Гнилые скептики, вроде Суварина, уверяют будто "никто не знает", что такое диалектика. И есть "марксисты", которые почтительно прислушиваются к Суварину и готовы учиться у него. И эти "марксисты" скрываются не только в Modern Monthly. Струя суваринизма есть, к несчастью, и в нынешней оппозиции S. W. P. Здесь необходимо предостеречь молодых товарищей: опасайтесь злокачественной заразы!
Диалектика - не фикция и не мистика, а наука о формах нашего мышления, поскольку оно не ограничивается повседневными заботами жизни, а пытается понять более сложные и длительные процессы. Между диалектикой и формальной логикой такое же, скажем, взаимоотношение, как между высшей и низшей математикой.
Я пытаюсь здесь в самой сжатой форме очертить существо вопроса. Аристотелевская логика простого силлогизма исходит из того, что А=А. Эта истина принимается, как аксиома, для множества практических человеческих действий и элементарных обобщений. На самом деле А не = А. Это легко доказать, хотя бы посмотревши на эти две буквы через увеличительное стекло: они сильно отличаются друг от друга. - Но, возразят, дело не в величине и форме букв, - это только символы равных величин, например, фунта сахару. Возражение бьет мимо цели: в действительности фунт сахару никогда не равняется фунту сахару: более точные весы всегда обнаружат разницу. Возразят: зато фунт сахару равняется самому себе. Не верно: все тела беспрерывно изменяются в размере, весе, окраске и пр. и никогда не равняются самим себе. Софист скажет на это, что фунт сахару равняется самому себе "в каждый данный момент". Не говоря уже об очень сомнительной практической ценности такой "аксиомы", она и теоретически не выдерживает критики. Как, в самом деле, понимать слово "момент"? Если это бесконечно малая частица времени, тогда фунт сахару неизбежно подвергнется в течение "момента" известным изменениям. Или же "момент" есть чисто математическая абстракция, т. е. нуль времени? Но все живое существует во времени; самое существование есть непрерывный процесс изменения; время есть, таким образом, основной элемент существования. Тогда аксиома А = А означает, что каждое тело равно самому себе, когда оно не изменяется, т. е. не существует.
На первый взгляд может показаться, что эти "тонкости" ни для чего не нужны. На самом деле они имеют решающее значение. Аксиома А = А, является, с одной стороны, источником всего нашего познания, с другой стороны, - источником всех ошибок нашего познания. Безнаказанно пользоваться аксиомой: А = А можно только в известных пределах. Когда количественные изменения А для интересующей нас задачи несущественны, тогда мы можем принимать, что А = А. Так, например, лавочник и покупатель относятся к фунту сахару. Так мы относимся к температуре солнца. До недавнего времени мы так относились к покупательной силе доллара. Но количественные изменения, за известными пределами, переходят в качественные. Фунт сахару подвергшийся действию воды или керосина, перестает быть фунтом сахару. Доллар в объятиях президента перестает быть долларом. Своевременно уловить критический момент превращения количества в качество есть одна из важнейших задач во всех странах познания, в том числе и социологии.
Каждый рабочий знает, что нельзя сделать две вещи совершенно одинаковые. При выделке конусо-подшипников допускается для конусов неизбежное отклонение, которое не должно, однако, переходить известного предела (так называемые допуска или зазоры.) При соблюдении норм допуска конусы считаются равными (А = А). Где допуск нарушен, там количество перешло в качество; иначе сказать подшипник оказывается плохим или негодным.
Наше научное мышление есть только часть нашей общей практики, включая и технику. Для понятий здесь тоже существуют "допуска", которые устанавливает не формальная логика, исходящая из аксиомы: А = А, а диалектическая логика, исходящая из аксиомы, что все всегда изменяется. "Здравый смысл" характеризуется тем, что систематически нарушает диалектические допуска.
Вульгарное мышление оперирует такими понятиями, как капитализм, мораль, свобода, рабочее государство, и пр. и т. д., как неподвижными абстракциями, считая, что капитализм равняется капитализму, мораль равняется морали, и пр. Диалектическое мышление рассматривает все вещи и явления в их постоянном изменении, причем в материальных условиях этих изменений оно открывает тот критический предел, за которым А перестает быть А, рабочее государство перестает быть рабочим государством.
Основной порок вульгарного мышления в том, что оно хочет удовлетвориться неподвижными отпечатками действительности, которая есть вечное движение. Диалектическое мышление придает самим понятиям - при помощи дальнейших уточнений, поправок, конкретизации - ту содержательность и гибкость, я почти готов сказать, сочность, которая до некоторой степени приближает их к живым явлениям. Не капитализм вообще, а данный капитализм, на определенной стадии развития. Не рабочее государство вообще, а данное рабочее государство, в отсталой стране, в империалистском окружении, и пр.
Диалектическое мышление относится к вульгарному, как лента кинематографа относится к неподвижной фотографии. Кинематограф не отбрасывает простой фотографии, а комбинирует серию фотографий по законам движения. Диалектика не отвергает силлогизма, но учит комбинировать силлогизмы так, чтобы приближать наше познание к вечно изменяющейся действительности. Гегель устанавливает в своей логике ряд законов: превращение количества в качество, развитие через противоречия, конфликты содержания и формы, перерыв постепенности, превращение возможности в необходимость и пр., которые так же важны для теоретического мышления, как простой силлогизм, для более элементарных задач.
Гегель писал до Дарвина и до Маркса. Благодаря могущественному толчку, данному мысли французской революцией, Гегель философски предвосхитил общее движение науки. Но именно потому, что это было гениальное предвосхищение, оно получило у Гегеля идеалистический характер. Гегель оперировал с идеологическими тенями действительности, как с последней инстанцией. Маркс показал, что движение идейных теней лишь отражает движение материальных тел.
Мы называем нашу диалектику материалистической, потому что корни ее не на небесах и не в глубинах нашего "свободного духа", а в объективной действительности, в природе. Сознание выросло из бессознательного, психология - из физиологии, органический мир - из неорганического, солнечная система - из туманного пятна. На всех ступенях этой лестницы развития количественные изменения превращались в качественные. Наша мысль, в том числе и диалектическая, есть только одна из форм проявления изменяющейся материи. Ни богу, ни дьяволу, ни бессмертной душе, ни вечным нормам права и морали в этой механике нет места. Диалектика мысли, выросшая из диалектики природы, имеет, следовательно, насквозь материалистический характер.
Дарвинизм, объяснивший происхождение видов путем перехода количественных изменений в качественные, явился высшим торжеством диалектики в масштабе всей органической природы. Другим великим торжеством было открытие таблицы атомных весов химических элементов и дальнейшее превращение элементов друг в друга.
С этими превращениями (видов, элементов и пр.) тесно связан вопрос о классификации, одинаково важный в естественных науках, как и в социальных. Систематика Линнея (18 ст.), исходившая из неизменности видов, сводилась к искусству описывать и классифицировать растения по их внешним признакам. Младенческий период ботаники аналогичен младенческому периоду логики, ибо формы нашего мышления развиваются, как и все живое. Только решительный отказ от идеи неизменности видов, только изучение истории развития растений и их анатомии создали основу для подлинно научной классификации.
Маркс, который в отличие от Дарвина, был сознательным диалектиком, нашел основу для научной классификации человеческих обществ в развитии производительных сил и структуре имущественных отношений, составляющих анатомию общества. Вульгарно-описательную классификацию обществ и государств, которая еще сейчас процветает на университетских кафедрах, марксизм заменил материалистически-диалектической классификацией. Только пользуясь методом Маркса, можно правильно установить понятие рабочего государства, как и момент его крушения.
Во всем этом, как видим, нет ничего "метафизического" или "схоластического", как утверждают самодовольные невежды. Диалектическая логика выражает законы движения современной научной мысли. Наоборот, борьба против материалистической диалектики отражает далекое прошлое, консерватизм мелкой буржуазии, чванство рутинеров кафедры и... чуточку надежды на загробный мир.
ПРИРОДА СССР.
Определение, которое дает СССР т. Бернам: "не-рабочее и не-буржуазное государство", является чисто негативным, вырвано из цепи исторического развития, висит в воздухе, не заключает в себе ни одного грана социологии и представляет попросту теоретическую капитуляцию прагматика перед противоречивым историческим явлением.
Если б Бернам был диалектическим материалистом, он поставил бы перед собою следующие три вопроса: 1) каково историческое происхождение СССР? 2) каким изменениям подверглось это государство за время своего существования? 3) перешли ли эти изменения из количественной стадии в качественную, т. е. создали ли они исторически необходимое господство нового эксплуататорского класса? Ответы на эти вопросы заставили бы Бернама сделать единственный мыслимый вывод: СССР есть пока что выродившееся рабочее государство. Диалектика не есть волшебная отмычка для всех вопросов. Она не заменяет конкретного научного анализа. Но она направляет этот анализ на правильный путь, ограждая от бесплодных блужданий в пустыне субъективизма или схоластики.
Бруно Р. подводит советский режим, как и фашистский, под категорию "бюрократического коллективизма" на том основании, что в СССР, в Италии и Германии господствует бюрократия; там и здесь - плановое начало; в одном случае частная собственность ликвидирована, в другом - ограничена и т. д. Так, на основании относительного сходства некоторых внешних признаков разного происхождения, разного удельного веса, разного классового значения, устанавливается принципиальное тождество социальных режимов, - совершенно в духе буржуазных профессоров, которые устанавливают категории "контролируемого хозяйства", "централистического государства", совершенно не интересуясь классовой природой того или другого.
Бруно Р. и его единомышленники или полуединомышленники, как Бернам, остаются в области социальной классификации, в лучшем случае, на уровне Линнея, в оправдание которого приходится, однако, напомнить, что он жил до Гегеля, до Дарвина и до Маркса.
Еще хуже и опаснее, пожалуй, те эклектики, которые заявляют, что классовый характер советского государства "не имеет значения", что направление нашей политики определяется "характером войны". Как будто война есть самостоятельная надсоциальная субстанция; как будто характер войны не определяется характером господствующего класса, т. е. тем же социальным фактором, который определяет и характер государства. Удивительно, с какой легкостью некоторые товарищи, под ударами событий, забывают азбуку марксизма!
Немудрено, если теоретики оппозиции, отказывающиеся мыслить диалектически, плачевно капитулируют перед противоречивым характером СССР. Между тем противоречия между социальными основами, заложенными революцией, и характером касты, выдвинутой вырождением революции, есть не только неоспоримый исторический факт, но и движущее начало. На это противоречие мы опираемся в своей борьбе за низвержение бюрократии. Тем временем некоторые ультралевые уже договариваются до абсурдов вроде того, что для низвержения бонапартистской олигархии следует пожертвовать социальными основами СССР. Они не догадываются, что СССР минус социальные основы, заложенные Октябрьской революцией, это и будет фашистский режим.