Первой публикацией Андреаса Везалия (1514–1564) был парафраз девятой книги Liber ad Almansorem, написанный арабо-персидским врачом и алхимиком Разесом (854–925). Роль Разеса в творчестве Везалия до сих пор игнорировалась. Различные способы повторения Разеса раскрывают интеллектуальную эволюцию в творчестве Везалия. В парафразе, Везалий подчиняет Разеса власти Галена в контексте гуманистической кампании начала шестнадцатого века по замене арабских влияний греческими «оригиналами». На протяжении многих лет Везалий продолжает свою работу над Разесом, но его подход становится более интернациональным. В конечном счете, Везалий критикует Галена, выражая сочувствие арабскому писателю. Это может быть тем более важным, поскольку Разес мог повлиять на Везалия в процессе критики Галена - критические обсуждения Галена были доступны Везалию в латинских переводах Liber Continens Разеса. Хотя Везалий никогда не упоминает об этой работе, вряд ли он не знал о ней: сходство в структуре, риторике и форме между Continens и De humani corporis Fabrica может подтвердить эту гипотезу.
Андреас Везалий (1514–1564 гг.) начал свою писательскую карьеру в 1537 г. с пересказа девятой книги Альмансора, написанной арабо-персидским врачом и алхимиком Ар-Рази, в латинском мире известным как Разес (854–925 гг.).). Несмотря на то, что эта ранняя работа несколько раз переиздавалась 2, она никогда не считалась частью творчества Везалия. Напротив, в большинстве исследований о Везалии Парафраз упоминается просто как сноска. Некоторые историки даже используют уничижительные формы.
Мориц Рот (1892 г.) в своей биографии Везалия, состоящей из пятисот страниц, уделяет Парафразу всего полстраницы. Везалий «превратил девятую книгу Альмансора Разеса … из варварской версии в удобочитаемый перевод». 3 Зингер и Рабин (1946), хотя и посвятили целое исследование древнееврейским и арабским элементам в Tabulae anatomicae sex, называют Paraphrasis «неважным и лишенным оригинальности». 4 В 1961 году Чарльз Сингер использует дальнейшее презрение и воображает, что Paraphrasis быть головной болью, которую Везалий оставил со времен средневековья: «Это произведение не имеет значения и просто «пережиток» схоластического периода, хотя и несколько раз переиздававшееся. Для нас его единственное значение состоит в том, что он содержит ложное предположение, что его автор понимал арабский язык. Это не может быть «дипломная работа», но она не выше этого уровня». 5
«Биобиблиография» Харви Кушинга (1962) 6 отводит Парафразу немного больше места и переводит его предисловие и эпилог. Кушинг связывает работу Везалия о Разесе с его семейной традицией комментировать арабских авторов, но не предлагает никаких дальнейших размышлений о положении Парафраза в творчестве Везалия.
CD О'Мэлли Андреас Везалий из Брюсселя, 1514–1564 (1964) дает краткое изложение содержания Paraphrasis. Что касается его значения, О'Мэлли признает, что «интересно, что Везалий, столь стойкий сторонник возрожденной медицины Гиппократа и Галена и, следовательно, критик средневековых практик, основанных на мнении мусульман, выбрал Разеса в качестве предмет.' Тем не менее О'Мэлли предупреждает, что «нам не нужно тратить много времени на его содержание, которое не имело никакого отношения к более поздней славе автора». Работа «представляет сегодня не более чем антикварный интерес», потому что «нельзя ожидать и не находить в этом трактате никакого свободного исследования». 7
После более крупных биографов Везалия более поздние исследования также не уделяли внимания Разесу. Пренебрежение работой Везалия об арабском писателе раскрывает одномерный взгляд на развитие Везалия как автора. Более пристальный взгляд на роль Разеса в творчестве Везалия дает нам представление об эволюции, которую Везалий прошел как ученый в свое время. Кроме того, известно, что Разес был автором, критически относящимся к Галену, что обусловливает интересное сходство между двумя авторами. В этой статье я надеюсь дать контекст работе Везалия о Разесе и предпринял попытку установить, мог ли Разес повлиять на Везалия в его знаменитой критике Галена в его шедевре «De humani corporis Fabrica».
Андреас Везалий, Paraphrasis in nonum librum Rhazae medici arabis clariss. ad regem Almansorem (Базель: Роберт Винтер, 1537 г.), титульный лист. Предоставлено: Библиотека Лейденского университета, obj. номер 607F21.
Разес
«Разес» — латинизированное имя Абу Бакра Мухаммада бин Закария ар-Рази. Родившийся в 854 году нашей эры на территории современного северного Ирана, Разес изучал философию, музыковедение и алхимию, а также работал поэтом и советником правителя, прежде чем изучать медицину на более позднем этапе. В Рэе ему поручили управлять одной из самых первых больниц, и его попросили координировать строительство новой больницы в Багдаде. Разес написал около двухсот книг на самые разные темы. Его самые влиятельные медицинские труды известны как Китаб аль-Хави фи ль-Тибб [ Всеобъемлющая книга по медицине, известная как Liber Continens ] и Китаб аль-Мансури [ Книга Мансура ], которые стали известны в Европе. как Liber ad Almansorem или кратко как Almansor.
Китаб аль-Мансури был написан как медицинский справочник для короля Хорасана Аль-Мансура. Его десять книг охватывают физиологию, «темперамент», общие методы лечения, общее состояние здоровья, кожные заболевания, рецепты для путешественников, хирургию, яды, методы лечения «с головы до ног» и различные виды лихорадки. 8 Она была переведена на латынь Герардом Кремонским во время проникновения арабской науки в Европу в двенадцатом веке. Тема издания Везалия стала популярной как «Liber Nonus » и оставалась частью университетских программ в Европе на протяжении многих столетий. 9
Китаб аль - Хави фи л-Тибб на самом деле представляет собой огромное собрание заметок и комментариев, посмертно собранных учениками Разеса. Наряду с рядом увлекательных описаний случаев, из которых самым известным стал случай оспы и кори 10, он содержит тысячи наблюдений и мыслей с критическими обсуждениями практически всех авторов, доступных во времена Разеса: арабских, но также и греческих, Персидский и индийский. Впервые она была переведена на латынь еврейским врачом и переводчиком Фараджем ибн Салемом (лат. Фаррагут) для короля Карла Анжуйского (1226–1285 гг.) и опубликована как «Liber Continens ». на Сицилии или в Неаполе в 1279 году. Работа была настолько огромной, что, по оценке Мейергофа, ее перевод «должно быть занял почти всю жизнь переводчика». 11 Continens была одной из девяти книг, имевшихся в Библиотеке Парижа в 1395 г. 12 Впервые она была напечатана в Брешии в 1486 г. тома весом более двадцати фунтов. 13 На протяжении шестнадцатого века она неоднократно переиздавалась в Венеции; в 1500, 1506, 1509, 1529 и 1542 годах. 14 Издание было опубликовано в Париже в 1534 году Симоном де Колином.
Возможно, наиболее отличительной чертой Разеса является его критический и экспериментальный ум. Его бескомпромиссность иллюстрируется дискуссиями с теологом Абу Хатимом, в которых он предстает своего рода Вольтером, бросающим вызов религиозным догмам и отдающим предпочтение философскому подходу. 15 Авторы-медики также не были в безопасности для Разеса. Разес посвятил целую книгу критике Галена, Китаб шукук ала джалинус («Книга сомнений относительно Галена»). А в Continens все авторы, известные во времена Разеса, комментируются и критикуются, если это необходимо. Извинения Разеса за его критику звучат как современная крылатая фраза «стоять на плечах гигантов»:
На вопрос, почему современные ученые должны прикреплять [такую критику] к [работам] древних, я привожу несколько причин. Среди них то, что ошибка присуща человеческим существам... Еще одна причина, по которой я называю такую критику, заключается в том, что науки постоянно растут и совершенствуются с течением времени. […] Если затем скажут, что это равносильно утверждению, что современные ученые лучше, чем древние, я отвечу, что не вижу, чтобы это утверждение было верным, кроме как при условии, что современные улучшат то, что было изложено древние. 16
Фабрика Везалия считается революционной не только из-за необычайного сочетания письма и визуальной анатомии, но и потому, что в эпоху, когда классика считалась непогрешимой, Галена критикуют в пользу эмпирического наблюдения. Как уже было сказано, Разес, как известно, был критически настроен и не исключал Галена из своей критики. Приняв во внимание привязанность Везалия к Разесу, мы можем задать вопрос, мог ли Везалий находиться под влиянием Разеса в критике Галена.
Несмотря на очевидное название, «Книга сомнений относительно Галена » Разеса представляет для нас ограниченную ценность в этом отношении, так как в средневековой Европе эта работа, по-видимому, не была очень хорошо известна. 64 Об Альмансоре у нас есть собственное свидетельство Везалия. Однако это практическое руководство по медицине, в котором Разес выступает как клинический и эмпирический ум, 65 но не содержит критических рассуждений других авторов. Гален упоминается каждые десять или около того страниц, но только упоминается, а не комментируется. Везалий включил слова из «Альмансора » в свои «Табулы », и дополнительное изучение, вероятно, покажет, что слова и идеи из «Альмансора» также достигли Фабрика. Однако в целом Almansor также не предлагает желаемой связи.
Это отличается от Liber Continens. Как уже упоминалось, несколько изданий были напечатаны в Париже и Венеции примерно во время пребывания там Везалия, и, по крайней мере, известно, что арабский текст содержит критические обсуждения работы Галена. 66. Мне пришло в голову, что эти критические рассуждения о Галене все еще присутствуют в латинских переводах Continens, доступных Везалию. Я пришел к выводу, что сильное гуманистическое рвение начала шестнадцатого века могло привести к цензуре Continens из его критических отрывков о Галене, поэтому оставалось выяснить, мог ли Везалий действительно столкнуться с ними.
Латинский Continens ускользнул от глаз ученых в те годы, когда усердно изучались Везалий и галенизм. Арабское издание было опубликовано в 1955 году, после чего Ахмад Мохаммед Мохтар описал в нем критику Галена в 1969 году. Овсей Темкин только что закончил свою монографию о галенизме в 1973 году, когда он услышал о диссертации Мохтара. Он приводит цитату из латинского издания, но не может подробно размышлять о ее значении для истории галенизма в Европе. С тех пор Latin Continens остается вне поля зрения. 67
Я ознакомился с изданием Continens 1529 года, которое было опубликовано в Венеции всего за девять лет до того, как Везалий прибыл в Падую. 68 К моему приятному удивлению, первые страницы сразу начинаются с обсуждения нервной системы с многочисленными критическими ссылками на Галена:
1. Кишечник и мочевой пузырь выталкивают свое содержимое с помощью мышцы. Я заметил, что Гален говорит («dico quod Galienus dixit ») в этой книге [ Пораженные части ], что мочевой пузырь не имеет сокращающихся мышц, и моча либо выбрасывается естественным образом, либо на выходе есть мышцы, удерживающие мочу. о чем он также заявляет. У здоровых людей моча выделяется, когда мышца, обернутая вокруг выходного отверстия мочевого пузыря, расслабляется и мочевой пузырь выполняет свою функцию. Функция мочевого пузыря происходит естественно, а не произвольно, благодаря естественной выталкивающей силе, которая выводит отходы. Затем в конце упомянутой книги он так же говорит, что мочевой пузырь извергает свое содержимое, произвольно расслабляя свои мышцы, и что он [также] сжимается вокруг и удерживает свое содержимое. Я говорю (' dico ego »), что его слова могут показаться противоречивыми. Но, возможно, это не так, потому что он может подразумевать под своим утверждением «посредством мышцы» изгнание, а не сокращение мочевого пузыря и ануса, точно так же, как мышцы частей тела, которые помогают им сокращаться, например, мышцы. диафрагма и мышца живота или мирах. 69
2. В четвертой главе «Обзора пораженных частей » Гален говорит: всякий раз, когда поражение возникает в задней части мозга, если оно поражает половину его, оно вызывает гемиплегию, а если оно поражает все, оно вызывает апоплексию.. Однако слово «гемиплегия» требует некоторого пояснения, так как поражается состав половины мозга, но не нервы и спинной мозг, отходящие от него. Гален подтверждает это в четвертой главе своей книги; проверьте это. Но мы («atque nos ») видели гемиплегию при здоровом лице без повреждений, и эти слова опровергают («destruunt ») предыдущие утверждения [Галена] и вызывают удивление. 70
3. Гален говорит, что чья-то голова промокла от дождя и так сильно замерзла, что он потерял сознание в коже головы. Врачи грели [кожу], но я знал, что кожа головы получает свои ощущения от четырех нервов, идущих от первого позвонка позвоночника. Я обработал эти места и он выздоровел. Я говорю («дико »), что эта проблема была локальной, а не в происхождении нервов; подумай об этом. 71
Кроме того, далее в Continens 72 все еще можно найти нетронутыми критические ссылки на Галена, например:
4. Гален говорит в первой книге « Пораженные части »: […] Когда в стуле обнаруживаются остатки язвы, а боль ощущается в верхней части желудка и в передней части грудной клетки, тогда язва находится в желудке. Но когда она находится в задней части, язва находится в пищеводе. А когда боли начались после употребления горчицы или силиума, то язва находится в устье желудка. Но когда язва находится в привратнике, боль будет ощущаться на всем пути до грудной клетки. Я говорю: это ошибочно (' dico hoc est peccatum '); если язва была в пищеводе, у него будет колющая боль при глотании, прежде чем [еда] опустится ниже. Но если бы язва находилась в устье желудка, то боль ощущалась бы в тот момент, когда [еда] достигает мест около грудной клетки. А если бы язва была в желудке, то я бы вообще ничего не почувствовал; или только спустя долгое время. Но во время того, что проглочено, ничего не будет ощущаться. 73
5. [Гален говорит]: При абсцессе уха используют жир, наносимый на поверхность, особенно жир утки и курицы. Но я считаю (« sed ego credo »), что даже если этот метод может смягчить боль, конечный результат неблагоприятен. Поэтому смазку нельзя использовать, за исключением случаев сильной боли после банок и слабительных средств. И после этих [лечений] следует прикладывать семена мака и уксус. 74
6. Гален говорит в тринадцатой главе « Мегатегни»: «Когда головка мышцы ранена, разорвана или проколота и ожидаются спазмы, которые не могут быть излечены лекарствами против спазма, мышца должна быть надрезана по длине; это заставит спазм исчезнуть сам по себе. И он говорит: Точно так же всякий раз, когда мышца ранена или проколота, показанием является ее рассечение. Особенно, когда пациент близок к спазму. Или когда из-за этого [спазма] он будет страдать психическим расстройством. Потому что оба недуга с трудом поддаются лечению. [Я говорю:] Следует начать делать все, что было сказано в Каноне до этого момента. Ни в коем случае не разрезайте мышцу, если только другие методы лечения не дали результата. 75
Отдалённое сходство между работами, которое можно отметить, это размер. Continens был назван «самой громоздкой из всех инкунабул». Каждый из двух томов Continens 1529 года имеет размеры сорок на двадцать семь сантиметров. В то же время у «Фабрики » был самый большой формат, который можно было напечатать в те времена. Его размеры сорок два на двадцать восемь сантиметров. Обе работы имеют толщину примерно четыре сантиметра.
Выводы
Биографы Везалия всегда считали начало его академической карьеры с Разесом простым курьёзом. Вряд ли они обратили внимание на то, что Везалий также завершил свою карьеру, выразив симпатию к арабскому писателю. Разес важен для понимания Везалия по двум причинам: изменение внешнего вида Разеса в работах Везалия предлагает интересную перспективу развития Везалия в его эпоху; и Разес мог повлиять на Везалия в критике Галена.
Комментировать Разеса было семейной традицией Везалия. Когда он решил последовать примеру своего прадеда в этой практике, ему пришлось сделать это в рамках кампании начала шестнадцатого века против арабских элементов в медицине. В Paraphrasis Везалий очищает Разеса в латинском обличии и довольно насильственно подчиняет его освященному Галену, следуя идеалам своих гуманистических учителей в Париже. По мере того, как Везалий взрослеет в своей академической карьере, его видение становится более всеобъемлющим. В последующих публикациях Везалий рассматривает арабов наравне с греками и пытается примирить их разногласия. И в «Фабрике », и в «Письме о китайском корне » Везалий критикует Галена, выражая при этом сочувствие арабским авторам, в частности Разесу.
Изменение отношения Везалия отражает то, как к середине шестнадцатого века антиарабские настроения немного умиротворились. Однако случай Везалия тем более интересен, что это изменение соответствует его собственному зрелому взгляду на науку. Везалий развивает интернационалистское видение по мере приближения к решающему моменту, когда эмпиризму позволено восторжествовать над авторитетом. В красноречивом фрагменте «Письма о корне Китая » Везалий противопоставляет «глупость» слепого следования за Галеном признанию в любви к Разесу.
Глядя на это из этого исследования, этот фрагмент символичен для возможной роли Разеса в эмансипации Везалия от авторитарного галенизма к эмпиризму. Хотя в «Альмансоре » Разес мог уже произвести впечатление на Везалия как на проницательного наблюдателя, ренессансные издания «Континенсов » Разеса содержали фактические обсуждения текстов Галена, что могло бы послужить Везалию примером отказа от слепого авторитета.
К сожалению, Везалий никогда не упоминал о континентах, а если и упоминал имя Разеса, то всегда в связи с его работой над Альмансором. Однако маловероятно, что Везалий не знал об этой работе. Это издание пользовалось большим уважением в Европе с тех пор, как оно было переведено Фаррагутом в 1279 году. Издание было опубликовано Симоном де Колином, печатником учителя Везалия Сильвия, во время учебы Везалия в Париже, и не менее пяти лет назад. издания были опубликованы в Венеции примерно в период пребывания Везалия в Падуе. Везалий сказал в «Письме о китайском корне », что собрал много полезной информации для работы по фармакологии. 81 Маловероятно, что он не посоветовался бы Continens за это, так как он долгое время был важным справочным изданием по фармакологии. 82
Тем не менее, поиск веских доказательств того, что Везалий действительно знал о континентах, потребует дальнейшего расследования. Но предположение, которое он сделал, могло объяснить некоторые аспекты работы Везалия, наиболее важным из которых является смелость открыто критиковать Галена.
Я не хочу утверждать, что Везалий не смог достичь интеллектуальной зрелости, чтобы критиковать Галена самостоятельно, но Continens, безусловно, должны были резонировать с собственными амбициями и взглядами Везалия в науке. Бесстрашная критика Разесом Галена и других авторов с Континенса могла бы дать Везалиусу только последний толчок, чтобы осмелиться начать свою собственную критику среди гуманистического табу на это. The Continens также предложили редакционную структуру, шаблон для сопоставления критики и эмпирических наблюдений.
Гигантский размер обеих публикаций может заставить нас предположить, что Везалий хотел конкурировать с Continens, размер которых был сродни его важности в медицинской традиции. Самое главное, что дискурс Continens можно сравнить с дискурсом Fabrica. В этой статье я попытался показать, что то, как Гален обсуждается в «Фабрике », можно сравнить с тем, как Разес обсуждает других авторов в «Континенс ».
Если Везалий знал о Continens, что могло помешать ему сослаться на него, чтобы узаконить свою критику Галена? Ответ, который я могу предложить, заключается в том, что во время волны антиарабизма нельзя было ссылаться на арабские источники в поддержку крупных научных разработок. Есть и другие примеры своеобразного замалчивания арабских источников важных достижений того периода: Коперник никогда не упоминал об арабском источнике важных астрономических моделей, известных как пара Туси и лемма Урди; 83 Майкл Сервет, однокурсник Везалия в Париже, предложил раннее описание легочного кровообращения, но не упоминает редкий текст Ибн ан-Нафиса, который, вероятно, был его источником. 84Таким образом, можно сказать, что Везалий позволял себе восхвалять Разеса, отвергая Галена, но не мог заставить себя цитировать его в пользу революционного акта самой критики.
Здесь мы остаемся с крылатой фразой исследователей арабо-латинских отношений в эпоху Возрождения: «Отсутствие доказательств не является свидетельством отсутствия». Независимо от того, повлияла ли критика Галена, содержащаяся в Continens, на Везалия или нет, тот факт, что эти тексты были доступны в латинских изданиях, должен заставить нас понять, что критика Галена не была новым явлением в публикациях эпохи Возрождения. Критика Везалия была значительной не потому, что Галена никогда не критиковали, а потому, что Везалий был гуманистом, ранее разделявшим идеалы гуманистического движения, включая непогрешимость Галена.
Случай с Разесом в творчестве Везалия поможет лучше понять странную динамику гуманизма начала шестнадцатого века. Это соответствует недавним исследованиям, которые помещают гуманизм эпохи Возрождения в более широкий контекст арабо-латинского обмена, начиная с завоеваний Сицилии и Толедо в XI веке. Начало шестнадцатого века стало пиком стремления христианских гуманистов освободиться от арабской традиции. Насильственную исключительность ренессансного гуманизма можно было бы сравнить с религиозным фундаментализмом в том смысле, что он освящал «чистые источники» до уровня абсурда и отвечал запугиванием на любую попытку компромисса. Восстание Везалия против Галена можно рассматривать как освобождение его интеллекта от такой фундаменталистской идеологической обработки. 85
Я надеюсь, что это освобождение в сторону международного видения науки только добавит очарования чемпиону анатомии эпохи Возрождения.