Работа Н. И. Толстого «Язык и народная культура: очерк по славянской мифологии и этнолингвистике» представляет собой сборник статей – работы в области славянской этнолингвистики – языковедческой дисциплины тесно связанной с историей культуры, мифологией, фольклористикой, этнографией, этнической психологией теорией этногенеза. Структура сборника выявляет проблематику этнолингвистики во всей полноте – теоретические статьи по общедисциплинарным вопросам, исследования по архаическим ритуалам, символике предметов и действий, заметки по славянской демонологии, работы, посвященные слову в контексте культуры, славянской фразеологии, семиотике фольклора.
В последнюю четверть века одним из наиболее ярких направлений в отечественной филологии становится этнолингвистика – междисциплинарная наука, совмещающая в себе предметы и методы языкознания, фольклористики и этнографии. Этнолингвистика как составляющая современной семиотики соприкасается с мифологией, историей культуры, теорией этногенеза и рядом других дисциплин в центре которых – человек, слово и этнос. Термин «этнолингвистика» появился в 1940-х гг. и связан с исследованиями Э. Сепира, Ф. Боаса. Предшественниками современной этнолингвистики можно также назвать В. Гумбольдта, А.Н. Афанасьева, Ф.И. Буслаева, А.А. Потебню, Д.К. Зеленина. В XX веке была осознана потребность выработки фундаментального и логически последовательного подхода к этнолингвистике, систематизацию этнографического, фольклорного, лингвистического материала, разработку принципов сравнительной типологии культурных феноменов, выявление географии фактов народной культуры, создание диалектологии традиционной культуры. Одна из существенных целей науки о народной культуре в ее языковом отражении – реконструкция, внутренняя и внешняя. Н. И. Толстой берется за подготовку и решение этих важных теоретических задач. Будучи славистом с необычайно широкими профессиональными интересами и свободно владея материалом, он сосредоточил внимание на культуре южных славян, украинско-белорусского Полесья, Карпат и Русского Севера. Н. И. Толстой создает школу этнолингвистики: объектами анализа Толстого и его учеников становятся славянские мифы, ритуалы, народный календарь, демонология, поверья, стереотипы обыденного и ритуального поведения, обрядовая лексика и фразеология, ритуальные тексты (песни и заговоры и др.), символика, система метафор и прочие формы традиционной духовной культуры славян.
Язык в исследования Н.И. Толстого трактуется как сила, пронизывающая все стороны культуры, служащая инструментом ментального упорядочения мира и средством закрепления этнического мировидения. Взаимосвязь языка и невербальных реализаций культуры, когда язык не только отражает культуру, но и оказывает влияние на оформление неязыковых культурных кодов. С другой стороны, изучение механизмов языковой эволюции требует выявления факторов, лежащих за пределами языка. К изучению этнолингвистики Толстой применяет методы и способы изучения, выработанные в современной лингвистике. Толстой подчеркивает метафорический параллелизм применения термина «грамматика» к изучению и описанию обрядности.
Книга «Язык и народная культура: очерк по славянской мифологии и этнолингвистике» поражает разнообразием тематики исследований Толстого, богатством фактического материала, на котором построены концепции автора. Для Н. И. Толстого характерно стремление базировать исследование на исчерпывающем привлечении данных, относящихся к рассматриваемой проблеме. Читателю книги предстоит погрузиться в осуществляемое автором исследование далеко неочевидных взаимосвязей многочисленных элементов традиционной народной культуры славян, многослойной символики славянских обычаев и ритуалов, представить себе всю сложность функционирования слова в культурном и мифологическом контексте. Книга включает статьи Толстого с 1971 по 1994 годы, освещающие проблематику этнолингвистического направления и трактующие взаимоотношения языка и культуры в теоретическом плане, очерки отдельных архаических славянских ритуалов, исследование символики предметных элементов обрядов, этюды по славянской демонологии, статьи о культурном контексте отдельных слов и выражений, работы о славянской фразеологии, рассматриваемой сквозь призму этнографии, этнолингвистики и мифологии, статьи по фольклорных жанрах и текстах.
Примером истолкования фразеологического оборота может служить разбор Н.И. Толстым устойчивого выражения «соленый болгарин». «Согласно обрядам приазовских болгар, когда ребенок только родился и еще к груди матери не дотрагивался, бабки-повитухи стелили рядно на пол, клали на него ребенка, ложились сами кругом него, образуя круг, делали несколько надрезов бритвой на теле новорожденного, а потом его присаливали. Конечно. Ребенок плакал, но его обмывали и давали матери кормить. Отсюда и пошло – «соленый болгарин».
Большой интерес представляют заметки Толстого о народной демонологии. Народная демонология – важная и неотъемлемое звено архаической славянской духовной культуры, в нашу пору уже быстро исчезающей, во многих зонах почти бесследно исчезнувшей, но в прошлом достаточно устойчивой и повсеместно распространенной. По своему происхождению она относится к давним дохристианским воззрениям, к эпохе язычества, которая в несколько видоизмененных формах, по сути дела, продолжала существовать в жизни народной, уживаясь часто с христианством, прежде всего с бытовым христианством, либо противопоставляясь ему, как мир «преисподней» или часть мира земного – миру небесному.
Народная демонология ярко отражена в фольклоре – сказках, преданиях. Песнях, пословицах и т. п., народных обычаях (некалендарных – родинных, свадебных, похоронных), и календарных (святочных, купальских), в народных представления космогонических, метеорологических, народно-медицинских и др., бытовых и трудовых процессах, суевериях, оберегах и иных «охранительных» действиях.
Принцип наименования духов – по месту обитания (домовой, леший, боровой, лозатый, водяной). Сам внешний вид, сам облик демонов, а в значительной мере и их функция во многом и часто зависима от места их обитания. В то же время, наблюдается расплывчатость образов отдельных «нечистиков», некоторая их морфологическая недетализированность, с другой стороны – их многоликость, многообразие. Эта многоликость фиксирующаяся иногда на одной и той же территории, может быть вызвана не только «диалектным» смешением, но и общими историческими условиями развития древних славянских мифологических воззрений.
В одном и том же диалекте, на одной и той же территории могли сосуществовать элементы разных эпох и разных форм дохристианского мифологического сознания. Славянские обрядово-мифологические системы и их демонологические подсистемы, зафиксированные в разных местах славянского этнического и языкового мира, имеют в этом отношении много общего с современными славянскими диалектными системами, в которых единовременно, по-разному на разных территориях сосуществуют и фиксируются архаизмы и инновации, исконные и заимствованные элементы, формы, отражающие разные этапы и периоды развития конкретного языка.
Демонологические народные представления в полной мере отражают отмеченные выше особенности – они различны, то есть «диалектны» на разных территориях и не одновременны по своему происхождению. Что же касается демонологической морфологии, сиречь внешнего облика «нечистой силы», то она тоже оказывается зависимой от данных обстоятельств. «Нечистая сила», по народным представлениям, может быть антропоморфна, зооморфна, бесплотна и смешанно зооантропоморфна. Последняя форма у славян, надо полгать достаточно поздняя, и именно она в наше время преобладает в «книжном» (городском, литературном) представлении.
Примеров, иллюстрирующих данные положения множество. Взять хотя бы такую популярную и широко представленную в фольклоре особь как русалка (южнославянск. вила, самовила, самодива и т. п., западнославянск. vodni panna, wodne jungfry и т. п.).
Восточнославянская русалка – особь почти всегда антропоморфная (известны лишь редко фиксированные случаи превращения ее в птичку – сороку, лебедку, либо лягушку, белку), обычно обнаженная (редко в белой длинной одежде), чаще всего женского пола с длинными распущенными волосами и бледным бескровным лицом. Что касается места ее обитания, то это озеро или омут, или иное водное пространство, но возможны – и, видимо более архаичны – поле («жито») и лес. Внешняя привлекательность этой особи в разных диалектных зонах различна. На северновеликорусской диалектной территории, где они и не всегда фиксируются, русалки – женщины без краски (румянца) в лице, с тощими и холодными руками, с длинными космами и большущими «титинами» (бывш. Владимирская губ.). С этим владимирским, не слишком обаятельным обликом согласуется облик белорусской могилевской русалки. Неказиста и белорусская, витебская русалка: она женоподобна, но, по свидетельству Н. Я. Никифоровского, старая, безобразная и грязная оттого, что живет в болотах. У украинцев на Полтавщине есть представления, что русалка может прийти в дом и «сделать пакость» его обитателям. В доме она появляется в виде «старой женщины», но вне дома она – «прекрасная девица с роскошными русыми волосами» (г. Валок). Именно такими русоволосыми красавицами они представляются большинству южновеликорусских, украинских и части белорусских крестьян. Такими они проникли и в русскую литературу.
Среди любопытных украинских диалектных особенностей следует отметить облик херсонских русалок – маленьких как куколки и харьковских русалок – маленьких девочек, бледных, почти прозрачных, с длинными русыми или зелеными волосами, а также харьковских русалок-мальчиков с короткими курчавыми рыжими волосами. С последним представлением согласуется черниговское поверье, что «русалками одинаково становятся женщины и мужчины».
Итак, локальные различия в облике русалок определяются в общем следующим набором признаков: женское - мужское, большое – малое, красивое – некрасивое, с большой грудью – без оной, с зелеными – с русыми волосами (часто в зависимости от места жительства – в воде или жите, или в лесу, отчасти в зависимости от пола).
Н. И. Толстой также пишет о народной этимологии и этимологической магии, причем эта статья дает представление о разработанной им методологии. Лежащий в основе народной этимологии принцип семантического притяжения созвучных слов имеет общий характер и составляет одну из важнейших особенностей ряда архаических фольклорных и ритуально-магических текстов, которую можно назвать этимологической магией, смыкающейся с другими, неязыковыми (ритуальными, мифологическими) видами магии. Приемы, применяемые в собственно лингвистических работах по народной этимологии оказываются здесь явно недостаточными ввиду большой сложности самого объекта: в качестве единицы описания в данном случае выступает не лексическая пара семантически сближенных созвучных слов, а как правило, целый, нередко достаточно пространный текст, в пределах которого только и может быть выявлена мотивировка самого сближения. Поэтому накопление, систематизация и собственно лингвистический (формальный и семантический) анализ фольклорно-этнографических факторов народной этимологии остаются насущной задачей науки о языке.
Второй, более глубокий уровень рассмотрения интересующего нас явления связан с анализом народной этимологии и этимологической магии кА мифопоэтического приема, включающегося в сложную семантическую и поэтическую организацию целого текста. То есть связан с изучением функции народной этимологии в структуре текста.
Третий аспект рассмотрения предполагает выход за пределы вербальных текстов и обращение к ритуально-магическим формам поведения, к обрядовым текстам, мифологии и верованиям, необязательно имеющим языковое выражение или устойчивую текстовую форму. Роль народной этимологии в текстах этого типа может быть различной: от мотивирующей совершаемые действия до генерирующей, то есть порождающей обрядовые действия. Примером ритуальных действий, мотивированных народной этимологией могут служить следующие примеры: на Ивана Купала солнце купается (Полесск.), если кто-то до Благовещения повесит на дворе белье, то в селе вешальники будут (черниг.), кто на Палея работает, у того хлеб спалит, Федор Студит землю студит, на Студита стужа, сечень сечет зиму пополам, в апреле земля преет, со дня Руфа земля рухнет, на Карпа карпы ловятся, на Тихона солнце тише и птицы стихают, Борис и Глеб – поспел хлеб. Созвучные компоненты обеих частей такого текста принимают на себя семантическую и символическую интерпретацию этой связи, ее мотивировку.
Заключение
В ходе работы над данным рефератом было произведено описание основных этапов жизни и творчества Н.И. Толстого, и сделан анализ работы Н.И. Толстого «Язык и народная культура: очерк по славянской мифологии и этнолингвистике». Н.И. Толстой не стремился к созданию и формулированию строго определенной научной теории, но это компенсировалось необычайно широким кругом его интересов - славянские мифы, ритуалы, народный календарь, демонология, поверья, стереотипы обыденного и ритуального поведения, обрядовая лексика и фразеология, ритуальные тексты, символика, фольклор, система метафор и прочие формы традиционной духовной культуры славян. Научные исследования Н. И. Толстого являются основополагающими для становления русской этнолингвистики как самостоятельной научной дисциплины. Заслуга Н. И. Толстого как слависта – в том, что ему удалось разработать оригинальную методику оппозиционно-коррелятивного анализа лексики и воссоздать «биографию» и географию многих славянских слов. Этнолингвистические исследования Н.И. Толстого обогатили науку новейшими данными о славянских древностях, верованиях и обычаях.