Пещера находилась у каменистой площадки на отвесной скале, опускавшейся прямо в море. У самого края площадки громоздились острые камни. Некоторые из них еле держались. Степан чуть прикоснулся ногой, и огромный камень угрожающе заколебался над обрывом.
— Оберегайся! — крикнул Алексей. — До беды недолго. Стоит одному камню упасть, за ним тысячи пойдут. Попадешь в камнепад, живым не быть.
Поморы осторожно легли у края скалы, сняв шапки, чтобы не уронить. Их глазам открылся один из красивейших видов острова. Внизу расстилалось темное море, покрытое белой пеной плавающей птицы; отвесный мыс был облеплен кайрами и чайками, сплошь закрывшими черные камни. Сидящие на узком карнизе, совсем близко от охотников, кайры без всякого страха смотрели на две всклокоченные головы над скалой.
— Велики птичьи базары на острове. Жаль, прошло время яйца собирать. А неплохо бы яичницу сейчас…
— Успеем еще за зимовку попробовать. Ну, пошли дальше, насмотрелись.
Дорога вела все выше и выше, но после хорошего отдыха она покачалась много легче. К полудню путешественники добрались до перевала.
Химков укрепил на куче камней свой прибор и, дождавшись полудня, когда тень от длинной шпильки ветромета показала север, осмотрелся.
К западу горели снеговые вершины Большого Беруна. На юге расстилался огромный залив с бесчисленными черными островками, сверкающими голубыми айсбергами и множеством плавающего льда. В прибрежных низинах осколками стекла поблескивали озерки. В глубине острова виднелась высокая, довольно ровная поверхность, покрытая ледниками и голыми скалами. Морозы избороздили остров трещинами и ущельями; ледники рассыпали там и сям груды каменных обломков. Высоких гор на Малом Беруне не было.
|
|
Химков быстро наносил на карту все, что видел, пока его не отвлек возглас Степана.
— Ну-ка, поди сюда, глянь, — манил его рукой товарищ, показавшись из-за большого камня.
Они нашли тесаный, в несколько саженей, крест, поваленный на землю.
— Заметка на кресте-то, Алексей, топором кто-то высек, — Шарапов ткнул пальцем в широкую нижнюю перекладину.
«22 апреля 1732 года», — прочитал Химков и некоторое время что-то молча соображал.
— Ну да… Как раз тем годом и зимовали наши мезенские-то. Теперь и избу найдем. Где-то близко должна быть.
И тут же, вглядевшись в отлогий берег маленького заливчика к востоку от мыса, он взволнованно воскликнул:
— Гляди, зимовье, Степан! Видишь, чернеет? Вот радость-то! Недалече, рукой подать, там и заночуем. Сперва только крест поставим на место.
Крест был тяжелый, грубо, но крепко сколоченный из толстых бревен плавника. С ним пришлось долго повозиться.
Сверившись с ветрометом, Алексей и Степан установили этот поморский маяк ребрами точно на север — юг.
Спустившись на берег, они обогнули небольшой мысок и оказались возле заброшенного зимовья. На фоне вечернего неба темнело несколько небольших крестов. Проходя мимо покосившихся, старых надгробных памятников, мореходы сняли шапки.
Тут же стояла плавниковая изба, с мрачно темневшим дверным отверстием. Невдалеке виднелся сруб другой, заметно разрушенной избы. Алексей высек огонь и зажег сухую щепу, подняв ее к дверному брусу над входом.
Медленно разбирая славянскую вязь, он прочел. «Сия изба староверска», — и как-то нерешительно вошел в сени. За ним Шарапов. Из сеней в горницу двери были плотно закрыты. Удары по двери глухо отдались в темной избе.
|
|
— Ну-ка, ломай двери, — сказал Алексей.
Долго возились поморы, стараясь отбить толстые доски. Видимо, дверь была приперта чем-то изнутри. Стали осматривать окна. И окна были плотно закрыты. Когда удалось выбить одну ставню, из избы пахнуло затхлым холодным воздухом.
Химков первым влез в окно, осторожно нащупывая ногой полати. Степан передал ему горящий пук лучины и тем же путем забрался в избу.
— Кто-то лежит на лавке, — прошептал Шарапов. Они подошли ближе. При свете лучины на них глянуло черное лицо мертвеца. Друзья невольно отпрянули и перекрестились.
Кто был этот человек, умерший в одиночестве на безлюдном острове, далеко от родной земли?
— От зверей, видно, спасался, высказал догадку Шарапов, глядя на дверь, заваленную камнем.
Мореходы решили похоронить покойника, но копать яму в мерзлой каменистой почве было нечем, и они оставили его пока в избе, прикрыв окно. — Последним умер. Остальных схоронить успел, вишь, крестов сколько, — все еще шепотом говорил Степан, выйдя на волю и озираясь по сторонам.
Молча стояли поморы, стиснув в руках шапки. Наконец Алексей, пересилив себя, очнулся.
— Долго здесь тело человеческое не гниет, — думая о чем-то другом, сказал он. — Ведь сколько лет прошло…
Уходя из избы, они взяли закопченный медный котелок, нож и топор. Пищаль без зарядов и пороха была бесполезна, ее оставили на месте. На рукоятке ножа из пожелтевшей моржовой кости было вырезано неровными буквами имя владельца: «Иван Медведев».
|
|
Подумав, Алексей вспомнил:
— Слыхал, был такой. Крепкий старик, хороший промышленник. Не одну зимовку пережил, да здесь, вишь, и смерть свою нашел… Но избу эту не Медведев ставил, помнится, будто другой кормщик был…
Залив, у которого было расположено зимовье, Химков назвал Крестовым, так же как и высокий мыс, на котором они устанавливали крест. Берег напротив, покрытый ледниками, назвали Ледяным, а его западный скалистый мыс — Летним.
Переночевали в сенях и утром двинулись в обратный путь, твердо решив перебраться сюда.
— Приметил, Степан? Здешняя изба дверью прямо на берег выходит. И становище на полдень… Все как надо.
Перевалив Крестовый мыс, мореходы снова спускались к морю. Все громче и громче становился шум прибоя. Начинался шторм.
Пока они смотрели на широкую, ровную поверхность моря с горы, им трудно было представить, что едва различимые складки и тонкие белые барашки вблизи превратятся в грозные валы, с ревом опрокидывающиеся на берег.
— Смотри, Степан, кипит море у мыса, будто раскалили камень да в воду поставили!
— Ну-к что ж… правда, — невозмутимо ответил Шарапов.
Перебравшись по камням на самую оконечность мыса, на островок, выступивший в море, они залюбовались величественной картиной.
Море бросало на каменную громаду мыса горы воды. Вгрызаясь в берег, волны яростно били его камнями; шумно откатываясь, они уносили с собой новые обломки, отвоеванные у скал.
Море заглушало все остальные звуки, и чтобы сказать что-то Алексею, Шарапов тронул его за плечо.
— Чего ты?
— Ходуном под ногами наш остров ходит!
— Новый удар потряс островок и покрыл его тучей соленых брызг. Степан и не заметил, как ноги сами отнесли его подальше от грозно набухавшего вала, готового вот-вот обрушиться на берег.
— Пойдем, Алексей, на матеру! — в самое ухо ему крикнул Степан, поеживаясь не то от воды, попавшей за ворот, не то от ощущения смутного страха перед слепой силой стихии.
Мореходы стали осторожно перебираться на берег.
Дальнейший путь к своей избе они проделали без особых приключений и к концу пятого дня благополучно вернулись домой.
Встреча была радостная, у яркого, веселого огонька, после сытного ужина, путешественники с наслаждением закурили свои трубочки. Сберегая остаток табака, они разрешали себе это удовольствие только в особых случаях.
После путешествия Химков отдыхал всего один день. За этот день он успел привести в порядок свои путевые чертежи и раскаленным гвоздем подчернил линии, вырезанные на доске. Получилась довольно подробная карта юго-западного побережья острова.
Глава шестая
ПОСЛЕДНИЙ ВЫСТРЕЛ
Сентябрь — лучшее время охоты на оленя. Нагуляв на летних пастбищах жир, животные покрылись пушистым зимним мехом. Нужно было серьезно подумать о заготовке мяса. Шкуры должны были пойти на изготовление постелей и обуви, для утепления избы. Долгая полярная ночь требовала немалого запаса жира для освещения жилья.
Промышленники решили истратить все оставшиеся заряды, чтобы добыть оленей.
Излюбленные животными места водопоя были уже известны зимовщикам. Ответственное поручение взял на себя Степан Шарапов.
Однажды в засаде, в ожидании зверя, Степан рассказывал увязавшемуся с ним Ване о повадках зверя.
— Олень страсть как сторожек, слышит и видит далеко. И нюх у него острый, и хитер он. Во время пастьбы морду всегда против ветра держит. И в пургу собьются в кучу, а головы против ветра обернут.
Рассказывая, охотник то и дело выглядывал из-за камня, где они прятались. Неожиданно он умолк, всмотрелся и подтолкнул Ваню:
— Гляди, стадо!
— Не вижу…
— А вон там, чернеется. — Да это кустики какие-то.
Шарапов засмеялся:
— Не кустики, а рога, олени в западинке, сейчас увидишь.
Действительно, на ягелевой тундре вскоре показалось небольшое стадо оленей, голов на тридцать. Они шли к ручью.
Шарапов, в накинутой на плечи оленьей шкуре, стал медленно подкрадываться к стаду, стараясь держаться против ветра. Приблизившись шагов на пятьдесят, он метким выстрелом в голову наповал убил животное.
К его удивлению, стадо и после выстрела продолжало спокойно пастись.
— Непуганый, видно, зверь здесь, не понимает погибели своей.
Шарапов сбросил маскировочную шкуру и, не остерегаясь, поднялся во весь рост. Олени заметили его, остановились, но не уходили.
Снова выстрел — упал еще олень. Только тогда стадо круто повернулось и ринулось прочь.
Едва дотащили охотники добычу к жилью.
Оленину нарезали кусками и по поморскому обычаю на вешалах — деревянных шестах — провялили на солнце и ветре. Часть мяса закоптили, а шкуры, очистив от жира, развесили просушить. На ночь мясо и шкуры убирали в сени, хороня от песцов и медведей.
Шарапов продолжал охоту, пока оставались заряды. Однажды, возвратившись из тундры, он сказал:
— Принимай, ребята, — памятный, восьмой. Последним выстрелом уложил. Теперь пищаль хоть в море кидай, все равно стрелять нечем, — горько пошутил Степан, сбрасывая с плеч оленью тушу.
Из двенадцати зарядов не осталось ни одного.
Все эти дни Химков усиленно искал выхода, думая, чем заменить ружье, как охотиться, как добывать пропитание, когда кончится запас оленины.
И он решил смастерить лук.
Еще не так давно это оружие употреблялось на Руси наряду с кремневыми пищалями. И неудивительно: трудно было грубому кремневому ружью стать рядом с достигшим совершенства луком.
Двенадцать стрел в минуту мог выпустить хороший лучник. Стрелы пробивали железные кольчуги и латы на далеком расстоянии. Воин, сделавший на сто саженей хотя бы один промах из двенадцати стрел, считался плохим стрелком. Позже, в конце XVIII века, было устроено состязание между лучниками и стрелками из ружей. Тем и другим дали по двадцать выстрелов в одну и ту же мишень на расстоянии трехсот футов. В результате в мишени нашли шестнадцать стрел и только двенадцать пробоин от пуль. Лук долго занимал почетное место у всех народов на охоте и на войне.
— В старину, — вспоминал Алексей, — у поморов лук был главным оружием, а у некоторых жителей тундры он в ходу и по сей день. На конце стрелы железо должно быть. Остренной костью тоже стрелы снаряжают, да хуже это, с железом никак не сравнить.
Знал Химков, как сделать лук, но где добыть нужное дерево и тетиву?!
— Для лука, чтоб бил крепко да далеко, лиственницу надо, — советовал Шарапов. — А еще лучше корень лиственницы толщиною в вершок, а длиной в сажень. Таким луком на сто шагов оленя убить можно. А тут олень совсем близко подпускает. Лиственницу в плавнике поищем.
— А тетиву для лука из сухожилий медвежьих делают — сам видел, — вспомнил Алексей.
Против медведей, по совету Федора, решили применить обычную у поморов рогатину.
Охотничий припас стал самым важным делом. День и ночь зимовщики мастерили оружие, призвав всю свою изобретательность и сметку.
Для отковки рогатины и наконечников понадобилась целая кузница. Под наковальню приспособили гранитную глыбу, торчавшую около избы. Из двух отростков оленьих рогов, связанных наискось сухожилиями, смастерили клещи. Молот сделали из большого железного крюка, найденного на берегу, среди остатков разбитого судна. Из оленьей шкуры Шарапов изготовил кузнечный мех, а Федор припас хорошие древесные угли.
Когда кузня была готова, охотники выковали из железных стержней и гвоздей покрупнее копья для рогатин и четыре наконечника для стрел. Наконечники Алексей закалил и отточил на камне.
Федор выбрал для рогатины деревянный, в руку толщиной, держак и прочно прикрепил к нему оленьими сухожилиями копье. Силач-помор не только оленей валил без промаха, но был и знатным медвежатником.
Стрелы для лука изготовил Шарапов. Железные копьевидные наконечники он насадил на легкие сухие еловые лучины длиною в два фута. Другой конец стрелы он оперил четырьмя половинками крупных чаячьих перьев.
Ваня тем временем часами копошился в плавнике, пока, наконец, ему посчастливилось найти ствол лиственницы с ветвистыми корнями, недавно выброшенный морем. Один из корней как нельзя лучше подходил для древка лука.
Теперь оставалось сделать тетиву. Опасна охота на медведя с простой рогатиной, но зимовщики не могли считаться с этим и решили добыть зверя как можно скорее.
Готовясь к охоте, Федор повесил над дверью избы кусок оленьего мяса. Затем он разжег костер и бросил в него несколько кусков жира.
— На двадцать верст учует добычу ошкуй, — объяснил Федор не отступавшему от него ни на шаг Ване. — Теперь будем ждать гостя.
Федор и Алексей распахнули дверь, а сами притаились в сенях, у Федора в руках была рогатина, у Алексея — топор.
Медведь пришел к избе перед восходом солнца. Вытянув морду, он издали жадно втягивал вздрагивающими ноздрями дразнящие запахи горелого жира. Осмелев, стал осторожно кружить возле избы, постепенно приближаясь к приманке. Вот он нерешительно остановился у двери, поднял морду. Охотники слышали тяжелое дыхание зверя, видели черный кончик его подвижного носа. Постояв немного, медведь поднялся на задние лапы, чтобы достать мясо.
Медведь пришел к избе перед восходом солнца.
Этого только и ждали охотники.
Федор выскочил из засады и бросился чуть не под брюхо ошкую. Тот злобно зарычал на неожиданного противника. Федор с размаху всадил зверю рогатину между ребрами, целясь в самое сердце, упер держак в землю и пригнулся. Ошкуй взревел, взмахнул лапами, пытаясь зацепить врага, но Федор уже отскочил в сторону.
Все произошло почти молниеносно. Алексей едва успел выбежать вслед за Федором, как поединок был уже окончен.
Ошкуй оказался огромной медведицей, в сажень длиной и пудов на двадцать пять весом. Когти на мускулистых лапах достигали четырех дюймов.
Осматривая распластавшуюся тушу, огромные лапы и страшные клыки, зимовщики поздравляли Федора.
— Глядите! — вдруг закричал Ваня.
Все обернулись.
Из-за камней, неуклюже переваливаясь, бежал маленький медвежонок. Жалобно скуля, он мохнатым белым шариком подкатился к неподвижному телу матери.
Ваня стремглав сбегал в избу за ремнем и в два счета опутал медвежонка. Очутившись в плену, зверек шипел, вытягивал трубочкой губы и норовил укусить мальчика. Но тот был в восторге от поимки медвежонка.
— Отец, я оставлю его себе, — твердил он.
— Ладно уж, может, веселей с ним будет. Только, Ваня, ты и заботу возьми на себя. Следи, чтобы не баловался зверь.
Так на зимовье появился новый житель — мишка.
Федор еще раз осмотрел медведицу.
— У нас на матерой земле ошкуи-то и больше бывают, — сказал он и, взяв нож, начал свежевать тушу.
Быстро сняли шкуру, сало уложили в деревянное корыто, часть мяса развесили коптить, а остальное решили провялить. Особенно тщательно мореходы отделяли сухожилия для тетивы, ради которой и была затеяна эта опасная охота.
Через несколько дней лук был готов. Его испытали на дальность, меткость и силу удара. Оказалось, что на семьдесят шагов стрела пробивает смолистую сосновую доску толщиною в дюйм. Ежедневно упражняясь с луком, поморы все увеличивали расстояние до мишени. Искусный стрелок из пищали, Степан и тут оказался ловчее всех. Он учил Ваню.
— Ты становись вот так, левым боком к цели, — показывал мальчику Степан. — Крепче конец стрелы пальцами захватывай да натягивай тетиву сильнее, чтоб острожок стрелы к спинке самой подошел. Большой палец ухо заденет — тогда и стрелять можно. Примечать надо, Ваня, как сильно тетиву тянешь: разницы каждый раз быть не должно, а то стрелы мимо полетят.
Ваня с трудом натягивал тугой лук.
— Что, тяжеленько? — смеялся Степан. — Тут, брат, по боле полпуда пальцами держать надо. Да ничего, привыкнешь. Все стрелы были сделаны одинаковыми по весу, чуть-чуть утяжеленные в передней части.
— Тут точность нужна. Не будет меткости, если разные стрелы будут.
То место тетивы, где накладывают стрелу, Степан аккуратно обмотал для прочности тонкой жилой. После каждой стрельбы он снимал тетиву, ослабляя натяжение древка.
— Если тетиву оставить — долго не прослужит лук. Силы в нем не будет, стрела у самых ног упадет. Еще замечай, Ваня: выгиб у лука, вот здесь, смотри, спинкой прозывается; нежное это место. Не дай бог ножом или другим чем дерево тут повредить. Тогда конец луку придет. А здесь — брюшко. Ежели лук сам будешь ладить, смотри, чтобы у древка концы от середины одинаково гнулись. А ежели одинакости нет, тогда на брюшке подскоблить для ровности нужно.
— Спасибо, Степан, за науку, спасибо, — повторял благодарный мальчик.
Наступил день, когда на охоту за оленями с новым оружием вышли все, кроме Федора, опять оставшегося хозяевать.
Охоту, как всегда, возглавлял Степан. Он легко подошел к стаду на пятьдесят-шестьдесят шагов, и из четырех выпущенных им стрел только одна не достигла цели.
— Ну-к что ж, хорошо бьет! Стреляешь — зверь не пугается, а кабы из пищали грохать, так олени через полгода и за версту бы нас не подпустили.
Подойдя к убитым животным, охотники вынули стрелы.
— Наконечники надо поуже да длиннее, и заострять лучше, оттачивать перед каждым выстрелом, — заключил Шарапов, изучая первые трофеи.
На следующий день охота возобновилась. Теперь зимовщиков беспокоило только одно: сохранить стрелы. Для этого каждый выстрел должен был быть смертельным, иначе раненый олень убегал и стрела пропадала. Охотники продолжали без устали тренироваться.
Как бы там ни было, с рогатиной против медведя и луком на оленей голодная смерть уже была не страшна.
Сентябрь кончался. Оставшееся светлое время следовало использовать для охоты на морского зверя.
— Носок железный для кутила[32]нужно бы сделать, Алексей, — сказал Шарапов. — А ну, лодья зайдет к нам, что же мы с пустыми руками домой вернемся? Без кутила как обойтись?
— Верно, а добыть надо прежде всего зайца. Хоть одного бы: ремни нам надобны, а для этого лучше заячьей кожи нет — больно крепка.
Зайцами поморы называют наиболее крупный вид тюленей, длина которых достигает восьми футов, а вес — пятнадцати-восемнадцати пудов. Кожа, незаменимая при выделке промысловых ремней и подошв для обуви, самое ценное, что дает это животное. На всех старинных лодьях такие ремни заменяли веревки и канаты. Крепкие поморские ремни издревле завоевали славу на Руси.
Кутило соорудить было не хитро. Острый железный наконечник — носок — свободно насаживался на длинный, в сажень, деревянный шест. К носку крепился ремень — обора, длиной пятьдесят-шестьдесят саженей. Древко служило для метания кутила. Когда носок попадал в зверя, древко всплывало на поверхность. Чтобы носок не соскочил раньше времени, охотники обычно несколько раз оборачивали ремень вокруг шеста и, готовясь к удару, придерживали ремень рукой.
Если охотились с лодки или карбаса, то к концу оборы привязывали небольшой бочонок. Бочонок выбрасывали в море, и он, как поплавок, указывал, где находится подбитое животное. На льду для задержки зверя конец оборы крепили к большой пешне, воткнутой в лед.
Охота была назначена на завтра.
— На новом месте промысел начинаем, поворожить бы для удачи, — предложил Федор. — Заговор-то, Алексей, чай, знаешь?
— Нет, не знаю, — улыбнулся Химков.
— Врешь, поди. Старым старостой ты никогда бы не был, если заговора не знал!
— Какой старый староста? — заинтересовался Ваня. Алексей улыбался в усы и молчал, но мальчик не отставал: «Расскажи да расскажи».
— Да вот в позапрошлом году, — начал Химков с неохотой, — был я с нашими, мезенскими, на Мурманском берегу. Много там промысловых становищ. По стародавнему обычаю, чтобы на охоте не было распри, артельщики выбирали промеж себя старого старосту и винились ему во всем свято.
— Нерушим у промышленников обычай этот, — с чувством вставил Федор.
— Обычай-то правильный… Словом, выбрали меня старым старостой, и весь сказ.
— Нет, Алексей, ты уж все нам говори, — вмешался лукаво усмехавшийся Степан.
— А сам не знаешь? — попробовал снова уклониться Химков. Но, видимо, воспоминания затронули кормщика, и он продолжал: — Ну, а дальше, как выберут, везут старого старосту на себе от становища до становища, в кереже, — такие санки оленьи об одном полозе, как челн с острым носом. Поездом старого старосты это называется. Да в каждом становище вином угощают и обливают водой, а то и помоями.
— Помоями? — не удержался Ваня.
А это чтоб не зазнавался. Почет тебе почетом, да помни, что народом выбран. Под конец еле живого домой везут: пьяного, да всего в грязи… Ну, а наутро старосте полная власть. Супротив него никто не может идти. Сказано — сделано. И когда начинать, где кому промышлять — перечить никто не моги.
— А что ж ты про заговор молчишь? — не унимался Федор.
— Ну, заговор ты лучше моего помнишь, — закончил Алексей и закурил трубку.
— Ну-к что ж, Федор, ворожи. Слыхал и я, другой раз помогает, ежели ворожея хорошая. Полдела жить, коли бабушка ворожит, — трунил Степан.
— Со смешком да с ухмылками дела не сладишь, с обидой ответил Веригин. — А заговор-то как не помнить, помню.
Выйдя из избы, он обернулся к морю лицом и торжественно начал:
— По благословению господню, идите, святые ангелы, ко синему морю с золотыми ключами, отмыкайте и колебайте синее море ветром и вихрем и сильною погодою, и возбудите красную рыбу, и белую рыбу, и прочих разных рыб, и зверей морских, и гоните их из-под мха и кустов, от крутых берегов и желтых песков, и чтобы они шли к нам, рыболовам и звероловам Алексею, Степану, Ивану, Федору, и не застаивались бы при красном солнце, и не задерживались бы на льдинах среди моря, и шли бы в наши заводи, сети и ловушки, и не пятились бы наших ленных и конопляных сетей и всяких разных ловушек, и не пужались бы наших выстрелов и колотушек. Не дайте, святые ангелы, тем зверям и рыбам, очам их — виду, ушам их — слуху, и еще, святые ангелы, сохраните нашу рыбную и звериную ловлю от уроков и от прикосов, от еретика и еретицы, от клеветника и клеветницы, от мужней жены и вдовицы, и от девки-простоволоски, и всякого ветреного и проходящего человека и порчельщика, отныне и довеку аминь.
Теперь можно и на охоту, — уже откровенно хохотал Шарапов.
Через час, захватив свое немудреное снаряжение, промышленники были на пути к морю.
— Ты, Ваня, заговору тому не верь, — говорил Алексей примолкнувшему сыну. — Руки сильные да глаз верный охотнику нужен, тогда и удача придет. И зверя надо знать все повадки его и хитрости. Помни, плохому охотнику ни какие слова и заговоры не помогут.
Тут Алексей остановился.
— Глядите, у скалы той, что носом прямо к морю выходит, припайные льды остались. Там зверь лежать должен. Мелко тут море, а заяц только на мелководье держится. И ветер противный от зверя дует. Из-за скалы по припаю нам ползти нужно. Да без шума, чуть что зверь со льда сольется, в воду уйдет. Да вот они и зайцы!.. Вон, вон, чернеет!
Охотники осторожно вышли на лед. Впереди Шарапов за ним Алексей, у каждого в правой руке было наготове кутило, в левой — обора из ремня, взятого еще с «Ростислава».
Ремни были короткие и слабые, но других пока не имелось. Позади шел Ваня. Он впервые попал на такую охоту и следил за каждым движением старших.
Припай был небольшой, шириной саженей в триста. Зайцы лежали у самой кромки, близко друг к другу. Их легко было узнать по темным спинам и светлым, серебристым головам.
Алексей подал знак, все легли и поползли к залежке.
Звери беззаботно спали, не чуя беды.
Охотники подбирались все ближе. Шагах в пяти от животных они вскочили и враз метнули гарпуны. Метили в спину, чуть пониже головы. Это было самым верным. При ударе в голову острие могло скользнуть по крепкому черепу. А в спину носок входил глубоко и надежно.
Раненые зайцы мешками свалились со льдины и потянули за собой оборы. Охотники накинули ремни на пешню и медленно потравливали их. Вскоре животные почти в том же месте показались из воды, но, глотнув воздуха, снова скрылись. Так повторялось несколько раз, пока они не обессилели.
Теперь можно было подтянуть добычу к кромке припая Ваня помогал сначала отцу, потом Степану. Прикончив зайцев, их тут же на льду освежевали.
— Только тогда и получается хорошая кожа, если шкуру сразу снять, — учил сына Алексей.
Раушки — туши зверей — остались на берегу, их было не дотащить.
Обратный путь показался длинным, нелегко было волочить по камню тяжелые шкуры с салом. По дороге, откуда ни возьмись, пристали песцы: с визгливым лаем они бежали вслед охотникам, стараясь ухватить за шкуру зверя. Приходилось только удивляться их нахальству и смелости.
Ваня приметил, что у морского зайца очень длинны усы.
Для чего они? — добивался он у отца. Но Алексее и сам не знал, что усы зайцу служат органами осязания. Этот зверь, питаясь почти исключительно мелкими беспозвоночными, живущими на дне моря (голотуриями, моллюсками, рачками), своими длинными усами нащупывал добычу. Наконец добрались до зимовья, Федор ожидал их у порога.
— Ну, заговор твой помог, дядя Федор, — поспешил обрадовать его Ваня, хитро посматривая на отца.
Федор, слушая рассказ охотников, прикидывал, сколько весит жир с одного зайца.
— Пудов пять будет, — решил он. — Знаешь, Алексей, сварим немного сайпы, а то грязными ходим. — Поморы называли сайпой мыло из ворвани с золой и на промысле всегда приготовляли это дешевое снадобье.
Степан был особенно доволен тем, что решился вопрос с промысловыми ремнями.
Глава седьмая
КАК СОХРАНИТЬ ОГОНЬ
Зима приближалась. Ночи стали длинными и холодными, приходилось ежедневно топить печь. Напряженная работа на зимовье и охота измотали промышленников, но времени для отдыха не оставалось. Они решали теперь новую задачу: как в любых условиях поддерживать огонь. Все знали, что среди снегов и льдов без огня прожить нельзя.
В то время огонь добывался с помощью кремня и огнива. Стальной пластинкой — огнивом — ударяли по кремню; от искры зажигался трут — сухой гриб или фитиль из пережженной тряпки. Тлеющий фитиль воспламенял мелкие сухие стружки.
Трут, захваченный Химковым с лодьи, кончался. Алексей пробовал приготовить фитиль из грубой холщовой рубахи, но самодельный трут упорно не хотел гореть.
Конечно, поморам были известны способы добывания огня трением дерева о дерево. Химков, немало повидавший на своем веку, знал, что именно так добывали огонь северные племена. Но он также знал, что дело это требовало не только настойчивости, но, главное, особой сноровки и умения. Не меньшее значение при таком способе имело качество древесины. Недаром люди старались поддерживать постоянный огонь в жирниках, считая это более легким, чем каждый раз вновь добывать его.
Мореходы тоже решили сохранять огонь непрерывным горением светильни, Федор Веригин немало потрудился над глиняными плошками и аккуратно вылепил четыре замысловатые посудинки с длинной ручкой и носком для фитиля, просушил их на воздухе и затем обжег в печи.
Ну вот, добро, теперь он от нас никуда не денется, подливай только жирку вовремя, — говорил Федор с гордостью, ставя свои изделия перед товарищами.
Светильню тут же опробовали. В избе весело заиграл огонек, отражаясь на довольных лицах друзей.
— Ежели огонь в печи поддерживать, дров на острове не хватит. Ведь одному богу известно, сколь зимовать придется.
— Ну, ну, Федор, опять за свое. Пора и перестать. А за плошки спасибо, хоть сто лет теперь перезимуем. Сто лет… тебе все шутки, Алексей!
Сегодня у Федора было хорошее настроение, и он не стал спорить, только чуть-чуть виновато улыбнулся, щуря свои красивые, немного грустные глаза.
Несколько дней светильник действовал исправно. Но вот жира стало уходить намного больше, чем в первые дни.
— Другую плошку заправить надо. Ишь, капает, видно трещина есть, — предложил Степан.
Зажгли новую, а утром, осматривая забракованный жирник, Федор не нашел никаких трещин. Ничего не удалось обнаружить и выстукиванием посудинки черенком ножа.
— Глина слабая, — догадался Федор.
Действительно, не прошло трех дней, как потекла и вторая плошка. Всем стало ясно, что виновата глина, а не мастер.
Веригин решил во что бы то ни стало сделать хороший светильник и однажды удивил Химкова просьбой дать немного муки.