Обложка работы художника В. Шехтера

ТОМ ПЕРВЫЙ

ЦК и Ленин

ПОСЕВ

Обложка работы художника В. Шехтера

2-е издание, 1981

© 1973 Possev-Verlag, V. Gorachek К. G.,

Frankfurt/Main Printed in Germany

ВВЕДЕНИЕ

I. Что такое партократия

Уже во времена Аристотеля были известны три главных формы правления – автократия, аристо­кратия (олигархия) и демократия.

Последующая история правовой мысли и госу­дарственных образований на протяжении почти двух с половиной тысяч лет не внесла в эту клас­сификацию каких-либо существенных новшеств. Только в начале нашего века, в связи с захватом государственной власти в России большевиками, появилась новая, доселе неизвестная четвертая форма правления – коммунистическая партокра­тия, которая ныне господствует в четырнадцати странах на трех континентах, охватывая более трети населения всего земного шара. Коммунис­тическая партократия, будучи новой уникальной формой, все же воплощает в себе и важнейшие элементы всех трех классических форм – авто­кратии (тирания Сталина), олигархии (диктатура Политбюро) и псевдо-демократии (система Со­ветов).

Февральская революция 1917 г. дала России демократию (народовластие, то есть власть всего народа), а совершившаяся через восемь месяцев Октябрьская революция дала России партокра­тию (партовластие, то есть власть части народа).

Если даже согласиться с официальной доктриной, что Октябрьская революция была не монопар­тийной революцией, а революцией целого класса – «пролетарской революцией», – то и в этом слу­чае она остается революцией незначительной час­ти народа, ибо индустриальный пролетариат сос­тавлял в России к 1917 году только 2,5% от об­щего населения Империи.

Термин «партократия», впервые использован­ный данным автором в его последней книге, вы­шедшей на английском языке (The Communist Party apparatus, World Publishing Company, New York, 1968), представляется автору наиболее адек­ватным выражением сущности доктрины Ленина о диктатуре коммунистической партии. В назван­ной книге исследуется то, как функционирует партократия; в предлагаемой же сейчас внима­нию читателя книге рассматривается рождение партократии.

Совершим весьма краткий экскурс в историю государства и права.

С тех пор, как человек вышел из первобытного состояния и стал – по Аристотелю – «животным политическим», его мысль постоянно бьется над проблемой создания идеально организованного общежития людей, которое называется государст­вом (в это понятие входит не только постоянная территория, оседлый народ, но и форма правле­ния). Если взять только писаную историю за­падной цивилизации, то мы действительно кон­статируем, что «в начале было слово – это слово было Право!» В каких потемках и как долго

блуждала бы правовая мысль людей, если бы у колыбели нашей цивилизации не стояло древнее римское право от знаменитых «12 таблиц» (451-450 г. до Р. X.), через блистательную плеяду осно­вателей классической римской юриспруденции к началу 2-го века (Гай Цельз, Юлиан, Африкан, Помпоний, Папаниан) и до венца всего прошед­шего правотворчества – кодификации Юстиниа­на (529-534 г. по Р. Х.)!

В трактатах о праве, философии права и госу­дарстве, как древних и средневековых, так и но­вых и новейших писателей, вопросы природы го­сударства и формы государственного правления всегда занимали выдающееся место.

Платон и Аристотель, а затем и Цицерон объ­яснили происхождение Государства общительной природой человека, тяготением людей друг к дру­гу. В новое время, в связи с образованием нацио­нальных государств, появились новые теории, ко­торые происхождение государства объясняют, напротив, неуживчивостью человека, его стремле­нием к абсолютной свободе, то есть к хаосу. По­этому человека надо было приучить к относитель­ной свободе, то есть к уважению свободы другого человека. Это может делать только определенный порядок, установленный людьми в своих взаим­ных интересах, высшим выражением этого по­рядка и является государство. Отсюда государ­ство есть продукт разума человека против произ­вола натурального состояния (Naturzustand) есте­ственного права.

Оно есть результат договора людей. Основа­тель «договорной теории» Гоббс доказывал, что конец «борьбе всех против всех» и положило го­сударство, когда все отказываются от своих не­ограниченных прав в пользу одного – верховной власти государства. Жан Жак Руссо не был согла­сен с Гоббсом в том, что договариваясь с други­ми, человек выходит из естественно-правового со­стояния. Объединяясь даже с другими, человек остается свободным. «Свобода неотчуждаема», – говорил Руссо. Локк утверждал, что человек даже в естественном состоянии облекает себя целым рядом прав, связанных с понятиями свободы и собственности, но в этом состоянии нет обеспе­чения этих прав, только договор регулирует и обеспечивает их. Все великие философы и право­веды подчеркивают нравственные постулаты пра­ва, в основе которых лежит забота об общем бла­ге и справедливости. Аристотель говорит, что го­сударство воспитывает человека в духе доброде­тели, а Гегель вводит последний момент в разви­тии идеи воли как раз в области нравственного усовершенствования. Только Кант, вопреки мо­ральным основам своего «категорического импе­ратива», не видит какой-либо роли морально-эти­ческих побуждений в образовании государства. Автор «Критики чистого разума» считает, что высшее начало Права и Государства – чистый разум, в котором вовсе не участвует опыт, поэто­му и «договорную теорию» он считает недоказан­ной гипотезой. «Договорную теорию» отвергали и другие немецкие ученые, противопоставляя ей «органическую теорию» (Государство – «орга­низм», созданный Богом).

Поскольку почти все теоретики права сходи­лись на том, что назначение государства – осу­ществление нравственного закона, забота об об­щем благе» народа, появилась новая теория, со­гласно которой – историческое назначение госу­дарства в том, чтобы стать органом «всеобщего благополучия». Отсюда был только один шаг до самой знаменитой из всех этих теорий, ставшей сразу и действующим правом – до немецкой тео­рии – «просвещенного абсолютизма» (XVII-XVIII вв.).

В основе данной теории лежала идея, что по­скольку цель государства «благополучие всех», то для ее практического претворения в жизнь го­сударству нужны неограниченные полномочия (абсолютизм).

Вот эта самая теория «просвещенного абсолю­тизма» и явилась освящением практики полицей­ского государства (Polizeistaat), когда государство вмешивается абсолютно во все отрасли жизни че­ловека – общественной, хозяйственной, духовной, личной, какой угодно!

Реакцией на теорию и практику полицейского права явилась, наконец, современная западная теория о правовом государстве (Rechtsstaat) с раз­делением властей: законодательной, исполнитель­ной и судебной. Это правовое государство и есть тип современной западной демократии в разных видах правления (парламентское государство, президиальное государство, конституционная монархия). Уже разнообразие видов демократичес­кого государства показывает, что демократия – не универсальный ключ и не шаблон. В соответ­ствии со многими факторами и особенностями – историческими, национальными, геополитически­ми – каждая страна видоизменяет и приспособ­ляет к своим условиям нормы и институции пра­вового демократического государства.

Однако надо заметить, что со временем и за­падная демократия претерпела крупнейшие струк­турные изменения. Между сувереном власти – народом – и носителем народного суверенитета – парламентом – образовалось средостение в ви­де политических партий. «Прямая демократия», к которой призывал вернуться еще Руссо, превра­тилась в «косвенную демократию» – от имени народа управляют партии. Всеобщее и прямое из­бирательное право по существу превратилось так­же в право западных партаппаратчиков назначать будущих депутатов еще задолго до того, как эти кандидаты в депутаты встанут перед своими из­бирателями. Народ выбирает собственно не людей, а партии, исходя не из личных качеств депутата, а из предвыборной программы партии. Даже больше. Партиец, ставший депутатом, связанный фракционной дисциплиной своей партии, голо­сует при принятии законов в парламенте не так, как он сам хочет, а так, как приказывает руко­водство его фракции. Правда, конституция гово­рит другое. Так, в Конституции Федеративной Республики Германии сказано: «Депутаты немец­кого Бундестага... являются представителями всего народа, они не связаны поручениями и указа­ниями и ответственны только перед своей со­вестью» (ст. 38). Но депутат, который будет при­держиваться буквы и духа данной статьи, игно­рируя «поручения» и «указания» партии, не бу­дет выдвинут партией на следующих выборах, а попасть в парламент вне партийных списков практически невозможно.

Исследуя влияние политических партий в сис­теме власти в той же Федеративной Республике Германии, один немецкий профессор права за­мечает: «Право партий назначать должностные лица является всеобщим злом федерального уп­равления – от коммун и до самого личного ка­бинета канцлера (Bundeskanzleramt)... Партии не терпят около себя других богов. Кто не за них, тот против них... Дистанция между политическим персоналом и «народом» стала еще большей, она сегодня, может быть, еще более значительна, чем была в Веймарской республике или даже в им­перии Бисмарка. «Государство партий» (Parteien-staat) – основа парламентской демократии – не так уж стабилизировалась, чтобы невозможно было вновь поставить его от имени «народа» под вопрос» (Richard Loewenthal / Hans-Peter Schwarz, 25 Jahre Bundesrepublik, Seewald-Verlag, Stuttgart, сборник, статья проф. Вильгельма Генниса).

Вот в этом смысле и современная западная де­мократия – Parteienstaat – тоже носит некото­рые черты партократии, хотя и многопартийной.

Но несомненное преимущество демократии пе­ред советской партократией заключается в том, что, во-первых, чтобы завоевать доверие избира­телей, разные политические партии соревнуются между собой не только по выставлению платформ, оптимально учитывающих нужды широких на­родных масс, но и по проведению в жизнь соот­ветствующих реформ после прихода к власти. Во-вторых, у людей есть действительно выбор меж­ду несколькими партийными платформами. В-тре­тьих, партия, оказавшаяся в оппозиции, осущест­вляет через парламент такой действенный конт­роль деятельности правительственной партии, что обществу гарантировано соблюдение законов пра­вящей партией. В-четвертых, как правящие, так и оппозиционные партии, как парламент, так и исполнительная власть находятся под неусыпным оком свободной печати, которая никого из пред­ставителей власти не щадит – от министра до президента – если речь идет о злоупотреблении ими властью. В-пятых, если вас не устраивает ни­какая из существующих партий, то вы можете создать новую партию из своих единомышленни­ков и выступить с нею на выборах. И, наконец, в-шестых, существует независимый высший кон­ституционный суд, который одинаково следит за соблюдением конституции страны и исполнитель­ной властью – парламентом. Словом, в согласии с Черчиллем, можно сказать: демократия не есть идеальная форма правления, но она самая луч­шая из всех форм, до которых человек до сих пор додумался.

Высказывания Маркса и Энгельса о государст­ве были оригинальны, хотя и нелепы.

Кратко суть учения Маркса и Энгельса о го­сударстве сводится к следующему: 1) государство возникло в результате разделения общества на антагонистические классы; 2) государство есть орудие диктатуры одного класса над другим; 3) в переходном периоде от капитализма к социализ­му будет существовать временное государство «Диктатура пролетариата», понимаемая как дик­татура большинства и как одна из форм демо­кратии; 4) с исчезновением антагонистических классов исчезает и государство, оно просто отми­рает за ненадобностью.

В «Анти-Дюринге» Энгельс совершенно серьез­но доказывал, что первый акт нового пролетар­ского государства – закон о национализации средств производства – будет, вместе с тем, и последним его актом в качестве государства. Те­перь вместо управления людьми, говорил Энгельс, будет управление вещами. Однако, чтобы дока­зать всю утопичность марксистской теории о го­сударстве, нужна была победа русских марксис­тов в России. Правда, сначала сам Ленин нахо­дился в плену утопии Маркса и Энгельса. Только этим объясняется, что такой реальный политик, как Ленин, наивно объявлял принципами своей программы после захвата власти следующие по­ложения: 1) в новом советском государстве будет «плата всем чиновникам при выборности и сме­няемости всех их в любое время не выше средней платы хорошего рабочего» («Апрельские тезисы» 1917 г.); 2) Советское государство явится новым «типом государства без полиции, без постоянной армии, без привилегированного чиновничества» (резолюция Ленина на апрельской партийной кон­ференции 1917 г.); 3) Ленин торжествующе ци­тирует Энгельса: «Общество, которое по-новому организует производство на основе свободной и равной ассоциации производителей, отправит всю­ду государственную машину туда, где ей будет настоящее место: в музей древностей, рядом с прялкой и с бронзовым топором» (Ленин, «Госу­дарство и революция»).

Когда Ленин пришел к власти, он убедился в несостоятельности теории Маркса и Энгельса, равно как и в собственной наивности. То, что Ленин хотел ликвидировать – постоянную армию, тайную полицию и привилегированную бюрокра­тию – как раз и сделалось теми тремя «китами», на которых диктатура держится вот уже 56 лет.

Банкротство как утопической теории Маркса и Энгельса об отмирании государства, так и соб­ственной доктрины о «диктатуре пролетариата» заставило Ленина сформулировать принципиаль­но новую теорию о природе советской власти и о ее суверене. Начиная с 1919 года, в ряде работ (ответ кадетской партии, дискуссия о профсою­зах, дискуссия с «Рабочей оппозицией», доклады на II конгрессе Коминтерна и на X съезде партии, книга «Детская болезнь "левизны" в коммуниз­ме»), Ленин интерпретирует «диктатуру пролета­риата» как диктатуру одной лишь большевист­ской партии. Многочисленны основополагающие тезисы Ленина на этот счет. Приведем только ос­новные. В одном месте Ленин говорит: «Нельзя осуществлять диктатуру пролетариата через по­головно организованный пролетариат... Партия, так сказать, вбирает в себя авангард пролетариа­та, и этот авангард осуществляет диктатуру» (Ленин, т. XXV, 3-е изд., стр. 64-65). В другом месте: «Диктатуру осуществляет коммунистичес­кая партия большевиков» (Ленин, т. XXV, стр. 193); в третьем месте: «Когда нас упрекают в диктатуре одной партии, мы говорим: "Да, дик­татура одной партии! Мы на ней стоим, и с этой почвы сойти не можем"» (Ленин, т. XXIV, стр. 423); в четвертом месте: «Мы должны знать и помнить, что вся юридическая и фактическая конституция советской республики строится на том, что партия все исправляет, назначает и стро­ит по одному принципу» (Ленин, т. 31, 4-е изд. стр. 342).

Однако «диктатура партии» – такая же аб­стракция, как и «диктатура пролетариата». По­этому важно знать адрес того «авангарда в аван­гарде», который непосредственно осуществляет «диктатуру партии». Ленин дает нам и этот адрес, когда пишет: «Партией руководит... ЦК из 19 человек, причем текущую работу в Москве при­ходится вести еще узким коллегиям... Оргбюро (теперь Секретариат – А. А.) и Политбюро... Вы­ходит, следовательно, самая настоящая "олигар­хия" (если эти кавычки действительно ленинские, то они, разумеется, лишни. – А. А.)... Ни один важный политический вопрос не решается ни од­ним государственным учреждением в нашей рес­публике без руководящих указаний ЦК партии...

Таков общий механизм пролетарской государст­венной власти, рассматриваемый "сверху" с точ­ки зрения практики осуществления диктатуры... Вырастал этот механизм из маленьких, нелегаль­ных, подпольных кружков в течение 25 лет» (Ле­нин, т. XXV, стр. 193-194).

Вот эта абсолютная диктатура с узким олигар­хическим руководством на вершине, с закрытым иерархическим партаппаратом по вертикали и многомиллионной базой партийных приживаль­щиков в основании пирамиды власти – есть яв­ление уникальное не только по своей классичес­кой организации, но и по широте и глубине ох­вата ее влиянием, контролем, руководством всего народа в целом, каждого индивидуума в отдель­ности. Эти особенности и делают большевистское «государство нового типа» беспрецедентной в ис­тории тоталитарной партократией.

Попробуем определить характерные черты, от­личающие партократию как от известных до сих пор форм автократии, так и от так называемых «тоталитарных государств». Подведение комму­нистической, национал-социалистической и фа­шистской систем под одну общую рубрику, к од­ной общей тоталитарной форме правления яв­ляется вопиющим недоразумением. Тут соблазни­тельная мысль обобщения однотипных явлений заслонила собой не только сущность каждой из этих систем, но и гигантскую разницу между ни­ми. Такой подход упускает из виду еще другое важное обстоятельство – фашизм, как и нацио­нал-социализм, явились, во-первых, реакцией на коммунистическую акцию, во-вторых, подража­нием большевизму, принявшим в свой боевой ар­сенал оружие и приемы борьбы своего противни­ка. Однако эта имитация была и осталась весь­ма несовершенной подделкой под феноменальный оригинал. Постараемся проиллюстрировать ска­занное некоторым сравнительным анализом ве­дущих элементов национал-социализма и комму­низма. Начнем с определения «тоталитаризма». Что такое вообще тоталитаризм?

Вот советское определение:

«Тоталитарное государство – разновидность буржуазного государства с открытой террористи­ческой диктатурой наиболее реакционных импе­риалистических элементов. Тоталитарными госу­дарствами были гитлеровская Германия и фа­шистская Италия*).

Вот английское определение:

«Тоталитарное государство, выражение, исполь­зуемое по отношению к нацистскому правитель­ству в Германии, к фашистскому в Италии и к коммунистическому в России, в которых сущест­вует полная централизация контроля. В тотали­тарных государствах политические партии унич­тожены или «координированы» в составе одной партии и конфликт между классами скрывается подчеркиванием органического единства в госу­дарстве» (Encyclopedia Britanica, vol. 22, p. 313, 1947).

 

*) БСЭ, т. 43, стр. 67, 2-ое издание.

 

 

Вот немецкое определение:

«Тоталитаризм представляет крайнюю форму возвышения тенденции к централизации, унифи­кации и одностороннему регламентированию всей политической, общественной и духовной жизни» (Das Fischer Lexikon, "Staat und Politik", S. 294).

К тоталитарным государствам Фишер-лексикон также относит национал-социалистическую Гер­манию, фашистскую Италию и СССР.

Таким образом, получается, что цитированные советские и западные источники единодушны в признании национал-социалистического и фа­шистского государства тоталитарным государст­вом. Они согласны между собой и в том, что главным содержанием тоталитарной системы яв­ляется ее диктаторская, террористическая, анти­человеческая сущность. Но на этом и кончается совпадение взглядов между ними. СССР не при­знает себя тоталитарным государством, а само тоталитарное государство считает лишь «разно­видностью» современного «буржуазного», то есть западного правового государства (смотрите выше советское определение). Наоборот, западные тео­ретики находят много общих черт между комму­низмом и национал-социализмом (фашизмом), в силу чего они являются, в правовом отношении, полицейскими тоталитарными государствами.

Надо заметить, что в основу определения то­талитаризма в западной литературе легла не толь­ко практика правления тоталитарных государств, но и доктрина, даже терминология основоположника фашизма Муссолини. Больше того. То, что у Муссолини было лишь целью, идеалом, иссле­дователи признали фактом, то есть долженствую­щее быть было признано существующим. Отсюда и произошло смешение коммунистической дейст­вительности с фашистской мечтой. Это лучше всего видно, если мы обратимся к самой доктри­не фашизма по данному вопросу. Так, в статье «Доктрина фашизма»*) Муссолини говорит, что для этой доктрины «все – в государстве, ничто человеческое и духовное не существует вне госу­дарства... В этом смысле государство тоталитар­но и фашистское господство синтезирует и объе­диняет все ценности, истолковывает, развивает и воплощает всю жизнь народа. Вне государства нет ни индивидов, ни групп...

Фашизм хочет изменить не формы человечес­кой жизни, а ее содержание, человека, его харак­тер, верование».

Легко заметить, что Муссолини противопос­тавляет государство народу, ставит государство над народом, он как бы перефразирует и перево­рачивает известную формулу Линкольна**), чтобы выдвинуть диаметрально противоположную идею «народ от государства, для государства и через государство». Примат государства над правом

 

*) «Итальянская энциклопедия», т. 14, цитиру­ем в переводе М. Вишняка, «Социалистический вестник», № 9, 1956 г., сентябрь, стр. 169.

**) "Government of the people, for the people and by the people".

 

 

(«Этатическая теория») признавался абсолютным постулатом, тогда как правовое государство (при­мат права над государством) считалось продук­том слабости и разложения демократии. Но такое всемогущее и вездесущее государство было скорее идеалом, чем действительностью как раз в самой верующей католической, все еще тогда официаль­но монархической Италии. Гитлер преуспел в этом направлении больше, чем Муссолини, но и он был далек от достижения идеала как раз в двух важнейших областях – в духовной жизни и в создании тоталитарной, то есть национализи­рованной экономической системы. То, в чем пре­успели и Гитлер (в большей степени), и Муссоли­ни (в меньшей степени) – это установление мо­нопартийной диктатуры над органами государ­ственного управления, но без уничтожения ста­рой государственной машины. Со временем эта монопартийная диктатура установила свой то­тальный контроль над обществом, но тотальным был лишь контроль, а не руководство. Тотально­го руководства добились только коммунисты.

Суммируя западные определения тоталитариз­ма, можно сказать, что в его состав входят, по крайней мере, следующие элементы:

1) тотальный государственный контроль над об­ществом;

2) система полицейского террористического кон­троля над гражданами;

3) единственная правящая партия;

4)унификация и регламентация политической, общественной и духовной жизни;

5)ставка на обновление общества;

6)ставка на свою расу (расовая теория и прак­тика нацистов, геноцид большевиками кав­казских народов, крымских татар, немцев Поволжья и калмыков во время войны, док­трина «советского патриотизма», расовые факторы в споре между Москвой и Пеки­ном, советский антисемитизм под маской антисионизма).

Коммунистическому режиму принадлежит ори­гинальное право на все эти элементы, кроме пос­леднего («нацизм» Сталин заимствовал у Гитле­ра). Однако сами по себе они не делают еще то­талитарную форму правления исключительной – ибо в той или иной степени такие черты носят или носили все известные нам из истории авто­кратические или тиранические режимы. То, что коммунистическую власть делает особой, новой формой (или типом) правления – партократией, – заложено в самом источнике и природе этой влас­ти: в воле одной партии. Отсюда – органы пар­тии делаются законодательными и распоряди­тельными органами над государством. Сама воля партии, «воля к власти» и власть воли почти по кантовскому «категорическому императиву» (но без его моральной субстанции!), объявляется аб­солютным законом государства и закономернос­тью общественного развития.

Если бы мы хотели продемонстрировать разницу между ленинской партократией, демо­кратическим правлением и фашистской системой, то можно было бы сказать, что если для Лин­кольна «правительство народа существует через народ и для народа», если для Муссолини народ от государства существует «через государство и для государства», то для Ленина и правительство, и народ, и государство существуют через партию, от имени партии и для партии. Отсюда везде и во всем – «культ партии» (Ленин: «Партия – ум, честь и совесть нашей эпохи»).

Сама эта партия не есть обычная партия. Она – «партия нового типа», по справедливому опре­делению самих коммунистов. Новизна её заклю­чается опять-таки в уникальности её историчес­кой миссии как заменителя государства и госап­парата, так и в своеобразности её внутренней структуры. С одной стороны, она – закрытая иерархическая организация с кадровым аппара­том, с другой стороны, она – открытая массовая партия с многомиллионным членским составом. Поэтому элита партии, актив как бы представля­ет собой «партию в партии».

Коммунистическая партия не просто единствен­ная правящая государственная партия, она даже не государство в государстве, она «и само государ­ство, но «государство нового типа», по учению тех же коммунистов. Новизна его заключается в том, что иерархия официальных государственных законодательных органов является лишь испол­нительно-административным аппаратом по про­ведению в жизнь решений и указаний параллельной иерархии формально исполнительных пар­тийных органов. Современное коммунистическое государство может существовать без его офи­циального государственного аппарата, но оно не может существовать без партийного аппарата. От­ношения между партаппаратом и госаппаратом являются отношениями не координации, а субор­динации, этим самым устранён дуализм в прав­лении. Гитлер и Муссолини не разбивали старой государственной машины Германии и Италии, а заполняли её своими кадрами. Ленин разбил ста­рую государственную машину России, чтобы за­менить её новой партийной машиной. Вот этой машиной и явилась система партократии.

Параллельное существование заново созданной формальной государственной машины в лице Со­ветов служило технически – для помощи партап­парату по управлению государством, политичес­ки – для целей создания «народного» фасада партократическому режиму.

Полицейский характер западных тоталитарных режимов сводится, главным образом, к установ­лению общего политического сыска при ликвида­ции всех гражданских свобод, к надгосударственной роли политической полиции и к праву произ­вола её карательных органов против инакомысля­щих граждан страны. Словом, политическая по­лиция, как аппарат разведки и контрразведки, су­да и экзекуции, была обособлена от государства и существовала как самодовлеющая сила. Наобо­рот, в партократическом государстве вся маши­на, каждый её винтик, все её «приводы», её идеология и технология власти органически пропита­ны всеобнимающим и вездесущим духом чекизма. Поэтому здесь политическая полиция является лишь функциональной величиной, исполняющей профессионально-административные функции од­ного из винтиков партократической машины. Да, западные тоталитарные режимы унифицировали, регламентировали и контролировали политичес­кую, общественную и духовную жизнь. Но в партократическом государстве никакая жизнь не су­ществует не только вне контроля и регламента­ции, но и вне руководства. То, что у западных то­талитаристов было идеалом тотального контроля, у коммунистов было и есть факт тотального ру­ководства. Даже исходные позиции у них разные – западные тоталитаристы сохранили, как указы­валось, старую государственную машину, соответ­ственно фашизировав её, коммунисты её уничто­жили и создали свою собственную надгосударственную партийную машину; западные тоталита­ристы сохранили имущие старые классы, а ком­мунисты их целиком уничтожили, не только эко­номически, но и физически; западные тоталита­ристы запретили политические партии и распус­тили их, коммунисты их ликвидировали не толь­ко политически, но и физически.

Однако главной отличительной чертой комму­низма от западного тоталитаризма явилась, ко­нечно, коренная социальная революция – уничто­жение старого общества с его экономической структурой и экономическими принципами и соз­дание нового социального общежития на основе новой экономики, новых господствующих клас­сов и новых экономических принципов. Эта со­циальная революция, начатая еще Лениным, прер­ванная вынужденым НЭПом, продолженная Ста­линым в конце двадцатых годов, сделала комму­нистическую партию монопольным хозяином всей русской национальной экономики. Национализа­ция промышленности и земли, национализация рабочего и крестьянского труда как следствие на­ционализации экономики, монополия внешней и внутренней торговли, национализация средств коммуникации, национализация духовной жизни и её институтов, – всё это было тоже национа­лизацией «нового типа». Ее новизна заключалась в том, что была легализована беспрецедентная в истории партийная монополия на владение на­родным хозяйством, при которой не народ, не го­сударство вообще, а маленькая часть народа, то есть партия монопольно планирует, контролирует, управляет и распределяет богатство страны. Из этого вытекали исключительно важные послед­ствия.

Положив в основу своей экономической поли­тики марксово «бытие определяет сознание», ле­нинское – «политика есть концентрированная экономика» и сталинское – «каковы условия ма­териальной жизни общества, таковы его идеи», – коммунисты приступили к своему эксперименту всемирно-исторического значения. Главная цель эксперимента – переделка социальной, духовной и нравственной природы человека. Партийная мо­нополия на богатства страны самой партией рассматривается не как самоцель, не как источник благополучия и обогащения отдельных членов партии, а как инструмент, как фабрика добро­вольной или принудительной переделки старых и создания новых коммунистических людей. Прин­цип распределения материальных благ советского общества, который гласит, что каждый член об­щества награждается по труду, затраченному им на пользу общества, на практике применяется так, чтобы способствовать успеху нового экспе­римента. При прочих равных условиях компенса­ция труда и ваше место в социальной иерархии общества зависят от вашего отношения к комму­нистической идеологии и от эффективности ва­ших личных усилий в деле её претворения в жизнь.

Главный марксистский тезис – «базис» опре­деляет «надстройку», экономика определяет по­литику, «способ производства материальной жиз­ни обуславливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще»*), кладётся в основу не только техники властвования, но и в основу коммунистической доктрины о создании нового, коммунистического человека. Однако эта доктрина опирается не только на партийную мо­нополию экономики, но и на партийную монопо­лию политики. Ленин даже подчёркивает, в отли­чие от Маркса, примат политики над экономикой, утверждая, что политика не может не иметь пер-

 

*) Маркс, «К практике политической экономи­ки», М., 1949, стр. 7.

 

венства над экономикой.*) Это значит, примени­тельно к доктрине создания «нового человека», что в то время, когда экономика в руках партии является более или менее пассивным фактором косвенного воздействия, то политика, то есть власть, является активным фактором прямого воздействия. Поэтому вполне прав советский юрист, который пишет по данному вопросу, что в советском обществе партийное право (полити­ка) «обладает такой огромной силой воздействия на жизнь, на процесс общественного развития, на отношения людей, какой не могло быть во всей предыдущей истории»**) и что «государство при социализме не ограничивается внешним, фор­мальным регулированием, оно непосредственно организует хозяйственную и культурную жизнь общества, вникает в самое существо жизни, в её глубинные процессы»***).

Вот в результате такой роли политических уч­реждений партии и её подсобных государствен­ных органов режим партократии добился того, что он не просто контролирует, хотя бы тотально, по­литическую, общественную и духовную жизнь, как это делали западные тоталитарные режимы. Он идёт дальше – он непосредственно управляет политикой, экономикой, культурой, мыслью, вку­сом и чувствами людей. Здесь нет возможности

 

*) Ленин, т. 32, стр. 62, 4 издание.

**) М. А. Аржанов «Государство и право в их соотношении», М., 1960, стр. 12.

***) Там же, стр. 14.

 

рассмотреть интересную проблему – насколько органически и глубоко новый режим владеет сво­им народом в плане психологическом, но в плане организационном можно сказать, что он владеет им только при помощи гигантской машины физи­ческого и духовного террора. В этом-то и тайна крепости и долголетия партократии.

Мы сказали, что режим управляет не только политикой и экономикой, но управляет также мыслью и чувствами советских людей. Это вовсе не означает, что коммунисты духовно овладели народом. Они владеют аппаратом духовного уп­равления народом, более того – они создали ком­мунистическую элиту духовной жизни, создали коммунистические произведения, но не создали ни новой культуры, ни новых духовных ценнос­тей. Много говорят о прогрессе советской науки и техники. И это верно. Точные науки сделали в СССР большие успехи, а вот гуманитарные нау­ки, все без исключения, застряли на уровне 1917 года. Почему же не развивались общественные, гуманитарные науки, тогда как точные науки сделали столь видные успехи?

Ответ очень простой: математики и физики, химики и астрономы пользовались свободой науч­ных исследований в интересах советской военной машины (ядерная физика, электроника, ракетная техника и т. п.), тогда как ученые гуманитарных наук могли писать только такие исследования, которые были в интересах укрепления советской партийной машины. Для общественных наук был и остается обязательным ведущий ленинский принцип: «партийность науки». Это означает, что в СССР может быть издано только такое произ­ведение из области общественных наук, которое не только написано методом исторического ма­териализма, но и поставлено на службу генераль­ной линии партии на сегодняшний день.

Это означает далее, что в СССР может быть издано только такое произведение из обществен­ных наук, выводы которого предрешены в пользу коммунизма еще до того, как само произведение написано. Вместо кропотливого анализа – готовая марксистская схема, вместо научной рабочей ги­потезы – дежурная истина из Маркса, Энгельса, Ленина, вместо открытия новых философских, социологических или экономических систем и концепций – декларация о незыблемости старой, давно уже обветшалой марксистской догмы. По­этому вполне естественно, что в СССР общест­венные науки в основном существуют лишь по названию. Поскольку марксизм-ленинизм пред­ставляет собой «вершину всех наук», а критичес­кий подход к нему считается государственным преступлением, то исследователи нашего атомно­го, электронного и космического века заняты пропагандой и популяризацией того, что Маркс и Ленин писали еще при «керосиновой лампе».

Партия не только осуществляет тотальный кон­троль над духовной жизнью, не только руково­дит ею, но она определяет как тематику, так и метод духовного творчества, называемый мето­дом «социалистического реализма». Сущность этого метода сводится к тому, что прошлое, настоящее и будущее рассматриваются глазами и слышатся ушами коммунистических мракобесов во имя партии и её текущей политики.

Роман или опера, полотно или скульптура, ки­нокартина или цирк должны каждое своими спе­цифическими средствами и «художественными» образами пропагандировать мудрость партии и величие коммунизма. Произведения вне этой за­данной линии партии не увидят света, а если уви­дят, то будут объявлены «формалистскими» и «декадентскими» и изъяты из обращения, иногда даже вместе с их авторами.

Таким образом, контроль западного тоталита­ризма над обществом являлся тотальным лишь в области политической и условно тотальным – в духовной жизни, то