– Ну как тебе? – спросил он, когда я с идиотской улыбкой на лице подходил к нему.
– Действительно потрясающе. А почему бы и тебе не посмотреться в зеркало? Замечательное зрелище.
– Нет… Я уже не видел себя шесть месяцев. Я жду момента, когда мое отражение повергнет меня в полный ужас.
– Шесть месяцев!
– Ага. А может быть, и больше. – Он бросил мне меню. – Ну давай. Чего закажешь? Лично я умираю с голоду.
Я просмотрел огромный список, задержавшись вначале на банановых блинчиках, но потом передумал.
– Наверное, я возьму пару чизбургеров.
– Чизбургеры. Что-нибудь еще?
– Гм… Ладно. Цыпленок под соусом с лапшой. В конце концов, мы находимся в Таиланде.
Джед встал и оглянулся через плечо на людей, загоравших на пляже.
– Согласен, – сухо произнес он и пошел делать заказ.
Ожидая, когда нам принесут еду, мы смотрели телевизор. В противоположном конце кафе было видео, и по нему крутили «Список Шиндлера». Шиндлер ехал на лошади по опустевшему гетто и заметил маленькую девочку в красном пальто.
– Как тебе ее пальто? – спросил Джед, потягивая «Кока-колу».
Я пил «Спрайт».
– А что в нем такого?
– Как ты думаешь, не подкрасили ли его на пленке кисточкой? – В каждом кадре? Как в мультике?
– Да.
– Вряд ли. Они, наверное, сделали это при помощи компьютера, как в «Парке Юрского периода».
– А-а. – Джед осушил свою бутылку и причмокнул губами. – Вот это вещь!
Я недоуменно посмотрел на него:
– «Список Шиндлера»?
– Ты не въехал. «Кока-кола».
Приготовление еды заняло, по-видимому, целую вечность, потому что когда ее принесли, Шиндлер снова глядел на красное пальто. Если вы смотрели фильм, то знаете, что между этими двумя появлениями красного пальто проходит не меньше часа. А то и больше. К счастью, я обнаружил в кафе старый игральный автомат «Космические пришельцы», поэтому ожидание не было для меня тягостным.
Кампучия
Джед предоставил мне право выбора. Я мог пойти с ним за рисом или остаться на пляже и встретиться с ним позже. Он не слишком нуждался в моей помощи, поэтому я решил остаться. В любом случае, мне нужно было сделать свои покупки. Мне хотелось пополнить свой запас сигарет и найти батарейки для «Геймбоя» Кити.
В одном из кафе Хатрина я обнаружил магазинчик – или, точнее говоря, стеклянный прилавок с кое-какими товарами. После покупки батареек и сигарет обнаружилось, что у меня еще осталось много денег на подарки.
Прежде всего я купил мыла для Грязнули. Это было нелегким делом, потому что в магазине продавалось несколько разновидностей мыла западного производства и несколько разновидностей местного мыла, но не было такого, каким пользовался Грязнуля. Я перебирал куски, прежде чем нашел одно мыло под названием «Люксум». На нем было написано, что это «мыло, обогащенное ценными компонентами, а к тому же душистое». Слова «к тому же» обратили на себя мое внимание, а слово «душистое» взяло в плен. Я знал, как это важно для Грязнули.
Затем я накупил целую кучу лезвий, которыми предполагал поделиться с Этьеном, Грегорио и Кити. Еще я купил тюбик пасты «Колгейт» для Франсуазы. Зубную пасту на пляже никто не употреблял: у нас было десять зубных щеток, находившихся в общем пользовании, хотя многие обитатели лагеря каждое утро просто жевали прутик. Франсуаза не имела ничего против общей зубной щетки, но тосковала по зубной пасте, поэтому я знал, что подарок ей понравится.
Следующей моей покупкой стали несколько пакетиков карамели – мне не хотелось, чтобы кто-то остался с пустыми руками, – и, наконец, я купил шорты. Мои уже совсем изорвались, и я считал, что они протянут максимум месяц-два.
Когда я покончил со всеми покупками, делать мне было больше нечего. У меня была еще одна бутылка «Спрайта», с которой я быстро расправился, поэтому я решил убить время, пройдясь по Хатрину. Но пройдя всего несколько сотен метров, я изменил свое намерение. Вокруг теснились только пляжные домики – смотреть было не на что. И я уселся на песок и принялся болтать ногами в воде, представляя удовольствие, с которым будут принимать на пляже мои подарки. В моей голове возникла сцена в духе «Астерикса»: по возвращении путешественники попадают на грандиозный пир. У нас не будет кабаньих туш и галльского вина, но будет много травки и более чем достаточно риса. – Сайгон. – произнес мужской голос, и я очнулся от своей грезы. – Настоящее сумасшествие.
– Похоже на то, – сказал другой голос, женский.
– Мы жили там два месяца. Место напоминает Бангкок лет эдак с десять назад. Может быть, там было даже лучше.
Я оглянулся и увидел четырех человек, загоравших на песке. Это были две девушки-англичанки и два парня-австралийца. Все они разговаривали очень громко, так громко, что, казалось, адресовались больше к прохожим, чем друг к другу.
– Да, но если Сайгон – сумасшедшее место, то Кампучия была чертовски нереальной, – сказал второй австралиец, тощий парень с коротко стриженными волосами, длинными баками и крошечной бородкой. – Мы пробыли там шесть недель. Остались бы и дольше, но уже заканчивались деньги. Нужно было возвращаться в Таиланд, чтобы забрать на почте перевод.
– Там хорошо, – согласился первый парень. – Можно было задержаться там на все шесть месяцев.
– Даже на шесть лет.
Я повернулся обратно к морю. Знакомый обмен мнениями, подумал я про себя, и не стоит в него включаться. Но тут я обнаружил, что не в состоянии от него отключиться. Все объяснялось даже не громкостью разговора – меня заинтриговали слова этого парня о Кампучии. Мне стало интересно, не новое ли это название Камбоджи.
Не раздумывая больше ни секунды, я повернулся к ним.
– Эй! – сказал я. – Любопытно, почему вы называете Камбоджу Кампучией?
Все четверо, как по команде, посмотрели на меня.
– Вы говорите о Камбодже, да? – продолжал я.
Второй австралиец покачал головой, но не потому, что был не согласен со мной, – это был отклик человека, который пытался определить, кто я такой.
– Вы говорите о Камбодже, правда? – переспросил я на тот случай, если он не расслышал меня.
– О Кампучии. Я только что оттуда.
Я поднялся и подошел к ним.
– Но кто называет эту страну Кампучией?
– Камбоджийцы.
– Но не кампучийцы же.
Он нахмурился:
– Что ты сказал?
– Мне просто интересно, откуда вы взяли слово «Кампучия»?
– Приятель, – вмешался первый австралиец, – какая разница, что мы называем Кампучией?
– Дело не в этом. Мне просто стало интересно, потому что раньше я думал, что Кампучия – это название, придуманное красными кхмерами. Наверное, я ошибся. Может быть, это старинное название Камбоджи, но…
Я осекся. Неожиданно до меня дошло, что все четверо смотрят на меня, как на сумасшедшего. Я неуверенно улыбнулся:
– Это не важно… Мне просто стало интересно, вот и все… Кампучия… Звучит как-то странно.
Молчание.
Я чувствовал, как мое лицо покрывается краской. Я знал, что совершил какой-то faux pas, но не догадывался, какой именно. С улыбкой отчаяния на лице я попытался яснее изложить свое мнение, но мое смущение и нервозность окончательно испортили дело.
– Я просто сидел здесь, а вы сказали «Кампучия», а я думал, что это название придумали красные кхмеры, но вы еще упомянули старое название Хошимина… Сайгон. Я не провожу параллелей между Вьетконгом и красными кхмерами. Нет, однако…
– Ну и что?
Это был закономерный вопрос! Секунду-другую я обдумывал его, а затем сказал:
– Да вообще-то ничего, по-моему.
– Так чего ж ты пристаешь к нам, приятель?
Я не знал, что ответить. Я неуклюже пожал плечами и повернул обратно, чтобы забрать свою сумку с покупками, а у меня за спиной, я услышал, кто-то из них забормотал: «Еще один лунатик. Никуда не деться от них». От этого комментария мои уши зарделись, а кончики пальцев стало покалывать. Такого со мной не случалось с раннего детства.
Когда я сел на свое прежнее место, то почувствовал себя скверно. Хорошее настроение моментально улетучилось. Я не мог понять, что уж такого я сказал. Я лишь хотел присоединиться к их разговору – что за преступление? Есть пляж и есть мир – провел я решительную черту. Мой пляж, где можно в любое время присоединиться к чьему-либо разговору, и мир, где подобное запрещалось.
Через несколько минут я поднялся, чтобы двинуться дальше. Я обратил внимание, что голоса стали тише, и с тоской подумал, что разговор идет обо мне. Я пошел и вскоре обнаружил уединенную пальму, под которой и расположился. Мы с Джедом условились встретиться в том же кафе, в котором съели ланч, поэтому у меня в запасе было еще несколько часов. Слишком много часов. Ожидание, похоже, превращалось в тяжкое испытание.
Я выкурил подряд две с половиной сигареты. Мне хотелось выкурить три или даже больше, но, куря третью, я раскашлялся на добрых пять минут. Я с неохотой загасил ее и втоптал в песок.
Мое замешательство быстро сменилось раздражением. До этого Хатрин вызывал у меня сдержанное любопытство, но теперь я смотрел на него с ненавистью. Все вокруг было дерьмо: таиландцы улыбались, как акулы, и беззаботный гедонизм был подчеркнуто беззаботным, чтобы казаться правдоподобным. А главное, мой взгляд повсюду замечал признаки упадка. Дух разложения висел над Хатрином, как над загорающими москиты, привлеченные запахом пота и сладковатого лосьона для загара. Серьезные путешественники уже отправились на следующий в цепочке остров, недозревшие путешественники ломали головы, куда же исчезла отсюда вся настоящая жизнь, а орды туристов – те всегда катятся по наезженной колее.
Здесь я впервые осознал подлинную ценность нашего тайного пляжа. При мысли о том, что лагуну постигнет судьба Хатрина, кровь застыла у меня в жилах. Я начал рассматривать загорелые тела вокруг, как будто фотографировал врагов, запоминая образы и накапливая их. Время от времени мимо меня проходили парочки, и до меня долетали обрывки их разговоров.
Я услышал, должно быть, десятка два разных акцентов и языков. Я не понимал большинства из них, но все слова воспринимались как угроза.
Время тянулось, заполненное лишь этими мыслями, поэтому, когда мои веки отяжелели, я позволил им опуститься. Сказались жара и ранний подъем. Дневная сиеста представлялась желанным спасением от мира.
Я провинился
В восемь часов зазвучала музыка. Это было как нельзя кстати, иначе я проспал бы до полуночи. На пляже одновременно заработали четыре или пять стереосистем, каждая со своим репертуаром. Я отчетливо слышал лишь две из них, расположенные по обе стороны от меня, но казалось, что все раздававшиеся на пляже басы гудят у меня в голове. Выругавшись и стряхнув с глаз сон, я вскочил на ноги и побежал обратно к кафе.
В кафе было уже полно народу, но я сразу же увидел Джеда. Он сидел за тем же самым столиком, за которым мы сидели днем. В руках он держал бутылку пива и выглядел крайне раздраженным.
– Где тебя носило? – сердито спросил он, когда я подсел к нему. – Я уже давно жду тебя.
– Извини, – ответил я. – Я заснул… У меня был неудачный день.
– Да что ты! Держу пари, что с моим и сравнивать нечего.
– Что случилось? Ты что, не достал риса?
– Я достал рис, Ричард. Не беспокойся на этот счет.
Я пристально взглянул на него. В его голосе звучала тревожная нотка угрозы.
– А в чем же тогда дело?
– Вот ты и объясни мне в чем.
– Объяснить тебе?..
– Расскажи-ка о двух янки.
– О двух янки?
Джед сделал большой глоток пива:
– Я слышал, как двое янки говорили о месте под названием «Эдем» в морском парке.
– О черт!
– Они знают тебя, Ричард. Они называли твое имя. И у них была карта. – Его глаза сузились, как будто он еле сдерживал себя. – Карта, Ричард! Они показывали ее немцам! Кто знает, сколько еще народу видело ее?
Я потряс головой. Я еще не проснулся как следует.
– Я совсем забыл, что я…
– Кто они такие?
– Погоди, Джед. Ты не понимаешь. Я ничего не говорил им о пляже. Они сами рассказали мне о нем. Они уже знали о его существовании. Он со стуком поставил бутылку на стол:
– Кто они?
– Зеф и Сэмми. Я познакомился с ними на Самуе.
– Продолжай.
– Они жили в соседнем домике. Мы провели вместе какое-то время, а вечером перед нашим отправлением на Пхелонг они заговорили о пляже.
– Заговорили первыми?
– Да! Именно.
– И ты нарисовал им карту?
– Нет! Я им ничего не сказал, Джед! Никто из нас ничего не сказал им.
– Откуда же тогда взялась карта?
– На следующее утро… я нарисовал карту и сунул ее им под дверь. – Я вытащил сигарету и попытался зажечь ее. Мои руки сильно дрожали, и я закурил лишь с третьей попытки.
– Зачем?
– Я был сам не свой!
– Ты взял и просто нарисовал им карту? Они же тебя об этом не просили!
– Я не знал, существует ли на самом деле пляж. Мы ведь могли отправиться в никуда. Я должен был рассказать кому-нибудь, куда мы двинемся, – на тот случай, если выйдет промашка.
– Что за промашка?
– Ну… Нам ведь ничего толком не было известно! Я просто не хотел, чтобы мы исчезли и никто об этом не знал.
Джед обхватил голову руками:
– Все это может плохо кончиться, Ричард.
– Мы могли бы затеряться в морском парке, и никто бы так и не узнал…
Он медленно кивнул:
– Я понимаю.
Несколько минут мы сидели молча. Джед напряженно разглядывал стол, а я смотрел куда угодно, только не на него. У автомата «Космические пришельцы» коренастая негритянка с тугими косичками пыталась поразить последнего пришельца. Он двигался так быстро, что был просто пятном на экране. Она каждый раз промахивалась, и перед тем, как он оказался внизу экрана, она с отвращением отвернулась. Голоса и музыка были слишком громкими, и я не мог услышать, как взорвался ее космический корабль, но я все понял по ее лицу.
В конце концов Джед поднял голову:
– Эти двое янки… Ты думаешь, они смогут добраться до нас?
– Может, у них и получится, Джед. Я ведь плохо их знаю.
– Черт! Это может плохо кончиться. – Неожиданно он перегнулся через столик и положил свою руку на мою. – Слушай, – сказал он, – ты чувствуешь себя виноватым?
Я кивнул.
– Перестань. Я серьезно. Что бы ни случилось с этими янки, ты ни в чем не виноват. Будь я на твоем месте, я бы, наверное, поступил точно так же.
– Что ты имеешь в виду под этим «что бы ни случилось»? – осторожно спросил я.
– Я имею в виду… Я имею в виду, что… что бы ни случилось, мне не хочется, чтобы ты чувствовал себя виноватым. Это важно, Ричард. Если и следует кого-то винить, так это Даффи. – Он вздохнул. – Или меня.
– Тебя?
– Меня.
Я было открыл рот, чтобы попросить его объяснить свои слова, но он поднял руку:
– Об этом сейчас не стоит говорить.
– Ладно, – тихо сказал я.
– Послушай, пока у нас еще не возникло никаких проблем. Через несколько недель янки, наверное, улетят домой и увезут с собой карту. Даже если они и останутся в Таиланде, они, скорее всего, не предпримут попыток добраться до нас. Они показались мне болванами, а это путешествие не из легких.
– Надеюсь, что ты прав, – невнятно пробурчал я, вспомнив, как искусно они прикалывались тогда.
– Только и остается, что надеяться. Надеяться и ждать… – Он покончил со своим пивом. – Нам нужно вечером отнести рис в лодку, потому что я не хочу тащить эти мешки при свете дня. Ты готов?
– Да.
Он поднялся из-за столика:
– Хорошо. Тогда пошли за рисом.
Позади кафе был узкий проход между двумя пляжными домиками, и там, под брезентом, были спрятаны наши мешки с рисом. Мы положили их на брезент, чтобы их можно было тащить по песку, и, держа брезент за концы, отправились в долгий путь обратно к лодке.
Сразу за пределами Хатрина мы устроили перекур и съели несколько конфет из моей сумки с подарками.
– Извини, что я напустился на тебя, – сказал Джед, когда я передал ему пакет.
– Да ладно, все в порядке.
– Нет. Ты уж извини. Ты не заслужил этого.
Я пожал плечами. У меня было чувство, что заслужил.
– Я не спросил тебя, почему у тебя был неудачный день.
– А… Да ничего… Это все Хатрин. Место или люди. Просто в дрожь бросает.
– Меня тоже. Поганый городишко, верно?
– Поганый… Верно. Так оно и есть.
– Ричард?
– Да.
– Когда мы вернемся в лагерь, никому не говори о янки.
– Но…
– Сэл и Багз. Я думаю, они не поймут.
Я взглянул на него, но он был слишком поглощен срыванием обертки с конфеты.
– Если ты думаешь, что так будет лучше…
– Да. Я так думаю.
Нам понабилось еще часа три, чтобы добраться до оставленного нами знака. Воткнутая рогатина отчетливо виднелась в ярком лунном свете, и мы оставили мешки около нее. Затем я пошел посмотреть, все ли в порядке с лодкой, а Джед тем временем стаскивал мешки с брезента и расстилал его на песке. Под кустами царил полный мрак, но я смог нащупать изогнутый нос лодки. Мне этого было достаточно. Раз у нас есть средство спасения, можно расслабиться.
Когда я вернулся к оставленному нами знаку, Джед уже спал. Я лег возле него и посмотрел на звезды, вспомнив, как мы смотрели на звезды с Франсуазой. Где-то там находился параллельный мир, где я был единственным владельцем карты, размышлял я, и мне захотелось, чтобы это была карта нашего острова.
Сквозь утренний туман я вижу…
Мистер Дак сидит в своем номере на улице Кхаосан. Он сорвал одну из закрывавших окно газет и теперь смотрит на улицу. Позади него на кровати разбросаны ручки, карандаши – без сомнения, те, которыми он рисовал карту. Карты нигде не видно – она, наверное, уже пришпилена к моей двери.
Я вижу, как у него дрожат плечи.
– Мистер Дак? – осторожно спрашиваю я.
Он оборачивается, озадаченно нахмурившись, оглядывает комнату, а затем замечает меня через москитную сетку.
– Рич… Привет.
– Привет. Ты в порядке?
– Нет. – По его небритой щеке скатилась слеза. – Я собираюсь скоро покончить с собой. И мне чертовски плохо.
– Я сожалею. Я могу для тебя что-нибудь сделать?
Он вздохнул:
– Спасибо, Рич. Ты настоящий друг, но теперь уже слишком поздно. Я уже одиннадцать недель лежу в бангкокском морге.
– Тебя некому забрать?
– Некому. Таиландская полиция обратилась в британское посольство. Они нашли моих родителей в Глазго, но родители отказались приехать и подписать сопроводительные документы. Им наплевать на меня! – На его щеке появилась еще слеза. – На своего единственного сына.
– Это ужасно.
– Если никто не подпишет сопроводительные документы, то через месяц меня подвергнут кремации. Посольство не станет оплачивать перевозку моего тела.
– Ты… хотел бы, чтобы тебя похоронили в земле.
– Я не возражаю против кремации, но если мои родители не приедут забрать меня, я не хочу, чтобы меня отправляли на родину. Пусть мой пепел останется здесь. – Голос мистера Дака задрожал. – Короткая церемония, ничего особенного, и мой пепел будет развеян над Южно-Китайским морем. – Он зарыдал.
Я прижался лицом и руками к сетке. Мне хотелось сейчас быть в его номере, рядом с ним.
– Эй, мистер Дак! Все не так уж плохо.
Он сердито покачал головой, и сквозь его всхлипывания я услышал, как он начал напевать песню из сериала «Военно-полевой госпиталь». Я подождал, пока он не перестанет петь, я не знал, куда девать глаза, а потом сказал:
– У вас хороший голос. – Я сказал это в основном по той причине, что не знал, что еще сказать.
Он пожал плечами, вытирая лицо грязной майкой. В результате его лицо стало еще грязнее.
– Голос слабый, но могу напеть мелодию.
– Нет, мистер Дак, голос хороший… Мне всегда нравился этот сериал.
Мне показалось, что он немного оживился.
– Мне тоже. Вертолеты в первых кадрах…
– Вертолеты были потрясающими.
– «Военно-полевой госпиталь» – это фильм про Вьетнам. Ты знал об этом, Рич?
– А разве не про Корею?
– Про Вьетнам. Корея была лишь предлогом.
Мистер Дак отвернулся и снова уставился в окно. По-видимому, ему не хотелось разговаривать, поэтому для поддержания беседы я спросил его, что он там рассматривает.
– Ничего, – мягко ответил он. – Водитель такси спит в своей машине… Бродячая собака роется в мусоре… Ты не обращаешь внимания на эти вещи, Рич, когда ты жив, но когда они – последнее, что ты видишь… – Его голос вновь задрожал, и он сжал кулаки. – Пора кончать с этим.
– Покончить с собой?
– Да, – произнес он. Потом повторил более твердо: – Да.
Он бодро подошел к своей кровати, уселся на нее и вытащил из-под подушки нож.
– Не надо, мистер Дак! Не надо делать этого!
– У меня уже принято решение.
– Всегда есть время изменить свое решение!
– Теперь меня уже ничто не остановит.
– Мистер Дак! – еле слышно крикнул я.
Слишком поздно. Он уже начал наносить себе раны. Я не видел, как он умирал, так как решил, что это будет знаком неуважения к нему. Но я заглянул к нему минут через пять, чтобы узнать, как он там. Он был еще жив, катался по простыням и забрызгивал кровью стены. Прежде чем взглянуть на него снова, я выждал минут пятнадцать, желая действовать наверняка. На этот раз он неподвижно лежал в том самом положении, в котором я обнаружил его. Тело его изогнулось, так что ноги свисали с кровати – деталь, которую я тогда не заметил. Перед тем как умереть, он, наверное, попытался встать.
– Я заберу твой пепел, мистер Дак, – прошептал я через сетку. – Не беспокойся.
Перебор
Я проснулся с первым проблеском зари. Солнце еще не поднялось из-за горизонта, и пляж был залит странным голубоватым светом – темным и ярким одновременно. Это было красивое и успокаивающее зрелище. Казалось, что даже волны плескались тише, чем обычно.
Я не разбудил Джеда, потому что люблю бодрствовать, когда другие спят. При этом мне хочется просто послоняться вокруг, приготовить завтрак, если есть из чего; а в данном случае у меня возникло желание побродить по берегу. Прогуливаясь, я решил поискать красивые ракушки. Багз сделал мне очень хорошее ожерелье, но многие ракушки оказались слегка тусклыми. Наверное, его не особенно заботило, чтобы ожерелья вышли эффектными. Даже ожерелье Франсуазы, самое лучшее из наших трех, было не таким красивым, как ожерелья большинства других обитателей лагеря. Я довольно быстро насобирал ракушек, и передо мною встала тяжелая проблема выбора – от каких же отказаться. Самой великолепной, по-моему, была ракушка с синими, красными и зелеными пятнышками – панцирь крошечного краба. Я решил, что она будет центральным звеном моего нового ожерелья, и с нетерпением ждал того момента, когда начну перенизывать ожерелье, возвратившись домой.
Метрах в двухстах от того места, где мы спрятали лодку, я наткнулся на спавшую на зеленой траве парочку. Ту самую, которая вчера прошла мимо нас с Джедом. Первым моим побуждением было повернуться и уйти, но любопытство остановило меня. Они выбрали для проживания на удивление отдаленный пляжный домик в нескольких километрах от Хатрина, и мне стало интересно, что это за люди. Я распихал ракушки по карманам и направился по песку к ним.
Теперь, когда у меня появилась возможность рассмотреть эту парочку с близкого расстояния, она меня ужаснула. Область вокруг рта девушки была покрыта болячками, которые облепили жирные черные москиты. На ее руках и ногах сидело по меньшей мере тридцать или сорок штук. Я махнул рукой – они даже не сдвинулись. На парне москитов не было. И не удивительно, подумал я, потому что он явно не был для них лакомым кусочком. Судя по его росту, он должен был весить килограммов семьдесят, но в нем было никак не больше пятидесяти. Тело его походило на рисунок из учебника по анатомии: отчетливо просматривалась каждая косточка, каждая ослабевшая мышца. Около него валялся пузырек с таблетками, на котором был написан адрес какой-то подозрительной аптеки в Сураттхани. Я поинтересовался его содержимым, но он был пуст.
Некоторое время я рассматривал парня, прежде чем обнаружил, что его глаза немного приоткрыты. Всего лишь узкие щелочки, которые и не заметишь при первом взгляде. Я подождал, пока он моргнет. Он не моргнул, а может быть, я проглядел, поэтому я стал ждать, когда он вздохнет. Этого он тоже не сделал. Тогда я наклонился и потрогал его грудь. Она была теплой, но окружающий воздух тоже был теплым, и это совершенно ничего не значило. Я надавил рукой сильнее. Мои пальцы глубоко проникли ему под ребра, и кожа провисла над костью. Пульс не прощупывался. Я начал считать, старательно отмечая секунды «слонами», и когда я насчитал шестьдесят «слонов», то понял, что он мертвый.
Я нахмурился и огляделся по сторонам. Если не считать фигуры спящего Джеда и рисовых мешков, пляж был совершенно пуст. Тогда я еще раз посмотрел на девушку. Благодаря москитам я знал, что она жива. К тому же ее грудь мерно поднималась и опускалась.
Это вывело меня из равновесия. Меня не тревожил парень, потому что он приехал в Таиланд и хватил лишнего, а значит, это был его выбор. Но в отношении девушки дело обстояло совершенно по-другому. Как только у нее пройдет опиумный угар, она очнется на пустом пляже возле трупа. Я решил, что это будет для нее ужасно, и, понимая, что обнаружил ее я, ощутил некоторую ответственность за нее. Закурив сигарету, я начал размышлять, каким образом могу помочь ей.
О том, чтобы разбудить девушку, не могло быть и речи. Даже если сумею это сделать, с ней только случится истерика… Потом вмешаются тайские власти на Пхангане, а это уже катастрофа… Еще один вариант: разбудить Джеда и попросить у него совета… Но я отбросил эту мысль. Я знал, что он скажет. Что это не наше дело и мы должны оставить эту парочку там же, где нашли, а я не хотел поступать подобным образом.
Наконец у меня появилась идея. Я оттащу тело парня в кусты и спрячу его там. И когда девушка проснется, то решит, что он пошел прогуляться. Спустя день-другой она поймет, что он исчез, и начнет беспокоиться, не случилось ли с ним чего-нибудь, но, по крайней мере, она не узнает, что он умер. К тому времени муравьи и жуки, наверное, сожрут его тело, и никто, кроме меня, не будет знать правды.
Я занялся вставшей передо мной задачей, время от времени поглядывая на часы. Джед скоро проснется, и тогда мы должны отправляться.
– Джед, – мягко позвал я.
Он зашевелился и помахал перед лицом, как будто отгонял муху.
– Джед! Проснись!
– Что такое? – забормотал он.
– Нам нужно отправляться. Уже светает.
Он сел и взглянул на небо. Солнце уже поднялось над горизонтом.
– Черт, да нам действительно уже пора. Проспал. Извини. Ну что ж, в путь так в путь.
Когда мы находились на полпути между Пханганом и нашим островом, я рассказал Джеду о мертвеце и о том, как я решил эту проблему.
– Боже мой, Ричард! – вскричал он, но лишь из-за громкого шума мотора. – Какого черта ты это сделал?
– А что я, по-твоему, должен был сделать?
– Тебе надо было оставить его на месте, идиот! Какое нам до всего этого дело? Никакого.
– Я знал, что ты так скажешь, – ответил я. – Я знал.
ПЛЕННИКИ СОЛНЦА
Паломники
Никто не проявил к нам ни малейшего интереса. Некоторые лишь из вежливости спрашивали: «Как съездили?» – но когда я принимался отвечать, их глаза тускнели, или их взгляд привлекало что-то за моей спиной.
Сначала подобное отношение меня бесило – мне хотелось без конца повторять, как загажен Пханган. Мое огорчение еще усилилось из-за безразличия, с которым были приняты мои скромные подарки. Франсуаза попробовала разок зубную пасту и выплюнула ее, сказав при этом: «Тьфу, уже забыла, какая она горькая». А Кити сказал, что мне не следовало покупать батареек местного производства, потому что они быстро разряжаются. Единственным, кто оказался доволен, был Грязнуля. После того как я вручил ему мыло, он прямиком направился в душ, а потом с радостью сообщил мне, как много пены получается от этого мыла.
Но я огорчался лишь до тех пор, пока в моей памяти еще были свежи воспоминания о Пхангане. Это продолжалось недолго. Как и в первый раз, когда я очутился на пляже, воспоминания начали притупляться. Неуклонно и быстро, так что уже через неделю для меня вновь не существовало ничего, кроме лагуны и защищавшего ее пояса скал. То есть ничего, кроме мира, снова превратившегося во что-то безликое и неопределенное.
В последнюю очередь у меня исчезло беспокойство по поводу Зефа и Сэмми. На пятую ночь по возвращении я не мог заснуть, встревоженный мыслями о том, что предпримут они вместе с таинственными немцами. Но проходили дни, никто так и не появился, поэтому я перестал чересчур беспокоиться. На следующий день после этой тревожной пятой ночи я спросил Джеда, думал ли он о Зефе и Сэмми. Джед повел руками.
– Я немного думал об этом, – ответил он. – Но по-моему, у нас все в порядке.
– Да? – спросил я, чувствуя, как гора свалилась с плеч.
– Да. Те двое идут по маршруту паломников. От тех янки так и несет путеводителем. А если я ошибаюсь, то мы, как я уже говорил, будем действовать, исходя из сложившихся обстоятельств. – Он разгладил бороду. – Знаешь, Ричард, когда-нибудь я найду одного из тех, кто сочиняет про Одинокую планету, и спрошу его: разве fucking Кхаосан – это уединенный уголок?