ЗЕМЛЯ БЕЛОГО АИСТА
Юрий Опалев,
Г. Великий Устюг
Мы – дети войны
Случилось так, что волею судеб мне довелось побывать на многострадальной земле Брянской области, земле боевой славы её народа и великого жертвенного подвига. Долгие-долгие годы уже прошли со дня Победы, и веяние вечных времён наложило отпечаток не только на земное обличье знаменитого партизанского края, но и на людские судьбы. Земля давно уже залечила на лоне своём зловещие шрамы войны, и новые поколения переступили в жизненных испытаниях грань веков.
Наступила пора новой жизни. В этой новой жизни, к счастью, не потерялась в мглистых тенях событий, не исчезла под золотой пылью времён драгоценная нить памяти, связующая весь дух моего современника с подвигом людей, переживших военное лихолетье.
В благодатную предосеннюю пору шагаю я по тем дорогам, и над полем, над перелесками висит белесый туман. Это от того, наверное, что мать-земля здесь дышит чисто и привольно. Тихим вековым говором шелестит дубрава, и на лесную тропинку падают, тронутые солнечными теплинками, огромные кленовые листья. Здесь тихо и как-то по особенному приютно. А над огромным полем, раскинувшемся окрест зеленокудрого перелеска, величаво кружат под неуловимо растекающейся голубизной небес пары белых аистов. Я – человек северного края и над нашими осиротевшими да зарастающими полями такого чуда никогда не видел.
Потому, долго, словно в никем ещё не написанной лесной сказке неотрывно любовался белокрылыми вестниками жизни, любви и доброты… Наверное, в ту минуту и пришла мне мысль назвать этот рассказ: «Земля белого аиста»
Тарасовские встречи
Снова неспешно бреду по отогретой дорожной пыли просёлка, что причудливо льётся-вьётся средь буйного лесного подроста. Виднеются крыши домов и старых деревянных избушек. Это посёлок Тарасовка. Он исстари утвердился на семи здешних ветрах чуть поодаль от районного центра Стародуб. Под кленами да кряжистыми тополями по обеим сторонам покосились, поддавшись напору стихий и времён, знаки былой жизни, былого бытия – скрипучие колодезные журавли да убогие домики старожилов – свидетелей времён и свершений.
|
|
Таких вот бабушек, по природе своей интересных, общительных и по-матерински добрых я и встретил на неприметном тенистом перекрёстке. Постукивая иссушёнными солнцем многих лет клюшками, они брели по дорожке мне навстречу.
– Здравствуй, милый человек! Издалека ли будешь?
– Издалека! С Севера, с двинских берегов.
– А-а…земля у нас тут добрая. До войны богатый посёлок был! Пока в колхоз нас не погнали, у родителей в хозяйстве было четыре лошади, четыре коровы! А ещё – овцы, да полны амбары хлеба! Жили – не тужили! Потом всё отняли, и пошли мы, малые сёстры да братья, заробливать трудодни в колхозе.
– А вскоре война?
– Так-так! Потом – война…
Я вижу, как непререкаемо суровыми сделались лица встреченных мной владетелей горестной славы из далёкого горестного мира их детства и молодости, выпавших на годы немецкой оккупации.
– В тяжёлое время жить пришлось! – осевшим от волнения голосом произнесла одна из бабушек. Светлая слезинка дрогнула на глубоких морщинках лица, и бабушка приложила к губам кончик головного платка. – Ты меня не пытай про то! Не стану говорить – страшно!
|
|
Приятельница её оказалась словоохотливей.
– А я расскажу! Меня зовут Мария Михайловна Циценок, и живу я в этой Тарасовке от рождения – с двадцать седьмого года! Всё помню! А меня зови просто Михайловной, меня здесь все так зовут!
Старушки присаживаются на скамейку, вытираются платочками, переводят дух… В ту минуту я всем существом ощущаю невольное прикосновение к суровой нити судьбы моих собеседников, переживших семьдесят семь бед, но на ногах устоявших.
– Спрашиваешь, как война началась? Страшно началась! Хлеб на полях загорел и земля скорчилась. В деревню на мотоциклах приехали немцы. В железных шапках, потные, злые, поганые! Вспыхнули, как порох, первые хаты! Помню, как матушка наша молилась под лампадой, а мы, малые, побегли от страху ховаться в окопе за дорогой. А они, пьяные, ходят по хатам. Порося убили, а потом в гнёзда аистов стрелять стали. Видели мы, как перья да прах от тех гнёзд по ветру полетели, а злыдни те только хохотали!..
Вот так и омылась та земля первыми слезами людских бедствий и на долгие дни и месяцы замерла в суровой готовности к жертвенному подвигу во имя великой победы. А с той поры как повествовала бабушка Мария, аистов уже не стало…
Историческая справка свидетельствует о том, что до 18 августа 1841 г. в районе города Стародуб шли тяжёлые бои. Наши войска оставили город. Там немцы назначили бургомистра, а по деревням – старост. Новый порядок был жесток. Любой житель мог быть арестован, подвергнут пыткам или повешен. Колхозы были разорены и разграблены. Устанавливали комендантский час. И с 18 до 6 часов утра появляться на улице запрещалось. Людей сгоняли в концлагеря. В марте 1942 года в одном из таких лагерей было расстреляно около тысячи заключённых женщин и детей.
|
|
– Много ли лиха пришлось хлебнуть, спрашиваешь? А хто ж то мерял? Нету такой меры, вот я так тебе скажу! – Мария Михайловна продолжает свой рассказ. – Так и жили – зиму да лето, зиму да лето. Пока наши не пришли!
– Что же есть пришлось, чем детишек кормили, как избы вечером освещались? Может, в темноте сидели?
–- Да, не…у кого керосину трохи було, то хорошо, а у кого не было – ваты из одёжки надёргают, умакнут в постно масло, фитилёк сделают – он и теплится огоньком, как в лампадке! У хате и не тямно! Хлеба не було, одна бульба да буряки, да траву запаривали – тем и кормились и старый, и малый.
– Немцы как к вам, деревенским жителям, относились?
– А не було немцев у нас в деревне. Полицаи были. Поганый народ!
– Откуда же они брались-то?
– А то были уголовники, да лиходеи, да те, кто власть люто ненавидел! Много таких було!
– Издевались над вами?
– У-у… Почище фашистов. Одно слово – нелюди! Списки составляли бургомистру на отправку людей в Германию, стариков били. От них мы и ховались, кто как мог. А потом поймали на улице хлопца да у нас на глазах прикладами его и забили до смерти. Орали пьяные: «Какие мы вам товарищи? Мы вам господа, а не товарищи. Кто пикнет против нас – повесим на том дубе!» А мне тогда пятнадцатый годок шёл. А у соседей малую у Германию угнали. Вот так горе за горем и ходило по нашим деревням от хаты к хате! Вот так мы и жили-выживали…
Потом я ещё долго слушал рассказ старой женщины о том, как они тайком переправляли партизанам в дальние леса табак, одежду и всё, кто что мог. Это делалось с огромным риском для жизни.
– Вот и бедовали мы до сентября сорок третьего года, покуда наши всю эту свору гадскую не погнали от нас. А когда немцы-то отступать стали – всё палить за собой да громить начали.
– А как деревня ваша уцелела?
– Не успели. Хлопцы наши телефонный кабель у них перерезали!
– Как же после оккупации жилось? Как жизнь возрождаться стала?
– А не в войну, не после войны нам и не жилось. Надо было колхоз поднимать. А зерна то нет на посев… Вот и ходили мы в Стародуб и на себе по пятнадцать килограммов ржи носили. Несу, бывало, маюсь, а нет-нет да и отсыплю незаметно пригоршню за пазуху-то себе! Хлеба-то дома ведь не было. Весной засеяли поле, к лету-то оно и зазеленело! Потом и новая радость пришла: Аисты белые на старые места воротились да гнёзда ладить начали. Вот так и продолжалась жизнь наша, так и мир пришёл на нашу землю!
Сын земли – Николай Коко
Я мог бы поставить точку в конце рассказа, если бы не встретил ещё одного удивительного старожила этого края. Дед стоял на обочине дороги, что пролегала по краю скошенного поля, и неотрывно глядел куда-то в далёкие просторы любовно возделанной хозяйскими руками земли, прах которой всё еще хранил дух теплого хлебного колоса.
– Вот она, матушка-землица-то наша! Большим даром одарила нынче своего хозяина. Чувствуешь, как вольно она теперь дышит? Вот и я всем нутром своим дышу вместе с ней одним дыханием, потому как живу уже на этой Стародубской Вотчине девяносто лет! Родился я в посёлке Дубрава в семье бедняков. Когда в тридцать третьем году пала корова и умер отец, тут-то и начались настоящие беды. Трое нас у матери остались. Лебеду ели, «тошнотики» да щавель, но выжили. Так вот и живём с той поры – мы и земля. У нас с ней одна судьба!
Лёгкий ветерок распахивает его куртку, и я вижу на груди три ордена Трудового Красного Знамени и орден Октябрьской революции. Невысокого роста кряжистый дед протягивает свою крепкую ладонь.
– Будем знакомы: Коко Николай Михайлович. Иду вот из нашего клуба со встречи с селянами. Попросили меня рассказать молодым, как мы колхоз наш после освобождения от немцев к жизни поднимали...
Молодые берёзки в дружном хороводе зашелестели в порывах ветерка зеленокудрыми своими косами, и я услышал удивительный рассказ ветерана о том, как беды и напасти оккупации калили и ковали на Брянской земле судьбу и жизнь детей войны. Детей, которым за кровоточащим изломом военной судьбы предстояло стать русским народом.
– Ну, что вам рассказать о моей жизни ещё?
– В 1941 году я учился в четвёртом классе. Потом пошёл работать в колхоз. Работал в полеводстве. В день надо было вспахать земли плугом один гектар. Это всё равно, что пройти в один день пятьдесят километров. Тяжело, да к тому мы привыкли! Всё бы ничего, да тут – война…
– Вы были свидетелем всех событий тех времен?
– А куда же было деваться? Ведь мы попали под оккупацию.
– Как же для вас это всё начиналось?
– В конце августа сорок первого года в семи километрах от нашего посёлка шли кровопролитные бои. Там погибал батальон Красной армии, прикрывавший отход беженцев и отходящих на восток войск. Остатки батальона через три-четыре дня немцы танками размазали по чернозёму… Так вот мы и остались одни. По дорогам потом день за днём потянулись колонны пленных красноармейцев, собранных отовсюду. Шли они страшно. Окровавленные, покалеченные, измученные… Вот уж верно сказано: моря без воды, а войны без крови не бывает!
– Старые люди рассказывают мне, что здесь неподалёку страшные концлагеря были?
– Были, были… Земля наша кровью полита от края до края! Коммунистов уничтожали, комсостав, комсомольцев, евреев! Хаты в деревнях горели пламенем – аж до облаков. А солдатня немецкая ходила по дворам – лошадей, коров сгоняла!
– А куда этот скот? Сразу под нож?
– Нет, скот в основном в Германию угоняли.
Суровеет взгляд ветерана, и он прикрывает лицо ладонями.
– Да разве такое забудешь?! В тот день народ согнали за околицу, а там, у рва – толпа людей: партийные активисты, комсомольцы, учителя, медсёстры, агрономы. Потом они и упали все в тот ров под пулемётными очередями. А мерзавец полицай еще и девочку еврейскую застрелил… Общую могилу заровняли гусеницами танка и долго-долго на братской могиле шевелилась ещё земля и стонала, потому как раненые люди под ней ещё дышали и пытались выбраться. Нам, хлопцам, по четырнадцать-пятнадцать лет было, и я заметил, как у одного из нас от всего увиденного волосы на голове вместе с кепкой поднялись дыбом…
– Встречались с партизанами?
– Не часто, но короткие и жестокие бои с немцами и полицаями они вели. В 1943 году недалеко от нашего посёлка взорвали железнодорожный мост. А вскоре, в сентябре начали уже подходить наши войска. Вот тут, когда немцы начали отступать, партизаны-то их здорово трепали! Немцы при отступлении жгли и уничтожали всё! Помню, как мать наша стояла в избе у окна, молилась и плакала и снова молилась! Наверное, от того и произошло чудо: рядом с нашей хатой упало восемь мин, но ни одна не взорвалась, а мы ведь дома были. Так и уцелели! Ну, а потом у нас совсем другая жизнь началась – жизнь на освобождённой от захватчиков земле. Долго-долго страшные пожарища на ней пахли горящим железом да горелым хлебом… Наши войска ушли на запад, а мы – остались. Надо было нам сначала-то не жить, а выжить! В городе и деревнях хоть шаром кати – ни одежды, ни продуктов, ни керосина! Босые ходили. Снова надо было поднимать колхоз из руин да праха.
– Выходит, подпоясались с новым горем да вперёд пошли? А где силы-то брали?
– Когда нема хлеба – Бог питает и никто не видает! Пахали и боронили на себе, как на волах. В Победу верили, ради неё и жили. А за сорок четвёртый год заработал я в колхозе на трудодни сорок килограмм ржи!
Подвиг после победы
Николай Михайлович продолжает свой рассказ:
– После Победы земля к жизни воспряла. Мужики, на войне уцелевшие, в свои сёла воротились, детишки рождаться стали! Чуть не в каждом дворе аисты поселились. Собеседник мой по-доброму заулыбался:
– Потихоньку и зажили! Телят пас, трактористом работал, бригадиром. Служил в армии. Потом учился. В 1969 году направлен работать председателем колхоза имени Ленина. Очень слабым был колхоз! Зарплаты и ста рублей в год не получали. Я должен снова все свои силы положить на подъём хозяйства. Работали мы от зари до зари и добились успеха! Уже в 1990 году чистая прибыль колхоза составила 10 миллионов рублей. Добились 41 центнера урожая зерновых с одного гектара.
– А в чём особенный секрет успеха?
– В великом терпении, совершенстве труда и управления хозяйством! Поднимался в колхозе уровень жизни хозяев земли. Увеличивалась зарплата, колхозники переселялись в новые дома. Число работающих увеличилось до 450 человек, коллектив достиг по области высоких показателей экономического развития. В хозяйстве имелись 13 зерновых комбайнов «Дон», 120 тракторов и 60 автомашин.
Вот так и был совершён трудовой подвиг коллективом, возглавляемым Николаем Михайловичем Коко, который всю свою сыновью любовь отдал родной земле.
Мы распрощались с моим добрым собеседником.
Солнце завершало уже урочный свой путь по небосводу, я стоял и любовался лучами тихого солнечного заката, трепетный свет которого таял где-то под самым куполом бесконечного Мироздания. От какого-то хуторка за перелеском неожиданно донеслись звуки знакомой, но давно забытой песни нашей молодости – про поле, где шумит и клонится у дороги рожь, про радость бытия, про трудное счастье человека, живущем на этом необъятном русском поле…
И как-то отраднее от всего этого становилось на душе…