Еще в декабре 1916 - январе 1917 г. царское правительство по согласованию со своими антантовскими союзниками приняло решение о проведении весной 1917 г. наступления на русско-германском фронте. В сочетании с действиями союзных войск на Западе оно должно было и скорее всего привело бы к разгрому Германии. (81)
Ход событий требовал от правительства решительных действий в целях стабилизации режима. Особенно активно действовал военный министр Керенский. Организация наступления стала, быть может, самой большой ошибкой Керенского и Временного правительства.
3 июня в Петрограде начал работу 1 Всероссийский съезд Советов, на котором меньшевики и эсеры располагали решающим большинством. По решению президиума съезда и Исполкома Петроградского Совета на 18 июня была назначена демонстрация, которую лидеры меньшевистско-эсеровского Исполкома, избранного съездом, рассчитывали провести под своими лозунгами. (82 – 83)
18 июня положение правительственной коалиции пошатнулось. Вновь разразился политический кризис.
В.И. Ленин считал, что при всех возможных исходах наступления оно будет означать "укрепление основных позиций контрреволюции". Естественно, что большевики были против наступления.
По плану, разработанному Ставкой, наступление было назначено на июнь. Главный удар надлежало нанести на Юго-западном фронте. (83)
Тарнопольский прорыв по времени почти совпал с драматическими событиями в Петрограде, вызванными попытками правительства и командования под предлогом военных нужд вывести хотя бы часть революционного и анархиствующего Петроградского гарнизона из столицы, первыми сведениями и слухами о неудаче так долго готовившегося наступления. (84 – 85)
Вечером 3 июля и в последующие дни на улицы Петрограда вышли солдаты 1-го пулеметного полка, 1-го запасного пехотного полка, прибывшие из Кронштадта матросы и другие воинские части. К ним присоединились рабочие некоторых заводов. Раздались требования устранения Временного правительства и перехода всей власти в руки Советов. Петроград был потрясен. До сих пор не до конца ясен источник этого выступления.
Проправительственная печать связала воедино Тарнопольский прорыв на фронте с июльскими событиями в столице, поспешив представить их "большевистской попыткой прорвать внутренний фронт". На большевиков обрушились репрессии. Были выданы ордера на арест Ленина и некоторых других большевистских лидеров. (86)
Керенский в эти бурные дни находился на фронте. (88)
Июльские события была, пожалуй, первым явственным сигналом надвигающейся социальной грозы. И если она не разразилась, то этому в немалой степени содействовала позиция, занятая меньшевиками и эсерами, контролировавшими ВЦИК Советов. Во ВЦИК и Исполкоме Совета крестьянских депутатов была принята резолюция, расценившая события в Питере как "удар в спину" воюющей армии, а их инициаторов - как "врагов революции". (90)
Единство революционной демократии и Временного правительства остановило прорыв демократии слева.
После июльских событий Ленин переориентировал политический курс большевиков. То, что провозглашалось в "Апрельских тезисах" - борьба за власть через политическую борьбу с меньшевиками и эсерами внутри Советов, - фактически было отброшено. Теперь Ленин пришел к заключению, что "данные Советы провалились, потерпели полный крах", что "в данную минуту эти Советы похожи на баранов, которые приведены на бойню, поставлены под топор и жалобно мычат", что "Советы теперь бессильны и беспомощны перед победившей и побеждающей контрреволюцией "(90).
Переговоры о формировании нового правительства после тяжелейшего июльского кризиса затянулись. 8 июля ушел о отставку премьер- министр, близкий к кадетам Г. Львов. Лишь 25 июля было окончательно сформировано второе коалиционное правительство в составе 17 министров, на сей раз с социалистическим большинством: 5 эсеров, 3 меньшевика, 2 народных социалиста. В состав правительства вошло также 5 кадетов (и близких к ним) и 2 радикальных демократа. Премьер-министром стал 36-летиий А. Керенский. (91)
Правительство действительно более независимым по отношению к ВЦИК Советов, получало большую свободу рук. (92)
В конце июля фактически легально проходивший VI съезд большевистской партии принял новые ленинские установки, хотя и не придал им конкретное, практическое содержание. (93)
Если Ленин и большевики в послеиюльской политической ситуации усмотрели резкий крен вправо, увидели победу контрреволюции и делали вывод о единственной возможности борьбы с ней посредством вооруженного свержения Временного правительства, то правые, а точней крайне правые силы пришли к противоположному заключению. Поляризация активных политических сил все больше и больше усиливалась. Фланги расходились, лишая центр - Временное правительство и меньшевистско-эсеровский ВЦИК - опоры и поддержки. (94)
Комиссары и генералы.
В те летние дни, когда Временное правительство и особенно Керенский предпринимали усилия по подготовке наступления, на политическую арену активно вышло так называемое армейское комиссарство. (94)
Они должны были объединить усилия, с одной стороны, командования, часть которого подозревалась в контрреволюционных, промонархических настроениях, и, с другой – войсковых комитетов, за которыми, по мнению правительства, также необходим был глаз: ведь большинство их находилось в тесной связи с ВЦИК и другими революционно-демократическими организациями. Правительственные комиссары, таким образом, стояли как бы в центре армейских "верхов", призванных поднять и бросить "жителей окопов" в наступление, под огонь немецких и австрийских пулеметов. (95)
Только двое из корпуса комиссаров - Б. Савинков и М. Филоненко - оставили заметный след в событиях 1917 г., особенно в связанных с "корниловщиной".
В мае 1917 г. Савинников - комиссар 7-й армии на Юго-западном фронте. В июне 1917 г. Савинков уже был комиссаром всего Юго-западного фронта. Именно здесь пути Савинкова пересеклись с Максимилианом Филоненко, комиссаром 8-й армии, которой командовал Корнилов. (96)
Руководящая идея соглашения с Корниловым, по определению Савинкова, состояла в признании того, что "для поднятия боеспособности армии, а следовательно спасения страны, необходима сильная революционная власть, осуществляемая Временным правительством". По смыслу этой "руководящей идеи" Корнилову в соглашении отводилась подчиненная, в сущности исполнительская роль: он должен был содействовать выполнению плана Савинкова, направленного на то, чтобы "подвинуть" правительство и прежде всего Керенского на более решительные действия в борьбе с "революционной анархией" в стране. (с. 98)
"Телеграммная война", которую Корнилов повел против Временного правительства, была в определенном отношении еще и "странной войной". Странной прежде всего потому, что Корнилов имел все основания считать, что его программа "решительных мер" на фронте, в том числе введение смертной казни, встретит полное понимание и поддержку правительства и Ставки. Так оно, собственно, и было. Керенский, комментируя позднее "телеграммную войну" Корнилова, решительно свидетельствовал, что «существо "требований" ген. Корнилова было вовсе не Америкой, им открытой, а являлось только своеобразной формулировкой тех мер, которые уже отчасти проводились, отчасти проектировались Временным правительством, и что это существо отвечало настроениям ответственных демократических и либеральных кругов».(98)
Так, уже 8 июля Керенский отдал приказ № 28, в котором предписывалось "восстановить в войсках дисциплину, проявляя революционную власть в полной мере, не останавливаясь для спасения армии перед применением вооруженной силы".
10 июля Верховный главнокомандующий Л. Брусилов приказал запретить всякие митинги и собрания в воинских частях. 11 июля он направил фактически ультимативную депешу Керенскому (№ 4999), в которой требовал "немедленно восстановить железную дисциплину во всей ее полноте и смертную казнь для изменников". В противном случае Брусилов "снимал с себя ответственность" и угрожал уходом в отставку. Наконец, 12 июля Временное правительство единогласно приняло постановление о введении смертной казни на фронте (расстрел) и об учреждении военно-революционных (читай военно-полевых) судов. Все эти и другие грозные меры поддерживались меньшевистско-эсеровским ВЦИКом, также заявившим, что "пощады изменникам и трусам не будет".
Корнилов грозил Временному правительству, что если оно не сумеет смыть "ужас, позор и срам", царящие в армии, то "будут выдвинуты другие люди, которые, сняв бесчестие, вместе с тем уничтожат завоевания революции". Корнилов, таким образом, выступал здесь как "революционер", но рисовал перспективу контрреволюции. Далее он категорически формулировал метод "снятия бесчестия" - "введение смертной казни и учреждение полевых судов на театре военных действий". И в заключение ставил Временному правительству условие: если его требования не будут удовлетворены, он "самовольно сложит с себя полномочия главнокомандующего"! (99)
Открывая совещание, Керенский поставил три вопроса, подлежавших обсуждению:
-военно-стратегическая обстановка и ее перспективы для русского фронта;
-та же обстановка с точки зрения дальнейших взаимоотношений с союзниками;
-меры по укреплению боеспособности армии. (100)
Введение Савинкова в правительство почти наверняка связывалось с новым верховным главнокомандующим. Корнилов оказывался как бы под двойным контролем: своего нового комиссара Филоненко и его непосредственного начальника — управляющего Военным министерством Савинкова. (104)
Премьер и главковерх.
24 июля Корнилов прибыл в Ставку как верховный главнокомандующий. Это сразу вдохновило Главный комитет "Союза офицеров" находившийся здесь же, в Могилеве.
Так как большинство присутствовавших членов президиума Главного комитета были скрытыми монархистами, они осторожно позондировали почву и относительно возможной реставрации Романовых. Снова Корнилов дал не вполне определенный ответ, хотя и указал, что он лично этого бы не желал. В 17-ом году такую позицию разделяли многие бывшие царские генералы. (106)
Члены Главного комитета могли быть довольны беседой с Корниловым. Тот же С. Ряснянский писал, что ответы нового Верховного были расценены как согласие на то, чтобы со временем стать "правителем".
После этой встречи то небольшое конспиративное ядро, которое образовалось при формировании Главного комитета офицерского ’’союза’ еще в конце мая начале июни, стало тайно именовать себя ’’корниловским", "корниловской группой".
Между Ставкой, с одной стороны, и Петроградом - с другой, началось оживленное двухстороннее движение.
Так, в конце июля начал завязываться "узел”, в который вошли члены конспиративной группы ("корниловской") Главного комитета "Союза офицеров армии и флота" в Ставке, некоторые офицеры "крымовской организации" и члены "Республиканского центра".(107)
Корнилов не терял времени. Уже через неделю после прибытия в Ставку на совещании некоторых ставочных генералов и приехавших в Могилев министров Временного правительства П. Юренева и А. Пешехонова он заявил, что для поднятия боеспособности необходимы не одна, а три армии:
-армия в окопах
-армия в тылу
-армия железнодорожников
Осуществление предложенных мер фактически предполагало устранение революционно-демократических организаций, возникших в результате падения царизма.
Понятно, что "наметки" Корнилова не могли пройти мимо управляющего военным министерством Б. Савинкова и "комиссарверха" М. Филоненко, представлявших перед военными Временное правительство и его главу Керенского.
Выступление Корнилова с "военно-политической программой" не могло не встревожить Керенского: фактически оно продолжало и даже усиливало ту "ультимативную линию", которую Корнилов повел по отношению к Временному правительству еще с момента пребывания на посту командующего Юго-западным фронтом. (108)
Нет сомнения, что за Корниловым и его окружением в Ставке велось постоянное наблюдение. Главную роль в этом должны были играть верный оруженосец Савинкова "комиссарверх" М. Филоненко и его небольшой штат, находившиеся в Ставке.
3 августа Корнилов прибыл в Петроград для представления Временному правительству своей "Записки". В ходе беседы в Зимнем дворце Керенский как бы между прочим поинтересовался мнением Корнилова: стоит ли ему, Керенскому, при складывающихся обстоятельствах оставаться во главе правительства? Корнилов дал уклончивый ответ. (109)
По окончании совещания Корнилову, по-видимому, намекнули, что "заподозренным" следует считать лидера эсеров министра земледелия В. Чернова.
Раздраженный и обескураженный Корнилов отбыл в Могилев.
В "военном разделе" "Записка" требовала
-в полной мере восстановления дисциплинарной власти начальников;
-институт комиссаров хотя и сохранялся, но его функции сводились к функции "врачей", которые "пооздоровлении армии" должны были считать свою задачу выполненной; до этого они - только "часть государственного механизма".
-сохранялись и войсковые комитеты, однако им предлагалось действовать в точном соответствии с разрабатывавшимся положением, по которому они ставились перед дилеммой - "либо проводить в сознание масс идеи порядка и дисциплины, либо поддаться безответственному влиянию масс и тогда нести кару но суду".
-митинги в армии запрещались вообще, собрания допускались только с разрешения комиссара и комитета. (110)
"Гражданская часть" "Записки" требовала
- объявить железные дороги, а также большую часть заводов и шахт на военном положении.
-митинги, стачки, забастовки запрещались, точно так же как и вмешательство рабочих и "хозяйственные дела".
-за невыполнение установленной нормы должна была следовать отправка рабочих на фронт.
10 августа Корнилов вновь прибыл в Петроград для обсуждения и утверждения "Записки" в правительстве. (111)
Путь посредине.
В конце июня 1917 г. Ю.О. Мартов: «Страна разорена (цены безумные, значение рубля равно 25- 30 коп.). Город запущен до страшного, обыватели всего страшатся - гражданской войны, голода, бродящих солдат и т.д. Если не удастся привести очень скоро к миру, неизбежна катастрофа. Над всем тяготеет ощущение чрезвычайной "временности" всего, что совершается. Такое у всех чувство, что все это революционное великолепие на песке, что не сегодня-завтра что-то новое будет в России - то ли кругой поворот назад, то ли красный террор считающих себя большевиками, но на деле настроенных просто пугачевски». (112)
Такого рода настроения были черваты резкими поворотами событий.
Керенский решил услышать "глас народа", на Государственном совещании, которое открылось 12 августа в Москве, в Большом театре, торжественно, даже помпезно.
Керенский: " Мы ждем от вас, представителей земли русской, - говорил он, - не распрей, не междуусобных столкновений... Явите ли здесь, в Москве, собравшиеся люди великой родины, явите ли вы здесь перед миром и перед нашими врагами зрелище спаянной великой национальной силы, прощающей друг друга во имя общего, или вы явите миру новую картину распада, развала и заслуженного презрения?" (113)
Корнилов прибыл в Москву на Александровский вокзал 13 августа. (114)
На заседании 14 августа Керенский предоставил слово Корнилову. Речь Корнилова выгодно отличалась от речи Керенского краткостью и прямолинейностью, хотя по политическим, да и тактическим соображениям он, конечно, не высказал того, что в действительности думал. Он привел конкретные факты жестоких убийств офицеров, отказов целых соединений от выполнения боевых приказов, массового дезертирства. Если анархия в армии не будет преодолена, заявил Корнилов, новые тяжелые поражения неизбежны.
То, о чем в силу своего высокого официального положения не мог сказать Корнилов, досказал генерал А.Каледин, в июне 1917 г. избранный донским атаманом. Он прямо призвал Временное правительство "'освободиться наконец в деле государственного управления и строительства от давления партийных и классовых организаций, вместе с другими причинами, приведших страну на край гибели". (115)
Если программные заявления правой части Государственного совещания наиболее выпукло были сформулированы в выступлениях Корнилова и Каледина, то программа ее левой части была изложена в речи председателя ЦИК Советов рабочих и солдатских депутатов Н. Чхеидзе. Признав глубочайший кризис, в котором оказалась Россия, Чхеидзе объяснял его "гниением и разложением, которыми заразил все части народного организма трупный яд самодержавия", "И все явные и скрытые враги революции, - продолжал Чхеидзе, - жадно пользуются всеми несчастьями на фронте, всеми затруднениями и смутой внутри страны, чтобы ценой гибели России купить себе собственное благополучие и вернуть революционную страну к порядкам, приведшим ее на край гибели и единодушно осужденным народом.
Меры:
1. Предлагалось установление твердых цен и регулирование заработной платы, введение налога на прирост ценностей и предметы роскоши.
2. Заявлялось и о необходимости "отвергнуть всякие захваты чьих-либо земель". Упорядочение земельных отношений временно возлагалось на местные земельные комитеты.
3. Говорилось также о необходимости точно определить и разграничить права и обязанности командного состава, комиссаров и армейских организаций, чтобы положить конец неразберихе.
4. В области местного самоуправления ставилась задача скорейшего создания таких органов на основе всеобщего избирательного права и передачи им всей власти на местах.
5. В области национальных отношений заявлялось, что окончательно они могут быть определены только Учредительным собранием, а до того "демократия высказывается против попыток разрешения национальных допросов явочным порядком, путем обособления от России отдельных ее частей.
Если речи Корнилова и Каледина были встречены аплодисментами справа, то выступление Чхеидзе вызвало приветствия слева и, как сказано в стенограмме, "части центра".
На Государственном совещании определилось три позиции:
- Правая - "позиция Корнилова-Каледина" - требовала создания "твердой власти" путем "отсечения" демократических организаций от Временного правительства.
- Левая позиция - "позиция Чхеидзе" и др. - заключалась в стремлении укрепить власть посредством усиления роли демократических организаций, действующих и согласии с Временным правительство
- Центристская позиция - "позиция Керенского" - сводилась к балансированию между двумя позициями - Корнилова и Чхеидзе. (116-117)
Государственное совещание, задуманное Керенским как средство сплочения и единения вокруг правительства, напротив, обнаружило углубляющийся социальный раскол. (118)
Сговор и заговор.
Еще во время командования Петроградским военным округом Корнилов вынашивал замысел раскассирована гарнизона Петрограда.
Еще перед Государственным совещанием, 6 августа, Корнилов направил в Петроград "военмину" телеграмму с просьбой в связи с предполагаемым наступлением немцев на северо-западном участке фронта подчинить Петроградский военный округ Ставке. Не дожидаясь ответа, он отдал приказ о переброске 3-го конного корпуса генерала А. Крымова, а также Туземной ("Дикой") дивизии генерала князя Д. Багратиона с Юго-западного фронта в район Великие Луки - Новосокольники. Другим приказом, отданным в те же дни, с Северного фронта в район между Выборгом и Белоостропом должна была быть переброшена 5-я Кавказская дивизия из состава 1-го конного корпуса под командованием генерала князя В. Долгорукова.(120)
Вернувшись с Государственного совещания, Корнилов признал, что он действительно передвигает кавалерию с Юго-западного фронта не столько по стратегическим, сколько по политическим соображениям.
Пока части 3-го конного корпуса двигались в назначенный для них район. Крымов прибыл в Ставку. Он ждал здесь возвращения Корнилова с Государственного совещания и дальнейшего развития событий. Командир Туземной дивизии князь Багратион, так же как и Крымов, в 20-х числах августа прибыл в Ставку.
По некоторым данным, приблизительно 18 августа в Ставке происходило какое-то секретное совещание с участием Крымова и некоторых членов Главного комитета "Союза офицеров".
Корнилов считал необходимым:
-в целях объединения всех сил и средств, служащих для обороны подступов к Петрограду, а также использования Петроградского гарнизона, создать отдельную Петроградскую армию, подчиненную непосредственно мне;
-поставить во главе этой армии главнокомандующего, которому подчинить:
а) войска Петроградского военного округа;
б) 42-й армейский корпус и 1-й кавалерийский корпус, последний в составе 14-й кавалерийской дивизии и 5-й Кавказской казачьей дивизии;
в) Балтийский флот;
г) Кронштадт;
д) Нарвскую позицию... (121)
Таким образом, замысел Ставки определялся. Корнилов намеревался осуществить давление на власть под предлогом стратегической необходимости обороны Петрограда.
Тем временем Керенский, располагая, вероятно, какими-то новыми тревожными данными из Ставки, все больше оказывался во власти подозрений. На 24 августа в Могилеве было запланировано совещание по обсуждению проекта положения о комиссарах и армейских комитетах.
Идя навстречу Корнилову в важнейшем вопросе подвода фронтовых войск к столице, Керенский выставил свои условия:
- во-первых, чтобы войсками, направленными к Петрограду, не командовал генерал Крымов (у Керенского были какие-то основания не доверять ему)
- во-вторых, чтобы Главный комитет "Союза офицеров" был "выведен" из Ставки.
Для осуществления этого второго пункта, точнее, для предварительного негласного расследования деятельности "Союза офицеров" с Савинковым и сопровождавшим его помощником военного министраБарановским выехал начальник контрразведки, уже упоминавшийся Миронов.(123-124)
Еще в середине августа в Петроград для поддержания прямых контактов между "Республиканским центром" и Ставкой прибыл полковник В. Сидорин.
По утверждению одного из руководителей "Республиканского центра", П. Финисова, примерно к 20-м числам августа подготовка к перевороту казалась завершенной. Предполагалось захватить важнейшие пункты города, "арестовать Смольный" и ждать прибытия войск. Затем предстояло изменить состав Временного правительства. Для окончательного согласования в Ставку вызвали руководителей "Республиканского центра". Поехали Финисов и Липский. Они прибыли в Могилев как раз тогда, когда здесь только что завершил свою "согласительную миссию" Б. Савинков.
25 августа Финисов и Липский вернулись в Петроград. А воинские эшелоны с частями корпуса Крымова и "Дикой дивизии" уже медленно продвигались к столице.
Не успел еще Савинков, уезжавший в Ставку, покинуть Петроград, как в тот же день, 22 августа, в Зимнем дворце у Керенского появился бывший обер-прокурор Синода Владимир Львов. Керенский не мог не принять его старый знакомый, бывший министр, коллега по правительству. Знал, конечно, Керенский и то, что В. Львов связан с теми кругами, представители которых составляли правую часть Государственного совещания.(127)
Эйфория, царившая в Ставке, ощущение собственной силы давали уверенность, что на Керенского можно дополнительно "нажать коленом", предъявив ему дополнительные требования. С этой точки зрения неожиданный визит В. Львова был даже кстати. На заявление В. Львова о том, что он прибыл от Керенского в целях выяснения той "конструкции власти", которая нашла бы поддержку Верховного главнокомандующего, Корнилов ответил, что "единственным исходом из тяжелого положения страны является немедленное установление диктатуры и немедленное объявление страны на военном положении". (130)
Керенский не мог не опасаться, что наметившееся соглашение с Корниловым, Ставкой, а значит и теми, кто шел за ними, таит в себе риск политического провала.
Корниловов не рассматривал самого Львова как своего официального представителя, а наиболее существенные предложения, действительно высказанные ему (Львову) в Ставке (передача власти главковерху, введение военного положения), не считал ультимативными.
Возвращаясь в Зимний, Керенский встретил опоздавшего к разговору с Корниловым В. Львова и повез его с собой. Там, он заставил Львова еще раз повторить предложения Корнилова, и когда тот повторил, ему внезапно было объявлено, что он берется под стражу. (131)
С этого момента колесо событий стало раскручиваться с невероятной быстротой. Придя в Малахитовый зал, где заседало Временное правительство, Керенский сообщил оторопевшим министрам о случившемся, квалифицировал действия Корнилова как мятеж и потребовал особых полномочий.
Второе коалиционное правительство, образовавшееся в 20-х числах июля, практически перестало существовать. (132)
Августовский путч.
Заручившись поддержкой большинства 'старших генералов". Корнилов дал новый пропагандистский залп, обнародовав обращения и воззвания к казакам, армии и народу. В воззвании к казакам объявлялось, что Корнилов не подчиняется приказу Временного правительства и "идет против него и против тех безответственных советников его, которые продают родину".
Вплоть до 29 и даже 30 августа на Керенского сильно давили с целью склонить его к уступкам Корнилову или даже оставить свой пост. (133)
К тому моменту, когда конфликт между Керенским и Корниловым вырвался наружу, т.е. к 28 августа, корниловские войска, которыми командовал А. Крымов, находились в следующих пунктах:
-Большая часть эшелонов 1-й Донской дивизии была в Пскове.
-Часть эшелонов Туземной Дивизии стояла на станции Дно.
-Уссурийская конная дивизия - в эшелонах близ Великих Лук и Новосокольников.
Утром 31 августа Крымов прибыл в Петроград и в 12 часов дня был принят Керенским в Зимнем дворце. По воспоминаниям присутствовавших, разговор велся в довольно резких тонах. Керенский требовал, чтобы Крымов откровенно сообщил подлинные цели движения его войск к столице. Крымов уверяя, что действовал в соответствии с приказом, который, как он полагал, был согласован с правительством.
К тому времени, когда Крымов явился в Петроград, по распоряжению Керенского уже действовала Чрезвычайная следственная комиссия по расследованию дела о генерале Корнилове и его соучастниках.
Во второй половине дня 31 августа в одной из комнат квартиры ротмистра Журавского в доме № 19 на Захарьевской улице неожиданно прогремел выстрел. Когда прибежавший Журавский рывком распахнул дверь, он увидел: его гость, только что приехавший из Зимнего дворца от Керенского генерал Крымов, в какой-то неестественной позе сидел на диване, большое, грузное тело накренилось вбок, голова была безжизненно откинута назад.(135)
Смерть Крымова вызвала в Петрограде различные толки и слухи. Говорили даже, что никакое это не самоубийство, что во время встречи Крымова с Керенским произошел скандал со взаимными оскорблениями и присутствовавший в кабинете Б. Савинков застрелил генерала. Но все это были слухи.
Крымов унес в могилу многие тайны. На допросе в Чрезвычайной следственной комиссии Керенский показывал: когда стало известно, что Крымов застрелился, один из его "офицеров", князь Багратион, якобы с облегчением сказал: "Ну, теперь все концы в воду..."
В критический момент корниловского путча, когда исход его не был еще ясен, в кадетских кругах возникла идея заменить Керенского Алексеевым. Считали, что это будет способствовать быстрейшей ликвидации конфликта. Однако из этого замысла ничего не вышло.
В конце сентября быховская тюрьма пополнилась семью арестованными. В Бердичеве в первых числах сентября были арестованы главнокомандующий Юго-западного фронта генерал А. Деникин, начальник его штаба С. Марков и другие, открыто поддержавшие Корнилова.
Алексеев выполнил задачу, поставленную перед ним Керенским, но испытывал чувство досады и раздражения. 5 сентября, через несколько дней после ареста Корнилова и других, Алексеев подал в отставку. (142)
Керенский победил. Его противники, претендовавшие на лидерство в правом лагере, были устранены. (145)