Уильям Блейк
Песни невинности
НЕГРИТЕНОК
Там, где рожден я, - солнце и песок,
И черен я, одна душа бела.
Английский мальчик - белый ангелок,
А негритянский - черная смола.
Мать прятала меня в тени дерев
От зноя, наступающего днем,
И, к небу руку черную воздев,
С любовью говорила мне о нем:
- На небе солнце, а на солнце Бог,
Он дарит свет, он дарит свет и тень,
Чтоб каждый человек, зверек, листок
Хвалил рассвет и славил ясный день.
Лучи любви небесной горячи,
И жар любви мы вытерпеть должны;
Сгорели б мы, Господь не облачи
Нас в черные сплошные пелены.
Душа не знает этой черноты
И белоснежной выйдет из пелен,
Когда раздастся Голос с высоты
И призовет ягнят на небосклон.
Так мать мне говорила в той стране,
Так, белый мальчик, я скажу тебе:
- Ты в белой, сам я - в черной пелене,
Но нас, ягнят, зовет Господь к себе;
Я помогу тебе снести жару
На солнечной дороге в небеса,
И выйдем, братья, к божьему шатру,
И я твои поглажу волоса.
Песни опыта
ОТВЕТ ЗЕМЛИ
Но тяжело во мрак
Смотрит Земля слепая
Свет иссяк!
Камень и прах!
В горе склонилась глава седая.
"Море меня сдавило.
Зависть звезд извела,
Как могила,
Мне тело изрыла
Ярость Отца Мирового Зла.
Низкий себялюбец Творец!
Злобный завистник Страх!
Утру обещанная,
Обесчещена,
Стонет на дыбе Невинность в цепях!
Вешнему ветру нельзя не веять,
Почкам - не набухать.
Может ли сеятель
Ночью сеять,
Пахарь - во тьме пахать?
Холод звездных оков ледяной
Кости мои пронзил.
Страшный! злой!
Любуясь собой,
Радость и рабство ты слил".
Уильям Вордсворт
СТРОКИ, НАПИСАННЫЕ НА РАССТОЯНИИ НЕСКОЛЬКИХ МИЛЬ ОТ ТИНТЕРНСКОГО АББАТСТВА
ПРИ ПОВТОРНОМ ПУТЕШЕСТВИИ НА БЕРЕГА РЕКИ УАЙ Пять лет прошло; зима, сменяя лето, Пять раз являлась! И опять я слышу Негромкий рокот вод, бегущих с гор, Опять я вижу хмурые утесы - Они в глухом, уединенном месте Внушают мысли об уединенье Другом, глубоком, и соединяют Окрестности с небесной тишиной. Опять настала мне пора прилечь Под темной сикоморой и смотреть На хижины, сады и огороды, Где в это время года все плоды, Незрелые, зеленые, сокрыты Среди густой листвы. Опять я вижу Живые изгороди, что ползут, Подобно ответвленьям леса; мызы, Плющом покрытые; и дым витой, Что тишина вздымает меж деревьев! И смутно брезжат мысли о бродягах, В лесу живущих, или о пещере, Где у огня сидит отшельник. Долго Не видел я ландшафт прекрасный этот, Но для меня не стал он смутной грезой. Нет, часто, сидя в комнате унылой Средь городского шума, был ему я Обязан в час тоски приятным чувством, Живящим кровь и в сердце ощутимым, Что проникало в ум, лишенный скверны, Спокойным обновлением; и чувства Отрад забытых, тех, что, может быть, Немалое влияние окажут На лучшее, что знает человек, - На мелкие, невидные деянья Любви и доброты. О, верю я: Иным я, высшим даром им обязан, Блаженным состояньем, при котором Все тяготы, все тайны и загадки, Все горькое, томительное бремя Всего непознаваемого мира Облегчено покоем безмятежным, Когда благие чувства нас ведут, Пока телесное дыханье наше И даже крови ток у нас в сосудах Едва ль не прекратится - тело спит, И мы становимся живой душой, А взором, успокоенным по воле Гармонии и радости глубокой, Проникнем в суть вещей. И если в этом Я ошибаюсь, все же - ах! - как часто Во тьме, средь обликов многообразных Безрадостного дня, когда все в мире Возбуждено бесплодной суетой, - Как часто я к тебе стремился духом, Скиталец Уай, текущий в диких чащах, Как часто я душой к тебе стремился. А ныне, при мерцанье зыбких мыслей, В неясной дымке полуузнаванья И с некоей растерянностью грустной, В уме картина оживает вновь: Я тут стою, не только ощущая Отраду в настоящем, но отрадно Мне в миге этом видеть жизнь и пищу Грядущих лет. Надеяться я смею, Хоть я не тот, каким я был, когда, Попав сюда впервые, словно лань, Скитался по горам, по берегам Глубоких рек, ручьев уединенных, Куда вела природа; я скорее Напоминал того, кто убегает От страшного, а не того, кто ищет Отрадное. Тогда была природа (В дни низменных, мальчишеских утех, Давно прошедших бешеных восторгов) Всем для меня. Я описать не в силах Себя в ту пору. Грохот водопада Меня преследовал, вершины скал, Гора, глубокий и угрюмый лес - Их очертанья и цвета рождали Во мне влеченье - чувство и любовь, Которые чуждались высших чар, Рожденных мыслью, и не обольщались Ничем незримым. - Та пора прошла, И больше нет ее утех щемящих, Ее экстазов буйных. Но об этом Я не скорблю и не ропщу: взамен Я знал дары иные, и обильно Возмещены потери. Я теперь Не так природу вижу, как порой Бездумной юности, но часто слышу Чуть слышную мелодию людскую Печальную, без грубости, но в силах Смирять и подчинять. Я ощущаю Присутствие, палящее восторгом, Высоких мыслей, благостное чувство Чего-то, проникающего вглубь, Чье обиталище - лучи заката, И океан, и животворный воздух, И небо синее, и ум людской - Движение и дух, что направляет Все мыслящее, все предметы мыслей, И все пронизывает. Потому-то Я до сих пор люблю леса, луга И горы - все, что на земле зеленой Мы видеть можем; весь могучий мир Ушей и глаз - все, что они приметят И полусоздадут; я рад признать В природе, в языке врожденных чувств Чистейших мыслей якорь, пристань сердца, Вожатого, наставника и душу Природы нравственной моей. Быть может, Не знай я этого, мой дух в упадок Прийти бы мог; со мной ты на брегах Реки прекрасной - ты, мой лучший друг, Мой милый, милый друг; в твоих речах Былой язык души моей я слышу, Ловлю былые радости в сверканье Твоих безумных глаз. О да! Пока Еще в тебе я вижу, чем я был, Сестра любимая! Творю молитву, Уверен, что Природа не предаст Ее любивший дух: ее веленьем Все годы, что с тобой мы вместе, стали Чредою радостей; она способна Так мысль настроить нашу, так исполнить Прекрасным и покойным, так насытить Возвышенными думами, что ввек Злословие, глумленье себялюбцев, Поспешный суд, и лживые приветы, И скука повседневной суеты Не одолеют нас и не смутят Веселой веры в то, что все кругом Полно благословений. Пусть же месяц Тебя в часы прогулки озарит, Пусть горный ветерок тебя обвеет, И если ты в грядущие года Экстазы безрассудные заменишь Спокойной, трезвой радостью, и ум Все облики прекрасного вместит, И в памяти твоей пребудут вечно Гармония и сладостные звуки, - О, если одиночество и скорбь Познаешь ты, то как целебно будет Тебе припомнить с нежностью меня И увещания мои! Быть может, Я буду там, где голос мой не слышен, Где я увижу взор безумный твой, Зажженный прошлой жизнью, - помня все же, Как мы на берегу прекрасных вод Стояли вместе; как я, с давних пор Природы обожатель, не отрекся От моего служенья, но пылал Все больше - о! - все пламеннее рвеньем Любви святейшей. Ты не позабудешь, Что после многих странствий, многих лет Разлуки, эти чащи и утесы И весь зеленый край мне стал дороже... Он сам тому причиной - но и ты!
Сэмюэль Тэйлор Кольридж Кубла Хан, или Видение во сне В стране Ксанад благословеннойДворец построил Кубла Хан,Где Альф бежит, поток священный,Сквозь мглу пещер гигантских, пенный,Впадает в сонный океан. На десять миль оградой стен и башенОазис плодородный окружен,Садами и ручьями он украшен.В нем фимиам цветы струят сквозь сон,И древний лес, роскошен и печален,Блистает там воздушностью прогалин. Но между кедров, полных тишиной,Расщелина по склону ниспадала.О, никогда под бледною лунойТак пышен не был тот уют лесной, Где женщина о демоне рыдала.Пленительное место! Из него,В кипенье беспрерывного волненья,Земля, как бы не в силах своегоСдержать неумолимого мученья,Роняла вниз обломки, точно звеньяТяжелой цепи: между этих скал,Где камень с камнем бешено плясал,Рождалося внезапное теченье,Поток священный быстро воды мчал,И на пять миль, изгибами излучин,Поток бежал, пронзив лесной туман,И вдруг, как бы усилием замучен,Сквозь мглу пещер, где мрак от влаги звучен,В безжизненный впадал он океан.И из пещер, где человек не мерялНи призрачный объем, ни глубину,Рождались крики: вняв им, Кубла верил,Что возвещают праотцы войну. И тень чертогов наслажденьяПлыла по глади влажных сфер,И стройный гул вставал от пенья,И странно-слитен был размерВ напеве влаги и пещер.Какое странное виденье --Дворец любви и наслажденьяМеж вечных льдов и влажных сфер. Стройно-звучные напевыРаз услышал я во сне,Абиссинской нежной девы,Певшей в ясной тишине,Под созвучья гуслей сонных,Многопевных, многозвонных,Ливших зов струны к струне.О, когда б я вспомнил взорыДевы, певшей мне во снеО Горе святой Аборы,Дух мой вспыхнул бы в огне,Все возможно было б мне.В полнозвучные размерыЗаключить тогда б я могЭти льдистые пещеры,Этот солнечный чертог Их все бы ясно увидалиНад зыбью, полной звонов, дали,И крик пронесся б, как гроза:Сюда, скорей сюда, глядите,О, как горят его глаза!Пред песнопевцем взор склоните,И этой грезы слыша звон,Сомкнемся тесным хороводом,Затем что он воскормлен медомИ млеком рая напоен!
Джон КИТС
ОДА К ГРЕЧЕСКОЙ ВАЗЕ
О ты, приемыш медленных веков, Покой - твой целомудренный жених. Твои цветы пленительней стихов. Забыт язык твоих легенд лесных. Кто это? Люди или божества? Что гонит их? Испуг? Восторг? Экстаз? О девы! Прочь бежите вы стремглав. Как разгадать, что на устах у вас? Вопль страха? Дикий возглас торжества? О чем свирель поет в тени дубрав?
Звучания ласкают смертный слух, Но музыка немая мне милей. Играй, свирель, заворожив мой дух Безмолвною мелодией своей. О юноша! Ты вечно будешь петь. Деревья никогда не облетят. Влюбленный! Не упьешься негой ты, Вотще стремишь к любимой страстный взгляд. Но не умрет любовь твоя и впредь, И не поблекнут милые черты.
Счастливый лес! Не бойся холодов! Ты не простишься никогда с листвой. Счастливый музыкант! В тени дубов Не смолкнет никогда напев живой. Счастливая, счастливая любовь! Нам сладостна твоя святая власть. Наполнена ты вечного тепла. О что перед тобой слепая страсть, Бесплодный жар вдыхающая в кровь, Сжигающая пламенем тела.
Куда ты, жрец, телицу поведешь? В гирляндах - шелк ее крутых боков. Где в плоть ее вонзишь священный нож? Где жертвою почтишь своих богов? А почему пустынен мирный брег? Зачем людьми покинут городок? Безлюдны площадь, улица и храм. Не ведать им ни смуты, ни тревог. Спит городок. Он опустел навек. А почему - никто не скажет нам.
В аттическую форму заключен Безмолвный, многоликий мир страстей, Мужей отвага, прелесть юных жен И свежесть благодатная ветвей. Века переживешь ты не спроста. Когда мы сгинем в будущем, как дым, И снова скорбь людскую ранит грудь, Ты скажешь поколениям иным: "В прекрасном - правда, в правде - красота. Вот знания земного смысл и суть".
Ода западному ветру
I
О буйный ветер запада осенний! Перед тобой толпой бегут листы, Как перед чародеем привиденья, То бурей желтизны и красноты, То пестрым вихрем всех оттенков гнили; То голых пашен черные пласты Засыпал семенами в изобилье. Весной трубы пронзительный раскат Разбудит их, как мертвецов в могиле, И теплый ветер, твой весенний брат, Взовьет их к жизни дудочкой пастушьей, И новою листвой оденет сад. О дух морей, носящийся над сушей! Творец и разрушитель, слушай, слушай!
II
Ты гонишь тучи, как круговорот Листвы, не тонущей на водной глади, Которую ветвистый небосвод С себя роняет, как при листопаде. То духи молний, и дожди, и гром. Ты ставишь им, как пляшущей менаде, Распущенные волосы торчком И треплешь пряди бури. Непогода - Как бы отходный гробовой псалом Над прахом отбывающего года. Ты высишь мрак, нависший невдали, Как камень громоздящегося свода Над черной усыпальницей земли. Там дождь, и снег, и град. Внемли, внемли!
III
Ты в Средиземном море будишь хляби Под Байями, где меж прибрежных скал Спит глубина, укачанная рябью, И отраженный остров задремал, Топя столбы причалов, и ступени, И темные сады на дне зеркал. И, одуряя запахом цветений, Пучина расступается до дна, Когда ты в море входишь по колени. Вся внутренность его тогда видна, И водорослей и медуз тщедушье От страха покрывает седина, Когда над их сосудистою тушей Твой голос раздается. Слушай, слушай!
IV
Будь я листом, ты шелестел бы мной. Будь тучей я, ты б нес меня с собою. Будь я волной, я б рос пред крутизной Стеною разъяренного прибоя. О нет, когда б, по-прежнему дитя, Я уносился в небо голубое И с тучами гонялся не шутя, Тогда б, участник твоего веселья, Я сам, мольбой тебя не тяготя, Отсюда улетел на самом деле. Но я сражен. Как тучу и волну Или листок, сними с песчаной мели Того, кто тоже рвется в вышину И горд, как ты, но пойман и в плену.
V
Дай стать мне лирой, как осенний лес, И в честь твою ронять свой лист спросонья. Устрой, чтоб постепенно я исчез Обрывками разрозненных гармоний. Суровый дух, позволь мне стать тобой! Стань мною иль еще неугомонней! Развей кругом притворный мой покой И временную мыслей мертвечину. Вздуй, как заклятьем, этою строкой Золу из непогасшего камина. Дай до людей мне слово донести, Как ты заносишь семена в долину. И сам раскатом трубным возвести: Пришла Зима, зато Весна в пути!