Модернизация
Цикл передач "Обретение смыслов". Модернизация
КАРА-МУРЗА: Вот нам объявлено, что следующий период нашей национальной программы будет модернизация. Пока что понятие это не раскрыто. Я думаю, что последует объяснение, что имеется в виду, модернизация чего требуется сейчас стране, в какой ипостаси, какими средствами, какова будет социальная цена этой трансформации, какие угрозы порождает это глубокое изменение – все это обычные вопросы, которые поднимаются и которые обсуждаются перед началом таких больших программ. В принципе, концепция модернизации была выработана после войны как программа для освободившихся от колониальной зависимости стран, которые должны были, как говорят, догонять Запад, и означала перенос институтов и установлений Запада в эти страны. Даже до 1960-х годов говорили «вестернизация», чтобы не обижать элиту этих стран. То есть в принципе, это очень многозначительное понятие и даже, я бы сказал, зловещее для незападных стран, таящее в себе очень важные угрозы. Это переделка страны по шаблону модерна, то есть того типа жизни, который сложился на Западе в новое время. Ну, новый всплеск интереса к этой, так сказать, программе был связан с крахом Советского Союза и всего социалистического лагеря.
Раньше считалось, что на базе той выработанной ранее теории модернизации можно сформулировать программу действия для этих постсоциалистических стран, в частности для России. Собственно, наша реформа 1990-х годов и была сформулирована как программа имитации всех сторон западного жизнеустройства. Всё, буквально все: от школы до армии, сельского хозяйства и так далее. И вот в это время опять теоретические разработки интенсивно велись. И можно сказать, как вот сейчас представляет, грубо говоря, мировая элита это понятие? Вот такой деятель был, политолог ведущий американский Хантингтон, он сказал так, что «в этом смысле модерн – это общая поведенческая система, исторически связанная с урбанистическими, индустриальными, грамотными обществами Западной Европы и Северной Америки».
Согласно этой теории, человек модерна – это человек западной культуры, «western man».
И профиль его, того человека, которого должна эта программа породить, он довольно четко и подробно описан, как в поведенческих аспектах, в ценностных, ну, во всех, вообще, срезах бытия человека. Так вот какой сейчас вопрос поднимается: если программа 1990-х годов, которая привела, в общем-то, к краху, надо признать это, да, была в этой концепции и порождена, и разработана, и реализована, а власть пока что говорит, что курс реформ неизменен, должны ли мы принять вот эту программу модернизации как просто продолжение реформы 1990-х годов?
Или нынешняя власть наполняет это слово каким-то другим смыслом? Без общественного диалога относительно этого смысла, конечно, ни сплотить общество, ни даже, так сказать, его примирить с этой опасной программой будет невозможно. Я надеюсь, что такой диалог состоится. Мы знаем, что для многих незападных обществ программа модернизации была фатальной. Не просто приводила к тяжелым бедствиям, культурным травмам, к потерям населения, к войнам и гражданским, и международным, в некоторых случаях эта программа приводила просто к исчезновению, она превращалась в геноцид народа.
Вот, например, индейцев Северной Америки, их же не застрелили всех, 20 миллионов невозможно было. Они просто вымерли, когда им были навязаны общественные институты, формы, которые были несовместимы с их культурой, и они не успели адаптироваться.
То же самое и с аборигенами Австралии произошло, Африка понесла большие потери. Но мы знаем, что необходимая для России программа модернизации, связанная с военной опасностью с Запада опять же, да, Петр I, она тоже была колоссальной травмой для страны. Сталинская модернизация, то есть форсированная модернизация, которую обязательно надо было провести до Второй мировой войны, она была очень тщательно сформулирована так, чтобы именно предотвратить те угрозы для культуры национальной, для национального самосознания, для быта и для независимости страны, которые, в принципе, любая модернизация в себе таит. Вот опыт 1990-х годов, как я считаю, должен был бы заставить власть, как говорится, пригласить общество к тому, чтобы очень внимательно вникнуть в те смыслы, которые вкладывают в эти понятия, так сказать, элита, предприниматели, правящий слой, политический, как говорят, класс. Без этого вот эта неопределенность таит в себе большие риски.
СУЛАКШИН: Спасибо, Сергей Георгиевич. Мы начали с вами понимать, что измерений у этой категории немало. И одно из ее применений, конечно, касается таких исторических периодизаций. Очень крупные этапы в истории человечества или в истории отдельных стран, они получают свое наименование: ну, там, эпоха античности, эпоха Ренессанса, эпоха Возрождения. И есть в историях, в стадиях развития эпоха модерна. Соответственно, есть и эпоха постмодерна, эпоха контрмодерна, и есть более ситуативные исторические этапы модернизации с корневым основанием «модерн», которые касаются, ну, например, индустриализации в СССР или еще чего-нибудь. Так вот если на сегодня нам, России, как Сергей Георгиевич упомянул это для американских индейцев, предлагают под модернизацией новую историческую эпоху, то тут есть элементы очень важные. Президент страны, он очень убежденный человек, и вот он говорит примерно так (это по смыслу, а не по цитате): «Вот 20 лет – это мы в начале пути. У нас задача – создать новую, молодую нацию, устремленную в будущее. 1000 лет истории России – это, в общем, не очень важная вещь, потому что не было демократии, а вот сейчас 20 лет это демократия». И такое, знаете ли, ощущение, что в этом смысле, если мы правильно это расшифровываем, России предлагается модернизация по типу той самой модернизации для североамериканских индейцев. С этим очень трудно соглашаться. Но модернизация, в корне «модерн» – это еще и обновление, это изменчивость. Ну, например, промышленная модернизация – моральное и физическое обновление основных фондов. Поэтому есть и немножко иные содержания этой терминологии, которые тоже на сегодня очень актуальны. Я вот прошу Вардана Эрнестовича Багдасаряна продолжить проникновение в смыслы этой категории.
БАГДАСАРЯН: Еще сравнительно недавно на уровне государственной власти у нас чуждались какого-либо идеологического дискурса и говорили о деидеологизации. И вот новая идеологема произнесена, и новой идеологемой объявлена модернизация. Модернизация буквально – это осовременивание. Но что такое современность? Множество явлений происходит сегодня, множество процессов. Кто будет отбирать, какие процессы современные и какие несовременные? И понятно, что, говоря о модернизации без ее идеологического направления, без идеологического содержания, собственно, непонятно, о чем речь. О модернизации говорит ИНСОР – одна версия модернизации. О модернизации социалистической с соответствующим документом выступил Зюганов. О модернизации консервативной говорит Грызлов и выступил с такой же соответствующей идеологемой. Так что такое модернизация?
У меня возникают ассоциации с другими терминами близкими: это перестройка, это реформирование. И в принципе, здесь мы наблюдаем то же самое явление – подмены цели, подмены средствами. Перестройка – но что перестраиваем, что строим, не заявлено в соответствующей дефиниции. Модернизация, а какие цели у этой модернизации – тоже в соответствующем дискурсе и в соответствующей дефиниции не объявлено. И по-видимому, это такой старый прием, когда цель по каким-то причинам не должна быть номинирована, не должна быть объявлена, она заменяется неким таким средством, которое, собственно, скрывает саму исходную цель.
Сам термин «модернизация» в историческом ключе впервые появляется в конце 1950-х годов.
По-видимому, первая работа, где был он упомянут – это была работа Лернера, посвященная модернизации Среднего Востока, «Уход от традиционного общества: Модернизация Среднего Востока». И после этого в 1960-е годы он прочно вошел в обиход. Без полемики с марксизмом, которая содержалась в этом понятии, модернизацию не понять. Место в циклической стадиальной схеме истории, которую предлагал Маркс. Была предложена иная принципиальная схема. Есть два полюса: полюс традиционного общества – полюс общества, названного обществом современного типа. Вот переход от общества традиционного к обществу современного типа – это, собственно, и есть модернизационный процесс. Это, собственно, и есть модернизация.
Соответственно, модернизация в этом дискурсе предполагает уничтожение традиции и построение принципиально иного общества. Традиция – это тормоз, традиция должна быть разрушена. Вариативность цивилизаций и народов – это домодерновое состояние, модернизация это все упраздняет. Нужна ли нам такая модернизация в такой постановке вопроса? Сейчас во многих науках вводится концепт модернизации. Что он предполагает? Активно популяризирован концепт демографической модернизации. Что такое демографическая модернизация? С точки зрения заявленных сторонников этого процесса, это объективный процесс снижения детности, объективный процесс снижения значения семьи и в перспективе ее разрушение. Модернизация социальной структуры – что предполагает этот процесс? Этот процесс предполагает, прежде всего, уничтожение архаических, с точки зрения адептов этой теории, слоев населения, уничтожение крестьянского уклада, крестьянского быта – в этом видится процесс модернизации. Модернизация образования. Сегодня в нормативных даже документах популяризируется этот термин.
Модернизация образования – это броуновский процесс, и реакция на него населения тоже понятна.
Модернизация культуры. А модернизация культуры – это, прежде всего, отступление от классических художественных образцов культуры к неким новым авангардным направлениям. То ли нужно современной России? Ну, я не хочу сказать, что модернизация – это термин нефункциональный, что он неполезный, он полезен в определенных смыслах.
Во-первых, для осмысления такого мегавременного исторического процесса. Действительно, существовало традиционное общество. Это общество держалось на системе табу, системе запретов. Это была в значительной степени модель выживания общества в адаптации соответствующим условиям бытия, но она сдерживала развитие личности, развитие каких-то креативных потенциалов. И потребовалось на определенном этапе ослабление и размывание этих традиций. Наступает стадия модерна. Но дальше возникает такая развилка. Если мы и дальше будем двигаться по этому направлению модерна, дальше приходит постмодерн, когда традиция полностью исчезает, это полностью релятивизация сознания, у каждого своя индивидуальная траектория бытия и ценности, и социум как категория терпит крах, и происходит вот демонтаж всех возможных социальных структур. Есть другая проекция.
Есть проекция не движения дальше по логике модерна, а восстановление традиций, синтез модернизма и синтез традиционализма как переход на новый этап бытия.
Есть еще возможность использования этой категории, если мы берем уже не мегавременной масштаб, а масштаб существования цивилизаций. Если проводить аналогию цивилизации с живым организмом, то у живого организма есть фундаментальные такие свойства, как изменчивость, как преемственность, как охранительство. Они могут быть выражены разными идеологическими концептами. И модернизм, он выражает принцип изменчивости, столь же необходимый, как и принцип преемственности, который выражает традиция.
Если мы посмотрим русскую историю, это были четко обозначенные такие периоды цивилизационного маятника: были периоды модернизации, инновации, привнесения каких-то новых явлений, преобладали, но были и следующие за ними периоды цивилизационного отторжения, когда возвращались к собственно изначальным условиям бытия. По методам – тоже неоднозначно. Два выражения в литературе, две модернизации. Одна модернизация посредством мобилизации людских ресурсов, модернизация с опорой на государство. Когда мы говорим о сталинской модернизации, эта модернизация была именно этого типа. Но сегодня говорят о другом. Сегодня известный доклад ИНСОР, в котором заявляется о том, что модернизация с опорой на государство исчерпана. Модернизация – ставится знак равенства – раскрепощение, освобождение от государства, освобождение от традиции. Резюмируя, нам такая модернизация, по-видимому, не нужна, и, более того, более целесообразно говорить сейчас о ретрадиционализации, чем о модернизации.
СУЛАКШИН: Вот мы, таким образом, видим, что модернизация как изменчивость, как обновление, как реформа, она, в общем, уже знакома российскому обществу на опыте прошедших 20 лет, которые были посвящены реформам. И чаще всего ситуация возникала таким образом, что реформа проводится ради реформы. Например, госкомитет по имуществу, которым руководил Чубайс, отчитывался чем? Может быть, эффективностью новых форм производства? Может быть, количеством рабочих мест? Может быть, уровнем оплаты труда? Может быть, производительностью труда? Может быть, демографическими показателями? Вовсе нет. Отчитывались количеством приватизированных предприятий, там, выпущенных ваучеров или еще чего-нибудь. А вот те качественные показатели и ценности, которые всех нас волнуют, они были вообще в стороне. Реформа ради реформы. Ведь реформировать, как и модернизировать, и обновлять, нужно то, что по каким-то критериям нам не нравится. Но при этом критерий должен быть четким, и прозрачное, ясное описание, почему нам эта институция или какое-то состояние не нравится. И второе, к какому состоянию, в чем цель, куда мы должны, обновляясь, перевести эту институцию или какое-то обстоятельство нашей жизни?
В этом смысле ясности или наполненности той скобки, которую руководство страны сейчас перед страной, так сказать, обозначило, – скобка, модернизация, – явно недостаточно ни по критериям, ни по оценке статус-кво, которое надо модернизировать, ни по целям, к которым нужно прийти. Простых два примера, касаясь послания президента, очень важного для страны документа. Он, например, сказал, что
политическая система в застое, ее надо модернизировать.
Мы абсолютно с этим согласны, мы много раз доказывали, что партийная система России суррогатная, она не работает, она вредоносная, она замораживает обратные связи в обществе, и ждали, затаив дыхание, в чем же будет заключаться модернизация этой вредоносной системы. Она будет заключаться в том, как президент объявил, что партийная система не только на федеральном уровне, не только на уровне субъектов федерации, она до сельсовета будет продолжена. Ну, и представьте себе деревню Сенькино с партийным собранием «Единой России», с партийными списками, по которым в сельсовет будут избираться селяне.
Ну, назвать это нелепым – это никак не назвать. Второй пример, очень важный – это модернизация в сфере инноватизации, прикладной науки и обновления нашего производственного аппарата. Названо Сколково и уже сказано достижение на этом пути, я цитирую: «Уже есть земля», – делаю паузу, потому что понятно, что земля под десятками научных городов и была, и есть, и там не только земля, там и здания, лаборатории, оборудование, еще не вымершие ученые и конструкторы российские, но 360 миллиардов рублей уходит туда, где есть земля. Поэтому вопросы по конкретному наполнению важнейшей, организующей развитие страны категории модернизации, они совершенно конкретны, и ответы на них тоже должны быть понятными, убедительными, обоснованными и конкретными. Мы сейчас вот и разбираемся как раз в этом с самым добрым чувством, желая помочь и всем нам, и руководству страны в программировании развития, управлении развития, делая это конкретно. Владимир Николаевич Лексин продолжит.
ЛЕКСИН: Я думаю, что модернизация, или, говоря по-русски, обновление – это самое важное, самое главное, что, наверное, нужно сейчас нашей стране и каждому из нас. То, что сейчас происходит, называется рыночно-демографическим застоем. Это очень плохое словосочетание, оно мне самому не нравится, но оно очень похоже на то, что на самом деле происходит. Люди в массе своей не работают. В стране больше торгующих, чем людей, которые производят какой-либо продукт. Семья разваливается, главная ячейка нашего общества, и сейчас уже около половины людей до 30 лет не собираются создавать семью или не имеют этой семьи. Армия, которой так необходима модернизация и которая всегда во всех странах была исходным моментом начала любого перевооружения во всех видах, никакая. Промышленность находится на уровне, хорошо, если 1980-х годов прошлого века во всей своей массе, включая и нефтедобычу, и газодобычу, и все прочее.
Еще раз повторю, это называется рыночно-демократическим, рыночно-демографическим (его по-разному можно назвать) застоем. Вот из этой застойной ситуации России выбираться надо, и то, что было названо словом «модернизация», по-русски – обновление, очень важно. Дело только в том, что в этих условиях выход из этого застоя должен быть и системным, и правообеспеченным. Нельзя даже представить себе, что до той поры, пока в наш Трудовой кодекс, в наше законодательство о труде, массу других, там, правовых актов, не будет внесена норма о том, что заработная плата человека должна обеспечивать ему достойное существование, как минимум, на уровне двух прожиточных минимумов, ни один человек в стране не будет работать так, чтобы то место, где он находится, где он работает, модернизировалось или было бы способно к модернизации. До той поры, пока будет сохраняться существующая система налогообложения, не будет ни социальной модернизации, не будет технического перевооружения. И это по всем позициям. И надо сказать, что вот это вот правовое поле, в котором должна осуществляться модернизация, оно не просто не распахано, никто еще не сказал ни одного слова о том, что оно должно быть принципиально иным снизу доверху, начиная с элементарных нормативных актов федеральных, инструкций, и кончая самым главным – конституцией Российской Федерации.
До той поры, пока каждое конституционное право, которым конституция наделила российских граждан, право на жилище, право на труд, право на образование, право на благоприятную среду обитания, не станет стимулом, для того чтобы люди могли модернизировать свою страну, естественно, никакого движения вперед не будет.
Если идея модернизации не заглохнет очень скоро, так же, как, скажем, заглохла идея создания особых экономических зон, так же, как заглохла идея (я последнее время давно не слышу об этом) так называемых национальных проектов, еще многих других новаций, если идея модернизации, или обновления, не заглохнет, то понадобится совершенно иной облик нашей власти, понадобится совершенно иной облик нашего правового поля, понадобится совершенно иное отношение к труду, к своей производственной, к экономической, к бизнес-деятельности, любой деятельности наших людей. Должно измениться отношение молодых людей к тому, чем они будут в жизни, как они будут жить, как они будут работать. Смысл модернизации в современной России состоит, прежде всего, в создании нового облика страны, в обеспечении правового порядка перехода к такому облику, формированию в новой стране, которая по очень многим параметрам не должна походить на теперешнюю за исключением того, что в ней живут русские люди, и другие люди населяют нашу страну. Там есть прекрасные города, есть уже сейчас существующие трудовые коллективы. Вот без разрушения всего этого должна быть построена такая среда, в которой все, что есть сейчас, должно работать по-другому.
Это главные задачи обновления, с моей точки зрения, главные задачи обновления. Если это будет достигнуто, то, наверное, действительно, наша страна может по-новому смотреть, прежде всего, на себя. Как на нее будет смотреть мир в этом отношении – это вопрос второй. Страна должна, прежде всего, по-новому смотреть на себя как на абсолютно самодостаточную страну, в которой люди работают по-другому, в которой органы власти работают по-другому, в которой по-другому собираются и распределяются налоги. Другая страна – вот что такое модернизация, если это только не звук пустой и если это не просто идея, которая обречена на затухание через год или через два, когда произойдут какие-то новые подвижки в нашем политическом поле. Вот такое мое мнение по этому поводу.
СУЛАКШИН: Владимир Иванович очень ключевую формулу предложил: в результате модернизации страна должна стать другой. Вообще, как выясняется, модернизация как обновление, эта, казалось бы, совершенно неординарная вещь, она всегда, в каждый момент жизни, должна присутствовать. И на предприятии всегда есть амортизационные отчисления, обновление основных фондов, так и в жизни общества всегда какие-то инновации происходят, всегда идет развитие, правда ведь? Но почему слово «модернизация»? Тут какое-то есть сходство или перекличка с мобилизацией – такое рывковое усилие, и оно всегда необходимо тогда, когда какой-то процесс, какое-то качество стало экстраординарно нас неустраивающим. Нужен рывок, нужно сдвинуть с мертвой точки какой-то процесс или состояние чего-нибудь. И вот если попытаться сейчас усмотреть, а что же в стране настолько не устраивает, что возникает вот эта постановка у высокого руководства вопроса рывка, модернизации, такого мобилизационного усилия? Слова-то произнесены: архаичная каноника, политическая система в застое, еще там что-то такое. Но это общие слова. Они неконкретны. А вот когда начинаешь проникать в конкретику, а почему состояние производительности труда, основных фондов вот такое, а почему страна, там, в кризисе провалилась хуже всех стран всего мира, а почему, и начинаешь понимать, что, действительно, некое состояние, вот точка, куда страна, заблудившись, попала, требует рывка. И на самом деле, нужна модернизация. У меня такой образ из арсенала фильмов ужасов возник.
Вот объелся некий персонаж либеральных таблеток, у него отрос хвост, выросли рога, копыта появились, и потом ему говорят: «Господин, вот вам нужно причесочку другую, костюмчик другого колера, галстучек тут повязать, чтобы рожки там не очень у вас заметны были – мы вас модернизируем».
Но рога и копыта-то останутся. Так вот кажется, что, на самом деле, модернизация стране нужна именно в связи с тем, что за 20 лет она забрела в тупик. Ее социальная, ее политическая модель, ее экономическая модель, ее внешнеполитическая модель, ее финансовая модель, критику которой мы слышим и от президента страны, она настолько нежизнеспособна, она настолько лишает страну перспективы, если только под перспективой не иметь в виду судьбу вот североамериканских индейцев, там, после 1500 года, вторжения конкистадоров. Поэтому модернизация, прежде всего, это должно было быть восстановление тех жизнеспособных кондиций страны, на базе чего возможно ее дальнейшее успешное развитие. Поэтому кажется, что сегодняшняя модернизация, как об этом говорил профессор Багдасарян, очень напоминает уже прожитый урок – перестройку 1985–1991 годов. Все мы помним, чем та модернизация закончилась.
На сегодня самая большая тревога – что не исключается, что эта модернизация может закончиться тем же, если она не будет наполнена, повторим, четкими целями, четкими обоснованными описаниями неудовлетворительных состояний, и все это должно быть на основе критериев, которые понятны большинству, а не только меньшинству, богатому меньшинству, относительно которых мы тоже слышали: бедный свободным быть не может. А когда свобода лучше, чем несвобода, то мы понимаем, для кого такого рода модернизация. Поэтому нельзя нам сейчас вот считать, что мы, наверное, до конца проникли и обрели все смыслы, но нам кажется, что очень многое начинает приоткрываться. И главная наша цель, чтобы каждый попытался дальше этот занавес начать отодвигать, начиная думать сам, что происходит, и по существу. И у нас уже такая есть творческая традиция, поверьте, что вот в этих размышлениях мы для себя нечто, на самом деле, обретаем. Иногда спустя вот полчаса каждому хочется что-то такое отметить, поэтому, коллеги, 30-40 секунд, самое важное, что мы хотели бы отфиксировать вот в ходе сегодняшнего разговора. Сергей Георгиевич, пожалуйста.
КАРА-МУРЗА: Даже если мы договоримся о тех сторонах, которые требуют модернизации, мы окажемся перед тяжелейшей проблемой. Общество за 20 лет рассыпано, оно переживает тяжелое состояние анемии, то есть распада всех связей и взаимных обязательств. Вот это придется в любом случае менять, лечить, тщательно, заботливо. И конечно, придется от всяких конфронтационных идей, которые сейчас выбрасывают с целью устроить вторую перестройку, да, надо лет на 30-40 отказаться совершенно.
СУЛАКШИН: Спасибо, Сергей Георгиевич. Вардан Эрнестович?
БАГДАСАРЯН: Самый большой парадокс – а кто будет модернизировать? «Единая Россия», может быть? Модернизация поручена тем, кто модернизироваться принципиально не желает. В этом основной парадокс, поэтому под вывеской модернизации может происходить распил государственного бюджета, вещи, связанные с дальнейшей деградацией российских потенциалов.
СУЛАКШИН: Владимир Николаевич?
ЛЕКСИН: Если модернизация – это всерьез и надолго, то этот процесс должен реализовываться в форме проекта. Это должен быть серьезный, научно-обоснованный, ресурсно-подкрепленный и введенный в определенное правовое русло проект. Для этого нужна работа серьезных экспертных коллективов. Для этого нужна работа очень серьезная правительства, которое пока ничего еще в плане модернизации для себя не определило. Это очень важно. Сейчас пока, к сожалению, то, что называется модернизацией, не обладает никакими признаками проекта, который способен к реализации в течение многих лет. Совершенно согласен со своими коллегами в этом отношении.
СУЛАКШИН: Больше всего опасаюсь, что серьезнейшая тема рывка в развитии страны, установления оснований для ее постоянного обновления, развития и перехода к успеху – это лишь риторика, а практика – предвыборные политтехнологии. Есть классическая предвыборная политтехнология: то, что было, плохо, мы это критикуем, а мы обязательно привнесем новое, мы это сделаем, мы это изменим, мы достигнем. Вот эта риторика перед выборами классически на любых континентах, но, как правило, после выборов они забывают, потому что цели другие и вожделения другие. Очень не хочется, чтобы в стране эта подмена на сегодня имела место.