Мы уже упоминали, что российская политика на корейском/дальневосточном направлении не была четко сформирована, но когда до этого направления добралась печально известная «безобразовская клика», все стало совсем грустно.
Данный термин, введенный С.Ю. Витте, означает группировку крупных помещиков и сановников, оказывавших серьезное влияние на правительство и проводивших авантюристический внешнеполитический курс. Кроме того, они имели свой корыстный интерес в рамках т.н. Восточно-Азиатской промышленной компании, которая планировалась ими как аналог британской Ост-Индской.
В клику, имеющую неограниченное влияние на Николая II[91], входили такие высокопоставленные сановники, как А. М. Безобразов, великий князь Александр Михайлович, Граф И.И. Воронцов-Дашков, адмирал Е. И. Алексеев, князь Феликс Юсупов, В.К. Плеве (автор выражения «маленькая победоносная война») и др. Если С. Ю. Витте и его единомышленники выступали за мирное завоевание Дальнего Востока экономическими методами, «безобразовская клика» была сторонницей военного решения проблемы и создания на Дальнем Востоке так называемой «Желтороссии». Кроме этого, хотя маньчжурское направление было для России более выгодным, клика выступала за корейское отстаивали представители более авантюристического курса[92].
Более всего на ситуацию на полуострове повлияла история создания на корейской границе военизированных поселений под маской так называемой «лесной концессии». Осенью 1896 г. некто Бриннер – российский купец из Владивостока получил от корейского правительства право в течение 20 лет рубить лес на берегах рек Амноккан и Туманган. В случае если работы не будут начаты в течение пяти лет с момента получения концессии, договор терял силу. Когда этот срок начал приближаться, русский посланник ходатайствовал о продлении его еще на 3 года. Однако 20 июля 1903 г. был подписан контракт, согласно которому округ Ённампхо предоставлялся в аренду российской компании. Компания обещала уплачивать корейскому правительству за него земельную подать, отдельно платить за срубленный и сплавляемый лес и обеспечить перенос могил корейцев, если их владельцы решат перенести их с этой территории[93]. Кроме этого, российская компания обязывалась не строить на данной территории любые промышленные объекты кроме предназначенных для удовлетворения местных нужд[94].
Однако на деле концессия должна была быть прикрытием для развертывания на ее территории «боевого авангарда» в 20 тысяч человек, переодетых в платье лесных рабочих, и проведения подготовительных работ по организации оперативной базы и коммуникационных линий в преддверии конфликта и де-факто ползучего захвата корейских земель[95].
И вот уже в мае 1903 г. на российском берегу Амноккана появились русские войска. Группа военных из 40 человек перешла границу, переодевшись в штатское, после чего в сопровождении сотни китайских кули создала лесопромышленный поселок и купила дома и землю на имя корейских чиновников, которые их сопровождали[96]. Затем компанию Бриннера фиктивно продали русскому поверенному в делах Н. Г. Матюнину. В результате получилось, что российские дипломаты на Дальнем Востоке защищали интересы не российского МИДа, а безобразовской шайки[97].
Летом 1903 г. Безобразов стал статс-секретарем, что существенно повысило его статус. Более того, 30 июня 1903 года член клики Алексеев был назначен наместником Его Императорского Величества на Дальнем Востоке, фактически руководящим деятельностью всех ведомств региона. Хотя военный министр А. Н. Куропаткин и министр иностранных дел В. Н. Ламсдорф были сторонниками линии Витте, они оказались отрезанными от принятия решений. В июне-июле 1903 г. границу пересекали все новые и новые группы русских по 30-60 чел., большей частью вооруженных. Корейское правительство протестовало, однако Павлов указывал на то, что лесопромышленный поселок не запрещен условиями концессии. Между тем, население поселка начало заниматься не только его строительством, но и рубить лес на заповедных участках вопреки протестам местных корейских властей, строить насыпь на берегу Амноккана для прокладки узкоколейной железной дороги[98]. Одновременно стали появляться иные подобные поселки, создаваемые по образцу военных поселений, которые русские пытались связать между собой телеграфной линией[99].
Когда японский посланник получил текст договора между корейским правительством и русской лесопромышленной компанией, он 25 августа 1903 г. обратился ко двору с ультиматумом, заявив, что если такой договор будет подписан, Япония сочтет это нарушением японо-корейских договоренностей, поскольку де-факто речь идет о колонизации приграничных территорий. В тот же день российский посланник тоже потребовал аудиенции у министра, но тот сказался больным, и заставил Павлова ждать 7 часов, после чего рассерженные Павлов заявил, что с министром он больше никаких дел иметь не будет и станет обращаться к самому императору[100].
Под воздействие дипломатического демарша японцев двор отдал распоряжение не допускать русских к дальнейшему захвату земли, однако усилия местных властей ни к чему не привели. Население русской колонии в Ённампхо увеличилось, на корейской территории начали появляться русские военные в форме, а на территориях фактории стали строить сторожевые башни и позиции для полевой артиллерии[101]. Более того, если верить Хальберту, безобразовцы были намерены переименовать Ённампхо в Порт-Николай[102].
Между тем, опасность войны понималась хорошо, особенно той частью российских военных и дипломатов, которая «работала в поле»,. Вот отрывок из письма командированного в Корею секретаря миссии в Пекине Г. Штейна (15/27 ноября 1895 г.): «Все моряки наши, а у нас перебывала их за последнее время масса, боятся войны (с японцами) как огня, и говорят, что если у нас в Военном и Морском министерствах есть хоть один честный человек, то ей не бывать. Ни угольных складов, ни провианта, транспортов, дорог, быстроходных судов – ничего нет. Даже аварий починить негде, так как если большой Владивостокский док и готов, то мастерских не существует еще даже в зачаточном состоянии. Что Владивостокский док – порт вполне и, безусловно, замерзающий, несмотря на ледорезы и всевозможные проекты подогреваний бухты искусственным образом, признано всеми моряками. Стали ли все у нас пессимистами, мнительными и подозрительными, или по какой другой причине, но так и кажется, что японцы выжидают зимы, чтобы… вызвать нас на войну в менее всего удобный для нас момент. Что японцы знают наши слабые стороны лучше, может быть, чем мы сами, почти не подлежит сомнению, так как весь Владивосток полон японцев, а японец, как известно, по существу своему шпион, от первого министра до последнего кули»[103].
Я намеренно довольно подробно рассказываю об этой ситуации, так как именно данные действия безобразовской клики ускорили начало русско-японской войны, хотя против инициативы А. Н. Безобразова выступали и С. Ю. Витте, и посланник Ли Бом Чжин[104]. Кроме того, под влиянием данных действий официальной позицией двора стал нейтралитет и стремление не сближаться ни с той, ни с другой стороной.
Правда, чуть только давление Японии становилось сильнее, ван кидался в российские объятия – настолько, что в 1903 г. был готов бежать. Российский посланник в Корее А. И. Павлов писал о намерении корейского императора Кочжона перебраться в Россию[105] так: «Сегодня император через ближнего евнуха, коему еще доверяет, передал мне следующее: не имея больше сомнения в неминуемости занятия Кореи японцами и со дня на день ожидая, что находящиеся уже в Сеуле японские войска оцепят дворец, подкупленная японцами дворцовая охрана умертвит его самого, он умоляет императорское правительство дать ему совет, как поступить и может ли он надеяться, что мы дозволим ему, в минуту опасности, укрыться в русской миссии, чтобы затем с нашей помощью направиться совсем в пределы России».[106] Для автора это довольно важно, потому что позволяет задать неприятный для корейских националистов вопрос о том, всегда ли можно верить показаниям вана, которого они традиционно выставляют последовательным поборником независимости страны[107].