Все стихи Пастернака проникнуты верой в жизнь, радостным удивлением перед ее красотой.
Высшей формой проявления жизни, носительницей ее смысла была для поэта природа. Она — на равных с человеком:
Написав в 1922 году книгу стихов «Сестра моя — жизнь» и взяв за основу сюжета любовный роман, Пастернак проводит своих героев через времена года. Начавшись весной, роман бурно развивается летом, а осень становится для влюбленных порой расставания. Все это — приметы мира, в котором живет, любит, испытывает счастье, страдает человек. Мир и человек в восприятии поэта предстают как единое целое. Пейзаж здесь едва ли не главный герой, а лирический герой не центр, а связующее звено в стихотворном потоке. Природа у Пастернака чаще всего оказывается не объектом, а субъектом лирического переживания. Не поэт видит деревья, а деревья видят его, не поэт
Пастернак предпочитает, чтобы сам мир говорил за него и вместо него
Поэзия Пастернака — это не стихи о мире, а сам мир, живущий по законам поэзии. Мир, где поэтические строчки декларирует чердак, где «в заплатанном салопе сходит наземь небосвод», где «тоска пассажиркой скользнет по томам», где «предгрозье играет бровями кустарника...».
Поэт не отдает предпочтения ни временному, ни вечному. Он ощущает себя живущим в тысячелетиях: «Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?» Но при этом не уходит от повседневного. В соседних строчках мирно уживаются у него «пространства беспредельные», «подвалы и котельные». Его поэзия как бы приобщает «мелочи жизни» к времени и пространству бесконечного и вечного мира. Способность видеть в капельках воды безграничный океан, именуемый жизнью, — важнейшая черта поэтического дарования Пастернака. Мир Пастернака — это не окружающий нас мир и не наш внутренний мир, это единство того и другого. Его слова — это не новые слова и не старые слова, это старые слова, звучащие по-новому.
|
Стихи из тетради Юрия Живаго (роман «Доктор Живаго») — стихи о сокровенном. Не раз вспомнит герой романа свечу, что горела за окном московского дома, где была та, которую он встретил и полюбил. И среди написанного им останется «Зимняя ночь»:
В бескрайнем просторе мира свеча становится точкой притяжения для человеческой души, превращается едва ли не в вечный источник света, не в комнате, а в мире мерцает и не гаснет этот одинокий свет. Тени на потолке вполне реальны и вместе с тем наводят на мысль о судьбе, ее игре, ее силе.
В стихах, завершающих роман, и тех, которые написаны в пору работы над ним, особенно обнажился философский склад поэтического дарования поэта. Поэт все больше и больше убеждается в целостности мира во всех его проявлениях, и его задача — связать воедино природное и историческое, тем самым укрепить единство мира на основаниях добра и красоты, укрепить единство идеала и нормы. Даже снегопад позволяет ему испытать чувство приобщения к движению времени:
Мгновение выхвачено из вечности, но продолжает принадлежать ей.
Приобщение к природе, к миру дает возможность преодолеть и ощущение одиночества, и осознание кратковременности собственного бытия — открывает возможность видеть то, что лежит далеко впереди, за очерченным жизнью горизонтом:
В «состав будущего», в жизнь, что «ежечасно обновляется в неисчислимых сочетаниях и превращениях», входит и бессмертие, о котором говорит Юрий Живаго. У Пастернака бессмертие, вечность — понятия не отвлеченные: символом вечности оказывается в одном из последних стихотворений поэта новогодняя елка:
|
Поэт роднит человека с вечностью и заставляет его задуматься и помнить о том, что
...Только жизни впору
Все время рваться вверх и вдаль.
6. Б. Л. Пастернак не мог смотреть на мир иначе, зная, что жизнь в себе самой несет начало вечного обновления. Вложив в уста своего героя слова: «Как сладко жить на свете и любить жизнь! Как всегда тянет сказать спасибо самой жизни, самому существованию...» — Б. Л. Пастернак, лауреат Нобелевской премии, видимо, глубоко в душе был убежден, что настанет время, когда он и его творчество получат истинную свободу.
76. Тема поэта и поэзии в лирике А.А. Ахматовой. Чтение наизусть одного стихотворения. (Билет 11)
1. Анна Андреевна Ахматова — величайшая поэтесса «серебряного века». Современники признавали, что именно Ахматовой «после смерти Блока бесспорно принадлежит первое место среди русских поэтов». До Ахматовой история знала много женщин-поэтесс, но только ей удалось стать женским голосом своего времени, женщиной-поэтом вечного, общечеловеческого значения. Именно она впервые в русской литературе явила в своем творчестве универсальный лирический характер женщины.
Начало творчества Ахматовой связано с Царским Селом, где прошли ее юные годы. Она почти физически ощущала присутствие юного Пушкина в «садах Лицея». Он стал в ее поэзии и судьбе путеводной звездой, он незримо присутствовал в ее стихах. С Пушкиным Ахматова как бы вступает в «особые, именно жизненно-литературные отношения». «Смуглый отрок» в аллеях Царского Села перекликается со смуглой ахматовской Музой:
|
Ахматову роднит с Пушкиным понимание фатальной трагичности пути русского поэта. На протяжении всей жизни она постоянно будет возвращаться к его судьбе, а в страшном 1943 году напишет в стихотворении «Пушкин»:
2. Своей поэзией Ахматова, как и Пушкин, показала путь поэта, но поэта-женщины. Этот трагизм был заявлен уже в раннем стихотворении «Музе», где она писала о несовместимости женского счастья и судьбы творца:
Творчество требует полной самоотдачи поэта, поэтому «Муза-сестра» отнимает знак земных радостей — «золотое кольцо». Но невозможен и отказ от песни — поэтической судьбы:
Трагизм ее героини усугубляется еще и тем, что мужчина не понимает, не принимает женщины-поэта:
Мужчина не может вынести силы и превосходства женщины-поэта, он не признает в ней творческого равноправия. Отсюда — мотив убийства или попытка убийства любимым ее песни-птицы. В сборнике «Четки» она пишет:
Начавшаяся в 1914 году первая мировая война наложила отпечаток на все творчество Ахматовой. Она, прежде всего, изменила суть ахматовской Музы («Все отнято: и сила, и любовь...»):
В стихах о трагическом времени русского XX века, о его войнах и революциях ахматовская Муза все настойчивее заявляет о себе не как «я», а как «мы», видя себя частью поколения. В стихотворении «Все расхищено, предано, продано...» голос лирической героини звучит теперь голосом поэта земли Русской, общим голосом поколения:
Ее Муза становится народным воплощением общенациональной скорби: «дырявый платок» Музы, плат Богородицы и высокое самоотречение Ахматовой слились в «Молитве», написанной в Духов день 1915 года:
Трагично сложилась судьба Ахматовой в послереволюционные годы: она пережила гибель мужей от рук режима, репрессию сына, погибли в лагерях ее лучшие друзья... Бесконечный список потерь. Жизнь в те годы увенчала ее Музу венком скорби. Ахматова создает цикл стихов «Венок мертвым», посвященный памяти тех, кто не выдержал пыток режима, своим друзьям-поэтам О. Мандельштаму, М. Булгакову, Б. Пастернаку, М. Цветаевой:
Стихотворения Ахматовой — всегда один миг, длящийся, незавершенный, еще не разрешившийся. И этот миг, горестный он или счастливый, — всегда праздник, так как это торжество над повседневностью. Ахматова сумела соединить в себе эти два мира — внутренний и внешний, — связать свою жизнь с жизнью других людей, принять на себя не только свои страдания, но и страдания своего народа. Ее Муза не прячется в комнатный шепот, а рвется на улицу, на площадь, как некогда некрасовская «Муза мести и печали»:
В послевоенный период Ахматова продолжала работать, творить: «Я не переставала писать стихи. Для меня в них — связь моя с временем, с новой жизнью моего народа. Когда я писала их, я жила теми ритмами, которые звучали в героической истории моей страны».
73. Судьбы крестьянства в произведениях М. А. Шолохова (на примере одного произведения).
1. Роман-эпопея М. А. Шолохова «Тихий Дон», несомненно, является наиболее значительным его произведением. Автору удивительно хорошо удалось показать жизнь донского казачества на фоне конкретных исторических событий. Роман-эпопея охватывает период великих потрясений в России, раскрывает и показывает судьбы многих людей, связанных с этими событиями.
2. Жизнь донского казачества автор определяет двумя понятиями — казаки являются воинами и хлеборобами одновременно. Исторически казачество образовалось на границах России, где были часты вражеские набеги, поэтому казаки вынуждены с оружием в руках вставать на защиту своей земли, которая отличалась особенным плодородием и сторицей вознаграждала за вложенный в нее труд. Основную массу казачества составляли крестьяне, бежавшие от помещиков из России в поисках свободной земли. Поэтому казаки в первую очередь являются земледельцами, хорошими хозяевами. Земля для них — это и солнца дар, и обычная пашня, где бредут за волами с плугом казаки, и сенокосы в пойме Дона. Но понятие земли в романе представлено более обширно. Для казака это еще и любовь, и дом со спокойной, размеренной жизнью, и свобода, и, самое главное, это Родина. Жизнь немыслима без всего этого.
3. Драматичность судеб донского казачества наиболее ярко открывается в истории жизни Григория Мелехова. Этому мужественному и открытому душой человеку выпало на долю, можно сказать, все, что определяло век, — война мировая и война гражданская, революция и контрреволюция, уничтожение казачества, крестьянства... Кажется, нет таких испытаний для человеческого достоинства и свободы, через которые, как сквозь строй, время не прогнало бы его. В человеческой натуре Григория Мелехова переплелись казачья вольность и судьба народа. То, что мы узнаем из первых глав о молодом парне Гришке, — уже бунт, вызов насилию и несвободе. Если хуторская мораль запрещает ему любить любимую, если строгий «домострой» семьи хочет решить его судьбу по-своему, то и он им отвечает по-своему — уходит с Аксиньей, чтобы жить, как душа велит.
Революция казалась спасением для таких, как Мелехов, ведь слова свободы были начертаны на самих ее знаменах. Но не было в жизни Григория большего разочарования, чем реальность красного лагеря, где царило все то же бесправие, а насилие над человеческой личностью оказалось главным оружием в борьбе за грядущее счастье. Перечеркивая все представления о мужской, казацкой чести на войне, по приказу Подтелкова защитники свободы, как капусту, секут саблями безоружных пленных. А впереди будет еще и комиссар Малкин, изощренно издевающийся над казаками в захваченной станице, и бесчинства бойцов Тираспольского отряда 2-й Социалистической армии, грабящих хутора и насилующих казачек. Да и самого Григория, едва он вернется в родной хутор Татарский, чтобы залечить рану и как-то разобраться в сумятице мыслей, вчерашние товарищи станут травить, как дикого зверя. Поэтому, когда займется казачий мятеж, покажется Мелехову, что вот наконец и определилось все — и для него самого, и для родного края: «Надо биться с теми, кто хочет отнять жизнь, право на нее...» — он мчится в сражение с «краснопузыми», запалив коня, и будущее ему представляется как прямой, ясно высвеченный ночным месяцем шлях...
Между тем впереди только новые крушения. Ждет его горькое прозрение в мятеже, когда придется признать:
«Неправильный у жизни ход...» Ожившая было надежда, что можно как-то заново «переиграть жизнь», в коннице Буденного обернется еще одной развеявшейся иллюзией, и он скажет своему дружку Мишке Кошевому: «Все мне надоело: и революция, и контрреволюция... Хочу жить возле своих детишек...» Но и это явилось временной передышкой. И погонит его снова судьба дальше — через фоминскую банду, через новые смерти, гибель Аксиньи... И все-таки он совершит свой последний дерзкий поступок, пусть и совершенно безрассудный: хоть на час вернуться к родному куреню, на знакомую донскую кручу Судьба Григория Мелехова — это тревожная судьба самого народа. Мечта Григория жить жизнью труженика, семьянина, кормильца постоянно разрушается жестокой реальностью гражданской войны.
Колесо истории не только перевернуло все в этом мире, но и проехалось по каждой отдельной судьбе. У Григория была свобода, любовь, счастье. Все это кончилось. Нет семьи, нет любви, рухнули все привычные устои, жизнь принимает какие-то чудовищные формы. «Ночь» обступила героя со всех сторон. Символ жизни — солнце — Шолохов рисует черным — символ неблагополучия в мире, подчеркивая, что эпоха классовых битв делает невозможным простое человеческое счастье.
Судьба Григория — одинокий голос тоски и потерь. Тоскует он по такой правде, «под крылом которой мог бы согреться каждый». Но такой правды нет ни у белых, ни у красных. Сама душа его выжжена, будто черная степь. И все-таки остается последняя, но очень важная ниточка, связывающая Григория Мелехова с жизнью, — это родной дом. Дон, земля, ждущая хозяина, и маленький сын — его будущее, его след на земле.
4. Индивидуальная судьба и широкое обобщение путей и перепутий донского казачества позволяют увидеть, как сложна и противоречива жизнь, труден поиск истинного пути. А жизнь человеческая, как и смерть, становится проверкой моральных качеств личности.
75. Тема Великой Отечественной войны в прозе ХХ века. (На примере одного произведения.) (Билет 17)
Вариант 1
В повести К. Воробьева «Убиты, под Москвой» рассказывается о трагедии молодых кремлевских курсантов, посланных на смерть во время наступления немцев под Москвой зимой 1941 года. Писатель ставит важную проблему убийства своих своими же. Ему удалось показать весь ужас предательства своих мальчишек, которые вначале «почти радостно» реагировали на пролетавшие юнкерсы. Главный герой повести Алеша Ястребов, как и все, «нес в себе неуемное, притаившееся счастье», «радость гибкого молодого тела». Описанию юности, свежести в ребятах соответствует и пейзаж: «...Снег— легкий, сухой, голубой. Он отдавал запахом антоновских яблок... ногам сообщалось что-то бодрое и веселое, как при музыке». Молодые лейтенанты ели галеты, хохотали, рыли окопы и рвались в бой. Они не догадывались о подступавшей беде. «Какая-то щупающая душу усмешка» на губах майора НКВД, предупреждение подполковника, что 240 курсантов не получат ни одного пулемета, насторожили Алексея, знавшего наизусть речь Сталина, что «мы будем бить врага на его территории», и он догадался об обмане. «В его душе не находилось места, куда улеглась бы невероятная явь войны», но читатель догадался, что мальчики-курсанты станут ее заложниками. Завязкой сюжета становится появление самолетов-разведчиков.
Командир капитан Рюмин уже знал: «на нашем направлении прорван фронт», когда в расположении роты появился генерал Переверзев — странный, растерянный, утративший волю. Алексею Ястребову Рюмин посоветовал сказать ребятам, что Переверзев — контуженый боец, изображающий себя генералом. Об истинном положении на фронте рассказал раненый боец: «Нас там хоть и полегла тьма, но живых-то еще больше осталось! Вот и блуждаем теперь».
Появление политрука Анисимова вызвало надежду, когда он «призвал кремлевцев к стойкости и сказал, что из тыла сюда тянут связь и подходят соседи». Но это было очередное вранье. Начинался минометный обстрел, показанный Воробьевым в натуралистических подробностях страданий раненного в живот Анисимова: «Отрежь... Ну, пожалуйста, отрежь...» — умолял он Алексея. «Ненужный слезный крик» накапливался в душе Алексея. Человек «стремительного действия», капитан Рюмин понял: они никому не нужны, они пушечное мясо для отвлечения внимания противника. «Только вперед!» — решает он про себя, ведя в ночной бой курсантов. Они не орали «ура! за Сталина!». Патриотизм курсантов выразился не в лозунге, не во фразе, а почти потолстовски — в поступке. И после победы, первой в жизни, молодая, звенящая радость этих русских мальчишек: «...В пух разнесли! Понимаешь? Вдрызг!»
Но это стало началом развязки. Началась самолетная атака немцев. К. Воробьев потрясающе изобразил ад, используя новые образы: «дрожь земли», «плотная карусель самолетов», «встающие и опадающие фонтаны взрывов», «водопадное слияние звуков». Несобственно-прямая речь как бы воспроизводит страстный внутренний монолог в душе Рюмина: «Но к этому рубежу окончательной победы роту могла привести только ночь, а не этот стыдливый недоносок неба — день! О если б мог Рюмин загнать его в темные ворота ночи!..»
Вторая кульминация сюжета происходит после атаки танков, когда бежавший от них Ястребов увидел прижавшегося к ямке на земле молодого курсанта. «Трус, изменник — внезапно и жутко догадался Алексей, ничем еще не связывая себя с курсантом». И пришла догадка, что он такой же. Курсант предложил Алексею доложить наверх, что он, Ястребов, сбил юнкере. «Шкурник», —думаетонем Алексей, угрожая отправкой в НКВД после их спора о том, как быть дальше. В каждом из них боролись страх перед НКВД и совесть. И Алексей понял, что «смерть многолика»: можно убить товарища, подумав, что он изменник, можно убить себя в порыве отчаяния, можно броситься под танк не ради героического поступка, а просто потому, что инстинкт жизни диктует это. К. Воробьев исследует эту многоликость смерти на войне и показывает, как это бывает, без ложного пафоса. Повесть поражает лаконизмом, целомудрием описания трагического.
«Оторопелое удивление Алексея перед тем, чему был свидетель в эти пять дней жизни», рано или поздно уляжется, и тогда он поймет, кто был виноват в нашем отступлении, в гибели самых чистых и светлых, не поймет только, почему седые генералы там, под Москвой, принесли в жертву своих «детей».
У Воробьева в повести как бы столкнулись три правды: «правда» кровавого фашизма, «правда» жестокого сталинизма и высокая правда юношей, живших и умиравших с одной мыслью: «Я отвечаю за все!»