Жоржи Амаду
ГОРОД ИЛЬЕУС
ПРЕДИСЛОВИЕ
Бразилия… «Земля без конца и без края», «земля, политая кровью», «земля большого богатства и большой нищеты»… Земля со сложной и своеобычной историей, с народом, воспринявшим духовное богатство индейцев, португальцев и негров. О ней писали много, писали её поэты и её прозаики. О её открытии создал Сайта Рита Дурао, поэт XVIII века, патриотическую эпопею «Карамуру». О её борьбе за независимость писал свои лирические послания и гневные сатиры участник революционного заговора 1789 года Томас Антониу Гонзага. О величественном богатстве её природы и неподкупной цельности её исконных обитателей — индейцев рассказал в XIX веке своей мелодической прозой Жозе де Аленкар, Страстно клеймил запятнавшее её позорное рабство, прославляя во вдохновенных гимнах грядущую свободу, поэт и революционер Кастру Альвес. С тщательной и красочной достоверностью описывал её крестьянские восстания писатель и историк Эуклидес да Кунья. Целая плеяда романистов конца XIX и начала XX столетия вторгалась в разные области жизни своей земли. Психологический роман Машаду де Ассиза рисовал картину распада ее патриархальной старины. Тонкое и умное перо Лимы Баррету чертило необычные профили людей, населяющих её города, и гротескные сцены городской жизни. Социально-бытовой роман Жозе Линса ду Регу показал изменения в укладе её общественной жизни.
На широких исторических полотнах замечательного писателя наших дней Жоржи Амаду бразильская земля предстала во всём своём сочном разнообразии, со своей природой и людьми, со своими нерешенными и ежедневно, ежечасно решаемыми жизненными проблемами.
|
|
Амаду вступил в литературу в тридцатых годах нашего века, когда в связи с усилением антиимпериалистического и национально-освободительного движения в Бразилии и во всей Латинской Америке формировалась новая прогрессивная литература с более глубокой и острой социальной направленностью, с более широким охватом актуальных проблем, с более реалистическим и точным видением жизни. Когда двадцатилетним юношей Амаду писал одну из своих первых книг «Какао», рассказывающую о тяжелой жизни работников плантаций на юге штата Баия, он уже наметил ту основную, большую и благородную тему, которая развивалась потом всё более чётко в каждой новой его книге. Эта тема — правда о народе Бразилии, о его лишениях и борьбе, о его врагах и друзьях, о его прошлом и настоящем.
Во вступлении, предпосланном роману «Какао», автор писал: «Я попытался рассказать в этой книге, пусть без особого литературного блеска, зато честно, о жизни работников в фазендах какао на юге Баии. Быть может, это роман из жизни пролетариата?»
Вопрос, оканчивающий это краткое вступление, не случаен. Действительно, первая книга Амаду из серии его книг о землях какао — это, собственно, ещё не роман, а только набросок будущего романа, ещё не тема, а только заявка на тему. Это скорее репортаж в художественной форме, в котором ставится ряд проблем, связанных с жизнью работников плантаций, но ещё не дается цельной картины этой жизни. Впрочем, писатель и не ставил себе такой задачи: «Я заносил на бумагу свои воспоминания о жизни на плантации, по мере того как они приходили мне на память… Иногда мне казалось, что лучше бы написать памфлет или поэму. Пожалуй, и романа не вышло… Может быть, я ещё вернусь в фазенды какао… Но сегодня у меня уже есть, что сказать». Да, у двадцатилетнего Амаду было что сказать о своей бразильской земле. Уже в этом, ещё несовершенном романе начинается летопись его родного края — юга Баии, где он родился и провел своё детство среди какаовых плантаций, которые он потом описал во многих своих книгах. И уже, здесь, хотя еще не совсем полнокровно и несколько декларативно, звучит мотив социального протеста, который проходит потом сквозь всё творчество писателя.
|
|
В следующей книге — «Жубиаба» — этот мотив уже логически вытекает из глубоко народного характера героев, из контраста теплых, трогательных и сильных образов людей из народа с их богатым духовным миром и той страшной нищеты, социальной несправедливости и бесправия, которые превращают их в рабов. «Жубиаба» — это яркая, взволнованная, глубоко лирическая и глубоко человечная книга, вобравшая в себя всю чистоту и свежесть души угнетенного народа Бразилии. «Жубиаба» — это глубинный источник, где родилась богатая и гибкая образность художественного письма Амаду, это узел целого ряда тем, которые позже получат развитие в его творчестве. В эпизодах этого романа писатель отразил и тяжелую, беспросветную жизнь рыбаков, ставшую впоследствии темой «Мёртвого моря», и голодное существование беспризорных мальчишек, перемолотых беспощадной машиной капиталистического города, с которыми мы встретимся позже в «Капитанах песка», и страшные картины жизни работников на плантациях, развернутые потом на широких полотнах «Земли без конца и без края» (в русском переводе «Бескрайние земли») и «Города Ильеуса».
|
|
«Я хотел отразить всю жизнь моего штата», — говорит в прологе к «Капитанам песка» двадцатипятилетний Жоржи Амаду, противопоставляя себя писателям, которые писали о родном крае, не видя его подлинного лица, не зная его народа, изображали людей из народа грубыми и темными, в противоположность главным героям своих книг — аристократическим юношам. И действительно, баийские романы Амаду вобрали в себя всё самое характерное из жизни штата Баия, всю неувядаемую, глубоко гуманистическую народную традицию, воплощенную в бесконечных фольклорных мотивах, мифах и легендах, как живые цветы разбросанных по страницам «Жубиаба», «Мертвого моря» и других романов баийского цикла. Мы видим, как формирует эта традиция души людей из народа, как рождает она в их сердце ненависть к рабству и непобедимую любовь к свободе.
«Я отправился искать народ, я жил бок о бок с ним», — говорит Амаду в прологе к «Капитанам песка», определяя этими словами свой дальнейший путь. И хотя социального обобщения, характерного для последующих произведений Амаду, в этом цикле еще нет, но это книги о народе, и в этом их большая социальная значимость. В образах негра Антонио Балдуино из «Жубиаба», моряка Гумы из «Мертвого моря», беспризорника Педро Бала из «Капитанов песка» вырисовывается умное, чистое, доброе лицо основного героя Амаду — человека из народа.
Даже в самой форме своего повествования Амаду приближается к народному сказовому стилю. Баийские романы написаны в символико-романтической манере, принимая порою форму стихотворений в прозе. В них Амаду выступает как поэт своего народа.
В прологе к «Капитанам песка» Амаду говорит, что этой книгой заканчивается цикл его романов о Баии. Однако впоследствии он пишет ещё два романа, действие которых происходит в его родном штате: «Земля без конца и без края» и «Город Ильеус». И всё же заключительной книгой цикла романов о Баии нужно считать «Капитаны песка», а не «Город Ильеус». «Земля без конца и без края» и «Город Ильеус» — это новая ступень в творчестве Жоржи Амаду. Из поэта своего народа Амаду становится его летописцем. Живая история Бразилии встает со страниц этих книг во всём её своеобразии.
«Земля без конца и без края» как бы подводит нас к ключевому роману нового цикла — «Городу Ильеусу», раскрывая первопричины происходящих в нём социальных, экономических, политических и общественных событий. «Земля без конца и без края» — это летопись феодального периода истории Бразилии, периода борьбы за завоевание «ничьей земли», покрытой девственным лесом, на которой вырастут потом деревья какао, отягченные золотыми плодами. «Золотые плоды» — образ, так часто повторяемый на страницах всей амадовской эпопеи какао, — это не только поэтическая метафора. Плоды какао золотые не только потому, что их позолотило солнце, но и потому, что они дают золото. Борьба за это золото, приносимое помещикам какаовыми плантациями, политыми кровью и потом батраков, — такова тема книги.
«Я расскажу вам историю, историю страшных дел» — этот эпиграф к роману, взятый из народной песни, определяет характерную черту бразильского феодализма. Поздний бразильский феодализм, с его помещиками, огнём и оружием прокладывающими себе дорогу в девственном лесу, чтобы посадить на плодородной земле прибыльную культуру какао, с его наёмными рабами, которых хозяин мог безнаказанно сечь и убивать, хотя формально рабство уже было отменено, отличался необычайной, кровавой жестокостью. На примере одного из эпизодов феодальной эпопеи Бразилии — истории распространения культуры какао на юге штата Баия — Амаду вскрывает особенности позднего феодализма в стране, где с самого начала своего развития национальный капитализм не встал на самостоятельный путь, оставаясь пособником иностранного, главным образом североамериканского, империализма. Образы бразильских помещиков — свирепых полковников — наделены в книге Амаду силой и напористостью покорителей природы, открывателей новых земель эпохи первоначального накопления. Но широкие горизонты, породившие гуманизм эпохи Возрождения, связанный с первым, прогрессивным этапом развития капитализма, чужды бразильским феодалам — вчерашним рабовладельцам. Уродливое, однобокое развитие экономики страны, где целые районы заняты одной сельскохозяйственной культурой, подчиняющей себе всю жизнь людей, показано в романе «Земля без конца и без края» на широком бытовом и историческом фоне, в зеркале целого ряда жизней, прикованных, словно цепями, к плантациям какао. В книге нет главного героя; здесь есть коллективный герой — народ, олицетворенный в образах забитых работников плантаций, живая душа которых, подавленная рабской жизнью, лишь иногда прорывается в стихийном протесте. В книге есть и второй, лирический герой — земля, девственная земля родины, «земля, пропитанная кровью», как думает о ней автор книги и его герой — народ, «черная земля, лучшая в мире земля для деревьев какао», как думает о ней Жука Бадаро, плантатор с пистолетом за поясом. Образы помещиков-плантаторов овеяны в романе ореолом своеобразной романтики. Их фанатическая страсть к своим плантациям, их бережная любовь к каждому молоденькому деревцу какао, выражение бесконечной нежности, появляющееся на страшном щербатом лице полковника Орасио, когда он гладит маленький, ещё незрелый какаовый плод; героическое бесстрашие юной доны Аны Бадаро, которая остается одна в горящей усадьбе, чтобы до последней минуты защищать земли отца от захватившего их более могущественного помещика, неподкупная гордость и строгость, с какой хранит она традиции своего погибшего рода, когда мы встречаем её, обедневшую и состарившуюся, на страницах «Города Ильеуса», — всё это придает образам плантаторов черты большой внутренней силы и цельности. Эта идеализация не случайна в творчестве Амаду, она имеет свое историческое обоснование, так как борьба феодалов за землю, при всей её примитивной жестокости и разбойничьем произволе, не лишена была своеобразной героики, рождённой стремлением преобразовать лицо бразильской земли, заставить её служить человеку. Иначе не пели бы об этой борьбе по дорогам и селениям слепые гитаристы, не складывали бы о ней безымянные поэты своих сказаний.
Прозаичнее, ожесточеннее и страшнее та борьба, которая последует за борьбой феодалов. Это будет борьба за землю уже не для того, чтобы заставить её давать золотые плоды. Это будет борьба за то, чтобы выгодно продать её иностранному хищнику, получив при этом возможно большую долю барыша. И в этой борьбе, когда споры решаются не выстрелами на дорогах, а переговорами в конторах и канцеляриях, уже не будет никакой романтики. Вот эта вторичная борьба за бразильскую землю, борьба за то, чтобы земля сменила хозяина и перешла в руки экспортёров какао, превратив их в помещиков нового типа, выжимающих все соки из земли и работающих на ней людей по всем правилам капиталистической системы эксплуатации труда, освещена в основном романе цикла — «Город Ильеус».
Экспортеров совсем не трогает вся эта поэзия золотых плодов, они люди пришлые, всего лишь посредники, они пришли, когда борьба за землю уже кончалась, да они и не любят эту землю, а любят больше всего деньги, крупный бизнес. И если экспортер Карлос Зуде, являющийся одним из основных персонажей романа «Город Ильеус», сетует на то, что у экспортеров нет корней в этой земле, то лишь потому, что, пустив прочные корни в землю Бразилии, легче будет продавать её национальные богатства иностранному капиталу, воплощенному на страницах «Города Ильеуса» в сатирически обобщенном и вместе с тем ярко конкретном портрете американца Карбанкса, циничного и развратного хищника, прикидывающегося рубахой-парнем.
На страницах «Города Нльеуса» впервые в творчестве Амаду появляется собирательный образ империализма — чудовищного дракона о ста головах, застлавшего голубое небо над городом какао. От страницы к странице растет этот страшный образ. Читатель как бы присутствует при зарождении фашизма, при проникновении в страну германских и американских империалистов, драка между которыми из-за природных богатств Бразилии начинается в «Городе Ильеусе» и разгорается со всей силой в более позднем романе Амаду — «Подполье свободы». Мы видим, как уходит в прошлое мир помещиков, завоевавших «ничью» землю и не сумевших удержать её в своих руках, уходит, унося с собой свои дикие и красочные традиции, уступив место миру более злых и умных хищников, уходит, сметенный историей. Но напрасно Карлос Зуде и его приспешники думают, что прочно пришли на смену бывшим хозяевам земли, — им самим уже готовится смена, готовится медленно, трудно, но неуклонно, и мы видим, как она готовится, и верим, что она придёт.
От страницы к странице растёт в романе другой собирательный образ — образ бразильского народа, который ищет своего пути. Не сразу и не просто находит он этот путь. У того поколения работников плантаций, с которым мы познакомились ещё в «Земле без конца и без края», главной мечтой было иметь свой клочок земли. Получив клочок дикого леса, Антонио Витор и его жена Раймунда вкладывают в него не только труд всей своей жизни, но и всю любовь, всю нежность, всю теплоту, на какую только способны. Их земля — это их любимое детище, она заменяет им всё на свете. Потому-то старая Раймунда продолжает обрабатывать её своими руками даже тогда, когда к ним приходит богатство, оказавшееся впоследствии таким непрочным. Оттого-то они, двое старых людей, похожие на два старых дерева, ушедших корнями в эту землю, до последнего вздоха защищают с оружием в руках свою маленькую плантацию, купленную с аукциона Карлосом Зуде. Вместе с Антонио и Раймундой гибнет в конце «Города Ильеуса» вековая мечта крестьянства о собственном клочке земли и перед ним встаёт новый вопрос — куда идти?
Следующий за «Городом Ильеусом» роман Жоржи Амаду — «Красные всходы», идейно составляющий заключительную часть трилогии, открывается эпиграфом из Кастру Альвеса. Красные всходы начинают подыматься из земли, политой кровью рабов, говорит Амаду голосом великого бразильского поэта прошлого столетия. В книге есть и второй эпиграф — высказывание Луиса Карлоса Престеса о том, что причины нищеты и отсталости бразильского народа следует искать в неправильном распределении земли, в монополии на землю. Эти два эпиграфа к роману «Красные всходы» определяют ту тему в творчестве Амаду, которая поставлена им уже в «Городе Ильеусе», — тему нарастания народной борьбы. Сын Антонио и Раймунды Жоаким идёт уже не тем путем, что его родные. Жоаким — коммунист, и в романе «Город Ильеус» мы видим первые шаги коммунистической партии, разъясняющей народу смысл преступной политики экспортёров и собирающей выгнанных с плантаций батраков на невиданную доныне манифестацию — «парад голодных». Компартия ещё слаба и немногочисленна, но она уже набирает силы; и мысли Жоакима о своей партии, когда он идёт под проливным дождем на собрание своей маленькой ячейки, — это первые строки того гимна партии, каким являются размышления о ней работницы Марианы в «Подполье свободы». Растёт на страницах «Города Ильеуса» новая мысль, мысль о будущем народа, и огромное достоинство книги в том, что рост этой новой мысли показан автором не теоретически, не умозрительно, а в кипении жизни, на примере осмысления героями книги трагической эпопеи какао в штате Баия. Жизнь всех слоёв общества зависит в этом краю от производства какао, и поэтому коренные перемены в характере этого производства касаются всех и всё поставлены перед необходимостью сделать вывод из этих перемен. Так зреет живая мысль в разных слоях общества, и всё больше людей начинают понимать обреченность «победителей» — экспортёров. Тонко и точно показывает Амаду всю безрадостную обстановку этой победы, когда в самый момент торжества от главного экспортера Карлоса Зуде уходит его жена Жульета, потому что ей это торжество уже не дорого, а дороги совсем другие духовные ценности, которые открыл ей любимый человек — поэт Сержио Моура. На примере Сержио и Жульеты решается в «Городе Ильеусе» ещё одна важная тема, проходящая сквозь всё творчество Амаду, — тема интеллигенции и её судеб. От романа к роману мы видим, как лучшие представители интеллигенции порывают со старым миром, ища своего пути. Протест их каждый раз носит иной характер и приводит к иным результатам. В «Земле без конца и без края» гибнут, сломленные тёмным феодальным бытом, жена полковника Орасио — Эстер, и её возлюбленный, адвокат Виржилио, потому что они осмелились противопоставить своё цельное и сильное чувство господствующему укладу жизни. Уходят в ряды борцов, сближаясь с коммунистической партией, архитектор Маркос и его подруга Мануэла, герои более поздней книги Амаду «Подполье свободы».
Путь Сержио и Жульеты противоречивее и сложнее. Прежде чем порвать со старым миром, они прошли долгий путь сомнений и исканий, так как во многом заражены влиянием своей среды и сами сознают это, — недаром Жульета с такой болью говорит о невидимых цепях, опутавших ноги Сержио. Она стремится разбить эти цепи, и первое ее оружие — любовь. Сержио и Жульета — это как бы шекспировские Ромео и Джульетта, вырванные из своей патриархально-жестокой Вероны и брошенные в кипящий котел бурно растущего современного города. Автор сам подсказывает эту аналогию не только именем своей героини, но и тем, что заставляет Сержио и Жульету после первой ночи любви спутать закат с восходом, подобно героям шекспировской трагедии. Истеричная, скучающая, испорченная случайными связями, Жульета всё-таки находит в себе силу перешагнуть через всё, с чем она от рождения сжилась, — и не только для того, чтобы идти за своей любовью, но чтобы идти ещё дальше, за своей свободой, свободой во что бы то ни стало.
Не следует, однако, думать, что, ставя на страницах «Города Ильеуса» так много сложных социальных проблем, Амаду утратил хотя бы малую долю свойственного ему лиризма. Напротив, в этом романе лиризм приобретает ещё большую силу. В контрасте с резко обличительной манерой изображения мира богатства, Амаду с проникновенной теплотой рисует образы работников плантаций, людей тёмных и невежественных, но хранящих чистоту своей детской души. История Варапау, Капи, негра Флориндо, людей, выхваченных из самой гущи народной, согретых всей теплотой вековой народной традиции, живых людей, которые слагают песни и о которых слагают песни, — это подлинная поэма в прозе. Эти образы лишний раз доказывают, что истоки стиля Амаду-прозаика следует искать в традициях бразильской поэзии, в богатейшей сокровищнице бразильского фольклора.
Действие романа «Город Ильеус» относится к тридцатым годам нашего века. И всё-таки эго роман о, современности. Потому что прошлое живёт в нём как настоящее, потому что история воплощена в конкретных человеческих жизнях. Ещё в предисловии к «Земле без конца и без края» Амаду пишет, что во всём его творчестве есть одна общая линия: «Надежда, — более, чем надежда, — уверенность, что завтрашний день будет лучше и прекраснее». И именно в том, что Амаду так отчетливо видел перед собой это «завтра» своей родины, когда писал о её «вчера», — основное достоинство его исторических романов и публикуемого нами романа «Город Ильеус».
Инна Тынянова
ЗЕМЛЯ ДАЕТ ЗОЛОТЫЕ ПЛОДЫ
Земли большого богатства,
земли большой нищеты.
(Народная песня)
«КОРОЛЬ ЮГА»
И вдруг самолет свернул с пути — к югу. И тогда перед глазами путешественников возник город Ильеус. Зеленое море осталось позади. Внизу плыли кокосовые рощи, склоны холма Конкиста, а когда самолет накренился влево, пассажиры увидели весь город, как на почтовой открытке.
Извилистыми бедными уличками рабочих кварталов сбегал он вниз по холму и, широко раскинувшись между рекой и морем, сиял новыми проспектами, обрывающимися на прибрежье, расцветал весёлыми садами вокруг особняков на острове Понталь и снова поднимался вверх, по холму Уньян, застроенному лачугами из жести и досок.
Один из пассажиров принялся считать корабли в порту и насчитал восемь, не говоря уже о больших парусниках и мелких суденышках — их было великое множество. Порт казался таким огромным — больше самого города. Тот пассажир, что посчитал корабли, крикнул Карлосу Зуде: «Какой огромный порт!», но Карлос не слышал, он разглядывал людей на пляже. Отсюда, сверху, они казались крошечными черными точками, которые бежали по белому песку и пропадали в пене волн. Жульета, наверно, там, подумал Карлос, греется на солнце, купается или играет в мяч. Он заметил, что кто-то на пляже поднял руку и помахал вслед самолету. Жульета? Но даже нельзя понять, мужчина это или женщина: маленькая черная точка на белом песке — и всё. А может быть, и Жульета, она ведь знает, что он должен сегодня прилететь. Карлос помахал рукой перед стеклом окна. Но самолет внезапно повернул, пляж исчез из виду, и приветствие Карлоса видели только деревья. Казалось, самолет сейчас заденет за их вершины, рухнет вниз и разобьётся… Они быстро снижались. Наверху, по синему небу, бежали легкие белые облака. Холм остался позади. Самолет мягко опустился на воду, все медленнее взмахивая лопастями пропеллера, и остановился у аэропорта американской компании, близко от железной дороги. Аэропорт немецкой компании находился дальше, оттуда на берег надо было добираться на лодках. Стюард открыл дверцу самолета, рабочие аэропорта приставили трап. Первым вышел Карлос Зуде. К нему сразу же бросился служащий из его конторы.
— Как съездили, сеньор Карлос? — Служащий улыбался и жал руку хозяину.
— Превосходно. — Карлос взглянул на часы. — Сюда от Баии всего лишь час пути, вернее, пятьдесят пять минут…
— Быстро… — заметил служащий.
Он взял портфель Карлоса, тяжелый, набитый бумагами. Носильщик-негр поднял чемоданы и понес. Кругом слышались гудки такси — шоферы зазывали пассажиров. Карлос шёл по железнодорожному мосту, служащий не отставал от него и мысленно восхищался Карлосом: ему хотелось быть похожим на хозяина. Как он благороден! Серебряные нити в волосах только облагораживают его и нисколько не старят. А как одет! И держится так естественно, словно настоящий аристократ. Это больше всего восхищало служащего конторы. Однако манеры хозяина были что-то уж слишком хороши, похоже, что он тщательно вырабатывал их и долго репетировал наедине с собой. Аристократичен во всём — от походки до манеры смеяться.
Снова послышалось ворчанье пропеллера, пассажиры поднялись по трапу, стюард закрыл дверцу, и самолет, пробежав по речным волнам, поднялся в воздух, полетел к югу и исчез в направлении Рио-де-Жанейро.
Шофер открыл дверцу бьюика. Служащий с восхищением заметил, с какой непринужденностью Карлос Зуде жал руку шоферу и благодарил за его «добро пожаловать!». Настоящий аристократ…
Карлос сел в автомобиль. Служащий поместился рядом с шофером, повернул голову и сказал:
— Мы вас к четвергу ждали…
— Я билета не достал. Самолеты переполнены, ни одного места нет. На этот раз я за три дня билет заказал.
Он махнул рукой, словно теперь уж это дело прошлое и всё будет иначе.
— Американцы собираются пустить специальный самолет между Ильеусом и Баией. Два рейса в день…
— Замечательно! — воскликнул служащий.
Карлос Зуде продолжал:
— Я говорил с управляющим. Выгодное дело для них… Сметливый американец, сразу во всём разобрался. Уверяет, что самое большее через месяц эта задача будет разрешена. Два раза в день самолет будет. Они немного снизят цены, и если полковники перестанут бояться самолета…
Он так подробно рассказывал, словно сам был главой всего предприятия.
Служащий засмеялся:
— Да как же, так они сразу и перестанут бояться! Я помню, когда у нас первую авиалинию открыли, немецкую, так полковник Манека Дантас сказал, что погибнет от воздушного сообщения только в том случае, если какой-нибудь самолет упадет ему на голову, а уж сам он ни за что не полетит. Но потом ему пришлось как-то срочно вылететь к больному сыну (вот что недавно институт окончил), и с тех пор он другого способа передвижения не признает…
Служащий никогда ещё не бывал так разговорчив в присутствии Карлоса Зуде. Он вдруг смутился. Но хозяин смотрел ободряюще и улыбался.
— Они робкие, как дети… — сказал он.
Служащий нашел, что это здорово сказано, и так как ему ужасно хотелось прослыть остроумным и тонким человеком, решил повторить эту фразу вечером на собрании Ассоциации торговых служащих, выдав, конечно, за свою. Автомобиль мчался по улицам вдоль железной дороги, сквозь торговый центр города, к порту. Служащий вспомнил, что у него есть поручение к Карлосу Зуде.
— Да, сеньор Карлос… Дона Жульета звонила и просила вам сказать, что она на пляже.
— Спасибо большое… — Карлос ответил по-аристократически небрежно.
И снова он подумал о Жульете. В своём обтянутом купальном костюме она, наверно, сейчас играет в мяч или отважно разрезает грудью коварные волны. Он нащупал в кармане ожерелье, купленное в Баии, представил себе, как оно будет выглядеть на смуглой шее жены, и улыбнулся. «Самая хорошенькая женщина на свете…»
Автомобиль остановился, шофер открыл дверцу, Карлос вышел.
— Обождите меня, Жозе, я сейчас вернусь.
Шофер кивнул, захлопнул дверцу автомобиля и вслед за хозяином вошел через широкие двери в здание экспортной фирмы «Зуде, брат и K°» Но не поднялся на лифте, как Карлос и его спутник, а направился в одно из просторных помещений первого этажа. Фирма занимала огромный четырехэтажный дом, выстроенный на месте прежнего низенького домика, неподалеку от порта. Нижний этаж занимали склад и упаковочное помещение — два огромных зала, доверху наполненных черными какаовыми бобами, издающими сладкий запах шоколада. Взбираясь по горам какао, обнаженные до пояса люди упаковывали бобы в мешки. Другие взвешивали мешки, стараясь, чтоб в каждом было точно по шестьдесят кило, а потом женщины зашивали их с удивительной быстротой. Мальчонка лет двенадцати ставил на каждом мешке красное клеймо:
ЗУДЕ, БРАТ и K°.
ЭКСПОРТЕРЫ
Грузовики въезжали в склад, грузчики взваливали мешки на плечи, сгибаясь под их тяжестью. Мешки падали, глухо ударяясь о доски, шофер заводил мотор, грузовик выезжал на улицу, останавливался у гавани. За ним другой, третий, — без конца. Снова шли грузчики, согнувшись под тяжестью мешков, бежали по мосту — странные черные существа с большими уродливыми горбами. Огромный пепельно-серый шведский пароход проглатывал мешки с какао. Пьяные матросы ходили вверх и вниз по сходням и разговаривали на непонятном языке.
Жозе прислонился к стене, глядя, как женщины зашивают мешки. Роза шила с серьезным лицом, сжав губы, не подымая глаз. Шофер глядел на неё пристально, с улыбочкой, но Роза не замечала его, потому что очень торопилась. Жозе постоял ещё с минуту, надеясь, что мулатка всё же увидит его и улыбнется, но потом махнул рукой и покорно пошёл к своей машине.
— Этот кобель, наверно, сейчас вернётся, ему ведь не терпится жену увидеть…
Жозе пробормотал эти слова сквозь зубы, но грузчик номер семьдесят два, проходивший мимо с мешком какао на плече, услышал и засмеялся. Жозе и сам засмеялся.
Карлосу Зуде действительно не терпелось увидеть жену. Он поднялся на лифте, быстро прошел через залы, где служащие почтительно привстали, увидев его, открыл дверь с металлической дощечкой:
КАБИНЕТ ДИРЕКТОРА
Сел за письменный стол. Служащий, сопровождавший его, положил на стол портфель и стоял, ожидая, пока Карлос заговорит.
— Вы можете идти, Рейнальдо. Пришлите ко мне Мартинса.
Служащий поклонился и быстро вышел.
Карлос повернулся в вертящемся кресле, посмотрел сквозь большое окно на оживленную улицу, по которой ехали грузовики. Автобус отходил в Итабуну, вокруг толпились люди.
Управляющий, задыхаясь, почти вбежал в кабинет:
— Я следил за погрузкой…
Пожав руку хозяину и задав несколько вопросов о его поездке, он остановился в ожидании. Карлос открыл портфель, разложил на столе бумаги, предложил управляющему сесть:
— Дело сделано… Продаем сто тысяч арроб[1]по двадцать тысяч рейс. Я послал телеграмму и уже вчера получил ответ: договорились окончательно.
Управляющий удивился.
— По двадцать тысяч рейс? И только сто тысяч продали? — сказал он нерешительно, с некоторым упреком. — У нас ещё на складе сто восемьдесят тысяч осталось…
Карлос Зуде улыбнулся. Старый Максимилиано Кампос улыбнулся ему в ответ с портрета, висящего на стене напротив. Собственно говоря, это именно он, Максимилиано, организовал экспортную фирму «Зуде, брат и K°». Он умер десять лет назад и перед смертью советовал Ромуло, старшему из братьев Зуде, посвятить всю свою деятельность исключительно торговле какао. Этому совету последовал Карлос, и состояние фирмы Зуде с тех пор утроилось. Максимилиано улыбался с портрета своей гонкой и хитрой улыбкой, отвечая на улыбку Карлоса. Карлос был в хорошем настроении. Да, старый Максимилиано знал толк в делах, связанных с какао, он и появился в Ильеусе тогда же, когда какао… Карлос повернулся к управляющему и сказал почти с гордостью:
— Да, я продал только сто тысяч, Мартинс, да и то думаю: не много ли? Когда-то цены назначали покупатели: платили, что хотели. Ильеусское какао составляло такой ничтожный процент на рынке! Так, какой-то ненужный привесок. Не знаю, рассказывал ли вам кто-нибудь об этих временах: тогда наша фирма была маленькая, вместо теперешнего здания был жалкий такой домишко, да и тот не наш, мы его снимали. С тех пор двадцать пять лет прошло, Мартинс…
Управляющий кивал головой. К чему клонит хозяин? Карлос Зуде растянулся в кресле и продолжал:
— Продал я только сто тысяч, Мартинс, а может, лучше было бы продать всего-навсего пятьдесят. Вот что я вам скажу: цены на какао повысятся так, как ещё никогда не повышались. Уже в этом году будем продавать по тридцать тысяч рейс, не удивляйтесь…
— Тридцать тысяч? Возможно ли…
Лицо управляющего выразило недоверие. Карлос широко улыбнулся. Он улыбался Максимилиано Кампосу.
— Я продал сто тысяч арроб, но не в этом успех моей поездки, Мартинс. Дело в том, что в Баии я долго беседовал с Карбанксом, и оказалось, что он во всём со мной согласен. Он высказал целый ряд интересных соображений. Цена на какао повысится так, как ещё и не снилось никому, Ильеус будет утопать в золоте… Вы знаете, какое место в мире занимает Ильеус по производству какао?
Управляющий знал и назвал цифры. Он с восхищением смотрел на главу фирмы. Мартинс считал себя хорошим работником, аккуратным, старательным, прилежным, но сознавал, что ему не хватает той коммерческой жилки, какая есть у хозяина. Карлос встал, заложив пальцы за жилет. Такая была у него привычка.
— Настал момент, Мартинс, когда американцы начнут платить столько, сколько мы запросим. Цены будем устанавливать мы, здесь у себя, в Ильеусе, а не американцы в Нью-Йорке… (Максимилиано улыбался на портрете.)
Управляющий ждал, что ещё скажет хозяин. Карлос посмотрел в окно, на улицу, на прохожих. Запах какао наполнял комнату. Хороший запах!
— Какая цена в сводке?
— Высший сорт — восемнадцать тысяч триста рейс. Good[2]— семнадцать тысяч девятьсот. Средний — семнадцать четыреста.
— Без доставки?
— Без доставки. С доставкой высший сорт стоит восемнадцать тысяч девятьсот. Хорошая цена…
— Плохая цена, Мартинс. Нью-йоркская цена. Ильеусская будет выше. Пойдите на биржу и предложите полковникам: кто хочет продать какао со своих плантаций? Платим без доставки по… — Он задумался на мгновенье, плотно сжав губы: — По девятнадцать тысяч…
— Девятнадцать за арробу? — спросил Мартинс испуганным голосом.
Карлос Зуде разгладил рукой морщинку на брюках.
— Да, Мартинс, по девятнадцать. А может быть, даже по девятнадцать с половиной. Скоро будем платить по двадцать или двадцать пять тысяч, вот увидите…
Управляющий в растерянности не знал, что и сказать. Карлос продолжал, понизив голос:
— К концу года владельцы шоколадных фабрик будут нам платить по тридцать тысяч, а то и больше, за арробу. — И добавил твёрдым голосом: — Заплатят столько, сколько мы потребуем…
— Поразительно… — сказал управляющий.
Карлос Зуде распорядился:
— Позвоните по телефону всем экспортерам и пригласите их от моего имени и от имени Карбанкса сегодня вечером в Коммерческую ассоциацию на собрание. К девяти часам. Проследите, чтобы явились все до единого. Скажите им, что это важно, что я на этом настаиваю, и не забудьте упомянуть имя Карбанкса…
— Будет исполнено.
Карлос собрал бумаги, некоторые из них отдал управляющему, пожал ему руку, снова прошел через залы, где служащие, обливающиеся потом, вставали при его появлении, и на лифте спустился в нижний этаж. На мгновенье он задержался в дверях. Множество людей проходило мимо, и все спешили куда-то; из соседнего бара слышались чьи-то голоса; в витрине кинотеатра были выставлены фотографии кадров нового фильма. Жозе ждал, открыв дверцу автомобиля. По улице проходили грузчики с мешками какао на плечах. Двери «Гранд-отеля» каждую секунду открывались и закрывались, впуская и выпуская людей. В порту загудел пароход. Карлос Зуде снова улыбнулся: он был доволен собой, восхищеньем окружающих, доволен тем, что служащий конторы встретил его на аэродроме, а управляющий слушал разинув рот и что при виде его люди снимали шляпы. Как было бы хорошо, если бы Жульета была здесь, рядом, и смотрела вместе с ним на оживленные улицы просыпающегося города! Может быть, увидев, как жизнь бурлит в порту, она поняла бы, почему им необходимо прожить здесь еще несколько лет и отказаться на время от пляжей Рио-де-Жанейро. Он вспомнил, как во время поездок в Баию Максимилиано рассказывал ему о прошлом этой земли, о том, что происходило в Ильеусе тридцать лет назад. Максимилиано рассказывал много историй, но особенно запомнилась Карлосу одна: о бородатом полковнике с револьвером за поясом, с хлыстом в руке, с жестким взглядом и спокойным голосом. Когда этот полковник проходил по улицам, купцы указывали на него пальцем и говорили:
— Это — хозяин земли!
Хозяин земли… Когда-нибудь и на него, на Карлоса, будут так же указывать пальцем. И на Жульету… Они станут хозяевами этой земли.
Он сел в автомобиль:
— Домой, Жозе!
Жозе дал гудок, проходивший мимо грузчик шарахнулся в сторону, и машина понеслась. Карлос Зуде засунул руку в карман и достал жемчужное ожерелье. «Хочу видеть её голой, совсем голой, только с этим ожерельем на смуглой груди». Он закрыл глаза, чтобы удержать виденье.