ЛЕВЕНГУК-ЛЕВЕНГУК, Я НЕ ВИЖУ ВАШИХ РУК

Туц-туц-туц. Туц-туц-туц. Туц-туц-туц.

Это как бы бит такой.

Туц-туц-туц. Туц-туц-туц. Туц-туц-туц. Туц-туц туц. Туц-туц-туц. Туц-туц-туц. Туц-туц-туц. Туц-туц туц. Туц-туц-туц. Туц-туц-туц. Туц-туц-туц. Туц-туц туц. Туц-туц-туц.

Триста пятьдесят лет назад малоизвестный человек по имени Левенгук впервые заглянул в новый таинственный мир, населённый мельчайшими живыми существами, среди которых одни – злы и смертоносны, другие – дружественны и полезны, а некоторые из них важнее для жизни людей, чем любой материк или архипелаг.

Материииик… Арихипелаааг… Важнее, чем материк. Существа.

Левенгук, не увенчанный лаврами и полузабытый, теперь известен почти так же мало, как были известны его крохотные странные животные и растения в тот момент, когда он их открыл. В этой истории мы расскажем вам о Левенгуке, первом охотнике за микробами.

Охотник… Микробы…. Расскажем, расскажем, расскажем.

Дело в том, что знаменитый голландский учёный Антони ван Левенгук, который, считай что, изобрёл микроскоп и внёс большой вклад в исследование микробов и мелких насекомых и умер в 1723 году… на самом деле, не умер.

На сцену выходит Антони ван Левенгук. Публика его горячо приветствует. Так приветствует, как и надо приветствовать человека, который, все думали, умер 300 лет назад, а он, оказывается, жив.

Антони ван Левенгук: Здравствуйте, коллеги! Скажите мне, пожалуйста: кто из вас сегодня чистил зубы?

Дело в том, что перед спектаклем среди зрителей должна быть распространена информация, что в день спектакля нельзя чистить зубы. А лучше даже за несколько дней до спектакля. Если на спектакле у всех зрителей будут чистые зубы, спектакль отменяется.

Антони ван Левенгук (если все пришли с считыми зубами): Плохо, коллеги! Я просил передать вам, чтобы перед нашей встречи вы не чистили зубы. Ну ничего. Сейчас я осмотрю вас и выберу счастливчика, который чистит свои зубы плохо. Хватит и совсем немножко белого налёта...

Антони ван Левенгук (если не все пришли с чистыми зубами): Очень хорошо, коллеги! Сейчас я осмотрю вас и выберу счастливчика с самыми грязными зубами.

Левенгук осматривает рот каждого зрителя. Выбирает подходящего, ведёт его на сцену и там размещает в зубоврачебном кресле.

Левенгук: Скажите «А».

Зритель, наверное, боится говорить Левенгуку «А». Тогда Левенгук успокаивает его.

Левенгук: Не бойтесь! Я не буду вам ничего сверлить. У вас, в 21 веке, все как будто чокнулись на чистоте зубов! Я попросил прислать мне оборудование для работы с грязными зубами. А мне что прислали? Вот эту помесь гильотины с испанской инквизицией. Но я же имел в виду совсем не это. Откройте рот. Я просто соскоблю у вас немого налёта.

Зритель, конечно, успокаивается и открывает рот. Левенгук, как и обещал, начинает соскабливать налёт. Этот процесс с помощью специальной камеры выводится на большой экран.

Туц-туц-туц. Туц-туц-туц. Туц-туц-туц.

Сегодня быть ученым – почётно и престижно. Наука – важная часть общественной жизни. Но попробуйте мысленно перенестись во времена Левенгука, на триста пятьдесят лет назад.

Вас посетил какой-то странный, необъяснимый приступ тоски. Вы обращаетесь к своему отцу с вопросом, в чём заключается причина тоски. И получаете ответ, что в вас вселился злой дух тоски.

Злой дух? Тоски… Злой дух. Тоски. У вас внутри злой дух тоски!

Эта теория не вполне вас удовлетворяет, но вы делаете вид, что поверили, и стараетесь больше не думать о том, что такое тоска, потому что, если вы посмеете вслух выразить своё недоверие, вы рискуете быть избитым, а может быть, и в выгнанным из дому. Ваш отец – это авторитет.

Избитым… Выгнанным из дому… Избит и выгнан, привет – а отец авторитет!

Таким был мир, когда родился Левенгук.

Левенгук продолжает соскабливать и рассказывает.

Левенгук: Вообще-то говоря, я не собирался быть учёным. В городе Делфт, в Голландии, у меня была торговая лавка. Деньги, векселя, коммерция всякая. Но как-то раз я прочёл «Микрографию» Роберта Гука. Очень поучительная книга. Раньше, например, я думал, что блохи, это просто такие маленькие точки, которые колются. Но из книги я узнал, что, если их увеличить, то это настоящие чудовищные монстры! Тёмные, без зрачков, глазки, и ворсинки какие-то, и переплетение ручек, и ножек... И волоски, волоски, волоски! Здорово, да? Сейчас покажу. Можете пока закрыть рот.

Левенгук отвлекается от зубов зрителя и обращается к залу.

Левенгук: Сейчас кто-нибудь, наверное, смотрит на меня и думает: а девчонки-то его, наверное, не любили. Да? Ну правда, думаете так? Ну так вот, довожу до вашего сведения, что у меня есть жена. Правда, она немного забитая. В смысле, жизнью. Жизнь жены учёного нелегка – поэтому, ну, что делать, забилась. Но она есть! И это факт. В науке самое главное факты.

На сцену медленно выходит забитая жена Антони ван Левенгука одетая в плотное тёмное платье.

Левенгук: Здравствуй, жена.

Жена медленно кивает.

Левенгук: Ты мылась?

Жена медленно и немного испуганно машет головой из стороны в сторону.

Левенгук: Молодец! Ты у меня просто золото.

Левенгук запускает руку в причёску жены и достаёт оттуда маленькую чёрную точку.

Левенгук: Прелесть. Дай поцелую!

Левенгук наклоняется и чмокает воздух рядом с женой.

Левенгук: Ближе не могу, сама понимаешь.

Левенгук несёт блоху под микроскоп, который тоже есть здесь под рукой. Изображение из-под микроскопа транслируется на большой экран.

На экране появляется огромная блоха. Она шевелится.

Левенгук: Какая красота!

Туц-туц-туц. Туц-туц-туц. Туц-туц-туц.

Этот парень, Левенгук был похож на молодого щенка, который пренебрегая всеми правилами приличия и учтивости, с любопытством обнюхивает каждый новый предмет в окружающем его мире. Щенок. Щенок. Щенок В мире. В мире. В мире.

Он смотрел на мышечные волокна кита и на чешуйки собственной кожи. Он отправлялся к мяснику, выпрашивал у него бычьи глаза и восторгался тонким устройством хрусталика.

Хрусталика… Бычьего хрусталика… Глаза в глаза. Глаза в глаза. Бык и человек. Щенок и бык. Глаза в глаза. В мире.

Он часами изучал строение овечьих, бобровых и лосиных волосков. Он осторожно отсекал мушиную голову, насаживал её мозг на тонкую иголочку своего микроскопа и с восхищением рассматривал детали этих чудовищных огромных мозгов.

Огромный мозг мухи… Мухи, мухи, мухи. Муха и щенок. Глаза в глаза.

«Невероятно» бормотал он, увидев большое грубое, большое грубое, большое грубое жало блохи и ножки вши. И ножки вши. Ножки вши. «Невероятно». Большое жало. Грубое жало. И ножки вши. Ножки вши. «Невероятно». «Невероятно».

Левенгук: Однажды я решил рассмотреть свой понос. Сейчас тоже покажу.

Левенгук лезет себе в штаны и достаёт оттуда другую чёрную точку, побольше.

Здесь должна быть какая-то реакция от зрителя.

Левенгук: А в чём дело? Я что, не могу произнести слово «понос»? Чего тут стесняться – по-моему, тут стесняться совершенно нечего. Это наука. Тем более, что это даже не ваш понос, а мой, то есть, я никак не нарушаю вашу, как это говорится, конфиденциальность. О своём поносе-то я могу говорить без стеснения. Наука вообще стеснения не терпит. Это всё это условности. Я, конечно, может быть, рассуждаю, как подросток. Ну и что? Да, я молод душой. Но всё-таки, я – Левенгук. Я великий исследователь. Молодость души не помешала мне совершить ряд важных открытий... Понос! Самое обычное слово. Почти как «поднос». Вы же не стесняетесь говорить «поднос». Они, подносы, то есть, вам не противны… А тут же всего в одной букве разница. Под-нос. По-нос. Нет, я не верю, что если убрать одну букву, один крошечный значок, то понятие из допустимого может превратиться в недопустимое. Знаете, что?! Так, принесите мне поднос. Жена! Жена, мне нужен поднос, потому что они не уважают понос!

Жена приносит поднос. Левенгук вырывает его у неё из рук. Жена быстро убегает. Левенгук кладёт понос на поднос.

Левенгук: Вот поднос. А на нём понос.

Левенгук начинает растирать поднос по поносу.

Левенгук: Я буду втирать понос в поднос до тех пор, пока одно не станет частью другого. Это будет уже не поднос. И не понос. Это будет… поднонос! Гибрид! Что-то совершенно новое. Однако в то же время поднос останется подносом. А понос поносом. Или подойдите к вашей маме. Или ещё к кому-то, кого вы очень любите. Возьмите понос и…

Левенгук соскребает понос с подноса и мажет им себя по щеке.

Левенгук: Вот так её измажьте. А потом поцелуйте её в эту щёку. И проверьте, противно или нет. И если вам противно, если вы даже не сможете поцеловать, пусть вам будет стыдно. Очень стыдно. Потому что это ваша мама. Любимая и единственная. И ваш понос. Тоже единственный на свете – ну нет другого такого. Кто-то может сказать: зачем мазать любимую маму поносом? Как же? Ради науки. И потом, ведь понос – это же часть вас. Это вы. Ваш понос это вы. Примите же себя.

Левенгук кладёт понос под микроскоп. На экране появляется многократно увеличенный понос и живущие в нём маленькие существа.

Левенгук: Это всё вы, понимаете? Так примите же себя и полюбите. И поймите, что на свете нет хороших и плохих вещей. Есть только наше к ним отношение. Понос и прочее, что ему сродни – это, конечно, вредные вещи. Поэтому организм отторгает их, инстинктивно реагируя: фу, понос, какой противный запах. Но я сказал себе: а что, если увеличить понос, то окажется, что это не «фу», а очень интересно? И вот, я увидел, что там живут протрясающие крошечные зверушки.

Туц-туц-туц. Туц-туц-туц. Туц-туц-туц.

Левенгук был искатель-маньяк. Маньяк. Маньяк. Кому бы ещё пришло в голову мысль направить микроскоп на каплю чистой, прозрачной, только что упавшей из облаков воды? Воды. Воды.

Что могло оказаться в этой воде, кроме… воды?

Что, кроме воды?

Воды? Воды. Что? Туц-туц-туц. Воды? Воды. Что? Туц-туц-туц.

Он, прищурившись, смотрит через линзу… Глухо бормочет, прерывисто дышит.

Левенгук: Подойди сюда! Скорей! В этой дождевой воде крохотные животные. Они плавают! Они играют! Они в тысячу раз меньше любого существа, которое мы видим простым глазом! Смотри! Вот, что я обнаружил! Вот, что я открыл! Вот, что я открыл. Открыл и обнаружил. Открыл и обнаружил. В тысячу раз меньше. Туц-туц-туц. Любого существа. Туц-туц-туц. Которое мы видим. Туц-туц-туц. Простым вот этим глазом. Туц-туц-туц. Туц-туц-туц. Туц-туц-туц.

Ле-вен-гук. Ле-вен-гук. Левен, левен, гук, гук, гук!

Левенгук: Но потом я вылечился от поноса. И существ стало меньше. Я подумал: неужели я убил их? Да. Я убил существ. Я не дал им больше существовать. Но кто сказал, что я важнее, чем они? А вдруг, это они важнее, чем я? Я излечился от поноса – но это меня совершенно не обрадовало. Здоровье одного ценой гибели многих? Это же просто чудовищно. Я не могу нести смерть. Я… Я должен, должен дарить жизнь! Жена!

На сцену выходит жена.

Левенгук: Ты сделала то, что я просил?

Жена снова кивает.

Левенгук: Тогда выпускай их скорее.

Жена Левенгука ослабляет узел на декольте. Из выреза на груди вылетает много-много домашних мух. Они жужжат и кружат. Левенгук счастливо смеётся, прыгает, хлопает в ладоши.

Левенгук: Чудо! Ну чудо же? Они живы! Да... Надо сказать, что, когда я выбирал себе жену, у меня было только одно условие. Чтобы она была тёплая. Некоторые, конечно, пытались меня дурить. Натрётся перцем до красна, придёт и скажет: «Берите меня, Левенгук, я согласна». Но я говорю: давайте не будем торопиться, я не могу так сразу, дайте мне время. Ну и что – прошло меньше недели, а она уже холоднее, чем льдина. Зачем мне такая жена? Но вот, наконец, я встретил мою жену – горячая такая, хоть яичницу жарь. Но я не стал жарить яичницу. Я попросил её согревать на груди личинок мухи, чтобы они вылуплялись. Зачем? Во-первых, они нужны мне для опытов. Ну а кроме того, это очень красиво. Разве нет? Муха очень красива. Вот она, летает. И это новая жизнь. Даже можно сказать, что все эти мухи, они наши с женой общие дети.

На этих словах жене делается дурно.

Левенгук: Ты ещё здесь? Можешь идти продолжать работу.

Жена нервно топчется на месте.

Левенгук: Мне нужны мухи.

Жена кланяется и уходит.

Левенгук: Чудесная женщина, на всё готова ради науки. Наверное, поэтому мы с ней так хорошо сошлись. Я очень люблю свою жену... И мух я люблю. А где мухи? Чёрт, пока я разглагольствовал, они все разлетелись. Вот всё время так. Но это и к лучшему: существам нужна свобода. Летите, летите, детки. Мы с женой сделаем ещё… Жаль, конечно, что я не смогу показать увеличенную в тысячу раз муху. Я бы очень хотел её вам показать. Но зато я смогу показать вам, кто живёт у вас в зубном налёте!

Левенгук возвращается к зрителю, у которого он соскабливал налёт и доводит дело до конца. А потом несёт налёт под микроскоп. На экране появляются существа, живущие в налёте.

Левенгук: Видите: И весь этот мир, стоит только один раз не почистить зубы, во рту у каждого. И чем дольше не чистить зубов, тем их больше, тем они разнообразней... Подумайте об этом. Очень хорошо об этом подумайте. Прямо сегодня. Прямо сейчас. Потому что часто бывает так: только ты начал думать о чём-то серьёзном, глубоком и бесконечно важном, как открывается дверь и…

Туц-туц-туц. Туц-туц-туц. Туц-туц-туц.

Левенгук: Кто там?

Инквизитор: Это я.

Левенгук: Что значит я?

Инквизитор: Что значит я? Что значит я? Ин-кви-зи-ция!

На сцену выходит инквизитор Он хватает налёт из-под микроскопа и отбегает подальше, держа его в руке над головой.

Левенгук пытается вырвать у него налёт. Но инквизитор не отдаёт.

Левенгук: Отдайте зубной налёт!

Инквизитор: Нет, я пришёл сюда мстить!

Левенгук: Мстить, но, позвольте, за что?

Инквизитор: Ты хочешь меня погубить!

Левенгук: Как это я? Как это я?

Инквизитор: Ты опозорил меня!

Инквизитор встаёт красивую позу и начинает работать на публику.

Инквизитор: Неужто забыл, как однажды ты поглядел в свой микроскоп на кровь грешника и узрел, что в ней нет чертей, нет змей и других сатаны приспешников? Всё не так, как учили мы! Кровь грешников оказалась безгрешной! Ты опозорил всю церковь, лишив надежды, опровергнув тексты священного писания. Как только терпит тебя фундамент мироздания? Раунд!

Левенгук: Но ведь там правда нет никаких чертей.

Инквизитор: Это не важно, важно, что ты опозорил церковь! Давай, отвечай, или не можешь двух слов связать. А если не хочешь, то я ведь инквизитор, могу и тебе приказать, йоу!

Левенгук: Тааааак.

Левенгук медленно подходит к инквизитору и неожиданно делает подсечку. Инквизитор падает. Левенгук садится сверху и держит его.

Левенгук: Разум всегда победит. Жаль только, что налёт весь рассыпался.

Инквизитор: А мне не жаль.

Левенгук: Да?

Инквизитор: Да.

Левенгук: Да…

Левенгук принюхивается.

Левенгук: Скажите, святой отец, а вы чистили зубы когда-нибудь?

Инквизитор: Никогда! Никогда!

Левенгук: Это же потрясающе!

Левенгук опускает голову и нюхает, как пахнет во рту инквизитора.

Левенгук: Изумительно! Святой отец, я так жалею, что так редко ходил в церковь. Я должен был сидеть там на самом первом ряду и внимать тому, что исходило из вашего рта… Потому что это невероятно важно для науки!

Левенгук хватает инквизитора за рот и тащит под микроскоп.

Инквизитор, шепелявя из-за пальцев Левенгука: Не трогай мой налёт.

Левенгук: Как не трогай? Трогать ваш налёт – это мой долг!

Левенгук запихивает инквизитора под микроскоп открытым ртом вверх. На экране полчища самых разных существ на увеличенных, никогда не чищенных зубах.

Левенгук: Господи. У вас же тут целый зоопарк!

Майк Науменко: Кто-то сказал Зоопарк?

На сцену выходит лидер группы «Зоопарк» Майк Науменко.

Дело в том, что мы решили, что раз великий учёный Антони ван Левенгук на самом деле жив, то и Майк Науменко из группы «Зоопарк» тоже жив. Вот он. Сейчас Майк и Антони вместе споют вам увеселительную рок-песню под названием «Левенгук, левенгук, я не вижу ваших рук»

Майк начинает играть на гитаре. Левенгук начинает петь. Майк поёт вместе с ним.

я учёный, зовут антони

и фамилия ван левенгук

микроскоп изобрёл – посмотри

им на своей непочищенный зуб

в нём увидишь почти что музей

не один ты - наука не врёт

как же много волшебных друзей

твой вскормил белоснежный налёт

я узнал то - и совсем не чищу зубы

лишний раз не открываю даже рот

а в груди моей играют медью трубы

ведь я больше никогда не одинок

левенгук, левенгук

я не вижу ваших рук

левенгук, левенгук

я женился по важной причине

не такой, как у прочих людей

для семьи надо бабу мужчине

ну а мне для прогресса идей

в тёплом теле сложу осторожно

невзирая на ропот старух

хрупких, праведных и невозможных

100 личинок domestica мух

чуть родятся, их хватаю я всем скопом

прям на ручки будто собственных детей

и узорчато кладу под микроскопом

нет любви - ведь изыскания важней

левенгук, левенгук

я не вижу ваших рук

левенгук, левенгук

На сцене появляются блохи и другие насекомые ростом с человека. Почему бы и нет – сегодня такой день, когда может быть всё, что угодно. Они продолжают песню:

а мы блохи и прочие твари

инфузории ваших сердец

наш поёт озорной инсектарий

левенгук, левенгук - молодец!

так отважно не мыл себе ноги

и растил на них бережно вшей

и тем самым угоден стал богу

наш союз разновидовых шей

вот стоят в одной кагорте человек микроб и жук

вместе в радости и спорте, каждый кажому здесь друг

на ступенях пьедестала нет вторых и третьих мест

озаряет дым мангала пир существ

левенгук, левенгук

видишь, сколько у нас рук

левенгук, левенгук

левенгук, левенгук

мы с тобой кишим вокруг

и ты с нами покиши

больно лапки хороши

покиши да покиши да

больно лапки хороши

да покиши да покиши

ой, больно лапки хороши

покиши да покиши да

больно лапки хороши

да покиши да покиши

ох больно лапки хороши

ой покиши да покиши

да больно лапки хороши

да покиши да покиши

левенгук!

Левенгук пляшет, а вокруг него стоят все остальные и хлопают. Наконец, он кончает плясать. Все хлопают Левенгуку.

Левенгук: Иногда я думаю: есть ли всему этому предел? Вот мы смотрим в микроскопы, и видим маленьких зверушек. А потом мы делаем другие микроскопы, помощней. И видим, что в ушах и волосках у этих существ, которых мы уже увидели, копошатся другие - ещё меньше. А на тех, что меньше, есть другие – ещё меньше. Неужели оно так и идёт до бесконечности? А может, где-то в самом конце этих уменьшений опять мы? Ну, рекурсия – знаете, модное сейчас слово. Меньше, меньше, меньше, от человека к мухе, от мухи к микробу, от микроба к совсем маленькому такому микробу, и ещё меньше, и ещё меньше, смотрим глубже, ещё глубже… Пока не увидим себя.

Левенгук смотрит наверх. Все остальные тоже смотрят.

Инквизитор: Кругом, возможно, Бог, как говорил Введенский.

Майк Науменко: Вы для меня как персонаж сейчас раскрылись с неожиданной стороны.

Левенгук: Я знаю, что нужно делать.

Левенгук подходит к микроскопу и начинает перенастраивать его.

Левенгук: Я перенастрою микроскоп, чтобы он не приближал, а наоборот удалял. И как только это раньше не приходило мне в голову? Я вот сейчас перенастрою, и мы узнаем, смотрит там за нами кто-нибудь или нет.

Левенгук заканчивает перенастраивать микроскоп.

Левенгук: Я в шаге… мы все в шаге… от самого главного открытия в нашей жизни. Сейчас я загляну в микроскоп. И узнаю… Мы все узнаем. Кто там.

Левенгук заглядывает в микроскоп. Смотрит.

Левенгук: Там что-то чёрное.

Все: Как чёрное?

Левенгук: Ужасная, непроходимая, жуткая чернота. Уставилась на нас со всех сторон. И глядит. В полной тишине. Ужасный, бесконечный мрак.

Инквизитор: Господи…

Майк Науменко: А можно мне посмотреть?

Левенгук уступает Майку микроскоп. Майк смотрит.

Майк Науменко: Да у вас же тут стекло поносом запачкалось. Чёрным вашим.

Майк протирает микроскоп. Смотрит в него.

Майк: И ничего оно не чёрное. Белое, как снег. Или как чистый лист.

Инквизитор: Оно доброе?

Майк: Да не знаю я. Белое и всё.

Левенгук: Дайте мне.

Майк уступает место перед микроскопом. Левенгук смотрит.

Левенгук: Действительно, просто сплошная белизна.

Инквизитор: Ну и что это значит?

Левенгук: Не знаю.

Левенгук оставляет микроскоп, отходит.

Левенгук: Видимо, есть вещи, которые нам знать не дано. А может… Нет. Но как иначе… Впрочем. Что ж… Может, да. А может, и нет. Пока я не знаю, как решить эту загадку. Но я точно знаю другое.

Все: Что?

Левенгук: Что моя жена, хотя она и немного похожа на гусеницу, самая красивая в мире. Жена, а выйди, покажись, какая ты красивая.

Жена выпархивает на сцену. На ходу она сбрасывает своё плотное тёмное платье – оказалось, что это был кокон. Жена превращается в бабочку.

Бабочка: Прощай, Антони! Я была гусеницей, но теперь мне пора. Я улетаю нести в мир красоту.

Бабочка улетает. Левенгук смотрит ей вслед.

Майк: Какая чистая женщина.

Все утешают Левенгука. Кто-то кладёт руку ему на плечо.

Левенгук: И всё равно я уверен, что наводить порядок, протирать пыль, чистить зубы – жестоко! Потому что вы уничтожаете прекрасных, разнообразных, живых существ! Не чистите зубы. Никогда не чистите зубы! Никогда, слышите, ни-ког-да!..

Левенгук немного разошёлся, и Майк Науменко чуть придерживает его.

Майк Науменко: А может, оно, там, в микроскопе, белое, потому что это значит, что надо чистить зубы? Прямо до бела.

Левенгук: Может быть. Ладно, хорошо, пусть кто хочет, тот чистит. Но лично мне так не нравится.

Майк: Да, это не рок-н-ролл.

Левенгук: Как нет?

Майк: Это – Левенгук!

Левенгук: Я не вижу ваших рук!

Майк и Левенгук братаются. Все умиляются. Мухи жужжат. Блохи прыгают. Микробы делают тоже что-нибудь своё.

Всюду жизнь, прекрасная и разнообразная.

Где-то трещит ломаемая кем-то об колено зубная щётка.

Конец.

В пьесе использованы цитаты из книги «Охотники за микробами» Поля де Крюи.