XXVIII. Народные праздники 3 глава

⁴ D. Myth., 724—5.

 

 

одежде или в мохнатой шкуре. Оба они похваляются своими доблестями, перебра­сываются взаимною бранью и бьют друг друга по плечам палками. Состоящие в свите Зимы вооружаются снежными глыбами, а сторонники Лета — деревянными мечами, серпами, вилами и другими земледельческими орудиями. Обрядовые песни имя Зимы (Winter) нередко заменяют именем Смерти (Tod), ибо в воззре­ниях первобытных племен понятия эти точно так же отождествлялись между со­бою, как и понятия Весны и Жизни. В зимнюю пору природа чахнет, цепенеет, умирает, а весною пробуждается к новой жизни:

 

wir haben den Tod hinaus getrieben,

den lieben Sommer bringen wir wieder¹.

 

В Нюренберге девицы, от семи до шестнадцати лет, в праздничных нарядах, со­вершают при начале весны следующий обряд: они носят по предместью и город­ским улицам маленький гроб, в котором лежит покрытая полотном деревянная или соломенная кукла, и поют: «wir tragen den Tod ins wasser!» И действительно, — куклу эту бросают потом в воду или сожигают на костре². У славян существует ста­ринный обычай: встречая весну в марте месяце, совершать изгнание Смерти или Зимы. Они выносят из деревни соломенное чучело, изображающее Смерть, топят его в реке или предают сожжению, а пепел бросают в воду; ибо Зима гибнет под жгучими лучами весеннего солнца, в быстрых потоках растопленных ими снегов. В Богемии, при совершении означенного обряда, поют:

 

giž nesem Smrt ze wsy,

nowe Leto do wsy;

witey Leto libezne,

obiljčko zelene! —

 

т. е. уже несем Смерть из села (веси), а новое Лето в село; здравствуй, любезное Ле­то, зеленый посев! Или:

 

Smrt plyne po wodĕ,

nowe Leto k nam gede³.

 

В других славянских землях, вынося из деревни чучело, наряженное в женские уборы, возглашают:

 

Wynesli sme Murienu se wsi,

prinesli sme Mag nowy (новый Май) do wsi,

 

или (как поют в Моравии): nesem, nesem Mařenu. В Краледворской рукописи встре­чаем выражение: «i iedinu družu nam imiéti po puti wšei z wesny роmоrаnu» = и единую подругу иметь нам на пути от весны до мораны, т. е. от юности до смерти. Юность представляется здесь в поэтическом образе весны, согласно с обычным и почти у всех народов распространенным эпическим приемом изображать Весну прекрас­ным юношею или девою, а Зиму беловласым и дряхлым старцем. В одной южно-русской сказке царь спрашивает престарелого крестьянина: «давно ли, старик, лег­ли на горах снега? и давно ли пошла из-под гор вода?» и вопросы эти означают:

 

¹ Перевод: мы выгнали Смерть и принесли милое Лето.

² D. Myth., 726—9.

³ Т. е. Смерть плывет по воде, едет к нам новое Лето.

 

 

давно ли голова поседела и давно ли текут из глаз слезы?¹ В словацкой сказке юная морская дева говорит старому королю: «moje lico růžemi prekvitá, tvoja hlavesnĕhom zapadá» = Moe лицо розами цветет, твоя голова снегом покрыта². Термины, обозна­чающие в языках индоевропейских народов понятие смерти: снкр. mar-ana (с тем же суффиксом, как и džîvana), слав. мор, мо(а)рана, польск. marzana, лат. mors, про­изошли от корня mri (усилен. mar), выражающего впечатление мрака, холода, пус­тыни, увядания: снкр. mrin, mrijê, греч. μειρειν, лат. mori, лит. mirti, слав. мрети (с приставками: оу-мрети, с-мрьть. литов. s-mertis), мр-кнути, мр-знути, чеш. mrznauti, пол. marznąć³. Очевидно, что в приведенных выражениях Краледворской рукописи и народных песен Морана, противополагаемая Весне = юности, означает не только Смерть, но и Зиму = старость. В Подляхии и Польше чучело Смерти-Зи­мы делают из коноплей и соломы и бросают его в пруд или болото с возгласом: «czort tebe zabery!»⁴ Вслед за этим все участвующие в обряде поспешно разбегаются по домам, и если на бегу кто-нибудь спотыкнется и упадет — тот (по общепринято­му поверью) непременно должен умереть в течение года. В Верхних Лужицах чуче­ло Смерти приготовляется из соломы и тряпок; куклу эту втыкают на высокий шест и начинают бросать в нее палками и каменьями: кто сшибет ее с шеста, тот наверно останется жив в продолжение целого года. В заключение обряда куклу то­пят в воде или тащат на пограничную межу и бросают на чужую землю; затем, воз­вращаясь в деревню, приносят с собой зеленую ветвь или нарочно срубленное в ле­су дерево = эмблему весенней жизни, воцаряющейся на место прогнанной Смерти. Иногда куклу наряжают в белую сорочку (= саван), дают ей в одну руку веник (= знамение зимних вьюг), а в другую серп, с которым обыкновенно и представля­лась нашими предками Морана, как богиня, пожинающая все живое во всем мире (см. стр. 27); женщины в траурных покрывалах запевают песню и в сопровождении мальчишек, кидающих в куклу каменьями, несут ее на границу собственных полей и там разрывают на части. Жители соседней деревни, как скоро заметят на своей земле подобную куклу, тотчас же перебрасывают ее назад, по ту сторону межи, так как Смерть — никому не радость⁵. В Польше, Богемии, Силезии и Лужицах изгна­ние Смерти совершается в воскресенье четвертой недели великого поста, которое большею частью приходится в марте месяце; чехи называют этот день smrtná (smrtedlna) nedĕle, сорабы ssmerdniza, немцы todtensonntag и sommertag. В Италии и Испании в средине великого поста делают чучело старухи и перепиливают его по­полам — обычай, следы которого Я. Гримм указывает и у племен немецких и сла­вянских: «резати старую бабу» означает то же, что сожигать и топить Смерть-Зиму, представляемую славянами злою, демоническою старухою. У словенцев в среду на третьей неделе великого поста принято сожигать бабу; это происходит так: приго­товляют куклу, кладут ее на бревно, колотят дубинами, перепиливают надвое и за­тем уже предают огню⁶. В Малороссии, при встречи весны, носят по улицам и по­лям чучело Мары (Марены), одетое в женское платье, и поют весенние песни; по­том ставят это чучело на возвышенном месте и зажигают его: пока оно горит, посе­ляне пляшут и закликают обычными причитаниями Весну. В великорусских губер-

 

¹ Кулиш, I, 230-4.

² Slov. pohad., 630.

³ Котлярев. О погребальн. обычаях, 171; D. Myth., 733.

⁴ Zarysy domove, III, 275—7.

⁵ D. Myth., 730-3; Вест. Евр. 1826, IV, 257-8; Терещ., V, 6-10; VI, 212-3.

⁶ D. Myth., 734, 741—2; Чешск. песни Эрбена, 57—58; Иличь, 117—8; Рус. Бес. 1857, III, стат. Клу-на, 109.

 

 

ниях «торжество Живы и гибель Мораны чествуются возжжением праздничных ог­ней на масленицу. Так как неделя эта сходится с началом весны и так как следую­щий за нею пост должен был вызывать особенно строгие церковные запрещения, направленные против языческого культа, то неудивительно, что во всей Европе масленица (карнавал) получила значение самого разгульного празднества, посвя­щенного проводам Зимы и встрече Лета. Вспоминая древнее предание о поезде бо­гини лета (Изиды, Фреи, Гольды = Лады), рассыпающей по земле щедрые дары плодородия (см. I, 282—3), у нас возили во время масленицы дерево, украшенное бубенчиками и разноцветными лоскутьями, или деревянную куклу. В некоторых деревнях и доныне возят пьяного мужика, обязанного представлять Масленицу: для этого запрягают в сани или повозку лошадей десять и более гуськом и на каж­дую лошадь сажают по вершнику, с кнутом или метлою в руках; везде, где только можно, привешивают маленькие колокольчики и погремушки; сани или повозку убирают вениками, мужику-Масленице дают в руки штоф с водкою и чарку и сверх того ставят подле него бочонок с пивом и короб с съестными припасами. В Сибири устраивают на нескольких санях корабль, на который сажают ряженых медведя и Масленицу, и возят по улицам, в сопровождении песенников. Дерево, корабль и медведь — все это эмблемы весенней природы и ее творческих, плодоносных сил; звуки колокольчиков и бубенчиков — знамения грозовой музыки, метла, веник и кнут — вихрей и молний, пиво и вино — всёоживляющего дождя. В таком обрядо­вом поезде празднуется пришествие (возврат) благодатной Весны. Наряду с этим совершаются и другие обряды, указывающие на борьбу Весны с Зимою и пораже­ние последней. В разных губерниях в субботу сырной недели строят на реках, пру­дах и в полях снежный город с башнями и воротами = царство Зимы (демона-Вритры), долженствующее пасть под ударами Перуна; участвующие в игре воору­жаются палками и метлами и разделяются на две стороны: одна защищает город, а другая нападает на него и после упорной, более или менее продолжительной схват­ки врывается в ворота и разрушает укрепления; воеводу взятого с боя и разрушен­ного города в старину купали в проруби. Вечером в воскресенье (последний день масленицы, называемый ее проводами) поселяне выносят из своих дворов по сно­пу соломы и, сложивши их на окраине деревни, сожигают при радостных кликах и песнях собравшегося народа, — каковой обряд называется сожжением Масленицы. Иногда пуки соломы навязывают на шесты, расставляют по дороге и палят после солнечного заката, а иногда заменяют их дегтярными бочками. Существует еще обычай сожигать на прощеное воскресенье ледяную гору, для чего собирают по дворам хворост, щепки, худые кадки, складывают все это на ледяной горе и затем разводят костёр, служащий символическим знамением весеннего солнца, яркие лучи которого растапливают снежные покровы зимы. Таким образом, олицетворяя самое празднество и ставя это олицетворение на место древних богинь, заправляв­ших сменою годовых времен, народ русский встречу Весны назвал встречею Мас­леницы, а изгнание Зимы — сожжением Масленицы или ее проводами¹. Одновре­менно с пробуждением природы от зимнего сна (омертвения) пробуждаются к жизни и души усопших, осужденные пребывать в воздушных и заоблачных сферах (см. выше стр. 144—6); поэтому праздник весны был вместе и праздником в честь усопших предков, обычною порою сношений с ними, посещения кладбищ и поминок. До сих пор на масленицу бегают по улицам ряженые, что знаменует по-

 

¹ Сахаров., II, 73-74; Терещ., VII, 331-3; Этн. Сб., II, 41-43; Ч. О. И. и Д., год 1, II, 20; Рус. прост. праздн., II, 130; Москв. 1849, IX, 6—7; Каравел., 189.

 

 

явление освободившихся из загробного царства стихийных духов = оборотней, и во всех домах приготовляются блины, исстари составлявшие необходимую принад­лежность всякого поминального пиршества.

Те же обряды приурочиваются и к последней неделе великого поста, и к празд­нику Пасхи, и к Фоминой неделе, так как мысль о воскресающей Весне¹ = Живе со­четалась в народных представлениях с мыслию о пресветлом воскресении правед­ного солнца — Христа. Прилетая в сей мир, богиня Весна разводит пламя небесных гроз, разит и гонит злобных демонов, выводит из-за холодных зимних туманов и туч светозарное солнце, или, выражаясь поэтически: снова воспламеняет его све­тильник и, пожигая снежное, ледяное царство Зимы, топит ее в разливе стреми­тельных вод. Символическим обозначением этой творческой деятельности богини издревле служили возжигаемые на земле огни. Ранним утром в четверг страстной недели, как в день, посвященный громовнику, предки наши, по свидетельству Сто­глава, палили солому и кликали мертвых. День этот называется на Руси чис­тым = светлым²; крестьяне ходят в чистый четверг на проруби и закликают Веснуз, а после «всенощного стоянья» приносят из церкви горящие восковые свечи и вы­жигают ими на дверях и потолках своих домов кресты — для отогнания злых духов. Эта «страстная» свеча, будучи зажжена во время грозы, предохраняет дом от громо­вого удара; поставленная в пчельнике, она дарует изобилие меда (намек на медо­вый напиток дождя, низводимый молниями); с нею же соединяют целебную, об­легчающую страдания силу и потому, затепливая эту свечу, дают ее в руки трудно больным, во время болезненных припадков и родильницам — при муках разреше­ния⁴. К заутрене на Светло-Христово Воскресенье белорусы собираются с зажжен­ными лучинами; в великорусских губерниях и в Чехах жгут тогда около храмов смоляные бочки; уголья, оставшиеся от этих бочек, а равно и свечи, с которыми от­стояли заутреню, приносят домой и затыкают за стрехи, чтобы охранить здания от грозы, а домашнюю скотину от порчи⁵. В Германии в ночь на первый день празд­ника зажигают на горах и холмах большие костры (osterfeuer), складывая их из дров, дёрна и соломы; на Везере прикрепляют дегтярную бочку, обвитую соломой, к еловому дереву и, зажигая ее ночью, пляшут вокруг огня, а когда пламя погас­нет — собирают головни и уголья и разносят по домам⁶. Существует еще обыкнове­ние зажигать ночью деревянные стрелы, обмазанные смолою, и метать их вверх — так, чтобы пущенная стрела описывала в воздухе огненную дугу⁷. Светло-Христово Воскресенье у немцев именуется ostern, а месяц апрель, в который большею частию приходится его праздновать, — ostermonat; в старинных памятниках праздник Пас­хи — ôstara (ôstartaga, aostortagâ), апрель — ôstarmânoth. Остара (Ostara, Eàstre, Eostre) — древнегерманская богиня зори, блестящего утра и весны, приводящая с востока воскресающее (восстающее от ночного и зимнего сна) солнце, культ кото­рой пустил такие глубокие корни, что имя ее сочеталось с главнейшим христиан­ским праздником. Имя это восходит к снкр. корню ush, от которого образовались речения: снкр. ushas — зоря, usrâ (в Ведах) — утро, рассвет, лит. auszra — утренняя зоря, auszta — рассветает, зенд. ushaçtara — восточный, др.-нем. ôstan (ôst), англос. east, скан. austur — восток, слав. утро, jutro; сравни снкр. vâsara — день, vastar — утро,

 

¹ «Ой, вже весна вскресла!» — Ч. О. И. и Д. 1866, III, галицк. песни, 677; Маяк, XI, 48.

² Великую субботу сербы и чехи называют белою; серб. биjела недjел(ь)а — масленица (Срп. pjeч­ник, 24).

³ Сахаров., II, 96.

⁴ Полтав. Г. В. 1845, 15.

⁵ Гануш, 117.

⁶ D. Myth., 581-2.

⁷ Die Götterwelt, 200.

 

 

vasanta — весна от корня vas. Соответственно немецкому ostern, лужичане называют праздник Пасхи — jutry (jatřy, jastry), полабские славяне — justroj (jostraj, jystroj)¹. Игру лучей восходящего солнца поэтическая фантазия младенческих народов объ­ясняла тем, что светило это, пробуждаясь от сна, пляшет поутру на востоке. Такую пляску можно наблюдать только с началом весны, когда небо очистится от потемнявших его зимних облаков и туманов. Отсюда возникло поверье, общее славянам и немцам, что на рассвете Светло-Христова Воскресенья солнце от радости пляшет, играет и скачет в три прыжка. На Руси в первый день Пасхи крестьяне взбираются на колокольни, крыши и пригорки смотреть на восходящее солнце. То же поверье прилагается и ко дню Благовещенья (25 марта); заметим, что на Благовещенье по­селяне жгут старые соломенные постели и прыгают через разведенное пламя, кото­рому приписывают силу укреплять здравие². По народному убеждению, на первый день Пасхи отворяется светлый рай (т. е. просветляется небо), и врата его (Goldtor, откуда восходит солнце — см. стр. 130) остаются отверстыми во все продолжение праздника; потому всякий, кто умирает на этой неделе, признается святым: душа его беспрепятственно входит в селения праведных. Тогда же открываются зарытые в подземельях драгоценные клады и горят ярким пламенем, т. е. из-за темных об­лаков и туманов, рассеянных весенними грозами, является очам смертных золото солнечных лучей. В Черниговской губ. Святая неделя слывет гремяцкою, а чехи на­зывают ее Червонными Святками³. С мыслью об отверстом рае тесно связаны: во-1-х, суеверное мнение, против которого еще в XVI веке выступал с обличитель­ным словом Максим Грек, будто во все продолжение пасхальной седьмицы солнце не заходит и тем самым как бы обращает ее в один продолжительный день (мало­русы Светло-Христово Воскресенье называют Велик день)⁴; во-2-х, верование, что именно в эту благодатную пору светлые боги сходят с небес на землю и наделяют ее дарами плодородия. Верование это, наследованное от языческой старины, в хри­стианскую эпоху было перенесено на Спасителя, Богородицу и святых угодников. По народным рассказам, с первого дня Пасхи и до Вознесения Христос и апостолы странствуют по земле в нищенских рубищах, испытуют людское милосердие, на­граждают добрых и карают злых. В Смоленской губ. утверждают, что Христос схо­дит на землю в чистый четверг, и потому, для встречи божественного гостя, в каж­дом доме приготовляется к этому дню хлеб, называемый стульце⁵. В белорусских деревнях на Светло-Христово Воскресенье ходят по домам волочебники и поют об­рядовые песни, славя святых Юрия и Николу, что коров и коней запасают, Пречи­стую Деву, что засевает нивы, и Илью-пророка, зажинающего колосистую рожь. Все освященные на этот праздник яства украшаются зелеными ветками брусники; к таким яствам принадлежит и жареный барашек или поросенок, кости которого частью зарывают на пашнях, с целью предохранить нивы от града, а частью держат в домах и во время летних гроз бросают в огонь, разведенный на домашнем очаге, дабы отвратить удар грома⁶. В Костромской губ. существует обычай: перед Христовской заутреней всходить на колокольни и стрелять оттуда из пистолетов и ру­жей; то же делают и лужичане⁷. Выстрелы эти знаменуют весенний гром, прогоня-

 

¹ D. Myth., 267—8; Beiträge zur D. Myth., I, 177; Пикте, I, 156—7; II, 673—4; Курциус, 368; Гануш, 120.

² Die Symbolik von Sonne und Tag, 29; Сахаров., II, 75—76; Москов. Вестн. 1827, VI, 360; Иллюстр. 1846, 262 и далее; О вл. христ. на сл. яз., 17—18; Neues Lausitz. Magazin 1843, III—IV, 340.

³ Маяк, XI, 18; Сахаров., II, 75; Гануш, 122.

⁴ Правосл. Собеседн. 1858, 1, 147.

⁵ Рус. Бес. 1856, 1, ст. Максимовича, 78; Цебриков., 275—7.

⁶ Рус. прост. праздник., I, 160; Вест. Евр. 1828, V—VI, 75—83; Вест. Р. Г. О. 1853, VI, 103.

⁷ С.-Петерб. Вед. 1864, 118; Volkslieder der Wenden, II, 223.

 

 

ющий нечистую силу Зимы = Смерти. На второй день Пасхи, на Красную Горку и в Фомин понедельник молодые парни и девицы обливают друг друга ключевою во­дою — обряд, напоминающий сербскую Додолу и символически обозначающий пролитие небесных источников, осеменение матери-Земли оплодотворяющей вла­гою дождя¹. Об этом Густинская летопись² рассказывает так: «от сих (языческих богов) единому некоему богу на жертву людей топяху, ему же и доныне по некоих странах безумныи память творят: во день Воскресения Христова собравшеся юнии, играюще, вметают человека в воду, и бывает иногда действом тых богов, си есть бе­сов, разбиваются и умирают, или утопают; по иных же странах не вкидают в воду, но токмо водою поливают, но единаче тому же бесу жертву сотворяют». На Красную Горку (в воскресенье Фоминой или радуницкой недели), при солнечном восходе, сельские девицы собираются на ближний холм или пригорок и становятся в круг; одна из них выступает в средину круга — с хлебом и красным яйцом в руках, и, об­ращаясь на восток, творит молитву, а после молитвы закликает Весну: «Весна крас­на! на чем пришла» и т. д. В Калужской губернии укрепляют при этом на горке длинный шест с соломенной куклою, которая вечером сожигается с песнями и плясками; в Орловской же губ. поселяне на радуницкой неделе прогоняют Смерть из своего села, для чего в полночь девицы выходят с метлами и кочергами и, взма­хивая ими по воздуху, гоняются за невидимой Мораною³. Обряд этот — и по свое­му значению, и отчасти по самой обстановке — тождествен с обрядом «опахивания», каковой совершается в наших деревнях и селах для изгнания повальных бо­лезней: чумы, холеры и коровьей смерти. В старые годы в Литве друзья усопшего, провожая его тело в могилу, махали по воздуху ножами, с возгласом: «бегите, беги­те, злые духи!»⁴

Как скоро богиня весны победит демонов зимы, она тотчас же одевает поля, са­ды и рощи свежею зеленью и цветами. Прекрасные, благословенные дни мая и на­чала июня издревле признавались посвященными этой богине и чествовались об­щенародными игрищами. В христианскую эпоху такие игрища, совершаемые в честь Весны, были приурочены к Вознесению и Троице, так как праздники эти большею частию приходятся в мае месяце. Четверг, в который празднуется Возне­сение, и четверг, предшествующий Троице (так называемый Семик, потому что бывает на седьмой неделе после Пасхи), получили в глазах народа особенно важное значение по известной нам связи четверга с культом громовника. В некоторых мес­тностях к завиванию веников приступают уже в день Вознесения; обыкновенно же обряд этот совершается на Семик или Троицу. Пред наступлением означенных праздников поселяне отправляются толпами в поля и рощи, собирают разные тра­вы, преимущественно благовонные: чобер, мяту, зорю и калуфер и рубят молодые

 

¹ Терещ., VI, 106, 110; Боплан: Описание Украйны, 79. К этому же времени относится и обрядовое поздравление молодых супругов — так называемый вьюнец.

² П. С. Р. Л., 11, 257.

³ Сахаров., II, 81, 83.

⁴ Черты литов. нар., 111. Вотяки и черемисы перед весенним посевом хлеба гоняют шайтана; пар­ни и девки садятся верхом на коней, берут в руки зажженные лучины, бичи, палки, метлы и с диким воплем начинают скакать по деревне из конца в конец, махая метлами и ударяя по хлевам и углам изб, чтобы шайтан не осмелился повредить посеву; потом отправляются в поле, ставят две палки и делают загородку — в знак того, что шайтан прогнан и возвратный путь для него прегражден. — Записки Алек­сандры Фукс о чуваш. и черемисах Казан. губ. (Казань, 1840 г.), 221, 261—2; Вятск. Г. В. 1851, 25. Сравни известия, занесенные в книгу «Обряды еврейские» (Орел, 1830 г.), 179, и в путевые записки XVII века «О ходу в Персидское царство» (Времен., XV, 17—18): «и возят нарядного мужика, сделан мехом да набит соломой, и сагадак и стрелы сделаны из лучины, а ему ругаются и плюют на него, а женки плачут... того соломенного мужика вывезут на поле за город и вынесут соломы и нефти и со­жгут, а сами вязьем бьются — а то они (персы) празднуют клятым своим».

 

 

березы и другие лиственные деревья; и по городам, и по сёлам стены внутри домов убираются древесными ветвями, полы устилаются скошенною травою, а окна па­хучими зельями и цветами; на дворах и по улицам устанавливаются в землю целые ряды березок, липок и кленов, так что каждый город и каждая деревня превращают­ся на несколько дней в зеленые сады. Точно так же убираются к Троице и самые храмы; накануне праздника благочестивые прихожане привозят срубленные де­ревья, расставляют их около перил, столбов, клиросов и по углам церкви, втыкают их за образа, подсвечники и люстры, пол усыпают травою, а местные иконы укра­шают цветами. Утром следующего дня женщины, девушки и дети приходят к обед­не с пучками цветов и пахучих трав в руках и потом в продолжение года хранят их, как святыню; верят, что сломленная в церкве березовая ветка и принесенные оттуда цветы и травы обладают целебною силою против всяких недугов. В великорусских губерниях поселяне и городская чернь собираются на Семик в леса и рощи, поют песни, завивают венки, срубают молодое березовое дерево и наряжают его в жен­ское платье или обвешивают разноцветными лентами и лоскутьями. Затем следует общий пир, изготовляемый в складчину или ссыпчину, т. е. из мирского сбора муки, молока, крашеных яиц и других припасов; на покупку вина и пива назнача­ются денежные взносы. По окончании пиршества подымают наряженную березку, с радостными песнями и плясками несут ее в деревню и становят в избранном с общего согласия доме, где она и остается гостейкою до Троицына дня. В пятницу и субботу приходят навещать «гостейку», а в Троицкое воскресенье выносят ее к реке и бросают в воду. Тогда же пускаются по воде и семицкие венки. В Пинском уезде на Духов день крестьянские девушки избирают из своей среды самую красивую подругу, обвязывают ее березовыми и кленовыми ветвями и под именем куста во­дят по улицам и дворам, что живо напоминает нам сербскую Додолу, с головы до ног убранную в цветы и зелень. В Полтавской губ. водят на Духов день тополю¹, ко­торую представляет девушка, в разноцветной плахте, с яркими лентами в косах и монистами на груди. В старые годы, около Воронежа, строили на Троицу посреди дубовой рощи небольшой шалаш, убирали его венками, цветами и душистыми травами, а внутри ставили на возвышении соломенную или деревянную куклу, оде­тую в праздничное мужское или женское платье; к этому месту стекались со всех сторон окрестные жители, приносили с собой различные напитки и яства, водили вокруг шалаша хороводы и предавались беззаботному веселью и играм. В семиц­кой березке, «тополе», «кусте» и в троицкой кукле народ чествовал лесную деву, ожи­вающую в зелени дубрав (см. II, 169), или самую богиню Весну, одевающую де­ревья листьями и цветами. На Троицын день молодежь отправляется в леса и рощи завивать венки, возглашая хором:

 

Благослови, Троица,

Богородица!

Нам в лес пойти,

Нам венки завивать,

Ай Дидо, ой Ладо!

Нам венки завивать

И цветы сорывать.

 

Приготовив венки, девицы и парни обмениваются ими друг с дружкою; девицы надевают их на головы, парни украшают ими свои шляпы и затем приступают к хороводным играм. Вечером, как только сядет солнце, или на следующий день хо­дят они на реку и кидают венки в воду; в некоторых же уездах этот последний обряд

 

¹ Тополь.

 

 

совершается на Всесвятской неделе. Местом завивания венков преимущественно выбирают ту рощу, которая прилегает к засеянному полю, — для того, чтобы рожь уродилась гуще и прибыльнее. В литовских и белорусских губерниях даже коровам на Троицын день надевают на рога и шеи венки, сплетенные из зелени и полевых цветов¹. Венок издревле служил эмблемою любви и супружеской связи. Так как в весеннюю пору Земля вступает в брачный союз с Небом и так как богиня весны (Жива) была не только представительницею земных урожаев, но и вообще покро­вительницею брака и любовных наслаждений, то и посвященный ей праздник не­обходимо должен был считаться лучшим в году временем для заявлений любви и для гаданий о будущем семейном счастье. Бросая венки в воду, юноши и девицы допрашивают эту пророческую стихию о своей грядущей судьбе (см. II, 99—100; III, 170, 174): если брошенный венок уплывет, не коснувшись берега, — это предве­щает исполнение желаний, счастливый брак и долгую жизнь; если венок закружит­ся на одном месте — это знак неудачи (свадьба расстроится, любовь останется без ответа), а если потонет — знак смерти, вдовства или бессемейной жизни (молодцу не быть женатому, девице оставаться незамужнею). Замечают еще: уцелел ли све­жим или завял венок, сбереженный от Семика до Троицына дня? в первом случае рассчитывают на долголетнее и счастливое супружество, а в последнем — ожидают скорой смерти. Не так давно в Калужской губ. существовало обыкновение, по кото­рому парень, задумавший жениться, обязан был вытащить из воды венок полю­бившейся ему девицы². Таким образом, зелень и цветы играют главную роль на ве­селом празднике Весны; ее благотворное влияние именно в том и выражается, что мать сыра земля, словно юная и прекрасная невеста, рядится в роскошные уборы растительного царства; апрель и май месяцы получили поэтому названия травня и кветня³; семицкая неделя слывет в народе зеленою, клечальною, а три последние дня этой недели и следующие за ними праздники Троицы и Св. Духа называются Зелеными Святками. Те же обряды совершаются на Троицу и в Литве, и в Поль­ше⁴. У германских племен на Троицын день или в начале мая соблюдался в старые годы такой обычай: из среды юношей избирался maigraf (maikönig); затем приво­зили из лесу повозку, нагруженную зелеными ветками и венками (maiwagen); один венок (maikranz) был вручаем бургомистром и городским советом майграфу; ос­тальные связки зелени шли в раздел между местными жителями, но самая боль­шая часть их отдавалась в монастыри и церкви. Церковные башни были украшае­мы древесными ветвями, а помосты храмов усыпались обрезками кустарников и полевыми цветами. Нередко майграфу вручались два венка и предоставлялось пра­во избрать из числа девиц царицу праздника (maigräfin, maikönigin, maibraut); на эту последнюю он возлагал один из своих венков. Существовал также обычай искать maikönig'a: для этого вооруженная толпа юношей отправлялась в лес и немного по­годя возвращалась оттуда вместе с «майским королем», который ехал верхом на ко­не, опутанном гибкими зелеными ветвями, или в повозке, запряженной в четыре лошади и убранной разным «клечаньем». Этим торжественным поездом означался

 

¹ Сахаров., II, 83—89; Этн. Сб., II, 52; Ворон. Г. В. 1850, 8; Москов. Телеграф 1830, XVII, 31; Вест. Евр. 1821, III, 198; 1828 г., V-VI, 83-84; Москв. 1849, IX, 10; Вест. Р. Г. О. 1853, VI, 28; 1827, IV, 278; Терещ., VI, 173—186, 193—5; Казан. Г. В. 1846, 3; Минск. Г. В. 1866, стр. 328-9; Маяк, XI, 22; Украин. Журнал 1824, XI, 255-6.

² Рус. прост. празд., III, 132—3, 136; Терещ., VI, 197—8. В некоторых городах троицкое гульбище превратилось в обрядовый смотр невест.