь, сам директор вместе с главным инженером. Оживленно переговариваясь, они направились к Главному корпусу.
Пока народ шёл мимо, я прислушивался. Прошагала группа опрятно и модно одетых французов с яркими рюкзаками и чемоданами на колесах. Они болтали, улыбались и выглядели весьма фотогенично, как в рекламном ролике. Последними шли две девушки и парень, наверное, приятели.
Молодой человек, похожий на известного персонажа Михаила Боярского (неужели и он из Гаскони?), курил сигариллу. Одна девушка была русоволосой и голубоглазой, похожей на Жанну д'Арк со средневековых миниатюр. Другая - вылитая актриса Сара Бернар в молодости, только черты лица погрубее. Носик без горбинки, щёки пухлее, чёрные вьющиеся волосы, овальное лицо, большие глаза, красиво очерченные губы, от которых у меня похолодело в груди. Я тут же решил во что бы то ни стало с нею познакомиться. Мне это будет несложно, я ведь занимаюсь техническим обеспечением работы этой самой конференции - администрирую сеть, налаживаю компы, устанавливаю программы. Вы наверняка встречали таких ребят на работе.
Долго глядел брюнетке вслед, благодаря Провидение за похвальное постоянство, с которым оно посылает в это захолустье молодых красоток. Помню, летом 2002 года дружил с очень милой сменой девушек из столовой. Три из них были аспирантками биофака, отличницами, весьма ко мне расположенными. И была с ними четвертая, приблудная, с не известной мне кафедры. Глаза у незнакомки были изумрудные, большие, как бы немного удивлённые, носик чуть курносый, волосы соломенные, с платиновым отливом. Белоснежная, с просвечивающими венами кожа. Блуждающая улыбка на тонких выразительных губах. В общем, юная Катрин Денёв отечественного разлива. Звали её, кстати, тоже Катя,
Выражение лица у неё было, как у начинающей порноактрисы - инженю, когда она снимается уже не в первом дубле, но все ещё неумело изображает смущение и намёк на тайную похоть женщины, не вошедшей во вкус плотских отношений. Партнёр по сцене старается, но не ясно, то ли ей больно, то ли безумно хорошо. То ли она терпит любовника, то ли он ей нравится, но стесняется это показать.
Она часто покусывала губы, облизывала белые зубки, а её узкие ладошки все время двигались. То ладонь левой мяла правую, то правая накрывала левую. А в паузах между ломанием рук её длинные тонкие пальцы часто выстукивали дробь, словно передавали сигналы азбукой Морзе. Немудрено, что коллеги прозвали её Радистка Кэт.
Катя оказалась не готова к обстановке XIX века на биостанции, отсутствию горячей воды и электричества. Она страдала. Её мучили сквозняки, мешали спать комары, вода вызывала изжогу, обувь натирала ноги. Ужасали наши деревенские сортиры, потому что там пачкались подолы длинных платьев, которых она привезла целый чемодан. Она жаловалась, что вынуждена ходить в одних и тех же джинсах, которые ей совершенно не идут, и которые она привезла, чтобы надеть в последний раз в поезде, а потом выбросить.
Стирали тогда на БС руками. Выполоскать стиральный порошок из белья можно было только в холодной морской воде. А потом надо было выполаскивать из белья уже эту морскую воду пресной. От этого трескалась кожа на руках и ломались ногти. Вдобавок начальница второй столовской смены стала к ней придираться и наезжать, Радистка Кэт не привыкла искать компромиссы и не оставалась в долгу. В итоге свара между поварёшками стала хронической и выплескивалась на руководство. Катя постоянно ходила с заплаканными глазами. В общем она не была, как говорят биологи, «полевой». Можно было только гадать, в какой оранжерее и с какой целью вырастили такую принцессу.
У меня был близкий друг, большой знаток и любитель слабого пола, имевший все шансы стать неплохим профессионалом, если бы за это не сажали. Так вот, он бы назвал её «проблемной девушкой, с которой лучше не связываться». Да и я бы не взялся. Но мужская половина биостанции не обладала опытом и интуицией моего друга, поэтому возжаждала связаться. И вокруг общежития, называемого ещё «Вороньей слободкой», где жили столовские, ноосфера становилась всё напряжённей.
Первыми жертвами начинающей «femme fatale» пали работяги из окрестных деревень. Если у столичных мужчин была прививка от порноактрис, всё-таки в часы пик в московском метро красавиц можно найти почти в каждом вагоне, то местные были совершенно безоружны перед этой страшной силой. Их окружали простоватые сельские женщины. По-своему, по-колхозному привлекательные. Катя на их фоне смотрелась, как лебедь белая среди серых утиц.
На биостанции всегда существовало неписаное правило: студентки никак не контактировали с местными работягами. А мы, как правило, не подкатывали к местным женщинам. Дело не в снобизме и не в том, что кто-то кого-то не достоин. Просто мы из разных эпох. У них здесь XIX век, а у нас XXI. Для них Америка недостижима, а мы можем долететь туда за полдня. У нас заграничные паспорта. А у них даже обычный, бывает, хранится по старинке в сельсовете. Мы считаем легкомысленным вступать в брак, не пожив вместе год или два. Они считают легкомысленным и порочным жить вместе вне брака. А вот на добрачную жизнь взгляд у них другой, правда какой точно, сформулировать не берусь.
Нарушение этих неписаных правил приводило к конфликтам, что я испытал на себе. Как-то вечером я пробежал голышом из бани по пирсу мимо лавки, где сидели три местные девушки. Сиганул в ледяную воду, забрался обратно. Наличие девушек у мужской бани можно было трактовать однозначно - хотят познакомиться. Мы поболтали, я представился, узнал их имена и вернулся в парилку.
На следующий день оказалось, что этот разговор местные расценили как оскорбление. Сперва я не понял, почему. Если девушки заподозрили меня в попытке совращения, то это не вязалось с их интересом к пробегающим голым мужикам. Прозрение пришло позже, когда кто-то из местных пустил слух, что женщины мне неинтересны. Чтобы разобраться, пришлось драться с трактористом, отстаивавшим честь своей младшей сестры. Я всё никак не мог понять, чего он от меня хочет. Чем больше я объяснял ему, как неинтересна мне его младшая сестра, тем больше он свирепел. Поостыв после недолгого обмена неточными ударами, он потребовал, чтобы я вечером навестил его сестру, извинился и выказал своё уважение. Я навестил, извинился и выказал. После этого мы с ним даже подружились. Хотя, казалось бы, он должен был мстить после моего визита к сестре, а не до.
Причиной недоразумения оказалась ледяная вода. Когда я из неё выбрался, мой шалун скукожился и оставался таковым, пока я с ними болтал. Как только я ощутил прилив крови, быстренько ретировался в баню. Без купания я бы не рискнул задерживаться рядом с ними голышом. Я боялся оскорбить их своей физиологической реакцией, а оскорбил её отсутствием.
Так вот, Катина харизма очень повлияла на местных и они при любом случае норовили выказать ей своё уважение. Рядом с «Вороньей слободкой» глохли трактора. Рассыпались ящики с инструментами. Вываливались из кузова грузовика дрова и доски. Даже опрокидывались бочки с маслом и краской. Там тянули кабели и раскапывали водопровод. Пустырь перед «Вороньей слободкой», куда выходили окна столовских комнат, стал самым оживленным на биостанции. Мало того, в бухте напротив обнаружилась мель, на которую принялись садиться в отлив станционные корабли. А она, хоть и выглядела, как порноактриса, была всего лишь студенткой, и не понимала, чего от неё хотят «эти рабочие», как она их называла, в ужасе поджимая губы.
Между тем страсти накалялись. Местные были людьми чести, а, как известно, люди, потерявшие страх, но сохранившие честь, самые опасные. Вот они и стали ссориться из-за того, чьё уважение более достойно быть показанным Кате. Доказывая силу своего уважения, электрик подрался с дизелистом, а капитан самого маленького катера, который никак не мог сесть на мель, с горя запил. Через неделю после появления Кати не осталось годных к использованию кораблей, намертво встал бульдозер, стуканул и заглох единственный электрогенератор, потому что дизелист и электрик подрались и не разговаривали, отказываясь вместе работать. Из лабораторий слили весь спирт, что привело к драматическому росту числа пьяных вокруг общежития. Драма под названием «Красавица и чудовища» достигла кульминации.
От краха биостанцию спасли жёны местных. Сперва селянки не понимали, что происходит, потому что жили на своей половине посёлка и в студенческую часть заходили редко. Наконец одна из них, расталкивая уснувшего под крыльцом общежития плотника, увидела на высоком крылечке Катю в развевающейся на ветру юбке с сигареткой в тонких пальчиках. Катя как раз состроила свою фирменную гримаску одновременных боли и блаженства. Местная оценила масштаб бедствия, отхлестала плотника по щекам и увела.
Следующие три дня к «Вороньей слободке» началось паломничество местных дам. Оказалось, что трактор измял все цветы на газонах, вываливающиеся дрова и стройматериалы отбили краску с урн и пожарных бочек, завалинка прогнила, повсюду строительный мусор, на дороге грязь. Всё это надо красить, пропалывать, засаживать цветами. Кладовщица полдня собирала рассыпавшиеся у крыльца саморезы. Местные женщины внимательно отслеживали, когда Катя выходила на крыльцо или шла в столовую.
Мы жутко перепугались, что селянки её отравят. Или подкараулят в туалете, запрут и опрокинут кабинку. Или заманят в тайгу и утопят в болоте. А женщины тем временем сокращали дистанцию. Они уже заговаривали с Катей и стреляли сигареты. Вскоре они поднялись к ней на крыльцо, чтобы вместе покурить. Все были в панике. Дошло до того, что начальник практики на планерке предложил под благовидным предлогом отправить её в Москву.
Однако наши ожидания не оправдались. Когда кладовщица об этом услышала, она, к всеобщему удивлению, возмутилась: «Хотите, нас без мужиков оставить?» Начальник ничего не понял и попытался снова объяснить, что он-то хочет, чтобы все мужики остались при селянках, поэтому предлагает эвакуировать Катю. Кладовщица искоса уставилась на него и забормотала: «Эякулировать, эякулировать. Кобели...» Начальник практики покраснел, а директор захохотал.
Никто Катю в итоге не отравил. Женщины предложили ей ушить платья, чтобы те стали практичней для нужника, после чего самые откровенные платья исчезли, но появились похожие на платья шаровары. Селянки принялись помогать Кате стирать джинсы, чтобы та могла ходить в них чаще, потом потребовали запретить проезд транспорта мимо слободки, чтобы выхлопные газы не мешали ей спать. И вообще сократить до минимума всю хозяйственную деятельность в радиусе ста метров от общежития. А по вечерам женщины в платьях, похожих на её, стали прогуливаться со своими мужьями под руку вдоль берега и обратно, проходя и останавливаясь под крыльцом, на котором Катя курила свои длинные сигареты. Они здоровались с ней, давали мужьям полюбоваться и уводили домой. При этом на лицах селянок блуждало то самое выражение порноакртисы, которая в ожидании кульминации не понимает, стесняться ли ей и изображать смущение или уже можно дать волю чувствам.
Наконец принцесса уехала вместе со всеми, но, наверное, эти события не прошли бесследно. Когда я интересовался у общих знакомых, как она там, в столице, мне ответили: «У Кати все сложно». Кто бы сомневался.
Вечером я сидел в своем домике у окна с кружкой чая и глядел на загадочно темнеющее сквозь сосны и голые кусты море. Сентябрь. Полшестого, уже смеркается. Похоже на дачу в далёком детстве. Последние дни августа, портится погода. Близится чёртова школа, долгие девять месяцев чёртовой школы. Ужин, темно и не видно, что там, на улице, свет от люстры отражается в окне. Кажется, что опускаешься в батискафе на дно, к морским гадам и вот-вот прильнет из темноты к стеклу страшная зубастая морда.
Я закрыл глаза и неожиданно увидел всё сверху. Огоньки окон в море мрака, звезды среди редких туч цвета маренго, темная стена леса на острове за проливом. Тени, неслышно мелькающие между деревьями. Услышал нежный плеск прибоя, шёпот облетающей листвы, скрипы и шорохи леса.
Я открыл глаза. Видение исчезло, но неясная тревога осталась. «Всё вроде хорошо, да что-то нехорошо».
Понедельник
В понедельник утром по пути в серверную в недавно отремонтированном Главном корпусе, где должны были проходить мероприятия конференции, увидел уже знакомую троицу.
- Здравствуйте, - преодолевая робость, поздоровался с ними на французском, - рад вас видеть!
От усердия даже немного взволновался. Гасконец улыбнулся и кивнул. Похожая на Жанну д'Арк отступила на шаг и ответила с лёгким немецким акцентом, что тоже рада, а Сара сощурила глаза, осклабилась и тоже поздоровалась, поинтересовавшись, кто я такой. Она говорила на нарочито простом, как я позже понял, французском. Я представился и спустя пять минут уже узнал, как их зовут, откуда они, какое у них расписание, где уже побывали.
Как только показалось, что беседа перестаёт быть непринуждённой, я поблагодарил, и мы разошлись по своим делам. Только они скрылись из виду, как понял, что не запомнил имён девушек, только Гасконца. У меня это обычная беда. Парня звали Пьер. Подумав, решил, что девушку, похожую на Жанну д'Арк, буду называть для себя Жанной. Ну а с Сарой я определился уже вчера.
Из легкой задумчивости вывел проходивший мимо директор, который сообщил, что скоро начинается ремонт в «Теремке», домике-музее (как звучит!) строительных отрядов. Внутри него все стены были увешаны главными экспонатами - досками с фамилиями их участников. Имелись там также всякие шутки-прибаутки и даже резьба, живопись и миниатюры. Не было, пожалуй, только инкрустаций и укебори.
- Сейчас там никто не живет, «Теремок» ветшает, того и гляди сгорит. Думаем его отремонтировать и переделать под гостиницу. Доскам там не будет места. Пока их отнесли в сарай у дома Самого Великого директора. Но там они могут запросто сгнить. Ты, как заинтересованное лицо, что скажешь? Может их отсканировать да выложить в Сеть?
- Там же десятки досок, многие в человеческий рост, в сканер не влезут.
- А если их на склад, под замок?
- Растащат или пустят на стройку, - удивился я его неожиданной наивности, - Местным на нашу память плевать, они и свою не берегут. А ведь эти доски для многих как святыни.
Тут меня осенило:
- Может их здесь и повесить? Места полно: три этажа, пустые стены, прекрасное освещение. Ходи, любуйся.
- Ты уверен, что это хорошая идея? Стройотрядовский юмор может быть непонятен посторонним. Да и конференции может помешать, - засомневался директор.
- Нормально, это ведь памятник эпохи. Здесь, по-моему, лишь на втором этаже участники собираются. А в актовом зале только сегодня открытие и в пятницу закрытие. Я программу смотрел. Остальное время будут в Лабораторном корпусе и Аквариалке, там и школа тоже проходит.
- Верно, сам расписание составлял. Ладно, сегодня же скажу плотнику, пусть займется, - директор испытующе посмотрел на меня.
- Он не справится, старый и поддаёт. А то и доски расколет. Что ему?
- Кому же поручить? Вся молодежь конференцию обслуживает.
- Я могу, - неожиданно вырвалось у меня, - Только уже задействован.
- Ничего, ничего. Из Москвы как раз вчера толковый парень прибыл, Никита. Я его к тебе пришлю, временно передашь свое хозяйство. Подменит, пока будешь вешать, - поспешно согласился директор, - Стены здесь бетонные, возьмешь со склада мощную дрель с перфоратором, самые твёрдые и толстые сверла и все, что понадобится. Если что, ссылайся на меня. Доски надо приделать на века, но аккуратно. За неделю управишься - премию выпишу.
Он похлопал меня по плечу и бодро отправился в актовый зал. Я же наконец шмыгнул в серверную, недоумевая, как это меня угораздило по собственной инициативе подписаться на неделю грязной работы вместо комфортного общения с французской красавицей. А ведь директор наверняка все заранее продумал, я сам повелся.
Через час я рассказывал Никите, высокому кучерявому очкарику, тонкости работы с порядком изношенными сервером и компами, про капризы проекторов и многом другом. Он действительно все схватывал на лету. Аспирантов на биофаке зря не держат. Надеюсь, он мне ничего важного не сломает и данных не сотрет.
Понедельник для местных на биостанции - выходной. Считается, что в этот день они добираются из окрестных деревень в Голконду, откуда их везут сюда кораблём на работу. Однако некоторые по понедельникам работают, так как в пятницу с утра уезжают, в том числе кладовщица. На складе за час до закрытия нашел самую тяжёлую дрель со здоровенными свёрлами, шуруповёрт, дюбеля и принялся оформлять получение у старой знакомой Зины, приземистой блондинки средних лет в синем халате с грубыми чертами широкого лица.
- Зочем токая мощная, Слонок? - поинтересовалась она, сильно окая.
- Доски стройотрядов вешать буду, - важно объяснил я.
- И где жо?
- В Главном корпусе.
- Смотри не нодорвись, - пошутила она и потрогала за предплечье, - Ты токой хилый.
Я только рассмеялся.
- Тебе ещо что нужно?
- Шурупы подлинней и стремянка повыше. А ещё брус сороковка, метров двадцать.
- Стремянку вроде вчера где-то видела, брус у плотника, а шурупы завтра в конторке подберешь.
Потом подошла вплотную, уставилась мне в лицо бледно-голубыми глазами и тихо сказала:
- Совсем ты меня забыл. Приходи сегодня после десяти.
Я улыбнулся и кивнул:
- Постараюсь.
А сам побежал искать плотника. Кладовщица посмотрела мне вслед, вздохнула и принялась перебирать бумаги на столе.
Плотника я поймал на лавочке у конторки. Он попенял, что я зря потрачу древесину, объяснил, что брусков нужных мне размеров нет.
- Это приказ директора, - напомнил я. - Давай в столярке посмотрим.
Там он встал с растерянным видом, но я сразу зашагал к стеллажам. Ему пришлось присоединиться.
- Так вот этот брусок! - радостно указал я на полку.
- Да, действительно, - деланно удивился он, - Сколько тебе?
Я вытащил из кармана ручку, блокнот и задумался. Это был мой далеко не первый рабочий сезон здесь и с тихим саботажем местных работяг был знаком. Они не любят суеты, лишней работы, растраты материалов. Их можно понять. Вот изведут все бруски или рейки или шурупы, а потом понадобиться что-то сделать и придётся заказывать, а это лишняя писанина. В распутицу или когда не ходят катера можно ждать заказанного долго. Как понимаю, идеалом работы для плотника было, сидя на твердом окладе и лавочке, курить и философски наблюдать за суетливым мельтешением приезжих людишек вокруг. Эти настроения хорошо выразило народное хокку:
Начальник!
Лучше кашки недоложь,
да только понапрасну не тревожь.
Но, как говорится, трудно найти работу мечты, если твоя мечта – не работать.
В итоге я указал на листке сечение брусков в полтора раза больше. К их требуемой длине прибавил метр. Число брусков указал больше на треть. По моим расчетам они должны были понадобиться через три – четыре дня, поэтому указал срок двое суток. Для солидности и на память я сделал копию. Один листок вручил плотнику, а другой отправил в карман со словами: «Для директора».
Слово «директор» было тут магическим, чем я умело пользовался. Лучше всего это работало, когда его не было, потому что, кроме слова «директор», существовал ещё и сам директор, который был сильнее слова «директор». Поэтому в его присутствии местные не стеснялись подойти уточнить, правду ли им говорят.
Вечером я искупался в укромном месте, затем наконец добрался до своей старой избушки с амбарным засовом, большим висячим замком и суровыми табличками «Служебное помещение», «Посторонним вход воспрещен», «Ответственный за противопожарную безопасность Х.Ф.Кусачих, т.38-17-21» на двери. Домик стоял на отшибе, и я тут жил один – редкая привилегия, полученная посредством многолетнего плохо оплачиваемого труда и сети полезных знакомств. Привел себя в порядок, переоделся, принял на грудь сто грамм разведенного спирта и в десять десять уже скребся под знакомым окном на первом этаже многоквартирного дома, где жили местные работники. Ночка обещала быть томной.
Вторник
На следующее утро я навестил сарай у дома Самого Великого директора. Вытащил из кучи досок те, где было больше всего фамилий. В две ходки перенёс штук пятнадцать в Главный корпус, чтобы прикинуть, как лучше закрепить их в коридоре. Меня всегда удивляло, что почти любая работа по большей части состоит из перетаскивания тяжестей вручную, что заметил уже двадцать лет назад. С тех пор ничего не изменилось. Говорят, с пятого века до нашей эры человечество стало жить в осевом времени. Не знаю, мне кажется, мы до сих пор живем в циклическом. Деньги сперли – живем хуже, деньги выделили – живем получше. Прогрессом и не пахнет. Ноутбуки и смартфоны слабо повлияли на ситуацию.
Пока готовил фронт работ, вспоминал, чем занимался в строяке в середине 90-х. Командир Костя перебрасывал меня, как и остальных членов отряда, с одной работы на другую каждые три-пять дней.
Первое задание, которое я получил, была чистка днища корабля «Учёный». На складе получил ватные штаны, телогрейку и щетку с металлической щетиной. Потом надо было подсунуть большую широкую доску под дно корабля, который возвышался на рельсах на берегу, залезть под самое днище и счистить этой щеткой ржавчину. Места там мало, даже нельзя руку полностью разогнуть, то есть лежишь спиной на голой доске, а в двадцати сантиметрах от тебя ржавое днище. Давить на щетку надо что есть сил. С днища всякая дрянь сыпется на грудь, живот, шею и лицо, а с моря дует ледяной ветер. Уже через десять минут из-за неудобной позы руки отваливаются, сам замерзаешь, а с лица течет пот, одновременно и жарко, и зябко. Самое гадкое в этой работе, что, как ни три днище, толку чуть. Ржавчина просто приобретает красивый кирпичный оттенок. Удовольствие сомнительное, да еще и обидное, потому что дрель с насадкой способна всё это сделать быстрее и качественней.
Однако у работы под кораблём были и плюсы: короткий рабочий день, внеочередная баня, и освобождение от работы в случае непогоды и высокой воды. Поэтому на третий день я привык, хотя и застудил спину.
Но на четвертый день командир всех перераспределил. Меня назначили в помощь сантехнику. В это время у «Учёного» работяги чертыхались - им надо было обучать новых подмастерьев. Я же получил резиновые сапоги, прорезиненные штаны и куртку. С сантехником мы полезли под старый дом. Согнувшись в три погибели, на корточках, по щиколотку в грязи ползали под заплесневелыми несущими балками дома. Там надо было отогревать водопровод и канализацию, из которых зимой не спустили воду, отчего их разорвало. Грели жуткого вида еле тёплыми ржавыми электрическими конфорками с закрытой спиралью. Процесс отогревания длился днями. Надо было ворочать мокрые и тяжёлые обрезки шпал, строить на них пирамиду из грязных кирпичей, чтобы подставить электроплитки под трубы. Мы этим занимались ещё три дня. Мне до сих пор иногда снятся эти блуждания на четвереньках в грязи.
Среди плюсов тоже были внеочередная баня и короткий рабочий день. Сантехник справедливо считал свой труд каторжным, поэтому, заменив пару труб и поставив нагреватели в другое место, он шёл отдыхать, даровав мне свободу.
Но спустя три дня Костя снова всё переиграл, и меня бросили на постройку новой печки в «Теремке». А сантехник уже ругал нового помощника, под кораблём корячился следующий несчастный, а кладовщица ворчала, что каждый день приходится выдавать новую спецодежду новым людям.
Печь была разобрана на треть высоты: стопка кирпичей, дверца и её короб, а также чугунная плита с круглыми дырами лежали в стороне. Мне предстояло всё это сложить. Но не было хорошего цемента, хорошего песка, не было кирочки, не было огнеупорных кирпичей. Надо было использовать старый кирпич.
Биостанция тогда разваливалась на глазах. Снабжение, стройка, ремонт двигались по инерции и постепенно приходили в упадок. Пилорама фактически не работала, ничего не хватало. Создавалось впечатление, что руководство занимается исключительно воровством и саботажем.
Есть, что вспомнить из того времени. Например, наши девочки три дня белили комнату в Главном корпусе. После первого дня, когда белила высохли, всё отвалилось. На второй день сделали пожиже, побелили - высохло, опять отвалилось. На третий день по рассказам очевидцев, сидит девушка на крыльце корпуса и ждёт.
Её спрашивают: «Чего ждёшь?»
Отвечает: «Третий раз побелили. Жду, когда высохнет и отвалится».
На четвёртый день выяснилось, что кладовщица вместо белил выдала фосфатную муку.
Полдня грузили на корабль в Голконде каменный уголь, привезли, потом полдня дня разгружали на БС. Затопили им котельную - не горит. Оказалось, это не уголь, а кокс. Тот, кто договаривался о его покупке, никакой ответственности не понёс.
Поэтому не удивительно, что, когда я сложил печь в первый раз и мы её разожгли, она задымила, прогорела, и дым пошёл из всех щелей. Оказалось, мне вместо цемента выдали алебастр. Я всё-таки отыскал немного цемента, к которому надо было добавить глины для огнеупорности. Глину сказали нарыть на берегу. Нарыл, приготовил раствор, сложил печь, опять задымила. Изучили стыки между кирпичами, оказалось, что в литоральной глине куча органики. Вот она вся и выгорела.
В итоге в третий раз печь сложили, и она заработала. Щели в ней остались, но, когда прочистили дымоход, печь дымить перестала. Только осенью 2010 года её снесли напрочь, заделали дыры в потолке и в полу, и поставили электрические обогреватели. Чтобы жильцы там не мёрзли, заделали гипсокартоном половину окон и поделили «Теремок» пополам изнутри. При этом не подумали, что печь своей тягой вентилировала помещение. Всюду, где печи заменяли обогревателями, начинались проблемы с вентиляцией.
После печи меня перебросили помогать чинить балясину на крыльце дома на горе. Потом я начал работать в столярке: насаживал лопаты, топоры и молотки, точил и разводил ножовки, мастерил лавки для столовой и бани. Немного поработал на пилораме. Попутно приходилось дежурить в столовой. Тогда всех очень раздражали эти постоянные перестановки. Однако без них я бы не овладел очень многими полезными знаниями, умениями и навыками.
В общем, развеска досок по сравнению с прошлым опытом была не самой сложной и грязной работой. И я решил просверлить пробное отверстие в стене на первом этаже, чтобы не связываться со стремянкой. Ожидал, что с такой дрелью процесс пойдет быстро. В советские времена на биостанции всё строили из того материала, что смогли достать. Если везло, то он был хорошим, если нет, то плохим. Видимо бетон этой стены предназначался для бомбоубежищ, потому что за пять минут, даже включив режим перфорации, я продвинулся всего на пять миллиметров. При этом всё вокруг вибрировало так, будто я играл Баха на органе. Лишь через полчаса я получил первые две дыры. Потом стал прикидывать, как побыстрее приделать к стене бруски для крепления досок, чтобы успеть при таких темпах закончить работу за неделю.
Тут послышались шаги целой толпы французов, что-то живо обсуждавших. Замыкавшая шествие пара узнала меня и остановилась, глядя, как я вожусь у стены. Я улыбнулся и поздоровался.
- Вы настоящий бурильщик (foreur)! - похвалил Пьер и похлопал по плечу.
- Вам дрель идет! - так промурлыкала Жанна, что я ощутил себя в начале фильма для взрослых Марка Дорселя.
Невольно вспомнил, что здесь есть неплохая баня. Много лет назад, ещё до того, как сгорела старая баня, приезжал немецкий стройотряд. Так вот, они парились в бане все вместе. Даже местные от этого были в шоке. Не предложить ли французам возродить старый обычай? Что может быть доверительней, чем степенная беседа за пивом в парилке? Чуть повиснет неловкая пауза - окунуться в ледяное море с причала, потом в парилку и снова болтать.
Мои мечты прервало появление Сары, ещё чуть томной ото сна. В узеньких (как она их только застегивает?) джинсиках и в такой тесной блузке, что все персонажи фильмов Дорселя сразу померкли. Она помахала ручкой, подошла поближе, оглядела мою спецовку, доски, дрель:
- Вы, оказывается, еще и бурильщик! Это так манифик!
Потом попыталась развернуться, как-то неожиданно зацепилась узкой ступнёй в сандалике за провод, пошатнулась и начала падать на меня. Мою правую руку оттягивала дрель, поэтому, чтобы не упасть самому, я прижал её этой дрелью к себе, она ткнулась носиком мне в ямку у шеи. Пауза, пока падение не остановилось, и она обрела равновесие, показалась очень долгой.
- А вы интересней, чем я думала, - она встряхнула чёрной гривой и сверкнула глазами, - Устройте нам, пожалуйста, после обеда экскурсию. Давайте встретимся на пирсе около четырех.
Я смог только молча кивнуть, от радости у меня в горле встал ком. Она упорхнула вслед за своими, но ещё обернулась целых два раза.
До обеда я на радостях просверлил ещё шесть дыр, а потом отправился на поиски большой стремянки. Как и предупреждало руководство, начались сложности. Кладовщица мягко попеняла, что из-за моего бурения штукатурка сыпется с потолка. Где стремянка, не знала, нужных мне шурупов не нашла. Зато время от времени неясно улыбалась и маслянисто поблескивала глазками.
Стремянку в конце концов отыскал на хоздворе, приволок в корпус и спрятал между стеной и лавкой в актовом зале. Там меня и отловил директор, который уже был в курсе моих достижений. Рассказал ему про план подвески досок и про шурупы.
Он покивал и деловито дал небольшой ключ:
- Ясно. В кабинете завхоза есть черный шкафчик с НЗ, там найдешь любые шурупы. Если что, скажешь, что я разрешил. Потом занесёшь. Я отъеду, постарайся не терять времени. Иначе на очередной планёрке мне плешь из-за шума проедят, - улыбнулся и ушел.
Ровно в четыре переодетый, умытый, причесанный, с пакетом в руках я не торопясь прогуливался в виду пирса. Низкое солнце просвечивало в промежутки между узкими облаками цвета старого шифера. С моря дул прохладный сырой ветерок, и ветряк на мысу сверкал серебристыми лопастями.
Французы появились минут через десять. Сара была в куртке и цветастом павловопосадском шерстяном платке, как-то по-особому закрученном на голове.
Биостанция - это кучка строений, приютившихся на безымянном полуострове, недалеко вдающемся в море. Вдоль берега среди елей и сосен стоят пять десятков строений: Главный корпус - серое трехэтажное кирпичное здание, Лабораторный и Аквариальный корпуса, общежития, деревянные домики, пирс, несколько разношерстных корабликов, две яхты на берегу, катера, баржа. С одной стороны море, а с другой тайга, болота, гнус и комары. Так что смотреть особо не на что. Но если ты всю жизнь наслаждался комфортом, на контрасте может быть интересно. Главное, чтобы не сожрала мошка.
Для начала мы по тупику Молодых Дарований (какая тонкая издевка!), то есть по главной улице, представлявшей собой отрезок грунтовой дороги, когда-то присыпанной гравием, прошли к пирамидальному основанию ветряка на мысу. Оттуда полюбовались на роскошную панораму моря, блестевшего с двух сторон.
Потом прошли через весь поселок: миновали столовую и общежития, взяли левее, мимо свалки и складов вышли на трассу - дорогу к Голконде вдоль ЛЭП. Когда-то она была вполне проходима, но при постройке новой ЛЭП в 2005 году её покорёжили. Она стала вся в рытвинах, ямах и обрезках изоляции. Тут стоял запах хвои и болота.
Прошли немного по трассе к тропинке, уходящей вверх. По ней довел всех до пригорка со старым кострищем, где стояло бревно, увенчанное ехидной деревянной головой. Это был идол - Новый Радикулит, водружённый лет двадцать пять назад какими-то трудолюбивыми шутниками. С этого места пролив между биостанцией и островом Медвежьим был виден, как на ладони, даже просматривалась часть морского пути к Голконде. Тут всегда было ветрено. Французы оглядели окрестности, повосхищались, и я их поскорее увел, чтобы не продуло.
По пути я рассказывал о БС, начав с далеких 1930-х годов, когда университетским ученым пришла в голову идея основать в этих дебрях биостанцию. Мой французский был скуден, иногда я сбивался на английский, приходилось дополнять свою речь богатой жестикуляцией. Однако слушателями французы оказались благодарными и, как могли, помогали мне подбирать слова. Сара с Жанной шутили, смеялись и все время то отставали, то уходили вперед, а Пьер степенно шел рядом, кивал и с наслаждением попыхивал сигариллой.
Я предполагал, что БС основали именно на этом гиблом месте, исходя из двух соображений: оно не так далеко от железной дороги, но, в то же время, достаточно удалено от постоянного поселения. То есть туда не очень сложно добраться, влияние человека на природу и море минимально, а местным не так просто её разграбить. Иногда я задавал себе вопрос: почему было не начать изучение морской флоры и фауны, если уж так приспичило, не с холодного приполярного, а с Черного или, на худой конец, Азовского моря? Наверное, там, на Югах своих биостанций хватает.
То, что большинство построек на БС деревянные, - недостаток, они быстро ветшают. Скорее всего, это - следствие безденежья, а может, особенностей самих биологов. Мне почему-то казалось, что у физиков станция была бы более благоустроена.
Это как разница между мужским и женским монастырями. Мужские отстраиваются быстро. Несколько лет – и там уже жизнь кипит, мусор убран, все оштукатурено, на колокольне колокол в сто пудов, во дворе Лексусы с Ренджроверами ставить некуда, а краеведческий музей со всеми экспонатами давно выселен. В женском же уже тридцать лет разруха, стены осыпаются, двор не мощеный, зато все усажено цветами и кабачками, а монашки у ворот посетителям котят раздают.
Ну да ладно. Я, как мог, перевел на французский названия улиц поселка Поморский, в котором официально и располагается биостанция. Объяснил, что в Москве тоже есть шоссе Энтузиастов и Староконюшенная улица. Только московское шоссе заасфальтировано, не упирается в непонятные кусты и гораздо длиннее трехсот метров. Никогда не понимал, зачем нужны семь улиц поселку на пятнадцати гектарах на двести человек <