На заре истории человеческого общества эпидемии чумы носили явно локальный характер. В каком-нибудь глухом уголке тогдашнего мира инфекция с диких грызунов и их блох перебросилась на человека и распространялась экспедициями купцов по тем же путям, по каким шли караваны или торговые суда. Другим средством распространения чумы были военные экспедиции и походы. И вообще по мере того, как человек познавал мир, расширял круг своих интересов и совершенствовал средства передвижения, он все шире открывал ворота чуме.
О первых, локально ограниченных эпидемиях чумы имеются лишь спорадические сведения. Так, Орибасиус, родом из города Сарды — столицы Лидии (в древности страна на западе Малой Азии), — который в 355 г. н. э. стал врачом римского императора Юлиана Отступника, собирал и обрабатывал для него медицинские сочинения и предписания прежних авторов. Был среди них и Руфус из Эфеса, живший во времена императора Траяна. Руфус описал несколько случаев заболевания бубонной чумой в Ливии, Египте и Сирии. При этом он ссылался на ряд других врачей, большей частью александрийской школы. Важны для нас, однако, не имена авторов, а тот факт, что эпидемии чумы в Африке случались задолго до того, как эта инфекция вторглась в Европу.
Маршрут первой пандемии[12]чумы, охватившей территорию всего тогдашнего цивилизованного мира, можно проследить уже не только по записям врачей, но и по свидетельствам историков и летописцев. Пандемия возникла в царствование византийского императора Юстиниана (542 г. н. э.) и тяжело расстроила его империю, а потому и вошла в мировую историю под названием «юстинианова чума». А началась она в Египте. На средиземноморском побережье, в восточной части дельты Нила, процветал город Пелусий, крупный и важный центр посреднической торговли между Востоком и Западом. В 542 г. при стечении неизвестных сейчас обстоятельств в городе вспыхнула эпидемия чумы. Вскоре она начала распространяться, с одной стороны, на территорию Александрии и остальной части Египта, а с другой — на территорию Палестины. При этом эпидемия двигалась буквально вслед за купцами, по одним с ними путям и очень быстро парализовала весь тогдашний мировой рынок. На Ближнем Востоке она вышла на главный торговый путь между, Европой и Востоком, проходивший вдоль побережья Средиземного моря. В 544–570 гг. эпидемия двинулась на запад и через центральную часть Европейского материка из Турции по так называемому Дунайскому пути добралась до Франции и Англии.
|
|
В Византийской империи эпидемия достигла апогея около 544 г., когда в Константинополе ежедневно умирало до 5000 человек, а в отдельные дни смертность достигала и 10 000. Прокопий Кесарийский, один из самых знаменитых византийских писателей-историков, оставил такое свидетельство: «От чумы не было человеку спасения, где бы он ни жил — ни на острове, ни в пещере, ни на вершине горы… Много домов опустело, и случалось, что многие умершие, за неимением родственников или слуг, лежали по нескольку дней несожженными. В это время мало кого можно было застать за работой. Большинство людей, которых можно было встретить на улице, были те, кто относил трупы. Вся торговля замерла, все ремесленники бросили свое ремесло…»
На юге Европы, главным образом в Италии, чума свирепствовала с невиданной силой уже в 543 г. В 546 г. эпидемия опустошила Галлию, а в 565 г. снова вспыхнула в Италии. На этот раз от чумы вымерло почти все население Италии, так что она стала легкой добычей при вторжении германского племени лангобардов. Подобная же участь постигла в 571 г. Лигурию, а в 590 г. Рим, когда на папский престол был возведен Григорий I Великий. В Англии эпидемии чумы наблюдались неоднократно, в 664, 672, 679 и 683 гг. В Риме чума вновь появилась в 690 г. и была зарегистрирована как pestis inguinaria.
|
|
Целых 50 лет неистовствовала первая пандемия чумы, а еще 50 лет отголоски ее были слышны в Европе. А потом чума унялась на целых пять столетий. Да и самое время было угомониться — весь тогдашний цивилизованный мир стоял уже на краю гибели. Пандемия унесла около ста миллионов человеческих жизней. Особенно дорого обошлась она Византийской (Восточной Римской) империи, потерявшей примерно половину населения и больше так и не оправившейся от такого удара. Это ускорило и упадок могущественной Византии.
Вторая пандемия чумы (так называемая черная смерть) свой зловещий отпечаток наложила на все европейское средневековье. В Европу чума и на этот раз пришла с Востока, а там инициирующей искрой послужила вспышка эпидемии (около 1050 г.) в старой эндемической области — в Месопотамии. Постепенно чума стала распространяться сначала в восточном направлении — в период с 1100 по 1200 г. эпидемии отмечались в Индии, Средней Азии и Китае, но проникла также в Сирию и Египет. Особенно сильно пострадало население Египта.
И в это время участники пятого крестового похода волею судеб попадают в Египте в самые зачумленные районы. Это, естественно, ускорило проникновение чумы в Европу.
|
|
И. Ф. Мишауд (Joseph Francois Michaud) в своей «Истории крестовых походов» драматически описывает обстановку в Египте, пострадавшем от эпидемии: «Чума достигла наивысшей точки во время сева; землю пахали одни люди, а зерно сеяли другие, и те, что сеяли, не дожили до жатвы. Деревни опустели… Мертвые тела плыли по Нилу так густо, как клубни растений, покрывающих в определенное время поверхность этой реки». Египет потерял в эпидемию больше миллиона человек. Умерших не успевали сжигать, и родственники, содрогаясь от ужаса, просто бросали трупы через городские стены. Поистине казнь египетская!
Пути, по которым крестоносцы возвращались в Европу, были, вероятно, не единственными входными воротами эпидемии. Чума пришла с Востока и на территорию, заселенную татарами, и в Крым — оттуда генуэзские купцы занесли инфекцию в родной порт. В 1346 г. чума поразила Сицилию, в конце 1347 г. — Марсель, а в 1348 г. — Испанию, Францию, Германию, Скандинавию. Вот как Франческо Петрарка в письме брату (июнь 1348 г.) выразил ужасы, которые тогда пережил мир: «Мой любимый брат, что я могу сказать? Как начать? К чему обратиться? Везде, куда ни взглянешь, горе и скорбь, всюду страх… Когда это можно было услышать или увидеть такое, в каких это анналах можно было прочесть, что дома стали безлюдными, города опустели, земля в запустении, поля слишком малы, чтобы вместить смерть и ужас, и одинокость, царящие на всем белом свете?»
В ту пору Европа была уже довольно густо переплетена торговыми путями, и на них всегда было оживленно. По этим путям и распространялась чума, не обошедшая стороной ни одно европейское государство. В те годы, когда Карл IV основал Пражский университет, строил Карлув мост и замок Карлштейн, поощрял развитие в Чехии ремесла, торговли и культуры, вокруг Центральной Европы стягивалось чудовищное кольцо чумы. И лишь спустя десятки лет оно разжалось.
«Черная смерть» неистово свирепствовала от Китая до Западной Европы. По оценкам, в одной Европе от чумы погибло около 25 млн. человек — четвертая часть тогдашнего населения, — а количество жертв во всем мире исчислялось в 75 млн. Воистину без преувеличения можно сказать, что чума и блохи основательно изменили историю человечества не только потому, что не щадили и венценосцев. Возьмем карандаш и бумагу, подсчитаем, сколько потомков за минувшие столетия могло бы быть у тех, кто стал жертвами чумы. Сколько примерно было бы нас теперь и как бы выглядел мир?
Чума водворилась в Европе и, казалось, не собиралась сдаваться и отступать. В последующие века, особенно в XV и XVI, с разными интервалами чума где-нибудь да появлялась. Источники возникновения многих местных эпидемий были ясны, а бывало и так, что чума вспыхивала и без видимой причины. В 1720–1721 гг. крупная эпидемия случилась в Марселе — порту на юге Франции. Как установила комиссия, назначенная французским правительством, эпидемию вызвал приход в Марсель одного судна из Сирии, команда на котором была заражена чумой. Последствия для жителей Марселя оказались трагическими: в городе с 90-тысячным населением умерло 40 тысяч человек. Этот случай вызвал сильное смятение во всех странах Западной Европы.
В XVIII–XIX вв. чума отступила из Европы. В чешских землях она исчезла к двадцатым годам XVIII в., а в Южной Европе угроза еще сохранялась. В 1813–1814 гг. эпидемия разразилась на Мальте, а двумя десятилетиями позже европейские врачи были брошены на подавление чумы в Египте. Сороковые годы прошлого века указывают как конец эпидемий в Европе[13]. Правда, единичные случаи отмечались и в более поздние годы, и это показывает, что возможность заноса инфекции сохраняется до сих пор.
Люди пытаются бороться
Еще в книге Самуила отмечены стремления людей активно противодействовать чуме, ограничить распространение эпидемии и вернуть жизнь в ее обычное русло. Конечно, характер таких попыток обусловливался тогдашним уровнем мышления, знаний и опыта людей. Надежда филистимлян принесением жертвы повинности умилостивить разгневанного бога, пославшего в наказание им чуму, была жива еще и две с половиной тысячи лет спустя; мы имеем в виду не только уличные шествия полуобезумевших от страха флагеллантов, о которых уже была речь, но и другие, менее помпезные действия, сохранявшиеся и в Чехии вплоть до XVIII в., как-то: заговоры, глотание особых, отпечатанных для этой цели образков и прочее. Но оставим в стороне этот круг вопросов и обратим лучше внимание на такие меры борьбы с чумой, в которых можно обнаружить рациональное зерно.
В Азии в эндемических областях с природными очагами чумы, например, монголы, обнаружив погибших сусликов, являющихся там важными хранителями этой инфекции, с незапамятных времен помечали зараженную территорию камнями, и в обозначенный таким образом опасный район никто не отваживался входить. Индусы, имевшие испокон веков большой опыт жизни с синантропными (т. е. связанными с человеком) грызунами, считали крыс орудием бога болезни и смерти. Во время эпидемий чумы индусы покидали свои жилища сразу же, как только узнавали, что в ближайшей округе обнаружены мертвые крысы.
В Европе старейшим исторически подтвержденным средством борьбы с чумой был, по всей вероятности, карантин. Впервые он был применен в Италии еще в середине XII в., когда разгоралась вторая пандемия чумы. На Ближнем Востоке чума уже свирепствовала в полную силу, а Европа, где еще не изгладились воспоминания от кошмаров первой пандемии, узнавала о чуме из уст купцов. В то время порт Венеция служила воротами, через которые проходила большая часть торговли между Восточной областью Средиземного моря и Западной Европой. И вот тогда, чтобы не дать занести чуму в Венецию, там ввели карантин: все прибывающие с Востока суда задерживали на рейде в течение 40 дней и следили, не вспыхнет ли за этот срок среди команды чума. В XIV в. такую меру стали применять и в других портах Средиземного моря (особенно в Дубровнике и Марселе), и она получила название «карантин» от итальянского quaranta giorni — сорок дней. До сих пор карантин применяется для борьбы с разными инфекционными болезнями, но мало кому известно, что это, в сущности, наследие чумных времен.
Еще медицине древнего мира были известны такие меры борьбы с эпидемиями, как сжигание умерших от чумы, а также их вещей и жилища. Но сколько раз в исторических документах особо подчеркивалось, что от эпидемий умирало такое количество людей, что всех мертвых просто немыслимо было сжечь!
Методы профилактики и борьбы с чумой по большей части соответствовали представлениям о том, чем вызывается инфекция и как она распространяется. На протяжении всего средневековья и значительную часть нового времени велись жаркие споры вокруг проблемы, является ли возбудителем чумы дурной запах (отравленный воздух) или же контакт с «моровой материей», а ее как только люди ни представляли себе, в том числе и в виде гноя, который разносят животные или которым (договаривались и до такого!) отравители мажут пороги и двери домов. Некоторые высказывали предположения об ядовитых испарениях почвы. Так, известный английский врач Уильям Богхерст (William Boghurst) в книге, посвященной чуме, писал в середине XVII в.: «Чума, или моровое поветрие, — это весьма пронзительное, необыкновенное, навязчивое, ядовитое, губительное выделение, исходящее из испражнений земли, вытянутых в воздух теплом солнца, и разносимое с места на место ветрами и в большинстве случаев постепенно, но иногда и сразу же нападающее на подходящие тела».
Таким представлениям соответствовал и костюм, в какой снаряжался средневековый врач или санитар. Собираясь навестить больного чумой, врач надевал длинный, почти до земли халат из накрахмаленного льна, длинные перчатки и высокие сапоги. Голову и лицо закрывала маска, пропитанная воском; на месте носа торчал вытянутый клюв, который заполняли пахучими веществами и травами. Согласно другому правилу, пришедший к больному должен был держать в одной руке пылающий факел, в другой — «амбровое яблоко для нюханья», а в закрытом рту — какое-нибудь противоядие: либо настоящее лекарство, либо универсальное лекарство бедных — чеснок.
Помимо такого рода суеверных предрассудков и «врачебных» рекомендаций, существовал и ряд официальных распоряжений, призванных предотвратить распространение инфекции. За любопытными примерами подобных предписаний можно обратиться к Англии, в чьей истории было немало страшных эпидемий чумы, особенно в период со второй половины XVI до середины XVII в., а кульминацией всех этих бедствий стал «великий мор» 1665 г.
Еще в 1618 г. лондонские констебли получили указание подавать сведения о количестве умерших, задерживать нищих и бездельников, закрывать дома зараженных и обозначать красным крестом и надписью: «Боже, сжалься над нами!» В течение сорока дней всякий, кто выходил из такого дома, обязан был держать в руке белую палку длиною в 4 фута как знак и предостережение прохожим. Прибегали также к изоляции больных, никто из их близкого окружения не имел права посещать церковь. Запрещалось устраивать праздники и собираться по другим поводам.
С распространением инфекции пробовали бороться и поддержанием повышенной чистоты. В 1563 г. всем жителям Лондона было вменено в обязанность ежедневно к шести часам утра приносить десять ведер воды и выливать ее на улицы и в сточные канавки. Перед этим улицы должны были быть каждый день подметены, так же как и после шести часов вечера, когда также чистили стоки — канавки и желобки. Сметенный мусор подметальщики должны были увозить не реже чем через день…
И самая важная часть этого распоряжения: будучи в полной уверенности, что собаки переносят чуму от дома к дому, мэр Лондона назначил специальных надзирателей, которые между 10 часами вечера и 4 часами утра разыскивали, убивали и сжигали всех бездомных собак. На подозрении были также кошки, свиньи, голуби и крысы. Хозяева блох считались опасными, а сами блохи — нет.
А как, собственно говоря, выглядела медицинская служба в те времена? Необходимо сразу же признать, что врачи с университетским образованием, которых, впрочем, тогда было совсем немного, в борьбе с эпидемиями чумы непосредственно вообще не участвовали. Лечение больных чумой не входило в сферу их деятельности. Из-за язв, или, как говорили, бубонов, у таких больных (бубонная форма чумы в средневековых эпидемиях преобладала) врачевание их считалось обязанностью цирюльников и фельдшеров. Но и их тоже было мало, да и не все они решались посещать больных — и ничего удивительного: заболевание чумой в ту пору означало почти верную смерть. Участь больного чумой была, как правило, жалкой участью одинокого, брошенного на произвол судьбы.
Однако ученые-врачи не оставались равнодушными к тому, что несла с собой чумная стихия, и по собственному убеждению или по призыву властей, влиятельных лиц или монарха составляли различные письменные наставления о том, что и как надо делать при чуме. Так в средневековой литературе появилась самостоятельная, обширная область «чумных сочинений», но народу и народным лекарям, т. е. тем, кто больше всего нуждался в помощи и советах, пользы от них было всего ничего. Большинство таких сочинений было написано на латинском языке, и в них в форме ученых рассуждений повторялись выводы, взятые из Библии, переводов трудов арабских ученых и т. п. Образцом для всех более поздних сочинений послужил трактат "Compendium de Epidemia, per Collegium facultatis medicorum Parisiis ordinatum", относящийся к 1348 г., т. е. к начальному периоду второй пандемии чумы. То, что было высказано в нем, врезалось в память докторов, как в гранит, и передавалось по существу неизменным, как непреложные истины, из века в век, из страны в страну.
Конечно, будет весьма полезно посмотреть, как данная проблема решалась в Чехословакии. Ведь это может многое сказать не только о медицине и чуме, но и об уровне тогдашней жизни вообще. В Чехии, как и в других странах, появился целый ряд латинских сочинений, посвященных чуме. Одним из наиболее широко распространенных было "Missum imperatori Carolo IV". Это сочинение было написано еще в 1371 г., авторство приписывается М. Гавелу. В первые годы существования Карлова университета изучением чумы занимался главным образом Зикмунд Альбик (умер в 1427 г.). До нас дошло целых пять так называемых «чумных сочинений», принадлежащих его перу. Латинское сочинение "Remedium repertatum" написал и магистр Кржиштян из Прахатице. Если к трудам этих известных чешских авторов прибавить еще сочинения, создателей которых мы не знаем, а также рукописные копии иностранных трудов, сделанные в Чехии, то никак не скажешь, что у нас не хватало такого рода литературы. Но что проку от нее, если по-латыни не понимали как раз те, кто особенно нуждался в поучениях, т. е. простой люд (в неблагоприятных условиях средневековых городов он больше всего страдал от чумы) и народные лекари!
Первым к народу обратился Кржиштян из Прахатице. Его сочинение о чуме было, правда, на латыни, но свои «Врачебные книжки» он написал на простом, живом и сочном чешском языке. И это, конечно, не случайно: Кржиштян из Прахатице (1366–1439), ректор Карлова университета в течение многих лет и декан его философского факультета, был учителем и другом Яна Гуса, последователем его реформаторских усилий. Из «Врачебных книжек» мы узнаем немало интересного о санитарных условиях в городах того времени. И вместе с автором можем воскликнуть: «О, как подобало бы город чистым иметь от смрадов… от гниющей падали, висельников на виселицах и грязных пивных!» Об уровне гигиены жилищ говорит хотя бы рецепт на случай, «если кому крыса лицо щипнет или омочит».
Ян Черни был первым, кто на чешском языке популярно и обстоятельно написал руководство по распознаванию, предупреждению и лечению чумы. Это сочинение на много веков пережило автора, оно принадлежит к числу важнейших в чешской медицинской литературе и составляет ее гордость. Мы познакомимся с ним поближе, оно заслуживает этого, но сначала — несколько слов об авторе. Ян Черни родился в Праге около 1456 г. В деканской книге Пражского университета (Liber Decanorum facultatis philosophicae Universitatis Pragensis) среди имен тех, кто в 1479 г. получил учёную степень бакалавра, мы найдем и Яна Черни. Он остался в университете с явным намерением удостоиться степени магистра. Своей специальностью Ян избрал медицину, а поскольку в послегуситский период медицинского факультета в Пражском университете не было, ему пришлось самостоятельно постигать премудрости считавшихся тогда обязательными учебных текстов — латинских переводов сочинений классика арабской медицины Разеса (ар-Рази Абу Бакр Мухаммед бен Закария), жившего в Багдаде (865–925 или 934). Ян Черни также практиковал в клинике магистра Вацлава, о котором никаких сведений не сохранилось. Учебу Ян Черни не окончил. Под влиянием своего брата Лукаша он оставляет университет и уходит в Литомишль, где становится рьяным членом Общины чешских братьев. Но медицину Ян не бросил — занялся врачебной практикой и как врач вскоре заслужил всеобщее признание. По решению Чешских братьев переселился в Простеев, спустя несколько лет вернулся в Литомишль, но свои последние дни перед смертью (1530) он провел, видимо, в Простееве.
В 1495 г. в Литомишле Ян Черни пережил ужасы эпидемии чумы. Люди по неведению были бессильны в борьбе с «черной смертью». Ян Черни видел, насколько недостаточной была помощь, которая оказывалась больным. И он твердо решил: когда наступят более спокойные времена, он напишет для народных лекарей и вообще для всего населения руководство о том, как уберечься от инфекции и как лечить чуму. Свой замысел он осуществил в 1496 или 1497 гг., еще находясь под свежим впечатлением пронесшейся эпидемии. Ян Черни понимал: руководство должно быть не на латыни, а на языке, понятном чешскому народу. Только тогда оно выполнит свое назначение. Когда в 1506 г. над чешской землей снова собрались мрачные тучи морового поветрия, Черни передал свою давно уже готовую рукопись печатнику Павелу из Междуречья, в типографию Чешских братьев в Нове-Место под Литомишлем.
«Сочинение о моровых болезнях и о том, как люди должны вести себя перед ними и во время их», созданное Яном Черни, по числу изданий занимает первое место среди чешских трудов по медицине. Впрочем, не только по числу изданий, но и по своей долговечности. Оно не старело, в течение 137 лет переиздавалось десять раз! В период 1506–1623 гг. книга выходила в разных городах, у разных печатников и издателей, и годы ее издания — это, в сущности, календарь отдельных эпидемий чумы, случавшихся в стране.
На титульной странице первого издания под заголовком книги помещена картинка: врач держит колбу с мочой на уровне глаз, перед ним на земле стоит другая колба, а слева от него — трое больных в лежачем или полусидячем положении на лоне природы. Высоко в небе стоит солнце, а напротив него — облако, из которого бог или планета с человеческим лицом выдыхает в воздух чумной яд. Так художник своими средствами выразил представления тех времен.
В соответствии с этим и Ян Черни полагает, что чума является следствием морового заражения воздуха, а это заражение вызывается действием расположенных в определенных сочетаниях планет на земные испарения и водяные пары, примешанные к воздуху. Самое верное средство спастись от чумы — быстро сменить местонахождение, найти приют подальше от места с зараженным воздухом и оставаться там как можно дольше, ведя при этом умеренную жизнь, заботиться о проветривании жилища, остерегаться скопления людей в костеле, бане, корчме и т. д., а еще избегать тех, кто находился в контакте с больными. Ян Черни обращает особое внимание на чистоту белья (выстиранного в щелоке, надушенного полынью и базиликом, выполосканного в проточной воде и высушенного на солнце), на полезность физического движения и советует помнить, что бодрое настроение — половина здоровья.
При заражении чумой повышается температура тела, а главное — появляются болезненные бубоны, язвы или темные пятна на коже. Болезнь требует быстрого вмешательства, прежде всего необходимо выпустить «отравленную моровым ядом» кровь. От жара и для подкрепления сердца на грудь следует наложить компресс из смеси, в которую неплохо бы добавить жемчугу, кораллов, красного сандала, а бедные пусть приготовят себе из пригоршни слив, из трех кислых яблок, медуницы, лапчатки, воловика и других лекарственных трав не менее действенную примочку. Если бубоны не рассасываются, надо поставить банки, чтобы вместе с кровью отсосать из тела яд…
В заключение автор дает указания, как поступать на практике. При обследовании больного надо установить возраст, конституцию, привычки, распорядок жизни, принять к сведению местные и климатические условия, сделать анализ мочи, который покажет, есть ли надежда на успешное лечение. Разве не слышны во всем этом отзвуки современной врачебной практики?
Вслед за руководством Яна Черни в Чехии выпускались и другие работы (например, магистра Яна из Хоценя в 1531 г., доктора Яна Коппа в 1542 г.) и ряд переводов, но их уже не переиздавали. Причин прочной популярности книги Яна Черни несколько: выразительный, меткий чешский язык, хороший слог, понятность и наглядность изложения.
Веру в особую эффективность лекарств, содержащих золото, жемчуг, драгоценные камни, в духе времени разделял и Ян Черни. Но он шел своим путем, полагаясь на собственный опыт и здравый смысл и решительно отвергая все убожества «каловой аптеки», все уродства варварских «лечебных» вмешательств, обусловленные эпохой. Он искал пути и средства, доступные всем. Это он особо подчеркнул в конце книги: «Состав дорогих порошков и снадобий приводить я воздерживался, так как больше о бедных думал…»
Тайна разгадана
Первые попытки раскрыть секреты чумы способом, который уже можно назвать научным, очевидно, предпринял в XVII в. немецкий иезуит Афанасиус Кирхер (Athanasius Kircher), живший в Италии. Он был одним из тех микроскопистов, кто интересовался живыми объектами. Когда в 1655 г. в Италии началась чума, Кирхер исследовал под своим микроскопом кровь и секреты больных чумой и сообщил о бесчисленных «червячках», которых наблюдал.
Замысел этот был, безусловно, правильный, и Кирхер проявил по меньшей мере завидное бесстрашие. Но хотя он и дал описание наблюдаемых «червячков», рассмотреть чумные бактерии в свой микроскоп он не мог. Как нам представляется, в лучшем случае Кирхер мог наблюдать какие-то большие бактерии, не имеющие с возбудителем чумы ничего общего.
Прошли три первых десятилетия XIX в., и, казалось, чума оставила Европу в покое. Но в 1834–1835 гг. разразилась эпидемия чумы в Египте, и несколько европейских врачей было послано туда погасить ее прежде, чем она снова проложит себе дорогу в Европу. С благими намерениями выяснить сущность чумы и пути ее распространения тогда проводились и некоторые жестокие опыты. Осужденным уголовникам прививали кровь больных чумой или же заставляли спать в нижнем белье больных. В качестве добровольцев в этих бесчеловечных опытах участвовали и двое французских врачей. А в результате — лишь напрасные жертвы. Пирамида человеческого познания не достигла еще такой высоты, чтобы можно было тесать вершинные камни.
Время приспело только спустя еще три четверти века, когда в Центральном и Южном Китае началась (около 1891 г.) третья — и последняя — пандемия чумы. Как только эпидемия достигла побережья, суда, на этот раз с паровыми двигателями, быстро разнесли чуму по всем частям света, включая Австралию. На Азиатском материке чума особенно лютовала в Гонконге и Бомбее.
Весь мир пугала угроза дальнейшего распространения этой азиатской пандемии, и ряд стран направил на борьбу с чумой своих лучших специалистов. Вот так практически в одно время в Гонконге оказались японский бактериолог Сибазабуро Китазато, посланный правительством Японии, и работник Пастеровского института в Париже Александр Йерсен, родом из Швейцарии, который был делегирован французским министерством колоний. Не знаем, встречались ли они когда-нибудь друг с другом, но если да, то, скорее всего, это была очень скованная встреча. Вы спросите почему. Дело в том, что Китазато чувствовал свое превосходство не только как более старый по возрасту и более опытный специалист, но прежде всего как прямой ученик Роберта Коха, у которого учился в Берлине. А еще он по праву гордился своими прежними заслугами в исследовании столбняка. В отношении Йерсена он не всегда вел себя как коллега, наоборот, говорят, чинил тому препятствия в работе. Но ведь и Йерсен был не лыком шит. У него имелся богатый опыт совместной работы с Эмилем Ру, с которым он до этого занимался изучением дифтерии, увенчавшимся блестящим успехом. В общем, случилось то, что уже много раз повторялось в истории открытий. Французский и японский ученые независимо друг от друга и практически одновременно в 1894 г. обнаружили в крови пациентов и в органах умерших чумные бациллы. Китазато оказался проворнее и немного опередил Йерсена с объявлением об открытии. Зато Йерсен представил более подробное, более точное описание возбудителя чумы и даже зарисовал его. И поэтому теперь чумная бацилла, эта извечная гроза человечества, названа по имени французского ученого: Yersinia pestis.
Первый шаг сделан — возбудитель чумы выявлен, и теперь необходимо было проследить его путь к людям. Дальнейшие шаги не заставили себя долго ждать. Исследовательские усилия возросли. Не только в Гонконге, но и в других местах работали многочисленные международные группы. В Бомбее в это время действовали английская, русская, немецкая, австрийская и египетская комиссии, а также местный, бомбейский противочумовой комитет. Но не всегда большие коллективы обязательно добиваются больших результатов. Иногда гораздо важнее выбрать правильное направление поисков и иметь правильный взгляд, и тогда могут проявиться сообразительность и наблюдательность отдельного исследователя.
Так произошло и в данном случае, и все решил правильный взгляд на вещи. А обращен он был на проблему повальной смертности грызунов перед и во время эпидемии чумы. Тут не было, собственно говоря, ничего нового, об этом знали и раньше. Но надо было поставить этот камешек на нужное место в мозаике познания.
И вновь мы встречаемся со знакомым нам уже Александром Йерсеном, который совместно с Эмилем Ру в 1897 г. сформулировал теорию о роли крыс в распространении инфекции: «Чума, являющаяся сначала болезнью крыс, становится болезнью человека. Хорошей профилактической мерой борьбы с чумой было бы уничтожение крыс». И опять у Йерсена появляется японский конкурент. В том же году профессор М. Огата из Гигиенического института в Токио установил наличие чумных бацилл у блох, собранных на инфицированной крысе, и высказал предположение, что блохи могут быть их переносчиками.
Победа близка, буквально рукой подать до кульминации всего процесса изучения чумы. Вновь по всему миру звучит французский язык, когда в 1898 г. П. Л. Симонд (P. L. Simond) сообщает о результатах опытов: он обнаружил чумные бациллы в пищеварительном аппарате блох и уличил последних в передаче инфекции. Разумеется, это был не случайный успех. На Дальнем Востоке Симонд работал уже с 1896 г. и перед тем, как переехать в Бомбей, был свидетелем вспышки эпидемии чумы в Юньнани. Ключом к окончательной разгадке для него послужили наблюдения за мелкими повреждениями кожи, возникающими в некоторых случаях при укусе инфицированными блохами. Эти крохотные сероватые повреждения-пятнышки всегда предвещали появление бубона в укушенной части тела. Симонд с успехом поставил и такие опыты, в которых чума передавалась от крысы к крысе с помощью блох.
Пирамида познания была завершена. Сооружение вчерне готово, оставалось кое-что доделать, подправить, улучшить. Но многие еще проходили мимо и делали вид, что не видят его. Чем это объяснить? Может быть, неспособностью быстро принять новую идею, а может быть, и завистью менее удачливого конкурента. Многие члены комиссий оставались при своих убеждениях и по-прежнему рекомендовали производить дезинфекцию домов сильными средствами, что обычно вело лишь к изгнанию и рассеянию инфицированных крыс на новых участках. А это только умножало напрасные человеческие жертвы, которых и без того было не счесть: ведь в одной только Индии в период 1898–1908 гг. погибло от чумы не менее 6 млн. человек!
Знаменитый паразитолог Г. X. Ф. Нутталл (G. H. F. Nuttall) тоже провел некоторые опыты по переносу чумы блохами, но получил отрицательный результат! Стоило только в опыты вкрасться небольшой ошибке — предположить, что блохи будут инфекционными сразу же после того, как напьются крови инфицированных крыс, — и доверие к результатам Симонда было поколеблено. Но постепенно все новые и новые исследователи и целые комиссии убеждались в правильности его выводов.
Галерею выдающихся ученых того времени, внесших вклад в исследования чумы, венчает русский бактериолог и эпидемиолог Владимир Ааронович Хавкин (1860–1930), который в период 1893–1915 гг. работал в Индии. Во время эпидемии чумы индийское правительство поручило ему разработать противочумную вакцину. Надо заметить, что до этого именно Хавкин первым создал эффективную вакцину против холеры. Для приготовления вакцины против чумы он использовал убитые нагреванием культуры чумных бацилл. Дело увенчалось успехом. Но путь к успеху не был таким прямым и простым, как это могло бы показаться из предыдущих строк, и проходил, представьте, даже через зал суда, где Хавкин был реабилитирован, так как доказал, что роковая неудача, постигшая его вакцину в одной из областей Индии, была вызвана небрежностью вспомогательного персонала.
Вплоть до внедрения сульфаниламидных препаратов в 30-х годах XX в. и антибиотиков (особенно стрептомицина) после второй мировой войны вакцина Хавкина была, в сущности говоря, единственным специфическим лечебным оружием против чумы. (В СССР была позднее создана и живая вакцина против чумы, ее приготовляли из специально ослабленных культур микроорганизмов Yersinia pestis.) А имя русского учёного носит институт[14](Haffkine Institute) в Бомбее, ставший важным центром по изучению бубонной чумы и холеры в Юго-Восточной Азии.
Напрашивается вопрос, почему человечеству пришлось принести столько жертв и так долго страдать от эпидемий чумы, прежде чем оно узнало, чем вызывается эта смертельная болезнь, и постигло основы взаимоотношений между возбудителем, крысами и блохами (мы умышленно говорим именно об основах познания, так как нерешенных вопросов остается все еще более чем достаточно)? Главная причина — комплексный характер проблемы, наличие целого ряда запутанных сложных взаимосвязей.
Сложности начались уже с распознавания болезни у людей. Различия клинических признаков бубонной и легочной формы чумы подчас наводили на мысль, не разные ли это заболевания. Чума у людей чаще всего проявляется кожными кровоизлияниями и опуханием лимфатических узлов (большей частью паховых, реже — подмышечных), при изъязвлении которых возникают так называемые бубоны. Это дало повод назвать данную форму чумы бубонной. Реже встречающаяся легочная форма с кровохарканьем возникает либо при осложнении бубонной формы чумной пневмонией (вторичнолегочная чума), либо при передаче инфекции воздушно-капельным путем от больного (первично-лёгочная чума). Помимо различий в клинической картине чумы, издавна сбивало с толку и то, что эта болезнь встречается и в дикой природе, и в больших городах.
А что сегодня можно сказать об эпидемиологии чумы? Первоначально это заболевание грызунов (т. е. так называемый зооноз), типичная инфекция с природной очаговостью — с этим явлением мы подробно познакомимся в разделе «Клещи — кровососы»[15]. Чумной микроб циркулирует между грызунами и их блохами в далеких, часто безлюдных степях и пустынях Азии, а также Африки и Америки.
Не все грызуны, заражающиеся чумой, одинаково восприимчивы к ней. Для одних видов инфекция губительна, а в организме других возбудитель чумы может сохраняться хоть в течение всей зимней спячки, не принося грызуну никакого вреда. Находки спонтанно зараженных животных, не имевших, однако, признаков заболевания, позволяют говорить о хронической инфекции без клинических проявлений, существование которой было доказано и опытным путем. Такие животные могут быть длительное время источником инфекции. Среди высоковосприимчивых животных время от времени возникает чумная эпизоотия (массовое распространение заразной болезни).
Возбудитель инфекции среди животных циркулирует по цепи животное — переносчик — животное, но могут быть и некоторые боковые пути. Например, полагают, что Yersinia pestis в течение определенного времени может сохраняться и в почве нор грызунов. Вообще норы и гнезда — это очень важные места для циркуляции возбудителя инфекции. Исследования советских специалистов противочумной службы показали, что некоторые обширные системы нор и гнезд степных и пустынных грызунов, например сурков, имеют свою многовековую историю, подобно поселениям людей. С помощью радиоактивного углерода удалось доказать, что некоторые сурочьи «города» непрерывно населены уже тысячелетиями, и этим, образно говоря, пользуется возбудитель чумы.