В своей статье «Жизненный опыт аутичного ребенка» («Mai Experience as an Autistic Child»), опубликованной в 1984 году в «Вестнике ортомолекулярной психиатрии» («Journal of Orthomolecular Psychiatry»), Темпл пишет о том, что даже ребенком успешно справлялась с тестами, представлявшими собой зрительные иллюзии или двусмысленные фигуры, а вот задачи, носившие абстрактный характер, ставили ее неизменно в тупик, что, замечу, типично для аутистов. Вызывало у нее трудности запоминание текста, и чтобы выучить наизусть, к примеру, стихотворение, ей приходилось «превращать» слова в образы. Аналогичный прием помогал ей и при сложных математических задачах.[243]
Образное мышление само по себе не является ненормальным, и Темпл мне рассказала, что знакома с несколькими людьми — инженерами и конструкторами — которые, так же как и она, создают и оценивают свое новое техническое творение мысленно, призвав на помощь воображение, и только потом выполняют рабочие чертежи.[244] Одним из таких людей был Том, ее ближайший коллега, который нравился ей не только своим мышлением, но также веселым нравом и прямодушием, чертой для нее весьма привлекательной. «Мы настроены с ним на одну волну, — призналась мне Темпл, — хотя эту волну можно назвать „ребяческой“, но только это ребячество помогает нам плодотворно работать».
Выслушав столь лестный отзыв о Томе, я допустил, что Темпл любит его и, возможно, находится с ним в связи и даже думает о замужестве. Помявшись, я спросил у нее, случалось ли ей влюбляться и заниматься любовью. Не удивившись вопросу, она ответила отрицательно, пояснив, что в ее понимании любовные отношения между мужчиной и женщиной слишком сложны для аутичных людей, после чего, подумав, добавила, что половое влечение не чуждо и аутистам, но секс в их жизни не главное. «Сама я никогда не влюблялась», — сказала Темпл.
|
|
«А что значит влюбиться?» — отважился я на новый вопрос. «Сама не знаю, — она пожала плечами. — Может быть, впасть в беспамятство». Я задал вопрос иначе: «А как, по-вашему, что значит любить?» «Заботиться о других», — ответила Темпл. «А вы о ком-нибудь заботились?» «О животных...» — Темпл замялась, а затем добавила, как мне показалось, с горечью: «Мне кажется, многое в моей жизни проходит мимо меня. Может быть, и любовь. Но только я не понимаю ее. Когда я училась в колледже, моя однокурсница, с которой я жила в одной комнате, влюбилась, как говорят, безответно, в одного из наших преподавателей. Это был приятный интеллигентный мужчина, такой может понравиться. Но разве можно сходить с ума, если тебе не отвечают взаимностью?» Сделав паузу, Темпл добавила: «То же и с музыкой. Я не понимаю ее».
У Темпл был абсолютный слух (что не редкость среди аутистов), не жаловалась она и на музыкальную память. Но музыка не задевала ее за живое, вызывая лишь сухие ассоциации. «Когда я слышу современную танцевальную музыку, — сказала мне Темпл, — мне кажется, что под нее танцуют гиппопотамы». Можно было подумать, что Темпл немузыкальна, несмотря на ее превосходный слух. Однако дело было в другом — в недостаточной динамике ее эмоций и чувств. Темпл могла стать свидетельницей примечательного события, после чего описать его с исключительной точностью, однако в подобном случае лишь педантично обрисовывала его, не проявляя эмоций.
|
|
«Во мне недоразвиты эмоциональные цепи», — заметила Темпл. По этой причине, считала она, у нее отсутствовала потребность подавлять неприятные воспоминания и гнетущие мысли. «В моей памяти не существует закрытых файлов, — убежденно сказала Темпл. — В них отсутствует надобность, потому что я ничего не утаиваю, у меня нет никаких секретов. Я допускаю, что у обычных неаутичных людей есть что скрывать от других. Когда наступает необходимость, ваше миндалевидное тело блокирует файлы гиппокампа. У меня такого не происходит».
«Мне кажется, вы не правы, — ответил я. — Подавление эмоций свойственно каждому человеку. Защитный механизм, с помощью которого мысли, побуждения и эмоции, достигающие сознания, устраняются им, существует у каждого». Высказав эту мысль, я усомнился в ее абсолютной правильности. Ведь можно представить себе органические условия, при которых подавления эмоций не происходит. Я вспомнил о мнемонисте (описанном Лурия), который зачастую предавался столь ярким воспоминаниям, что был не в силах их подавить, хотя временами они были такими горькими, что если бы существовала физиологическая возможность вытеснить их из сознания, он бы ею непременно воспользовался. У меня и у самого был пациент (страдавший поражением лобных долей), который не мог отделаться от тяжких воспоминаний о совершенном им преступлении.
А вот примеры иного рода. Другой мой пациент (перенесший кровоизлияние в одну из лобных долей), которого я часто заставал за чтением «Сайентифик Америкэн»,[245] сказал мне однажды, что по-прежнему понимает смысл научных статей, однако потерял к ним былой интерес. Лишился эмоций (в бытность судьей) и другой человек, который также получил повреждение лобной доли. Казалось бы, такая потеря исключает возможную предвзятость судьи и поможет стать ему поистине беспристрастным, однако случилось так, что судья, проявив завидную проницательность, оставил свой пост, мотивируя решение тем, что не сможет теперь вникать в мотивы действий ответчиков, а при свершении правосудия чувства судьи играют не последнюю роль.[246]
|
|
Приведенные примеры показывают, что лишь неврологическое повреждение мозга может подавить базис эмоции. Чувствами и эмоциями обладают все люди, и аутисты не исключение, что бы Темпл ни говорила о недоразвитости ее «эмоциональных цепей». Да и сама Темпл постоянно проявляла сострадание и нежность к животным — искренние и глубокие чувства.
Стоит отметить, что Темпл постоянно стремилась понять себя, правда, подыскивая при этом подходящие сравнения и модели. Она чувствовала, что в разуме ее преобладает механическое начало, и часто сравнивала свой разум с компьютером, свои мысли — с расчетами, а свою память с файлами того же компьютера. Она предполагала, что ее разуму не хватает «духовности», которой наделены обычные люди, и считала, что порой мыслит слишком конкретно, оперируя визуальными образами, являющимися продуктом случайных ассоциаций.[247] Темпл считала, что зрительные участки ее мозга вкупе с теми участками, которые отвечают за одновременную обработку большого количества информации, излишне развиты (что характерно, на ее взгляд, для аутичных людей), а речевые участки мозга сравнительно недоразвиты (что тоже характерно для аутистов).[248] Темпл также мне сообщила, что внимание у нее какое-то «вязкое», вроде бы очень цепкое, но лишенное гибкости и подвижности, что она объяснила дефектом своего мозжечка, который был меньше нормы (это показала магнитно-резонансная томография). По суждению Темпл, этот дефект влияет на возникновение аутизма, хотя мнения ученых по этому поводу разделились.
Темпл также считала, что на развитие аутизма влияют наследственные генетические факторы, и ссылалась при этом на собственного отца, замкнутого и педантичного человека, который, как она полагала, страдал синдромом Аспергера или по крайней мере у него были зачатки этой болезни.[249] Темпл также предполагала (вопреки мнению Бруно Беттельхайма[250]), что, хотя окружающая среда и оказывает большое влияние на детскую психику, родители, как правило, непричастны к развитию у детей аутизма, ибо это психическое расстройство само воздвигает барьеры между детьми и родителями, которые они не могут преодолеть, и потому весь спектр детских сенсорных ощущений от ласки и заботы родителей принимает крайне обедненный характер.
Суждения Темпл об аутизме в основном совпадали с существовавшими научными взглядами на это психическое расстройство. Стоит также отметить, что Темпл искренне полагала, что при рассмотрении проблем аутизма уделяют слишком много внимания негативным аспектам этой болезни, пренебрегая ее положительными аспектами. Темпл считала, что если при аутизме одни части мозга имеют некоторые дефекты, то другие части мозга при этом, должно быть, наоборот, развиты выше нормы — особенно у людей, страдающих синдромом саванта, — и с определенным превышением нормы у всех аутистов. Она полагала, что хотя аутичные люди и сталкиваются с многочисленными проблемами, многие аутисты обладают особенными способностями, которые позволяют занять им достойное место в жизни.
В то же время Темпл склонялась к мысли, что ее мозг представляет собой модульную структуру и имеет множество различных форм интеллекта, потенциально независимых друг от друга. При этом она ссылалась на книгу Ховарда Гарднера «Границы разума», в которой он пишет о множестве отдельных и отделимых способностях человека — зрительных, музыкальных, логических и т. д., — характеризуя эти способности как независимые и автономные с присущими им возможностями действовать в своей когнитивной сфере и отмечая, что такого рода способности могут быть сильно развиты у аутичных людей, в то время как способность понять склад чужого и даже своего собственного ума у аутистов развита крайне слабо.
Размышляя об аутизме, Темпл старалась понять, как сущность этого психического расстройства, так и его отдельные проявления, одни из которых даже доставляли ей удовольствие (когнитивные и экзистенциональные проявления, которые, возможно, имели биологическую основу), а другие, доставляя немалые трудности, еще и вводили в недоумение (так, Темпл удивляла ее сенсорная система, то проявлявшая гипертрофированную пассивность, то неумеренную активность, что, по мнению Темпл, не могло объясняться «действием разума»). Вспоминая свое раннее детство, она рассказывала о том, что в шесть месяцев начала противиться ласкам матери, что, хотя и свойственно аутизму, также не объяснить действием разума. В конце концов Темпл сочла, что наиболее близко к объяснению сущности аутизма подошел Гарднер с его теорией о множестве интеллектов, а также Хобсон и те ученые, которые пришли к заключению, что аутизм обусловлен патологической устойчивостью к аффектам и неспособностью к эмпатии. Признавала Темпл и когнитивную психологию, изучив труды Уты Фрит и других теоретиков этого направления в психологии.
Темпл также с усердием изучала результаты химических и физиологических исследований, касавшихся проблематики аутизма, а также результаты визуализации мозга аутичных людей, однако в конце концов пришла к заключению, что все эти исследования носят фрагментарный характер и не являются совершенными. Сама Темпл склонялась к мысли о недоразвитости у аутичных людей «эмоциональных цепей», которые, как она представляла, служат для соединения филогенетически старых эмоциональных частей головного мозга — миндалевидного тела и лимбической системы — со сравнительно недавно развитой частью — с предлобной корой головного мозга. Она полагала, что эти цепи помогают развитию «высшей» формы сознания и позволяют познать себя, свой собственный склад ума, равно как и склад ума других индивидов, т. е. обрести те способности, которых лишены аутисты.[251]
Одну из своих недавних лекций по аутизму Темпл закончила следующими словами: «Если бы я могла щелкнуть пальцами и тем самым освободиться от аутизма, я бы не стала этого делать, ибо аутизм — часть моей личности». Темпл верит, что аутизм имеет своеобычную ценность, свои преимущества. В одной из статей, опубликованных в 1990 году, она написала:
Взрослые аутисты и их родители осыпают аутизм ругательствами, недоумевая, зачем сотворены (Богом или природой) такие психические расстройства, как аутизм, шизофрения и маниакально-депрессивный психоз. Однако, если из организма удалить гены, вызывающие эти расстройства, последствия могут оказаться непредсказуемыми. Возможно, что люди с проявлением этих заболеваний более созидательны и даже более одарены. Если удалить эти гены, то, вероятно, пострадает все человечество.
На следующий день, в воскресенье, Темпл явилась ко мне в гостиницу уже в восемь часов утра, прихватив с собой несколько своих последних статей. У меня сложилось стойкое впечатление, что Темпл не преувеличивала, когда говорила, что вся ее жизнь в работе. Казалось, не знала ни сна, ни отдыха. Даже уикэнд, который она проводила вместе со мной, она, безусловно, рассматривала не как времяпрепровождение в компании гостя, а как сорок восемь часов, отведенных на изучение аутизма и прежде всего ее жизни, которой сопутствует это психическое расстройство. Если временами она представляла себя антропологом на Марсе, то, вероятно, и во мне видела антрополога и, в частности, исследователя, специально приехавшего, чтобы скрупулезно ознакомиться с ее жизнью и, собрав необходимые данные, прийти к определенному заключению о сущности аутизма. Общение со мной она воспринимала как обыденную работу, которую, как всегда, необходимо выполнить исправно и аккуратно. Я посчитал, что именно по этой причине, когда я был в доме Темпл, она провела меня в свою спальню и показала обжимную машину (вряд ли она ее демонстрировала обычным гостям).
Встретившись со мной, Темпл предложила поехать в Национальный парк Скалистых гор, находящийся в двух часах езды от Форт-Коллинса в юго-западном направлении. Оказалось, что сама она ни разу в нем не была (ибо все свое время посвящала работе), но она посчитала, что мне будет интересно ознакомиться с парком. Правда, при этом она добавила, что неформальная обстановка, возможно, поможет мне лучше понять ее аутизм.
Мы сели в автомобиль Темпл с приводом на четыре колеса, который, как я рассудил, весьма подходит для поездки в гористую местность. Когда мы приблизились к парку, дорога сузилась и стала взбираться в гору, петляя между крутыми участками. Внизу виднелись ущелья, в которых бурлила и клокотала вода. Склоны гор были отданы царству вечнозеленых растений, папоротников и мхов. Я постоянно пользовался биноклем и издавал восхищенные возгласы при каждом повороте дороги.
Когда мы въехали в парк, то оказались на обширном плато, откуда открывался прекрасный вид на Скалистые горы с заснеженными вершинами, хотя они и отстояли от нас на добрую сотню миль. Я поинтересовался у Темпл, ощущает ли она их величественность. «Красивые горы, — ответила Темпл, — а величественность — она пожала плечами, — оценить не могу». Отвечая на мой недоуменный вопрос, она пояснила, что многие слова ставят ее в тупик, и чтобы понять их, она не раз прибегала к толковому словарю, но только почти впустую. «Помню, — сказала Темпл, — наряду с такими словами, как „поразительный“, „непостижимый“, „таинственный“, я как-то пыталась понять, что значит слово „величественный“, но в словаре все эти слова объясняются маловразумительными синонимами». «Горы красивые, — повторила Темпл, а затем, помолчав, продолжила, как мне показалось, с тоской и даже с горечью в голосе: — Но они не вызывают у меня того чувства, которое возникает у неаутичных людей при виде красивого зрелища. В этом парке я в первый раз. Правда, Скалистые горы видела и до этого, но лишь однажды, по случаю, хотя и живу в Форт-Коллинсе уже несколько лет».
Спустя некоторое время Темпл высказала похожую мысль: «Когда вы смотрите на цветы или на журчащий ручей, я вижу, что это доставляет вам удовольствие, но меня эти красоты не трогают». Я вспомнил, как накануне, в субботу вечером, когда любовался заходом солнца, опускавшегося за близлежащие горы, Темпл заметила: «Вы любуетесь ярким зрелищем. Я знаю, что оно привлекательно, но оно не задевает меня за живое». Она добавила, что ее отец столь же равнодушен к красотам природы.
Мне вспомнился и наш разговор, состоявшийся в пятницу поздно вечером, когда мы с Темпл прогуливались. «Когда я смотрю на звезды, — сказала она тогда, — то знаю, что должна испытывать благоговение перед ними, но ничем подобным не проникаюсь. Правда, звезды наводят на размышления о вселенной. Я не раз размышляла о Большом взрыве, благодаря которому, как утверждают некоторые ученые, образовалась наша вселенная». «А вы ощущаете ее необъятность?» — спросил я. «Ее необъятность я понимаю рассудком, — ответила Темпл, а затем, помедлив, продолжила: — А какое место занимают в ней люди? Является ли смерть концом нашего бытия? Вероятно, во вселенной существуют высшие силы, которые распоряжаются нашими судьбами». Такие высокие мысли не характерны для аутичного человека. Тогда, я помню, задумался: были ли мысли Темпл лишь результатом работы разума или она все-таки вкладывала в них хоть какие-то чувства?
Пока я вспоминал наши с ней предыдущие разговоры, машина забиралась все выше и выше в горы. Вскоре мы увидели горное озеро, и я выразил желание искупаться (меня всегда привлекали экзотические озера, и я не прочь поплавать в Байкале и Титикаке), но Темпл сказала, что пора возвращаться. В тот день я уезжал, и Темпл сочла, что мне нужно собраться в дорогу не торопясь. На обратном пути мы ненадолго остановились, и я с удовольствием послушал пение птиц и лишний раз полюбовался горным пейзажем. Оказалось, что Темпл знает названия всех растений, но, как она заявила, они не привлекают ее. Когда мы выехали из парка, я увидел сбоку, внизу дороги, широкую полосу воды и попросил Темпл остановиться: я все-таки решил искупаться. Выбравшись из машины, я стал опускаться вниз по откосу. «Стойте! — внезапно крикнула Темпл. — Здесь водосток. Вас унесет к плотине». Я посмотрел вниз, пригляделся. На самом деле, стремнина. С таким течением, пожалуй, не справиться. Я полез вверх. Темпл вздохнула с нескрываемым облегчением. Позже она позвонила подруге и сообщила ей, что спасла мне жизнь.
На пути в Форт-Коллинс мы продолжили разговор о проявлениях аутизма. Темпл мне рассказала о знакомом музыканте, страдающем аутизмом, который обладает даром безошибочной имитации. Какой бы сложной ни была пьеса, он тут же повторяет ее в точности и делает те же ошибки, что и пианисты. Я, в свою очередь, рассказал Темпл о Стивене Уилтшире, аутичном художнике. Мы вспоминали аутичных поэтов, писателей, ученых, философов. Беата Хермелин, которая в течение многих лет наблюдала низкофункциональных аутичных савантов, в одной из своих работ указывает на то, что хотя подобные люди и могут обладать удивительными талантами, таланты эти не имеют созидательного начала. Иное дело люди, страдающие синдромом Аспергера. Кристофер Гиллберг, шведский психиатр, посвятивший немалое время изучению аутизма, отмечает, что одаренные люди с таким недугом обладают созидательными способностями, а их творчество связано с внутренней жизнью личности, с потоком новых идей и сильными чувствами. Он приводит в пример Витгенштейна[252] и Бартока, на его взгляд, страдавших синдромом Аспергера. (Многие аутисты зачисляют в свои ряды и Альберта Эйнштейна.)
Затем Темпл заговорила опять о своей работе и, как мне показалось, с удовольствием вспомнила, как провела меня нелегально на скотобойню, после чего призналась, что ей нравится иногда нарушать общепринятые нормы и правила. «Иной раз, когда я за рулем, то еду с превышением скорости или выезжаю на встречную полосу, — пояснила она, — но это же не серьезные нарушения. В то же время я чувствую: если совершу нечто крайне предосудительное, Бог покарает меня. К примеру, у машины откажет рулевой привод». Я пришел в удивление: как можно увязывать Божью кару с поломкой автомобиля, тем более человеку, лишь недавно здраво рассуждавшему о вселенной? Мое недоумение развеяла Темпл, сказав, что, на ее взгляд, законы и нормы, которым следуют люди, имеют не земное происхождение, а ниспосланы свыше, то ли Богом, то ли космическим разумом. «Когда я бываю на мясозаготовительной фабрике, — добавила Темпл, — то веду себя осторожно, по возможности, милосердно, потому что за мной наблюдает Бог». Однако я счел, что милосердие Темпл объясняется не боязнью Божьей кары, а ее собственными высокими моральными качествами.
Темпл мне сообщила, что по вероисповеданию она католичка, но в вере не придерживается ортодоксальных воззрений и даже смотрит на веру с научных позиций. «Мне кажется, — сказала она, — что во вселенной существует высшая, верховная сила, только не Иисус и не Будда, а некое организующее начало, вышедшее из первоначального хаоса». Затем Темпл снова сказала, что верит в жизнь после смерти, хотя бы в виде «сгустка энергии», а потом тоскливо произнесла: «Большинство людей оставляют потомство, передав ему свои гены, а я могу оставить после себя только свои работы, статьи и книги. Это меня гнетет».
Неожиданно Темпл всхлипнула. «Я не хочу, чтобы мои мысли умерли вместе со мной, — сказала она сквозь слезы. — Меня не интересуют ни деньги, ни положение в обществе, но я хочу оставить свой след на земле и знать, что жизнь прожита не напрасно».
Она вновь привела меня в удивление. Когда мы вышли из машины и стали прощаться, я, с разрешения Темпл, обнял ее, и мне показалось, что она ответила встречным движением.
Выбор всегда субъективен и идиосинкразичен, и в этом разделе книги я привожу список литературы, отобранный по своему усмотрению. В этот список включены и литературные источники, на которые в своей книге я не ссылаюсь, но которые равно относятся к ее теме и также представляют значительный интерес. Полный список литературы, использованный мною в работе, приведен в следующем разделе.
Аннотированная библиография
Выбор всегда субъективен и идиосинкразичен, и в этом разделе книги я привожу список литературы, отобранный по своему усмотрению. В этот список включены и литературные источники, на которые в своей книге я не ссылаюсь, но которые равно относятся к ее теме и представляют значительный интерес. Полный список литературы, использованный мною в работе, приведен в следующем разделе.
Предисловие
Недавно работа Л. С. Выготского «Основа дефектологии», считавшаяся утраченной, была переведена на английский язык, получив название «The Fundamentals of Defectology».
А. Р. Лурия в своей автобиографической книге «Этапы пройденного пути: научная автобиография» («The Making of Mind») рассказывает о развитии неврологии и о своем приобщении к этой науке. В главе «Романтическая наука» он указывает на необходимость самым подробным и тщательным образом вести историю болезни каждого пациента. Его работы «Ум мнемониста» («The Mind of Mnemonist») и «Потерянный и возвращенный мир. История одного ранения» («The Man with a Shuttered World») — прекрасные иллюстрации этой мысли.
Курт Голдштейн рассматривает вопросы неврологического здоровья, неврологических расстройств и реабилитации в вышедшей в свет в 1993 г. книге «The Organism» (особенно интересна глава 10).
В послевоенные годы вопросы здоровья и болезни особенно тщательно рассматривали Жорж Кангильем и Мишель Фуко. Главная книга Кангильема — «The Normal and Pathological», а главная книга Фуко — «Mental Illness and Psychology».
Джеральд Эдельман опубликовал пять книг, посвященных невральной теории личности, разработанной им в рамках теории «неврального дарвинизма». Последняя из них и наиболее познавательная — «Bright Air, Brilliant Fire».
В книге Израэля Розенфилда «The Invention of Memory» рассказывается об истории развития классической неврологии, а также говорится, как радикально могут быть пересмотрены положения этой науки в свете теории Эдельмана. Я и сам нашел теорию Эдельмана, установившую невральный базис психических процессов от восприятия до понимания, весьма интересной и полагаю, что на базе этой теории могут возникнуть новые направления в неврологии. Я рассмотрел теорию Эдельмана в двух статьях «Neurology and the Soul» и «Making Up the Mind», опубликованных в «Нью-Йоркском книжном обозрении».
Также стоит отметить книги Фримэна Дайсона «Infinite in All Directions», Ильи Пригожина «От существующего к возникающему» («From Being to Becoming») и Мюррея Гелл Манна «The Quark and the Jaguar: Adventures in the Simple and the Complex».
История художника с цветовой слепотой
В книге Мэри Коллинс «Colour-Blindness», изданной в 1925 г., рассказывается о хирурге, упавшем с лошади, в результате чего он потерял цветовое зрение. Книга Артура Зайонка «Catching the Light: The Entwined History of Light and Mind» особенно интересна суждением о цветовой теории Гете и о ее развитии в трудах Эдвина Лэнда (Зайонк в своей книге также рассказывает о Джонатане И.)
Работа Артура Шопенгауэра о теории цветового зрения, опубликованная в 1816 г., на английский язык не переведена. Но этот же вопрос Шопенгауэр рассматривает и в своем более позднем фундаментальном труде «The World as Will and Representation».
В XIX веке также появилась работа Стивена Турнера «Inthe Eye’s Mind Vision and the Helmholtz-Hering Controversy», рассказывающая о различных теориях цветового зрения, и работа К. Р. Кавониуса, продолжающая эту тему.
Семир Зеки стал пионером в исследовании механизмов цветового восприятия обезьян. Результаты его исследований изложены в его книге «A Vision of the Brain». Об интеграции цветовых восприятий высшим уровнем головного мозга рассказывается в книге Фрэнсиса Крика «The Astonishing Hypothesis: The Scientific Search for the Soul». Обе эти книги написаны языком, доступным для широкого круга читателей. (В обеих книгах также рассказывается история Джонатана И.)
Антонио и Ханна Дамазио вместе со своими коллегами опубликовали несколько работ, посвященных церебральной ахроматопсии, основанных на наблюдениях пациентов в стационарных условиях. Антонио Дамазио рассказывает о церебральной цветовой слепоте и о других расстройствах зрения в своей самостоятельной работе, вошедшей в сборник «Principles of Behavioral Neurology», а также в недавно изданной книге «Descartes’ Error».
Труды Эдвина Лэнда были недавно полностью опубликованы, но следует обратить особое внимание на яркую работу «The Retinex Theory of Color Vision», опубликованную в журнале «Сайнтифик Американ». О трудах Лэнда прекрасную статью «I Am a Camera» написал Джереми Бернштейн (в этих двух работах также рассказывается о Джонатане И.). О зрительном хаосе, в который погружается человек, лишившись цветового восприятия, рассказывается в телевизионном фильме «Colorful Notions», поставленном на студии Би-Би-Си и показанном в рамках телепередачи «Горизонт» в 1984 г.
В сборнике «The Oxford Companion to the Mind», изданном под редакцией Ричарда Грегори, рассматриваются многие неврологические и психологические проблемы. Особо стоит отметить статьи «Colour Vision: Brain Mechanisms» (автор Том Троскианко), «Colour Vision: Eye Mechanisms» (автор У. А. Х. Раштон) и «Retinex Theory and Colour Constancy» (автор Дж. Дж. Макканн).
О первых шагах цветной фотографии написали интересную статью Грант Б. Ромер и Жаннет Деламур. Статья, называющаяся «The First Color Photographs», была опубликована в декабрьском номере 1989 г. журнала «Сайнтифик Американ», а в его мартовском номере 1990 г. была опубликована и моя статья, посвященная цветной фотографии сороковых годов. Стоит также отметить статью Ральфа М. Эванса «Maxwell’s Color Photograph», опубликованную также в «Сайентифик Америкэн» (в мартовском номере 1961 г.).
Историю человека с врожденной ахроматопсией описал Кнут Нордби в своей работе «Vision in a Complete Achromat: A Personal Account». Фрэнсис Фаттерман, женщина с врожденной цветовой слепотой, чьи письма ко мне я цитировал в книге, начала публиковать свою работу «Achromatopsia Network Newsletter» и надеется установить связь с другими людьми, страдающими ахроматопсией. С ней можно связаться по адресу: Box 214, Berkeley, CA 94701-0214.
Последний хиппи
Подробное описание синдрома обеих лобных долей головного мозга и амнестического синдрома дано в книгах А. Р. Лурия «Мозг человека и психические процессы» («Human Brainand Psychological Processes») и «Нейропсихология памяти» («The Neuropsychology of Memory»). Обе книги проиллюстрированы примерами из врачебной практики. В работе Франсуа Лермитта «Human Autonomy and the Frontal Lobes» автор указывает на то, что изучение личности, внутреннего мира больного не может быть досконально осуществлено в стенах медицинского учреждения, и потому больных следует наблюдать и в повседневных, обычных условиях.
О негуманном методе лечения психических заболеваний посредством лоботомии пишет Эллиот Валенштейн в книге «Great and Desperate Cure». Макдональд Кричли написал отзыв на эту книгу, помещенный в «Нью-Йоркском книжном обозрении».
Случай, произошедший с Файнизом Гейджем, привлекал внимание неврологов в течение ста пятидесяти лет. В XIX веке описание этого случая приводили в своих работах многие врачи и ученые, начиная с Франца Галля и заканчивая Зигмундом Фрейдом. В наше время этот случай описан Малькольмом Макмилланом в книге «Phineas Gage: A Case for All Reasons» и Антонио Дамазио в книге «Descartes’ Error».
Вопросам памяти посвящены две работы: «The Lost Mariner» и «A Matter of Identity», вошедшие в мою книгу «The Man Who Mistook His Wife for a Hat».
Исследованиями памяти в настоящее время занимается много ученых. Отмечу пока только Ларри Сквайра и Нельсона Баттерса, наиболее активных исследователей в этой области, опубликовавших большое число работ и выпустивших под своей редакцией сборник статей под названием «The Neuropsychology of Memory». Другие работы по исследованию памяти названы мною ниже в списке литературы к истории «Живопись его сновидений».
В настоящее время вызывает большой интерес влияние музыки на больных с психическими расстройствами. Среди литературы, посвященной этому вопросу, следует выделить книгу психиатра Энтони Сторра «Music and Mind», в которой, в частности, говорится о влиянии музыки на головной мозг.
Микки Харт написал книгу «Drumming at the Edge of Magic», в которой рассказывает о музыкальных ритмах и ударных инструментах многих стран мира.
Жизнь хирурга
Работа Жиля де ля Туретта «Etude sur une affectionnerveuse» была опубликована в 1885 г. Ее в сокращенном виде перевели на английский язык К. Г. Гец и Х. Л. Клаванс, снабдив перевод пространными комментариями и озаглавив «Gilles de la Tourette on Tourette Syndrome».