Девушку разбудил запах кофе. Увидев на столе толстые медовые тосты, разрезанное варёное яйцо и зелёный салат, ещё толком не проснувшись, она села за стол и медленно принялась есть, даже не взглянув на меня.
– Что собираешься делать дальше? – спросил я.
Она указала на рану на своей ладони.
– Сначала я отомщу за это.
– Звучит так, словно этим тебя наградил не твой отец.
– Так и есть. Он был достаточно предусмотрителен, когда избивал меня. Редко оставлял отметины, которые сложно прикрыть.
– И многим людям, кроме него, ты хочешь отомстить?
– Я сузила круг до пяти. Пять людей, которые нанесли мне неизлечимые раны.
Выходит, было ещё пять ран, которые она продолжала «откладывать». Как минимум пять ран. Так будет точнее. Ведь каждый из тех людей мог нанести несколько ран.
Это навело меня на мысль.
– Должно быть, я тоже вхожу в число твоих целей?
– А как же иначе? – надменно ответила она. – Как только я отомщу четверым, я обеспечу и тебе подходящую судьбу.
– Ну, меня это устраивает, – сказал я, потерев лицо.
– Не волнуйся. После того как авария вновь «произойдёт», то есть когда отсрочка моей смерти завершится, всё, что я сделала за это время, станет «не произошедшим».
– Не уверен, что понял, – ответил я, озвучив то, что меня беспокоило. – Получается, то, что ты избила молотком своего отца, будет «отменено», когда отсрочка аварии закончится?
– Ну, разумеется. Ведь ты сбил меня до того, как я смогла свершить свою месть.
Я вспомнил, как она рассказала мне историю о её первой «отсрочке» и сером коте.
Обнаружив того кота мёртвым, она не поверила и вернулась на то же место вечером, но тело исчезло, как и пятна крови. Затем этот кот её поцарапал, и у неё начался жар, после чего она неосознанно отменила «отсрочку». После этого температура и жар исчезли, оставив воспоминания, которые противоречили друг другу.
– Сравнивая месть отцу с твоей первой «отсрочкой», ты – кошка, а твой молоток – когти?
– Да, думаю, ты примерно понял.
В таком случае неважно, как сильно девушка навредит другим людям. Ведь всё исчезнет, когда её «отсрочка» завершится.
– А есть ли смысл в такой мести, если всё потом вернётся на круги своя? – подумал я вслух, озвучивая свои искренние сомнения. – Абсолютно всё, что ты делаешь, в конце концов, будет отменено. И это «в конце концов» наступит через десять, нет, девять дней.
– Представь, что ты долго о чём-то грезил и получил возможность воплотить свою мечту в жизнь, – объяснила девушка. – Что бы ты подумал: «Ничто из того, что я делаю, не повлияет на реальность, так зачем беспокоиться?» или «Ничто из того, что я делаю, не повлияет на реальность, так что я могу делать всё, что захочу»?
– Понятия не имею. Я никогда ни о чём не грезил, – пожал я плечами. – Я просто о тебе думаю. Даже если ты причинишь боль людям, которые сделали тебя несчастной, утраченное счастье уже не вернёшь. Я не пытаюсь пренебречь твоим гневом и обидой, но мне кажется, что месть бессмысленна.
– Думаешь. Обо. Мне? – девушка повторила, выделяя каждое слово. – Ладно. Если не месть, то что, на твой взгляд, будет лучше для меня?
– Ну, думаю, в это важное время ты должна заняться чем-то другим. Встретиться со своими друзьями и людьми, которые помогли тебе, открыться людям, которых ты любишь или любила…
– Не вариант, – резко она прервала меня. – Никто не был добр ко мне, никто мне не помогал, я никогда никого не любила.
Ты уверена, что не ослеплена своей яростью? Просто задумайся. Я уверен, ты вспомнишь хороших людей…
Я хотел сказать что-то в этом духе, но не смог отбросить вероятность того, что она сказала чистую правду, и... проглотил эти слова.
– Мне жаль, – извинился я. – Не подумал.
– Да, тебе стоит быть внимательнее.
– Так кто твоя следующая цель?
– Моя сестра.
Сначала отец, потом сестра. А затем кто? Мать?
– Звучит так, словно ты жила не в самом приятном доме.
– Замолчи, пока ещё не поздно, – ответила девушка.
До того момента, когда я взялся за дверную ручку, я был уверен в том, что смог преодолеть свою боязнь общества. Но стоило мне надеть ботинки и приготовиться к выходу, как я почувствовал, что силы оставили меня. Я оцепенел. Если бы кто-то увидел это со стороны, он бы подумал, что дверная ручка была под напряжением. Я стоял неподвижно. Мой пульс участился. Я почувствовал, как мою грудь сдавило до боли. Кроме того, я чувствовал колики в желудке, а мои руки и ноги, лишившись сил, онемели.
Я попробовал подождать, но признаков улучшения не было. Я хорошо помнил эти симптомы. Я думал, что потрясение, полученное из-за аварии, помогло мне побороть страх внешнего мира, но он по-прежнему был сильнее меня.
Девушка увидела, что я замер, словно из меня извлекли батарейки, и нахмурила брови:
– Это какой-то прикол?
Думаю, это и правда выглядело так, будто я над ней прикалываюсь. Постепенно на меня накатила тошнота, а на лбу выступил холодный пот.
– Прости, ты можешь дать мне немного времени?
– Только не говори, что ты заболел.
– Нет, я просто не сильно дружу с внешним миром. Последние полгода я жил, выползая на улицу лишь глубокой ночью.
– Но разве два дня назад ты был снаружи не днём?
– Да. Возможно, это ещё одна причина резко нахлынувшего страха.
– Сначала приступы за рулём после аварии, теперь это. У тебя настолько плохо с силой воли? – произнесла девушка в неверии. – Что бы это ни было, избавься от этого. Если через двадцать минут ничего не изменится, я уйду одна. Ничто не помешает мне реализовать мой план в одиночку.
– Понял. Сейчас приведу себя в порядок.
Я рухнул на кровать лицом вверх. Учащённый пульс и онемение не проходили. Лежа на кровати, я заметил, что простыни пахли немного не так, как обычно. Возможно, потому что здесь спала девушка. Я почувствовал, что на мою территорию кто-то вторгся.
Желая остаться в одиночестве, я закрылся в ванной. Пусть она лишь одной стеной отделена от комнаты, тут всё равно можно остаться наедине с собой. Я положил голову на унитаз и закрыл лицо руками. Вдохнув ароматизированный воздух, я задержал дыхание на несколько секунд и выдохнул, затем повторил эту процедуру. Мне стало немного легче, но понадобилось довольно много времени, чтобы собраться с силами.
Выйдя из ванной, я достал из ящика солнечные очки. Синдо купил их чисто для прикола, а потом оставил у меня. Кто бы их ни надел, он сразу становился похож на глупого хиппи. Я протёр линзы, надел очки и встал перед зеркалом. Когда я увидел, что выгляжу даже глупее, чем мог представить, мои плечи расслабились.
– Что за ужасные очки? – спросила девушка. – А ещё хуже не мог найти?
– Этим они мне и нравятся, – рассмеялся я. Да, в этих очках я мог нормально смеяться. Правда, меня всё ещё подташнивало, но я был уверен, что и это в конечном счёте пройдёт. – Извини, что так долго. Поехали.
Я резко распахнул дверь и спустился по лестнице, сел в свою навсегда пропахшую сигаретами машину и завёл её. Девушка дала мне карту, на которой до мельчайших деталей был отмечен наш маршрут.
– По тому, как ты подготовилась, кажется, что ты планировала свою месть достаточно давно.
Она всё ещё смотрела на карту.
– Только этим я и жила.
Утренние улицы были забиты автомобилями. Машины заполняли дороги в обоих направлениях, а школьники плотной толпой шли по тротуарам. У всех на случай дождя были зонты самых разных цветов. Когда мы остановились на светофоре, некоторые школьники, переходя дорогу, взглянули на нас, и я почувствовал себя неуютно. Как мы выглядели для них? А я? Надеюсь, что как человек, который ехал в колледж и решил по пути подбросить сестру до школы. Чтобы избежать посторонних взглядов, девушка сползла вниз по сиденью.
Посмотрев в окно, я увидел небольшой цветочный магазин, окружённый розами, тюльпанами и хризантемами, а перед ним стояли четыре фонаря, вырезанных из тыквы. На всех тыквах были видны распустившиеся цветы, выглядывающие из отверстия сверху: они использовались как стильные цветочные горшки.
Я вспомнил, что Хэллоуин праздновали в конце октября. В это время во всех местных школах также проводились культурные фестивали. Для многих это было замечательное время.
– Я тут подумал, – сказал я. – Ты точно уверена, что твоя сестра дома? Думаю, твой отец вряд ли не успел сообщить ей, что ты его избила. А если она понимает, что у тебя есть зуб на неё, то явно должна скрываться где-то в другом месте.
Девушка выглядела раздражённой.
– Не думаю, что они созванивались. Он отрёкся от неё. Даже если бы он захотел написать ей, у него, скорее всего, просто нет её номера.
– Понятно, – кивнул я. – Далеко ещё ехать?
– Около трёх часов.
Дорога обещала быть долгой. Все радиопередачи были скучными, а ни один из дисков, что валялись в бардачке, не поразил моё воображение, но вполне удовлетворял вкусам старшеклассницы.
– Думаю, не одного меня удивляет недавнее похолодание, – сказал радиоведущий. – Почему в этом году так холодно? Этим утром я видел человека в зимнем пальто и уверяю, оно вполне соответствовало погоде. Знаете, я не очень хорошо переношу холод. Перчаток и шарфа ни за что не хватит. Без двух слоёв одежды ни шагу из дома! Представляете? Но неожиданно достаточно…
Пока мы стояли в пробке, я спросил, могу ли я закурить.
– Хорошо, но дай и мне сигарету, – ответила девушка.
У меня не было причин отказывать. Было бы просто смешно рассказывать убитому мной человеку о вреде здоровью.
– Убедись, что снаружи не увидят, – предупредил я, после чего достал сигарету из пачки и протянул её девушке.
Старшеклассница, курящая в машине. Эта картина выглядела ужасно неестественно. С нулевым опытом в этом деле она всё же смогла прикурить сигарету, после чего вдохнула дым и закашлялась.
– Для начала затянись лишь слегка, – предложил я. – Так получится не совсем противно.
Она воспользовалась моим советом, но всё так же зашлась в кашле после затяжки. Я подумывал сказать ей, что она, возможно, просто не создана для курения. Однако увидев, как она раз за разом упорно пытается затянуться, решил промолчать.
– Если не хочешь, можешь не отвечать... – начал я, – но что тебе сделала сестра?
– Я не хочу отвечать.
– Хорошо.
Бросив окурок в пепельницу, она сказала:
– Это очень трудно объяснить. В любом случае именно по её вине я уже никогда не смогу стать прежней. Просто прими этот факт.
– «Не сможешь стать прежней»? Что ты имеешь в виду?
– У меня есть ужасные недостатки. Да ты и сам мог уже заметить, правда?
– Да нет. Как по мне, ты выглядишь совершенно нормальной.
– Опять пытаешься загладить вину? Лестью ты ничего не добьёшься.
– Я и не пытался, – заявил я, хотя надеялся, что прошлые слова её приободрили.
– Ты сказал, что считаешь меня нормальной, да? Позволь мне предоставить доказательство обратного.
Она засунула руку в свою сумку и достала оттуда плюшевого медведя. На нём была военная форма и чёрная фуражка. Очень милая мягкая игрушка.
– Несмотря на свой возраст, я не могу расстаться с ним. Если я не буду периодически прикасаться к нему, мне будет неуютно… …Ну как, не дрожишь уже от страха? – вдруг выпалила она. Казалось, она была очень обеспокоена этим.
– Как Лайнус и его одеяло? Такое часто встречается, и ничего такого в этом нет, – заметил я. – Был у меня один знакомый, который дал своей кукле имя и всё время разговаривал с ней. Вот это вот жуть как страшно. А тут? Всего лишь потребность в прикосновении…
– Уж извини, что делаю что-то настолько страшное, – Она пристально посмотрела на меня и убрала медведя.
Я слишком поздно понял, что должен был промолчать. Вместо того чтобы поддержать или утешить, я лишь высмеял её максимально эффективным образом. Но кто бы мог подумать, что девчонка с таким холодным взглядом может дать своему медведю имя и разговаривать с ним…
Воцарилось неловкое молчание.
– На этой ноте мы переходим к нашей сегодняшней теме для сообщений «Моменты, в которые я рад, что живу!» – сказал радиоведущий. – Наше первое письмо от госпожи «Мать двоих детей». «Мои дочери шести и восьми лет настолько хорошо ладят друг с другом, что я сама удивляюсь. Но в этом году они приготовили для меня неожиданный подарок на День матери…»
Девушка протянула руку и выключила радио, опередив меня.
В тот момент эта тема для нас была слишком неуместной.
Горная дорога ошеломляла обилием осенних красок. Избежав пробок, через два часа мы, наконец, прибыли в город, в котором жила старшая сестра девушки. После лёгкого перекуса в местной забегаловке и нескольких минут езды мы прибыли к дому сестры.
Домик был очень опрятным. За кирпичным забором виднелся ухоженный сад, усеянный различными розами, а в углу, на каменной дорожке, стояли качели с крышей.
Фасад здания был окрашен в голубой. Цвет был настолько ярким и глубоким, что сливался с небом. На втором этаже располагались три изящных белых окна с верхним закруглением. Этот дом был буквально образцом уютного семейного гнёздышка. Здесь, по словам девушки, жила её сестра, которая недавно вышла замуж.
«Ничего общего с домом моих родителей».
Не сказать, что у моих родителей не было денег, чтобы вложиться в дом, но внешнее его состояние отражало разруху, царящую в головах владельцев. Стены заросли лозой, а на земле были разбросаны вещи, которые давно пришли в негодность: трехколёсный велосипед, роликовые коньки, детская коляска, металлические барабаны. Двор перед домом был большим, но из-за огромного количество сорняков создавалось впечатление, что тут уже никто не живёт, отчего он стал излюбленным местом для сбора бродячих кошек.
Возможно, какое-то время после моего рождения в этом доме царило счастье, но с годами родители пришли к выводу, что дом их не устраивает.
Хоть я и был их единственным ребёнком, они воспринимали меня как тяжёлое бремя. Я всегда удивлялся тому, что эти люди вообще решили пожениться и завести ребёнка. Когда мать ушла, я почувствовал колоссальное облегчение. Это должно было когда-нибудь произойти.
– Милый дом, – заметил я.
– Стой снаружи у ворот. Я процентов на восемьдесят-девяносто уверена, что обойдусь без твоей помощи. Просто приготовься уезжать.
Девушка сняла свой пиджак и оставила его в машине. Затем прошла под аркой к входной двери и позвонила в колокольчик, висящий на стене. Раздался чистый металлический звук. Деревянная дверь медленно открылась, и из-за неё показалась женщина около двадцати пяти лет.
Я рассматривал её, скрывшись за деревом. На ней был тёмно-зелёный вязаный пуловер с серыми вкраплениями. Её волосы, окрашенные в шоколадный цвет, были завиты. В глазах была видна мудрость, а её движения, когда она открывала дверь, были грациозны.
Значит, они сёстры. Действительно, их лица чем-то схожи. Например, у них были похожие немного прозрачные глаза и тонкие губы. Но я чувствовал, что их разница в возрасте была слишком велика для сестёр, и не мог представить, как эта женщина режет ножом ладонь девушки.
Я не слышал, о чём они разговаривали, но мне не казалось, что девушка перешла к делу. Я прислонился к воротам и начал рыться в карманах в поисках сигареты, но, похоже, оставил их в машине. Я гадал, каким же образом девушка собирается мстить. Сразу после приезда я бросил взгляд на содержимое её сумки и был уверен, что у неё не было опасного оружия. Собирается ли она напасть на свою сестру с молотком, как в случае отца? Или же припасла другое оружие?
У меня не было времени на рассуждения – уже скоро я получил ответ. Прямо перед тем, как я вновь посмотрел на парадную дверь, девушка упала на свою сестру. Та попыталась поймать девушку, но не смогла удержать её, и они упали вместе. Когда девушка встала, её сестра не предприняла ни малейшей попытки подняться. И она так и не встала.
Я подбежал к девушке и не поверил своим глазам. Из груди её сестры торчали большие ножницы для шитья. Одно из лезвий было воткнуто на всю длину. Девушка ловко всё провернула. Не было даже криков. Кровь заполняла проход, просачиваясь в щели в полу. Она достигла своей цели с удивительной скоростью.
Эта звенящая тишина напомнила мне об одном случае.
Когда я был в четвёртом классе, у нас было полчаса до конца физкультуры, и учитель сказал, что до конца урока мы будем играть в вышибалы, чем несказанно обрадовал детей. Я бросился в угол спортзала и смешался с другими детьми, наблюдавшими за игрой.
После того, как около половины игроков из каждой команды оказались выбиты, некоторые ребята заскучали. Позабыв об игре, они начали свою. Один из них сделал чистое сальто вперёд без мата. И пять или шесть мальчиков, чтобы не быть хуже, попытались сделать то же самое. Поскольку это было интереснее, чем вышибалы, мои глаза начали следить за ними.
Один из них провалил приземление и ударился головой об пол. Да так громко, что звук был отчётливо слышен на расстоянии нескольких метров. Все замерли. Упавший не поднимался.
Но примерно через десять секунд он схватился за голову и закричал от боли. Но казалось, что он просто пытался за шумом скрыть своё смущение, поэтому все подумали, что страшное позади. Тогда окружавшие его ребята, чтобы покончить со своей кратковременной тревогой, начали смеяться над лежащим, бить его и пинать.
Я был первым, кто заметил не входившего в ту группу мальчика, который лежал в неестественном положении. Всеобщее внимание было приковано к ударившемуся головой, и никто не заметил того момента, когда тот мальчик сломал шею.
Один за другим, люди с ужасом замечали мальчика, который не мог пошевелить ни одним мускулом. В конце концов, учитель заметил, что что-то пошло не так, и попытался урегулировать ситуацию. Говоря очень спокойно, чтобы выглядеть таковым, учитель объяснил, что не нужно трогать лежащего мальчика и лучше вообще не подходить к нему, после чего выбежал из спортзала. Кто-то тогда сказал: «Конечно, в таких случаях с этим должны разбираться учителя», – но никто не ответил.
Этот мальчик больше не вернулся в школу. Нам сказали, что у него был поврежден спинной мозг, но мы, четвероклассники, думали лишь что-то в духе: «Думаю, это была его Ахиллесова пята или что-то в этом роде». Но наш учитель, чтобы подчеркнуть серьёзность произошедшего, объяснил, что мальчик всю свою жизнь будет прикован к инвалидной коляске, отчего некоторые девочки заплакали. Теперь, вспоминая об этом, я понимаю, что учитель смягчил ужасные новости, ведь на самом деле тот мальчик оказался полностью парализован, и его подключили к аппарату искусственной вентиляции лёгких.
Это было печально. Мы должны были быть внимательнее. Другие ребята также начали плакать, и зазвучали предложения: «Давайте навестим его», «Давайте сделаем для него сотню бумажных журавликов». Класс погрузился в печаль, одновременно наполнившись доброжелательностью и самопожертвованием.
Через месяц, во время классного часа, учитель сказал нам, что мальчик умер.
Образ мальчика, лежащего на полу в спортзале в неестественной позе, и женщины, рухнувшей передо мной, совместились в моём сознании. Жизнь настолько хрупка, что её может унести даже самый маленький порыв ветра.
Девушка взяла ножницы, вздохнула и раскрыла рану ещё больше. Она явно собиралась довести дело до конца. Лежащее тело билось в ужасных конвульсиях. После того, как брюшная аорта была перерезана, из раны ударила сильная струя крови. Несмотря на то, что я стоял в двух метрах от тела, она достала до моих ног. Девушка повернулась ко мне. Её некогда белая блузка покраснела, пропитавшись кровью, а на прекрасном лице появились ужасные алые кляксы.
– Ты не говорила, что зайдёшь так далеко, – наконец выдавил из себя я. Я хотел, чтобы мой голос звучал ровно, но он слегка дрожал.
– Не говорила. Но я также не припоминаю, чтобы говорила, что не собираюсь её убить.
Стерев с лица кровь, девушка села на землю.
Я снял очки и посмотрел на её сестру. Её лицо было настолько искажено, что узнать её было невозможно. Из её горла вырывались свистящие звуки. Она кашляла кровью. Было невозможно сказать, какого цвета был её пуловер. В воздухе витал запах гнили, отличный от обычного запаха крови. Будто рядом была свалка или полная ванна рвоты. Как бы то ни было, это был запах смерти, который просто невозможно забыть.
Сильно дрожа, я пытался дышать спокойно, чтобы не сорваться. Я поднял глаза и увидел, что вход превратился в кровавое море. Если бы такое показали по телевизору, этого было бы достаточно, чтобы вызвать у зрителей чрезвычайно бурную реакцию. Люди должны быть мешками с кровью, чтобы её было так много. Я знал, что лишь ухудшаю своё собственное самочувствие, но не мог оторваться от вида вскрытого живота. Кровь была темнее, чем я думал, хотя, безусловно, была яркой. Как цветущая герань.
Это зрелище заставило меня вспомнить несчастных сбитых животных, которых я часто видел, когда ехал по утренним дорогам. Не имеет значения, были они красивыми или нет, животными или людьми... Без кожи все выглядят одинаково.
Я размышлял с неожиданным спокойствием. Такова смерть. И в том, что я сделал с девушкой, не было принципиальных отличий от трагедии, которую я только что лицезрел. Хотя это ещё не было заметно и даже не стало реальным из-за её «отсрочки», я превратил её в безжизненный кусок мяса. Возможно, её труп выглядел бы даже хуже, чем этот.
Отойдя назад, чтобы не испачкать обувь в крови, я заговорил:
– Слушай, я собираюсь продолжать помогать тебе, чтобы хоть как-то искупить моё преступление, но… помощь в убийстве людей меняет всё. Я не хочу смывать кровь кровью.
– Можешь не помогать, если не хочешь. Не помню, чтобы я заставляла тебя что-то делать, – заметила девушка. – К тому же, когда моя «отсрочка» завершится, все мои действия обернутся ничем. Как бы я ни хотела иного, я могу лишь временно убить людей. Тогда, что бы я ни делала, разве всё не будет нормально?
Так и было. Девушка уже была мертва. Не имеет значения, что она сделает после двадцать седьмого октября, когда я сбил её, ведь после того дня её больше не существует. Девушка, которая не существует, не может никого убить. Она может убить сотни человек после двадцать седьмого октября, потому что, когда её «отсрочка» подойдет к концу, всё придёт в норму. Как игрок, который остался на поле после удаления. Он может набирать очки, но в конце игры всё равно проиграет.
Выходит, как девушка и сказала, она чувствовала, что может делать всё, что хочет. В конце концов, получится, что это было безвредное самоудовлетворение. Это никак не отличается от воображаемых убийств. В таком случае разве не было бы здорово после смерти получить возможность сделать всё, что хотел?
Нет, ведь даже если всё это временно, ты приносишь людям страдания, заставляешь их истекать кровью. Убийца остаётся убийцей. Подобные деяния непростительны, так ведь?
В любом случае это был не самый подходящий момент, чтобы размышлять о таких вещах. Первым делом нам надо было как можно быстрее убраться от трупа. Было не место и не время для таких рассуждений.
– Сейчас самое время уехать отсюда. Будет плохо, если кто-то увидит, что ты в крови.
Девушка кивнула. Я снял свою куртку и накинул ей на плечи. Глядя издалека на девушку в застегнутой нейлоновой куртке, никто не мог сказать, что под этой курткой она была покрыта кровью. Куртка была дорогой и красивой, но я не беспокоился, ведь всё придет в норму, когда «отсрочка» завершится.
Я огляделся, чтобы убедиться, что поблизости никого нет, и подал девушке знак. Но она по-прежнему неподвижно сидела на земле.
– Да ладно, что тебя здесь держит? Поторопись.
Я подскочил к ней и схватил за руку, чтобы поднять, но она рухнула на землю, словно марионетка с перерезанными ниточками.
– Так вот, что ты чувствуешь, когда ноги тебя не слушаются... – отстранённо пробормотала она. – Думаю, теперь я не смогу над тобой смеяться. Как это жалко…
Девушка села. Ноги по-прежнему её не слушались, и она поползла по земле при помощи рук. Она выглядела, как русалка, пытающаяся выбраться на сушу. Хотя она сохраняла хладнокровие, казалось, что она близка к панике.
– Ты сможешь встать в ближайшее время?
– Нет, думаю, хорошо, что я всё-таки взяла тебя с собой. Отнеси меня в машину.
С надменностью, явно не сочетающейся с её постыдным положением, она протянула ко мне свои руки. Но они предательски дрожали. Как у брошенного в снег ребёнка. Я аккуратно поднял её. Девушка была тяжелее, чем выглядела, но достаточно легкой, чтобы я мог посадить её себе на спину и бежать в случае необходимости. Она была покрыта холодным потом.
Повторно убедившись, что вокруг никого нет, я принёс её к машине и посадил на пассажирское сиденье.
Внимательно соблюдая ограничение скорости, я старался выбирать для движения наиболее пустынные дороги. Мои руки, лежавшие на руле, взмокли. Заметив, как часто я смотрю в зеркало заднего вида, девушка сказала мне: «Не беспокойся, даже если нас арестуют, я уверена, что смогу отменить арест. Я всё ещё могу «отложить» любое плохое событие».
Я хранил молчание.
– Ты хочешь мне что-то сказать? – спросила девушка.
– Действительно ли нужно было убивать её? – начал я, забыв о желании быть у девушки на хорошем счету. – Знаю, ты сказала, что сестра сделала с тобой что-то ужасное. Но было ли этого достаточно, чтобы умереть от твоей руки? Ты не могла просто причинить ей боль, соизмеримую с той, что была вызвана раной на ладони? Что она сделала? Мне просто нужно объяснение.
– Позволь мне спросить. Ты бы одобрил убийство, если бы счёл причину достойной? – Она надавила на меня. – Например, предположим, что я, пытаясь разнять мать с сестрой, получила ножевое ранение, которое лишило меня возможности играть на фортепиано – единственной вещи, из-за которой я жила. Или представим, что люди, которых моя сестра приводила домой каждую неделю, заставляли меня пить крепкий алкоголь и били меня шокером, когда меня рвало. Что мой пьяный отец поджёг мои волосы сигаретой, говоря, что я всего лишь ничтожество, которое давно должно было покончить с собой. Что в школе меня унижали, заставляли пить грязную воду, душили ради развлечения, резали мои вещи и волосы, бросали зимой в ледяной бассейн со связанными ногами. Если бы всё то, что я сказала, было на самом деле, у тебя возникло бы хоть малейшее одобрение моей мести?
Если бы она сказала мне это в любое другое время, мне было бы трудно поверить. Думаю, я бы счёл это откровенной ложью или как минимум крайним преувеличением. Но помня, как она недавно убила свою сестру, я с лёгкостью принимал это как правду.
– Беру свои слова назад. Мне жаль. Думаю, я разбудил в тебе плохие воспоминания, – извинился я.
– Я не говорила, что всё это было со мной.
– Верно. Чисто гипотетически.
– Я мщу не из желания наказать их. Страх, который они вселили в меня, может исчезнуть, только если они сами исчезнут из этого мира. Это как проклятие. Я не могу спокойно спать и чем-то искренне наслаждаться, пока этот страх со мной. Я мщу, чтобы укротить свой страх. Перед смертью я хочу спать крепким сном в мире, где нет этих людей.
– Понятно, – кивнул я. – Кстати, выходит, отца ты тоже убила?
– Не уверена, – она покачала головой и, словно пытаясь очистить мысли, взяла сигарету из пачки, что лежала на приборной панели, прикурила и закашлялась.
Она говорила, что использовала молоток, когда мстила отцу. В зависимости от того, куда бить, молотком можно с лёгкостью убить человека. Я не мог вспомнить место, – то ли затылок, то ли впадина на шее – ударив в которое, даже молодая девушка могла легко убить взрослого мужчину.
– Как твои ноги?
– Думаю, с трудом, но я смогу идти, – сказала она, затянувшись и сдвинув брови. – Я собиралась сразу перейти к следующей цели, но я сейчас совсем без сил. Хоть меня это и не устраивает, но нам стоит вернуться в квартиру.
Мне в голову внезапно пришла мысль.
– Ты не можешь «отложить» что-то столь незначительное?
Девушка закрыла глаза, чтобы подобрать слова.
– Если бы это была какая-то серьёзная травма или болезнь, я бы смогла. Но очень сложно «отложить» то, что само пройдёт со временем. В такой ситуации моё желание недостаточно сильно. Для «отсрочки» моя душа должна кричать: «Я не могу позволить этому произойти!»
Я принял такое объяснение. Крик души, получается?
Спустя какое-то время я заметил, что салон машины заполнил запах крови. Крови, которой пропиталась одежда девушки. Я открыл окно, чтобы проветрить салон, но запах, похожий на запах ржавых струн, сваренных с тухлой рыбой, пропитал машину и не собирался её покидать.
Она вскрыла живот своей сестры. Возможно, это был не просто запах крови, а запах крови, смешанной с жиром, спинномозговой жидкостью и желудочным соком.
Как ни крути, это был запах смерти.
– Мне холодно, – сказала девушка.
Я оставил попытки проветрить машину, закрыл окно и включил обогреватель.
В ночь после убийства звёзды были очень красивы.
К счастью, до квартиры мы добрались без происшествий. Взбежав по пыльной лестнице, я попытался открыть дверь, но долго не мог вставить ключ. Словно в ответ на это, я услышал, как кто-то поднимается по лестнице. Взглянув на ключ, я понял, что пытался открыть дверь ключом от машины. Я цокнул языком, взял подходящий ключ, открыл дверь и толкнул девушку внутрь.
Человеком, поднимавшимся по лестнице, оказалась моя соседка-студентка. Увидев меня, она вяло подняла руку в знак приветствия.
– Ты выходила из дома? Одна? Необычно, – заметил я.
– Что за девочка была с тобой? – спросила она.
Я бы мог солгать, но потом это могло выйти мне боком. Поэтому я решил ответить честно.
– Просто девушка, имя которой я не знаю, – сказав это, я понял, что точно так же мог бы описать девушку, стоящую передо мной. Да, я пару раз слышал её имя, но оно вылетело у меня из головы. У меня ужасная память на имена. Впрочем, и возможностей использовать их у меня было не так много.
– Хм, – студентка презрительно фыркнула. – Понятно. Значит, затворник привёл к себе несовершеннолетнюю девушку?
– Ты меня подловила. Как бы это объяснить…
– На молоденьких потянуло? – с лёгкой улыбкой предположила она.
– Просто… выслушай меня.
– Ну давай.
– С чего бы начать? Если коротко, ей прямо сейчас нужна помощь, а я единственный, на кого она может положиться.
После нескольких секунд молчания студентка тихо заговорила:
– Это… связано с твоей аварией?
– Да. Помощь ей может отчасти искупить мою вину… Возможно.
– Ага, – соседка кивнула. Она была довольно понятливой. – Тогда я не буду вмешиваться. Обращайся, если будут какие-нибудь проблемы. Сомневаюсь, что смогу чем-то помочь, но всё же.
– Спасибо.
– Кстати, что это за пятно?
Студентка смотрела на мои ноги. Прямо на коленях моих джинсов было четырехсантиметровое пятно тёмно-красного цвета. Я его и не замечал, пока она не указала на него.
– Откуда оно у тебя?
Моё удивление читалось на лице, но я попытался сделать вид, что вспоминаю, откуда оно взялось. В любом случае, я знал, что моя реакция, возможно, рассказала всё за меня.
– Ну, откуда бы оно ни взялось, ты должен его поскорее отстирать. Увидимся.
С этими словами студентка вернулась к себе.
Я с облегчением выдохнул и зашёл в свою комнату. Свет уже горел.
Девушка позвала меня:
– Где у тебя пятновыводитель?
– Должен быть у твоих ног, – Я постарался ответить достаточно громко, чтобы она услышала. – У тебя есть сменная одежда?
– Нет. Одолжи мне что-нибудь.
– Просто возьми что-нибудь чистое. Можешь брать всё, что найдёшь.
Я слышал, как открылась дверца стиральной машины, затем душ.
Пока она принимала душ, я лежал на диване, прокручивая в голове всё, что произошло несколько часов назад. Как девушка ударила свою сестру ножницами. Как женщина со вспоротым животом слабо кашляла. Как блузка девушки пропиталась кровью. Я вспоминал запах внутренних органов, лужу тёмно-красной крови, растекающейся по земле, и жуткую тишину ночи.
Всё это было выжжено у меня в памяти. Не то чтобы «озноб бежал по спине», но впервые в жизни мой разум был потрясён до основания.
Странно, но это не было совсем уж неприятным ощущением. Я уважал Пекинпа, Тарантино и Китано и думал, что, столкнувшись в реальности с кровавой сценой, словно сошедшей из их фильмов, я бы чувствовал слабость и тошноту.
Но что произошло в действительности? Я не испытывал какого-то особенного беспокойства, страха или чувства вины. Я чувствовал катарсис, схожий с тем, что испытывал, наблюдая за тем, как хищник пожирает свою добычу, или за сценой масштабной катастрофы. Впрочем, я понимал, что мне должно быть за это стыдно.
Я не знал никаких способов самоуспокоения, кроме алкоголя. Налив половину стакана виски и добавив примерно столько же воды, я выпил. После этого я ничего не делал и просто слушал тиканье часов. Девушка вернулась, высушив волосы и надев мою пижаму и чрезмерно длинную серую куртку. Она была слишком большой даже для меня, но ей куртка закрывала бедра, служа платьем.
– Убедись, что мои вещи высохли, – сказала девушка. – Я иду спать.
Она рухнула в кровать, но затем о чём-то вспомнила, села, взяла что-то из-за своей спины и нырнула с этим обратно под одеяло. Несомненно, это был плюшевый мишка. Крепко прижав его к груди, она закрыла глаза.
Я достал её блузку из стиральной машины и начал сушить с помощью фена. Я мог спуститься в прачечную и использовать сушилку, но выходить из дома с вещью, на которой ещё оставались следы крови, было… неудобно. Я подумал, что было бы разумнее завтра купить ей новые вещи. Возможно, она прольёт ещё немало крови.
Месть. Я совсем не мог понять, что чувствовала девушка. Я никогда не был достаточно зол, чтобы убить человека. Моя жизнь долго разрушалась, но не кем-то другим. Я был единственным человеком, ответственным за разрушение собственной жизни. Помимо этого, я с ранних лет не проявлял особой «злости». И я бы не сказал, что это демонстрировало силу моего самоконтроля. Я просто настолько не доверял проявлениям моего гнева, что не позволял им доходить до других людей.
Стоило мне прийти в бешенство, как я тут же забивал на это и убеждал себя в том, что моя злость ни к чему хорошему не приведёт. Поэтому я часто останавливал себя в ситуациях, когда просто обязан был быть в ярости. Хотя такая привычка и была полезна в плане возможности избегать проблем, думаю, в итоге всё это вылилось в нехватку жизненной энергии. Я завидовал людям, способным без колебаний демонстрировать свой гнев. В этом отношении, хоть и частично, я завидовал и девушке. Впрочем, конечно, я сочувствовал её положению и был счастлив, что не жил её жизнью.
Высушив блузку, я сложил её и оставил у кровати, затем вернулся в ванную и переоделся в пижаму. Однако спать не хотелось совершенно. Приняв холодный душ, я вышел на балкон, чтобы встретиться со студенткой. Но в такие дни она обычно не выходила. Где-то неподалёку слышалась сирена скорой помощи.
Когда я решил вернуться в комнату, то услышал гудение и почувствовал вибрацию телефона в кармане. Девушка спала внутри, а Синдо мёртв. Кто ещё мог бы мне звонить?..
– Алло? – я принял звонок.
– Ты где? – спросила студентка.
– Разве мы не встречались недавно? Я у себя, а ты где?
– Разумеется, я тоже у себя.
Выходит, мы находились буквально в соседних комнатах, но при этом разговаривали по телефону.
– Выходи на балкон. Я как раз только что докурил.
– Нет, спасибо. Там холодно.
– Тебе не кажется, что этот разговор – пустая трата денег?
– Мне нравится говорить по телефону. Это расслабляет. Ты можешь закрыть глаза и просто слушать голос собеседника. Кстати, мне нравится, как твой голос звучит по телефону.
– Хм, так тебе просто нравится мой голос.
Студентка рассмеялась.
– У вас с той девушкой всё в порядке?
– Думаю, ты меня не совсем правильно поняла. Дай мне кое-что объяснить… – решительно заговорил я. – Мы с ней не состоим ни в каких отношениях. Просто уточняю.
– Я лишь подразнила тебя. Конечно, я могу с уверенностью сказ