– Нет, что-то вроде «Цзиньган», – сказала мать Баоюя.
– Никогда не слышал о пилюлях «Цзиньган»! – всплеснул руками Баоюй. – Ведь если есть пилюли «Цзиньган», значит, есть и порошок Бодхисаттвы!
Все рассмеялись.
– Должно быть, это укрепляющие сердце пилюли владыки Неба! – произнесла Баочай, зажимая рот рукой, чтобы не рассмеяться.
– Совершенно верно! – проговорила госпожа Ван. – Совсем памяти у меня не стало!
– Память тут ни при чем, матушка, – заметил Баоюй, – вас просто сбили с толку Цзиньган и Бодхисаттва.
– Бессовестный! – прикрикнула на него госпожа Ван. – Хочешь, чтобы отец опять тебя поколотил?
– За это не поколотит! – возразил Баоюй.
– Если есть такие пилюли, пусть купят и дадут Дайюй, – сказала госпожа Ван.
– Все эти лекарства ни к чему, – заметил Баоюй. – Лучше дайте мне триста шестьдесят лянов серебра, и я приготовлю такие пилюли, что сестрица не успеет их проглотить, – тут же выздоровеет.
– Хватит врать! – крикнула госпожа Ван. – Где это видано, чтобы лекарство так дорого стоило!
– Я не вру! – отвечал Баоюй. – Лекарство у меня особое. Для его приготовления потребуется столько редкостных вещей, что все сразу и не перечислишь. Трехсот шестидесяти лянов серебра не хватит даже на покупку «последа от первых родов» и «человекообразного корня женьшеня с листьями», а еще понадобится «гречиха величиной с исполинскую черепаху», «сердцевина гриба фулин, растущего на корнях тысячелетней сосны», и много других таких же редких лекарственных растений. Зато лучшего средства в целом мире не сыщешь. Его чудодейственная сила вызывает трепет. Несколько лет назад старший брат Сюэ Пань выпросил у меня этот рецепт, но, чтобы приготовить лекарство, потратил два или три года и израсходовал тысячу лянов серебра. Если мне не верите, матушка, спросите у сестры Баочай.
|
|
Баочай замахала руками:
– Я ничего не знаю, впервые слышу, зачем ты морочишь матушку!
– Баочай девочка хорошая, она не станет врать, – произнесла госпожа Ван.
А Баоюй не выдержал, всплеснул руками и, повернувшись к Баочай, вскричал:
– Я говорю сущую правду, а вы думаете, будто я вру!
В этот момент Баоюй заметил Дайюй, она сидела за спиной Баочай и, сдерживая смех, показывала пальцем на свое лицо – стыдила Баоюя. Тот растерялся, но на выручку подоспела Фэнцзе, которая из внутренней комнаты, где накрывали стол, слышала весь разговор.
– Про лекарство это правда, – промолвила она. – Братец Баоюй не придумал. Недавно брат Сюэ Пань просил у меня жемчуг. Сказал, что для лекарства, и произнес в сердцах: «Лучше бы я с этим не связывался! А то теперь хлопот не оберешься!» Я поинтересовалась, что за лекарство. Оказалось, рецепт ему дал Баоюй. Там много лекарственных растений, но все я не запомнила. «Вы уж простите меня за беспокойство, – продолжал Сюэ Пань, – но жемчужины, которые я только что купил, не годятся. Они еще не ношенные. Вот и пришлось мне обратиться к вам. Если у вас нет головных украшений, дайте хоть несколько из тех, что вы носите, а я подберу вам другие взамен». Пришлось снять два жемчужных цветка и отдать ему. Еще он попросил кусок темно-красного шелка длиною в три чи и ступку, чтобы истолочь жемчужины.
Баоюй мысленно благодарил Будду за каждое произнесенное Фэнцзе слово, а потом обратился к матери:
|
|
– Ну, что вы теперь скажете? А ведь Сюэ Пань готовил лекарство не строго по рецепту, иначе пришлось бы ему добывать жемчуг и драгоценные камни из древних могил, и не любые, а только те, которые в качестве головных украшений носили богатые и знатные люди. Но кто станет сейчас раскапывать могилы? Поэтому ничего не остается, как брать жемчуг, который носят живые люди.
– Амитаба! Что ты болтаешь! – вскричала госпожа Ван. – Ведь если растревожить кости мертвецов, пролежавшие в земле несколько сот лет, лекарство не будет обладать чудесными свойствами.
– Слышишь? – Баоюй обратился к Дайюй. – Неужели и моя вторая сестра Фэнцзе лжет?
Он говорил, а сам не спускал глаз с Баочай.
Дайюй коснулась руки госпожи Ван:
– Тетя, вы только подумайте: сестра Баочай не хочет его выгораживать, так он у меня ищет поддержки!
– Я давно замечаю, что ему очень нравится тебя обижать, – проговорила госпожа Ван.
– Ах, матушка, – с улыбкой возразил Баоюй. – Ведь сестра Баочай ничего не знала о делах старшего брата, даже когда они жили дома. А теперь и подавно! А сестрица Дайюй, за спиной у сестры Баочай, украдкой стыдила меня, будто я вру.
В это время вошла девочка-служанка и позвала Баоюя и Дайюй обедать. Дайюй, не сказав ни слова, поднялась и пошла вслед за служанкой.
– Может быть, подождем второго господина Баоюя? – робко произнесла служанка.
– Он есть не будет, я пойду одна, – ответила Дайюй.
Когда она вышла, Баоюй сказал служанке:
– Я буду есть с матушкой.
– Ладно, хватит тебе! Пошел бы лучше, – сказала госпожа Ван, – ведь я буду есть только постное.
– И я, – не унимался Баоюй.
|
|
Он вытолкал служанку за дверь, а сам уселся за стол.
– Вы тоже идите к себе, – сказала госпожа Ван девушкам, – а он как хочет!
– Пошел бы вместе с Дайюй, ей сегодня что-то не по себе, – промолвила Баочай. – А не голоден, можешь не есть.
– Нечего обращать внимание на всякие пустяки! – заупрямился Баоюй. – Через минуту пройдет!
Быстро поев, Баоюй попросил чаю и поспешил к матушке Цзя, чтобы она не тревожилась. К тому же его не оставляла мысль о Дайюй.
– Что это ты весь день куда-то торопишься, второй брат? – смеясь, спросили Таньчунь и Сичунь. – И ешь, и чай пьешь, все наспех!
– Не задерживайте его, пусть идет скорее к своей сестрице, – сказала Баочай.
Наскоро выпив чая, Баоюй побежал на западный дворик и по дороге увидел Фэнцзе. Она стояла на пороге своего дома и наблюдала, как с десяток мальчиков-слуг перетаскивают вазы для цветов.
– Ты весьма кстати! – окликнула Фэнцзе Баоюя. – Заходи скорее! Мне тут надо кое-что написать.
Баоюй не мог отказаться и последовал за Фэнцзе. А та, едва они вошли в дом, распорядилась подать кисть, тушечницу и бумагу и сказала:
– Бордового шелка – сорок кусков, атласа узорчатого с драконами – сорок кусков, тонкого дворцового шелка разных цветов – сто кусков, ожерелий золотых – четыре…
– Что это? – прервал ее Баоюй. – Счет или список подарков? В какой форме писать?
– Как угодно, – ответила Фэнцзе. – Лишь бы я поняла.
Баоюй ни о чем больше не спрашивал и старательно записывал все, что диктовала Фэнцзе. Беря у него исписанный лист бумаги, Фэнцзе сказала:
– У меня к тебе просьба, не знаю только, согласишься ли ты ее выполнить. Я хотела бы взять к себе девочку-служанку Сяохун, а тебе подобрать другую. Согласен?
– Служанок у меня много, – отвечал Баоюй, – и если какая-нибудь тебе приглянулась, бери. Зачем спрашивать.
– Ладно, возьму, – с улыбкой сказала Фэнцзе.
– Пожалуйста, – кивнул Баоюй и собрался уходить.
– Погоди, – остановила его Фэнцзе, – у меня еще есть к тебе дело.
– Я к бабушке тороплюсь, если что-нибудь важное, зайду на обратном пути, – сказал Баоюй.
У матушки Цзя, когда он пришел, уже все поели.
– Что ты вкусного ел у матери? – спросила матушка Цзя.
– Ничего особенного, – ответил Баоюй, – съел лишнюю чашку риса, и все. А где Дайюй?
– Во внутренней комнате, – сказала матушка Цзя.
Когда Баоюй туда вошел, он увидел, что одна служанка, сидя прямо на полу, раздувает утюг, еще две расположились на кане и что-то чертят мелом, а Дайюй, склонившись над куском шелка, кроит.
– А! Вот вы где! – вскричал Баоюй с порога. – После еды вредно трудиться, голова заболит.
Дайюй даже не подняла глаз и как ни в чем не бывало продолжала кроить.
– У этого куска измят уголок, неплохо бы еще разок прогладить, – обратилась к ней одна из служанок.
– Нечего обращать внимание на всякие пустяки! – проговорила Дайюй. – Через минуту разгладится.
Баоюй понял намек и расстроился. В этот момент к матушке Цзя пришли Баочай, Таньчунь и остальные сестры. Баочай сразу прошла во внутренние покои.
– Чем занимаешься? – спросила она Дайюй, но, не получив ответа, с улыбкой заметила: – А ты, сестра, стала мастерицей на все руки – даже кроить научилась!
– Да что ты, сестра! – ответила Дайюй. – Просто делаю вид, что тружусь.
– Говоря откровенно, – продолжала между тем Баочай, – когда речь зашла о лекарстве, я в шутку сказала, что понятия ни о чем не имею, а братец Баоюй разозлился.
– Нечего обращать внимание на всякие пустяки! – снова сказала Дайюй. – Через минуту пройдет.
– Сестра, – обратился к Баочай до сих пор молчавший Баоюй, – бабушка хочет поиграть в домино, не составишь ли ей компанию?
– Неужели я только за тем и пришла, – проворчала Баочай, но вышла.
– И ты уходи, – сказала брату Дайюй. – А то тебя тигр здесь съест!
Она отвернулась и принялась снова кроить. Баоюй заставил себя улыбнуться и сказал:
– Тебе надо прогуляться. Успеешь кроить.
Дайюй ничего не сказала, будто не слышала. Тогда Баоюй обратился к служанкам:
– Кто велел ей кроить?
Не дав служанкам ответить, Дайюй крикнула:
– Кто бы ни велел, тебя не касается!
Баоюй хотел что-то сказать, но в это время вошла служанка и доложила:
– Вас там спрашивают, второй господин!
Баоюй вышел.
– Наконец-то! – крикнула ему вслед Дайюй. – Я, пожалуй, умру, если он вернется!
Баоюй между тем, выйдя из дому, увидел Бэймина, который сказал:
– Вас приглашают к господину Фэн Цзыину!
Баоюй сразу вспомнил разговор накануне и, прежде чем пойти к себе в кабинет, приказал слуге:
– Принеси мою парадную одежду!
Бэймин побежал ко вторым воротам и, увидев вышедшую ему навстречу старуху, сказал ей:
– Тетушка, не передадите ли служанкам второго господина Баоюя, что он у себя в кабинете и ждет, пока ему принесут парадную одежду?
– Что за ерунду ты городишь! – плюнула с досады старуха. – Баоюй теперь живет в саду, и все его служанки там, а ты примчался сюда!
– Простите, тетушка, мне мою глупость! – промолвил Бэймин и со всех ног бросился в сторону восточных ворот сада. Дежурившие там слуги в конце аллеи играли от нечего делать в мяч. Бэймин подошел к ним, передал приказание, и один из мальчиков побежал его выполнять. Вскоре он принес целый узел одежды, передал Бэймину, а тот поспешил в кабинет.
Баоюй быстро переоделся, велел подать коня и в сопровождении четырех слуг направился к дому Фэн Цзыина.
Слуга тотчас же доложил о нем, и Фэн Цзыин вышел встречать Баоюя. Кроме Сюэ Паня, который уже давно пришел, в числе гостей были актер Цзян Юйхань и певичка из дома Прекрасных благоуханий по имени Юньэр. Прислуживали мальчики-слуги.
После того как все поздоровались с Баоюем, началось чаепитие.
Принимая чашку с чаем, Баоюй с улыбкой обратился к Фэн Цзыину:
– В прошлый раз вы так и не объяснили, какое же вам «несчастье помогло», и я, признаться, с нетерпением ждал этой встречи, чтобы узнать, и, как видите, явился по первому вашему приглашению.
– До чего же вы наивны, – рассмеялся Фэн Цзыин, – ведь это был лишь предлог, чтобы затащить вас к себе на рюмку вина, если хотите, уловка. Неужели вы приняли мои слова за чистую монету?
Все разразились хохотом. Вскоре было подано вино, и гости сели за стол. Сначала вино подавали мальчики-слуги, но потом Фэн Цзыин развеселился и приказал Юньэр поднести гостям по три кубка. Захмелев, Сюэ Пань схватил Юньэр за руку и воскликнул:
– Если споешь новую песню, я готов выпить ради тебя целый кувшин вина! Согласна?
Юньэр ничего не оставалось, как согласиться, и, взяв в руки лютню, она запела:
Их двое: скучно мне без них,
а вместе – вроде тесно,
Но если нет их, – мне одной
совсем неинтересно…
Когда хочу, чтоб этот был,
вдруг о другом мечтаю, —
Так хороши, что предпочесть
кого из них – не знаю!
Их опишу ль? Нет у меня
такой искусной кисти!
Вчера с одним у чайных роз
в ночной тиши сошлись мы.
Да, он пришел… И в тайный час
любви и страсти томной
Врасплох вдруг застигает нас
в саду другой влюбленный…
Ответчик есть, и есть истец,
к тому же есть свидетель.
Что я скажу, когда под суд
пойдем за шутки эти?
Кончив петь, девушка, смеясь, обратилась к Сюэ Паню:
– Ну что ж, пей теперь целый кувшин!
– За такую песню я и полкувшина не стану пить! – сказал Сюэ Пань. – Спой что-нибудь получше!
– Послушайте! – вмешался тут Баоюй, встав с места. – Так мы быстро опьянеем. А это неинтересно! Давайте я выпью большую чашку вина и отдам застольный приказ. Кто не выполнит, будет пить подряд десять чашек да еще наливать вино остальным.
– Верно, верно! – в один голос вскричали Фэн Цзыин и Цзя Юйхань.
Баоюй поднял чашку, единым духом осушил ее и произнес:
– Называю четыре слова: скорбь, печаль, радость, веселье. Надо сочинить на эти слова стихи и дать им толкование, но только применительно к женщинам! Кто сочинит стихи, пьет кубок вина, исполняет новую песню, снова пьет, а затем, выбрав любую вещь в этой комнате, читает написанные о ней древние стихи либо приводит цитату из «Четверокнижия» или «Пятикнижия», после чего снова пьет.
Не дав Баоюю договорить, с места вскочил Сюэ Пань и запротестовал:
– Меня не считайте, в такую игру я играть не буду. Это он придумал нарочно, чтобы надо мной посмеяться!
Тут поднялась Юньэр, усадила Сюэ Паня на место и с улыбкой сказала:
– Чего бояться? Вино ты и так каждый день пьешь! Неужели ты уступаешь мне в способностях? Ведь я тоже буду читать стихи. Не ошибешься – хорошо, ошибешься – выпьешь несколько штрафных кубков. От этого не умрешь! Или ты хочешь выпить сразу десять чашек, налить всем вина и вообще не подчиняться застольному приказу?
– Прекрасно! – Все захлопали в ладоши.
Сюэ Пань пристыженный сел.
Когда наступила тишина, Баоюй стал читать стихи:
Что значит боль
скорбящей
девы?
Ответ такой на это есть:
Кругом весеннее сиянье,
А ты храни уныло честь
В своей пустой и скучной спальне!
Что есть тоска
печальной
девы?
Ответ на это есть такой:
Лишь понукай, толкай супруга
Искать чины любой ценой,
Любви не зная и досуга!
А что такое
радость
девы?
Ответ такой на это есть:
Вот зеркало возьмет случайно
И видит в нем – скажу не в лесть:
Она – само очарованье!
Еще: в чем суть
веселья
девы?
Ответ на это есть такой:
Размах качелей, вихрь и – кстати —
Как бы надетое весной
Волнующее взоры платье!
– Прекрасно! – раздались восторженные возгласы.
Один только Сюэ Пань покачал головой и сказал:
– Плохо! За такие стихи полагается штраф!
– Почему? – удивились все.
– Потому что я ничего не понял, – ответил Сюэ Пань, – разве за это не штрафуют?
– Подумай лучше о том, что сам будешь читать, – ущипнув его, шепнула Юньэр. – А не будешь – мы тебя оштрафуем!
Она взяла в руки лютню, и под ее аккомпанемент Баоюй запел:
Слезы падают наземь… Как бобы, их роняю
[248]
.
Все не выплакать слезы, все не скажешь в словах,
Всех цветов не раскрыла весенняя ива, —
Все равно утопает терем в пышных цветах.
За оконного шторой – ветер, дождь на закате,
Оттого беспокоен, прерывист мой сон,
И забыть невозможно ни новых печалей,
Ни печалей давнишних, из прошлых времен.
Мне сведенные брови
Расправить невмочь,
А часы так ленивы!
Долго тянется ночь!
О, тоска! Словно темные горы,
Что путь пресекли;
Как далекий поток, —
Бесконечный, шумящий вдали…
Едва Баоюй умолк, как все сразу закричали, выражая свое восхищение, а Сюэ Пань снова стал ворчать:
– Плохо, нет никакого ритма!
Баоюй, не обращая на него внимания, взял со стола грушу, вновь осушил чашку и произнес:
Обрушился дождь на раскрывшийся груши цветок,
В глубинах дворца закрываются наглухо двери.
Итак, Баоюй выполнил весь застольный приказ. Настала очередь Фэн Цзыина, и тот произнес:
Что значит
радость
женщины?
Ответ: при первых родах двух сынов родить.
Что есть
веселье
женщины?
Ответ: проникнув в сад, цикаду изловить.
Скорбь
женщины чем вызвана?
Ответ: в беде грозящей мужа с сыном жаль.
Чем объяснить ее
печаль?
Ответ: прическу сделать ветер помешал…
Затем Фэн Цзыин поднял кубок вина и запел:
Ты – притягательное диво,
Ты – чувств обильных переливы,
С тобою кто из колдунов
Сравниться может в чарах страстных?
Будь хоть святой, – твоя душа
Не станет теплой и прекрасной…
Ты из всего, что я сказал,
На веру не берешь ни слова,
Так выйди к людям и спроси
О том кого-нибудь другого, —
Тогда узнаешь наконец,
Чего не знала ты дотоле:
Меня пронизывает боль,
А ты не ощущаешь боли!
Окончив петь, Фэн Цзыин осушил кубок и произнес:
Над камышовой крышей лавки
Плывет луна при первых петухах.
Итак, Фэн Цзыин тоже выполнил застольный приказ. Настала очередь Юньэр, и она прочла:
Скорбь
женщины чем вызвана?
Ответ: тем, что опоры нет на склоне лет.
– Дитя мое! – вскричал Сюэ Пань. – Тебе это не грозит, пока жив я, Сюэ Пань!
– Не мешай, помолчи! – зашикали на него, и Юньэр продолжала:
В чем женщины
печаль?
Скажу в ответ:
Бранится мать! Уймется или нет?
– Третьего дня я встретил твою мать и приказал ей тебя не бить, – сказал Сюэ Пань.
Все зашумели:
– Мы тебя оштрафуем!
– Не буду, не буду! – крикнул Сюэ Пань, с силой хлопнув себя по щеке. – Если скажу еще хоть слово, штрафуйте!
Юньэр снова запела:
Что значит
радость
женщины?
Ответ: любимый возвратился в дом ко мне.
Что есть
веселье
женщины?
Ответ: уняв свирель, ударить по струне.
Закончив песню, она начала следующую:
При третьем новолунье в третий день
Цветет мускат. Везде известно это.
Но вздумалось однажды червяку
Залезть в цветок прекрасный до расцвета.
Потратил много времени червяк,
Стремясь к цветку упрямо, непреклонно,
Но в тот цветок он не сумел никак
Пробраться, – сколь ни бился исступленно.
Упал, потом опять к цветку полез,
Как на качелях, на листе качаясь.
«Ах ты, червяк! Повеса из повес! —
Сказал цветок, к упрямцу обращаясь. —
Раскрыться мне еще не выпал срок, —
Куда ж ты лезешь, глупый червячок?»
Эта песня была последней. Юньэр осушила кубок и прочитала:
Строен персик и пригож…
Застольный приказ и на сей раз оказался выполненным. Наступил черед Сюэ Паня.
– Что ж, начинаю! – сказал он. – Итак…
Женщина сердцем
скорбит…
Он тянул первую строку так долго, что Фэн Цзыин не выдержал и спросил:
– Почему она скорбит? Ну, говори скорее!..
От волнения глаза Сюэ Паня стали круглыми, как колокольчики, и он повторил:
Женщина сердцем
скорбит…
Кашлянул раз, другой и наконец произнес:
Скорбь
женщины о чем?
Ответ гласит:
Не муж, а черепаха! Просто стыд!
Все расхохотались.
– Почему вы смеетесь? – удивился Сюэ Пань. – Разве я не прав? Неужели женщина не скорбит, если вместо красивого юноши ее мужем оказывается урод?!
– Конечно, прав! – твердили все, покатываясь со смеху. – Ну, продолжай!
Сюэ Пань таращил глаза, стараясь собраться с мыслями:
Женщине грустно бывает…
Он снова умолк, а сидевшие за столом закричали:
– Почему?
В чем женщины
печаль
?
В том, что нахально,
Как жеребец, мужлан к ней лезет в спальню.
Снова раздался дружный смех.
– Штрафовать его, штрафовать! – кричали все. – То, что он прочел прежде, еще куда ни шло. Ну а это совсем не годится!
Сюэ Паню хотели налить вина, но Баоюй запротестовал:
– У него очень хорошо подобраны рифмы…
– А вы придираетесь, – ухватился за его слова Сюэ Пань. – Если распорядитель одобрил, нечего шуметь!
Все тотчас же умолкли, только Юньэр, смеясь, сказала Сюэ Паню:
– Следующие две фразы, пожалуй, тебе не под силу, может быть, позволишь произнести их вместо тебя?..
– Глупости! – вскричал Сюэ Пань. – Неужели не справлюсь? Слушайте…
В чем
радость
женщин?
Тут ответ мой точен:
В блаженной лени после брачной ночи.
– Неплохо! – согласились все. Сюэ Пань продолжал:
Когда
веселье
женщин?
Стих мой лих:
Когда мужская плоть возжаждет их.
– Бессовестный! Как не стыдно! – возмутились гости. – Пой лучше песню!..
Комар назойлив:
«Хэн-хэн-хэн…» —
затянул Сюэ Пань.
– Что это ты поешь? – раздались удивленные возгласы.
Но Сюэ Пань как ни в чем не бывало продолжал:
Жужжат две мухи:
«Вэн-вэн-вэн…»
– Довольно, хватит! – закричали все хором.
– Будете вы слушать или не будете? – рассердился Сюэ Пань. – Эта песенка вся построена на рифмах хэн-хэн и вэн-вэн. Не хотите, могу не петь, но и пить не стану!
– Ладно, не пой, не пей, только не мешай другим, – согласились гости.
Наступила очередь Цзян Юйханя. Он прочел такие стихи:
Скорбь
женщины чем вызвана?
Ответ: ушел супруг, его потерян след.
Чем объяснить ее
печаль?
Ответ: на масло из корицы денег нет.
Что значит
радость
женщины?
Ответ: нагар на свечке – значит, свадьба ждет
[249]
.
Что есть
веселье
женщины?
Ответ: с супругой точно в лад супруг поет.
После стихотворения Цзян Юйхань запел песню:
Как отрадно! Она всех красавиц прелестных
воплотила в себе и, слепя красотой,
Уподобилась той, с бирюзового неба
к нам на землю сошедшей небесной святой.
Вся в расцвете весны —
молода и стройна,
Будет фениксов-птиц
жизнь, как чаша, полна!
О, высок Млечный Путь
в этом небе ночном!
Взяв серебряный в руки фонарь,
мы вдвоем
Незаметно за полог уйдем…
Окончив петь, Цзян Юйхань осушил кубок и сказал:
– Мои познания в поэзии поистине ничтожны, но, к счастью, вчера я случайно прочел и запомнил одну парную надпись. В ней как раз речь о том, что вы видите здесь на столе.
Он выпил еще вина, взял со стола цветущую коричную веточку и произнес:
В нос ударяют запахи цветов,
а это значит – будет днем тепло.
Всем понравились эти строки, и решено было, что приказ выполнен. Но тут с места вскочил Сюэ Пань.
– Никуда не годится! – закричал он. – Оштрафовать его! Оштрафовать! На столе никакой драгоценности нет, и твои стихи ни при чем!
– Какой драгоценности? – удивился Цзян Юйхань.
– Еще перечишь! – не унимался Сюэ Пань. – Повтори, что ты прочел!
Пришлось Цзян Юйханю прочесть еще раз.
– А Сижэнь разве не драгоценность?
[250]
– вскричал Сюэ Пань. – Кто сомневается, спросите у него!
Он указал на Баоюя. Баоюй смутился и произнес:
– Тебя за это надо как следует оштрафовать!
– Верно! Оштрафовать! – закричал Сюэ Пань, схватил со стола большой кубок и единым духом его осушил.
Фэн Цзыин и Цзян Юйхань принялись расспрашивать, в чем дело, и когда Юньэр им объяснила, Цзян Юйхань встал и принес извинения.
– Вы ведь не знали и ни в чем не виноваты, – сказали гости.
Вскоре Баоюй вышел из-за стола. Цзян Юйхань последовал за ним и на террасе еще раз извинился. Привлекательная внешность Цзян Юйханя, его изящные манеры понравились Баоюю, он пожал актеру руку и сказал:
– Приходите как-нибудь ко мне! Поговорим об актере Цигуане из вашей труппы. Слава о нем гремит по всей Поднебесной, но я, к сожалению, до сих пор не имел счастья с ним встретиться.
– Да это мое детское имя! – воскликнул Цзян Юйхань.
Баоюй был и удивлен, и обрадован.
– Какое везенье, какое везенье! – восклицал он, – Недаром вы так знамениты! Наконец-то мы с вами познакомились. Что бы такое вам подарить?
Он немного подумал, вытащил из рукава веер, снял с него яшмовую подвеску и протянул актеру:
– Примите от меня в знак уважения и будущей дружбы, хотя эта вещь слишком ничтожна для такого случая.
– Право, это незаслуженная награда, – произнес Цигуань, принимая подвеску. – Но и у меня есть одна редкая вещь, я с благодарностью подарю ее вам.
Он расстегнул куртку, снял ярко-красный пояс и отдал Баоюю.
– Это подарок Бэйцзинскому вану от царицы страны Юсян, – пояснил он. – Если этим поясом подпоясываться летом, кожа благоухает и совершенно не выделяет пота. Бэйцзинский ван недавно подарил его мне, и я надел его сегодня впервые. Никому другому я бы этот пояс не отдал, но вас, второй господин, прошу принять мой подарок. А мне взамен дайте свой, а то нечем подпоясаться.
Баоюй с радостью принял подарок, снял свой пояс с узорами из сосновых шишек и отдал Цигуаню.
В это время раздался громкий возглас:
– Попались!..
К ним подскочил Сюэ Пань, схватил обоих за руки и воскликнул:
– Что же это вы? Вино не допили и убежали? Ну-ка, покажите, что у вас там?
– Ничего, – ответили оба.
Но от Сюэ Паня отделаться было не так просто. К счастью, на выручку подоспел Фэн Цзыин. Вместе они вернулись к столу. До позднего вечера продолжалось веселье.
Возвратившись домой, Баоюй переоделся и сел пить чай. Сижэнь заметила, что на веере не хватает одной подвески, и спросила:
– Ты куда девал подвеску?
– Наверное, потерял, – ответил Баоюй.
Сижэнь не придала этому никакого значения, но, когда Баоюй собрался спать, заметила на нем красный, как кровь, пояс и стала догадываться, что произошло.
– У тебя замечательный новый пояс, – сказала она, – и ты можешь мне вернуть тот, который я тебе отдала.
Только сейчас Баоюй вспомнил, что подаренный Цигуаню пояс принадлежал Сижэнь, и не следовало так легкомысленно с ним расставаться. Он раскаивался в душе, но признаться боялся и с улыбкой сказал:
– За пояс я тебя вознагражу.
– Я сразу поняла, что ты опять занимался дурными делами! – кивнув головой, со вздохом произнесла Сижэнь. – Но не надо было отдавать мою вещь этим никчемным людям! Жаль, что ты не подумал об этом!
Она хотела сказать еще что-то, но, заметив, что Баоюй пьян, не стала ему докучать, разделась и легла в постель. За ночь ничего особенного не произошло.
Утром, едва проснувшись, Сижэнь услышала возглас Баоюя:
– Ну-ка, погляди! Ночью к нам забрались воры, а ты спала как ни в чем не бывало!
Тут Сижэнь заметила на себе тот самый красный пояс, который видела у Баоюя, и поняла, что это он ночью повязал его ей.
– Не нужна мне такая дрянь! – крикнула она, снимая пояс – Забирай обратно!
Баоюй принялся ласково ее уговаривать. Наконец Сижэнь согласилась поносить пока пояс. Но как только Баоюй вышел, сняла его, бросила в пустой ящик и надела другой. Вернувшись, Баоюй ничего не заметил и принялся расспрашивать, как прошел вчерашний день.
– Вторая госпожа Фэнцзе присылала служанку за Сяохун, – ответила Сижэнь. – Хотели дождаться тебя, но я решила, что не стоит, и сама ее отпустила.
– И правильно сделала, – кивнул головой Баоюй. – Я ведь об этом знал, зачем же было меня дожидаться?
– От гуйфэй приезжал евнух Ся, привез сто двадцать лянов серебра, – продолжала Сижэнь. – Гуйфэй приказала устроить с первого по третье число «благодарственное моление о ниспослании спокойствия» в монастыре Чистейшей пустоты, совершить жертвоприношения и пригласить актеров. Государыня также желает, чтобы пожаловал туда старший господин Цзя Чжэнь вместе со всеми членами рода, воскурил благовония и поклонился Будде. Еще она прислала с евнухом подарки к празднику Начала лета.
Сижэнь позвала служанку и велела ей принести подарки: два дворцовых веера, две нити четок из красного благовонного дерева, два куска шелка с узором из хвостов феникса и циновку, сплетенную из стеблей лотоса.
– А остальные что получили? – полюбопытствовал Баоюй, не скрывая радости. – То же самое?