Одним из чрезвычайно актуальных вопросов теории исторического материализма всегда был вопрос о роли личности в истории. Практика социалистического строительства ставит этот вопрос со всей остротой и конкретностью. Социализм создает новое, нигде до сих пор не существовавшее отношение между коллективом (классом, обществом) и личностью. Социализм создает такую ассоциацию работников, в которой свободное развитие каждого будет условием свободного развития всех.
Обобщая богатейший исторический опыт нашей эпохи, опыт социалистической практики пролетариата в СССР, опыт международного коммунистического движения, развивая теорию исторического материализма в борьбе с современными буржуазными теориями, товарищ Сталин в ряде своих выступлений по-новому поставил вопрос о роли личности в истории. Собственно говоря, нет ни одного доклада товарища Сталина на съездах партии, пленумах ЦК, конференциях хозяйственников, колхозников и т. д., где бы он в различной связи и с различных сторон не ставил и не освещал этого вопроса, поднимая и организуя сознательное творчество и инициативу миллионных масс. Особенно остро ставит товарищ Сталин этот вопрос в известных всем речах «О задачах хозяйственников», «Новая обстановка — новые задачи хозяйственного строительства», «Итоги первой пятилетки», «Речь на Первом всесоюзном съезде колхозников-ударников», «Отчетный доклад XVII съезду партии о работе ЦК ВКП(б)», а также в «Беседе с немецким писателем Эмилем Людвигом» и в «Беседе с английским писателем Г. Д. Уэллсом».
Эти работы товарища Сталина являются великими вехами развития марксистской теории, они вооружают теоретиков и практиков, историков и художников, этих «инженеров человеческих душ», могучим орудием революционной диалектики, пониманием диалектики исторических процессов. (Известно, какие коренные недостатки имелись и имеются в различных исторических работах и учебниках по истории, игнорирующих не только роль исторических деятелей, но и хронологию и даты; вместо исторических знаний эти работы и учебники занимаются абстрактным социологизированием, рассуждениями об исторических процессах вне времени и пространства, давая историю без дат, борьбу классов без лиц, возглавлявших борьбу.) В работах буржуазных социологов и историков роль личности не могла и не может найти научного освещения. Марксисты заново должны пересмотреть, изучить и объяснить исторические факты и в том числе роль выдающихся личностей в истории. Только вульгаризаторы марксизма, говорит товарищ Сталин, игнорируют роль личности в истории, изображают историю как «безликую» борьбу классов или как автоматическое развитие «производительных сил» подобно Каутским, Куновым и т. п. фальсификаторам марксизма. Марксисты должны дать научно обработанную историю науки, искусства, техники, выяснив в ней подлинную роль массы трудящихся, а также роль великих мыслителей, художников, изобретателей. Правдивое изображение в литературе и искусстве различных эпох и классов, великих народных движений, в особенности движения пролетариата, немыслимо без овладения учением марксизма-ленинизма, без правильного марксистского понимания роли личности
|
|
Поэтому выяснение даже наиболее общих руководящих принципов и теоретических основ марксистско-ленинских взглядов на роль личности в истории крайне необходимо. Вопреки ясным положениям основоположников марксизма тупоголовые фальсификаторы и «критики» марксизма продолжают утверждать, что марксизм игнорирует роль личности, роль великих людей в истории. Что из того, что это противоречит всему духу марксизма. Маркс и Энгельс в «Немецкой идеологии» и «Святом семействе» подвергли уничтожающей критике не только субъективный идеализм левых гегельянцев, противопоставлявших «критическую критику» или самосознание «невежественной», тупой массе, неспособной, якобы, к историческому творчеству. Они характеризовали всю так называемую «объективную историографию», замазывавшую борьбу классов, гегелевскую философию истории и французские теории господства «разума» в истории именно как отрицание роли исторической деятельности и инициативы масс. Они постоянно подчеркивали, что история делается людьми, однако, не по произволу, а закономерно, при определенных, унаследованных ими от прежних поколений условиях, развиваемых каждым поколением дальше. Прежде чем начать изменять эти условия, каждое новое поколение оказывается уже формированным этими унаследованными условиями и даже традициями всех уже умерших поколений.
|
|
Нетрудно понять, что человеческая история, по выражению Вико, тем отличается от естественной, что первая сделана нами, вторая же не сделана нами. Но вопреки Вико, историю человечества написать до Маркса было труднее, а не легче чем историю природы. Дело в том, что история человечества имеетодно существенное отличие от истории природы, которое запутывало историков и социологов. В природе (поскольку мы оставляем в стороне обратное влияние на нее человеческого общества) «действуют одна на другую лишь слепые, бессознательные силы, и общие законы проявляются лишь путем взаимодействия таких сил. Здесь нигде нет сознанной, желанной цели… Наоборот, в истории общества действуют люди, одаренные сознанием, движимые умыслом или страстью, ставящие себе определенные цели»[1]. Вся домарксовская историография и социология останавливались на этих целях людей и не шли дальше, не могли открыть закономерности истории. История в результате представлялась господством хаоса, произвола, случайности. «Но где на поверхности господствует случайность, там сама эта случайность всегда оказывается подчиненной внутренним, скрытым законам. Всё дело в том, чтобы открыть эти законы», — говорит Энгельс[2]. Существенное различие между историей природы и общества и их законами, однако, «не изменяет того факта, что ход истории определяется внутренними общими законами»[3]. Больше того, это существенное различие не устраняло того факта, что как раз до сих пор и в истории человечества над людьми господствовали такие же слепые, стихийные, как и в природе, непонятные и враждебные людям общественные силы, продукты общественной деятельности самих людей. Действие этих сил было не менее, а часто гораздо более разрушительным чем действие непокоренных человеком сил природы. При капитализме действие этих сил достигает крайнего предела разрушительности. (Именно это мы ярко видим теперь, в 21 веке. — прим. РП) Но капитализм подготовляет вместе с тем материальные условия для устранения господства этих слепых сил, создает класс, способный овладеть ими, подчинить их своему контролю и начать новую эру в истории. Имея в виду «предысторию человечества», Энгельс говорил: «Каков бы ни был ход истории, люди делают ее так: каждый преследует свои собственные сознательно поставленные цели, а в результате этого множества действующих по различным направлениям стремлений и их разнообразных воздействий на внешний мир получается история… Но, с одной стороны… действующие в истории многие единичные стремления в большинстве случаев (как было до сих пор. — М. К.), ведут за собой совсем не те последствия, какие имелись в виду. Очень часто эти последствия прямо противоположны желаниям деятелей. И уже по одному этому побуждения, двигавшие деятелей, имеют, в последнем счете, лишь второстепенное значение» [4]. Ясно само собой, что иначе будет обстоять в социалистическом обществе, где люди действуют организованно, планомерно, как единое общество с единой волей, и где люди все больше будут приходить к желаемым результатам. Об этом свидетельствует практика пролетарской диктатуры в СССР. Цели планомерно организованного пролетарского государства имеют не второстепенное значение: они опираются на правильно понятую историческую необходимость, выражают коренные интересы пролетариата и трудящихся. И тут закономерен конечно вопрос о том, «каковы же те силы, которые дали воле людей то или иное направление, каковы те исторические причины, которые отразились в головах деятелей в виде данных побуждений »[5]. Идеалисты не сумели даже поставить действительно научного вопроса: какие причины (общие, особые и единичные, как говорил Плеханов[6], см. его «Роль личности в истории». На недостатках взглядов Плеханова мы здесь не останавливаемся особо, но отметим, что они требуют критики. В частности, Плеханов ставит часто вопрос абстрактно, не в органической связи с теорией классовой борьбы, оторванно от практики революционного рабочего движения. Он недооценивает, не понимает во всей широте и глубине роль партии и роль вождя в рабочем движении. Он сводит большей частью роль вождя к тoмy, чтобы быть «сознательным выразителем бессознательного хода истории». «Созерцательность», идеология стихийности, непонимание организаторской роли партии и вождей отразились на взглядах Плеханова, особенно в его статье «Рабочий класс и социал-демократическая интеллигенция».) побуждают людей действовать определенным образом, в определенной общественной формации и не отдельных только людей, не единицы, а большие массы, целые классы? Каковы движущие мотивы и причины исторических движений, чем обусловливаются и определяются цели как отдельных людей, так и классов, масс? Почему эти цели и стремления людей и при каких условиях идут вразрез с другими целями, при каких условиях цели человека не потонут в море целей и стремлений противоположных? А ведь это обычно происходит при капитализме и во всяком антагонистическом обществе. Как складываются общие цели и воля классов, и что получается в результате борьбы противоречивых стремлений классов, этих движущих сил истории? На все эти вопросы не дает научного ответа буржуазная социология. Научный ответ на эти вопросы дает только марксизм. Марксизм впервые дал действительно научное материалистическое объяснение целей, преследуемых классами в истории, он дал гениальное научное обоснование великой исторической миссии и конечной цели пролетариата. Борьба без конечной цели и перспектив — это оппортунизм, говорили Ленин и Сталин тем, кто не понимает значения ясной цели в революционном движении. Марксизм не говорит миру подобно буржуазной социологии: «Перестань бороться, вся твоя борьба — пустяки», ибо все-де «в воле божией», в развитии «всемирного духа», орудием которого, якобы, являются народы. Именно буржуазная социология отрицает и не понимает роли, деятельности и инициативы масс в истории. Буржуазные «объективисты» учат, что существуют-де непреложные, непреодолимые законы истории, которые не являются как будто результатами и формами материального производства, а стоят над ними.
|
|
Социология О. Конта, например, учит, что вмешательство в историю «невежественных» масс, не знающих открытых им «законов», приводит к анархии и общественным бедствиям, именно поэтому он требует устранить «самодержавие народа». Прогресс общества — дело ученых, понявших и признавших его «социологию». (Вот, оказывается, чьими последователями являются «научные централисты» — В.Подгузов, журнал «Прорыв», «Газета коммунистическая» и пр. — отца позитивизма Конта! Пропагандируя свой «научный централизм», они распространяют, по сути, те же самые субъективно-идеалистические идеи, которые выдают за марксизм-ленинизм. — прим. РП) Левые гегельянцы (Бр. Бауэр) и русские народники также противопоставляя «героев» и «толпу» — «невежественную массу» — и «критически мыслящую личность», утверждали, что историю творит «критически мыслящая личность», а не бесправная и «невежественная» народная масса. Только марксизм показал никчемность этих теорий и решающую роль исторической деятельности масс, борьбы классов. Марксизм и только марксизм дает всем эксплуатируемым истинный лозунг борьбы и указывает путь к победе, истинную цель и средства ее осуществления.
Не в том была ошибка домарксовской социологии и историографии, что они указывали на цели и идеи исторических деятелей, великих людей, классов, сословий, а в том, что они останавливались на этих целях как последних причинах, и не шли глубже к выяснению материальных корней этих идей и целей, оставаясь на позиции идеализма. Марксизм отрицает идеалистические теории, в том числе и телеологическое понимание общественного развития (взгляды Платона, Аристотеля, Канта, Гегеля и др.). В основе телеологии лежит идеалистическая поповская теория «свободы воли», учение о независимости воли и целей человека от внешнего мира, его общественного бытия. На деле цели человека порождены объективным миром, объективными причинами и условиями, реальными возможностями, взяты из мира. Но цели человека не только отражают мир, но и осуществляются в нем. Осуществление целей есть практическое изменение мира человеком. Социализм из конечной цели стал действительностью, из идеального реальным. Сознательная цель как закон определяет способ и характер действий и волю человека в труде, говорит Маркс. Коммунизму — нашей конечной цели -как закону подчиняется революционное рабочее движение, ибо эта цель исторически обусловлена, определена общественным бытием пролетариата. «Дело не в том, в чем в данный момент видит свою цель отдельный пролетарий или даже весь пролетариат. Дело в том, что такое пролетариат и что он сообразно этому своему бытию исторически вынужден будет делать. Его цель и его историческое действие самым ясным и неоспоримым образом предуказываются его собственным жизненным положением, равно, как и всей организацией современного буржуазного общества»[7]. (Это крайне важная для нас сегодня мысль классика, которую часто упускает из виду немалая часть наших товарищей, искреннее считающая себя коммунистами, но не слишком стремящаяся работать над собой, чтобы в полной мере соответствовать этому высокому званию. Не понимая диалектики, эти товарищи все время упирают на сегодняшнюю недостаточную сознательность рабочих масс, отрицая вследствие этого необходимость борьбы за социализм прямо сейчас и в первую очередь борьбы политической, откладывают ее на потом, когда-де «массы созреют». Они забывают, что недостаточная сознательность рабочих масс — это явление временное, оно есть следствие их собственной прошлой бездеятельности, что эта сознательность изменяется — возрастает — и с усилением гнета буржуазии, и с ростом политического опыта масс, и, самое главное, вследствие активной пропагандистско-агитационной и организационной работы самих коммунистов, если такая работа ими проводится. Но если коммунисты не работают, а «ждут у моря погоды» — ждут, когда пролетариат «сам созреет», когда все произойдет само собой (т.е. уповают на стихийность, по выражению большевиков), то рост сознательности рабочего класса может и не показать значительной динамики. Чтобы активно действовать в борьбе за собственное освобождение от гнета капитала, рабочий класс должен понять, кто он есть такой и почему никто, кроме него самого, не сможет его освободить. Он должен понять свою историческую задачу — только тогда пролетариат станет активным субъектом современного исторического процесса. Помочь ему это понять — долг каждого коммуниста. Здесь, в непосредственной практической работе коммунистов с рабочими массами вопрос о роли личности в истории прямо пересекается с вопросом о стихийности и сознательности, который, казалось бы, был хорошо раскрыт в свое время В.И.Лениным в работе «Что делать», но оказался совершенно не понятым теми, кто считает себя ленинскими последователями. — прим. РП)
Таким образом марксистский анализ целей людей и классов приводит к признанию исторической необходимости. Историческая необходимость выражает объективную логику общественного развития, логику развития материального производства, совершающегося всегда в определенной общественной форме. В процессе производства люди входят в определенные, от их сознания и воли не зависящие отношения, производственные отношения, соответствующие достигнутому уровню развития производительных сил. Совокупность этих отношений определяет сознание и волю людей, их содержание и направление. Но данные производственные отношения, будучи необходимыми (а не произвольно и случайно установленными), есть лишь продукт и формы материальной деятельности самих людей. Историческая необходимость не существует где-то вне деятельности людей, она есть закономерная связь самой этой деятельности, действует и осуществляется в совокупном общественном процессе, в борьбе классов и т. д. Поэтому нельзя рассуждать абстрактно о «непреодолимых тенденциях» исторического развития (наподобие Струве и других «объективистов»), не показывая того, какая общественно-экономическая формация определяет содержание и формы деятельности людей, какой класс закрепил господство в ней и «заведует» экономической необходимостью, какой класс «определяет» историческую необходимость, порождая и подавляя сопротивление других классов. Поэтому вздорным является народническое субъективистское противопоставление исторической необходимости и роли личности в истории как взаимоисключающих противоположностей. «Идея детерминизма, говорит Ленин, устанавливая необходимость человеческих поступков… ничуть не подрывает роли личности в истории: история вся слагается именно из действий личностей»[8]. Заслуга марксизма в том, что он обобщил действия этих личностей, свел их к закономерным действиям больших масс народа, к борьбе классов; задача в том, чтобы объяснить действия не только отдельных индивидов, а именно масс, классов, показать, «какой социальной обстановкой и как именно обусловливается их развитие».
Игнорирование и отрицание роли личности в истории связаны с буржуазно-фаталистическим, «объективистским» и меньшевистским непониманием роли «субъективного фактора» в истории.
Марксизм показывает, что объективные исторические возможности превращаются в действительность в силу слепой или познанной необходимости, сознательно или бессознательно, но не автоматически, а так называемым «субъективным фактором ». Объективные материальные условия есть лишь база исторической деятельности людей, основа существования и борьбы классов, они не изменяются сами, автоматически. Условия изменяются людьми (субъективным фактором), борьбой классов и тем успешнее, чем глубже поняты (людьми, классами) историческая необходимость, законы развития материального производства, классовой борьбы.
Марксизм, вооружая массы знанием законов истории, законов революции, указывая истинный лозунг борьбы и путь к победе, открывает для миллионных масс возможности небывалого в истории широкого, свободного, сознательного творчества и инициативы, освобождает их от духовного рабства и от рабства перед слепой необходимостью. Пока мы не знаем законов развития природы и общества, они действуют помимо нашего сознания и воли, делают нас рабами слепой необходимости. Раз они познаны, и раз налицо соответствующие условия, от людей зависит подчинить действие этих законов контролю планомерно организованного общества, превратить слепую необходимость в свободу, перейти из царства слепой необходимости в царство свободы. Этот переход и совершается в эпоху диктатуры пролетариата. Идеалисты, сторонники поповской басни о свободе воли, особенно старались доказать, что отрицание «свободы воли» есть отрицание роли личности в истории. Уже Гегель разбил кантовский дуализм «свободы воли» и необходимости и показал, что свобода есть познание необходимости. Но Гегель изображал идеалистически переход необходимости в свободу. Только марксизм дает научное решение проблемы необходимости и свободы. Свобода есть не воображаемая независимость воли человека от законов природы и общества, не произвол и игнорирование этих законов, как выходит у идеалистов. Свобода и свободное историческое творчество основаны на познании исторической необходимости. Но мало одного познания людьми исторической необходимости для превращения ее в свободу. Для этого нужно практически перестроить общество, действительно превратить средства производства (имеющие общественный характер и вступающие при капитализме в непримиримое противоречие с частным характером присвоения) в общественные, заставить их действовать сообразно их характеру под контролем общества. Для этого необходимо совершить пролетарскую революцию, установить диктатуру пролетариата, экспроприировать экспроприаторов, действительно обобществить средства производства и труд, коллективизировать мелкое крестьянское хозяйство, уничтожить частную собственность, классы, эксплуатацию человека человеком. В социалистической практике диктатуры пролетариата выражается господство общества над законами своего общественного развития и над законами природы. Это господство есть результат верного отражения в голове людей законов природы и общества и сознательного планомерного применения ими на практике этих законов. Свобода есть познанная необходимость, для ее достижения необходимо соединение теории и практики, применение людьми в своей общественной практике знания законов общественного развития.
Действительная свобода и понятие свободы суть продукты исторического развития общества и познания людей. Рабство, выражаясь словами Гегеля, знало свободу только «для немногих», т. е. для рабовладельцев, но не для рабов. И Платон и Аристотель считали это естественным и вечным законом. Феодализм знал свободу и произвол крепостника-помещика и рабство крестьянина. Капитализм объявил «свободой» свободу частной собственности, торговли, эксплуатации «свободного» рабочего и «освобождение» крестьянина от земли и средств производства. Соответственно этому развивались и понятия, идеи «свободы». Таковы наиболее общие исходные пункты марксистского взгляда на вопрос о роли личности в истории. Диалектико-материалистическим учением о необходимости и свободе марксизм преодолел метафизическое противопоставление исторической необходимости и роли личности, сознательной деятельности масс. Теория классовой борьбы, говорит Ленин, установила точный научный прием сведения индивидуального к социальному, открыла законы деятельности больших масс людей, законы борьбы классов.
Ленинская теория и тактика революции и диктатуры пролетариата дают исчерпывающий точный научный ответ на вопрос о роли субъективного фактора — сознательности и организованности авангарда, решимости и воли масс в победе революции, дают основу и для понимания во всей глубине и конкретности роли личности в истории.
Необходима конкретная постановка вопроса о роли субъективного фактора и личности в истории. Одно дело — роль субъективного фактора и личности в условиях рабовладельческого, феодального и капиталистического строя, где массы населения находятся в рабстве, где развитие происходит стихийно и где люди являются рабами слепой необходимости. При капитализме над людьми господствуют слепые силы общества (анархия производства, кризисы, войны), которые обрушиваются на них, как законы природы. Тут люди находятся под властью внешних, материальных условий, особенно трудящиеся массы. Другое дело в период диктатуры пролетариата, в период социализма, когда уничтожены стихийные закономерности развития общества, когда материальное производство развивается по плану пролетарского государства. Тут даны все объективные условия и возможности безграничного развития, и поэтому роль «субъективного фактора» становится решающей. (Вот этого очень важного момента не понимают многие искренние сторонники социализма, пытающиеся разобраться в причинах гибели советского социализма. Они все время пытаются найти «объективные причины» уничтожения социалистического строя, которые, по их мнению, должны лежать непременно в экономике СССР. Отсюда они пытаются выискать недостатки «сталинской экономической модели», которые, по их мнению, и стали причиной смерти советского социализма. Но их ошибка в том, что они чисто механистически понимают связь экономики и политики, базиса и надстройки — как абсолютный экономический детерминизм, в то время как связь между базисом и надстройкой (экономикой и политикой) диалектическая. Именно на это фактически и указывает автор статьи Каммари, акцентируя на том, что в условиях пролетарского государства роль субъективного фактора (политики, идеологии, всей надстройки и всем с тем деятельность и воля людей) становится решающей. — прим. РП) Роль субъективного фактора и роль личности неодинаковы: на протяжении всех эпох истории они меняются, ибо изменяется субъективный фактор и его отношение к объективным условиям. Нельзя забывать, что до сих пор большие массы призывались к активному историческому выступлению и творчеству лишь в периоды восстаний, войн, революций. Но революции до Октября 1917 г. были лишь краткими днями торжества народов, после которых наступали «будни» рабства. До сих пор меньшинство общества (имущие классы, собственники) решало судьбы народов. Стихийные силы, слепая необходимость общественного развития порабощали человека. Материальные условия, «мертвый труд», частная собственность на средства производства, продукты самих людей господствовали и порабощали, как враждебные и непонятные людям силы, живой труд миллионов. Эти исторические условия ограничивали и подчиняли субъективный фактор и личность человека стихийным силам материального производства.
Поэтому в корне иначе стоит вопрос о роли субъективного фактора в условиях диктатуры пролетариата, в условиях перехода всех трудящихся из царства тяжелой материальной нужды, рабства, эксплуатации, «горькой необходимости» — в царство свободы.
Теперь в СССР, когда построен фундамент социализма, уничтожены нищета, безработица, гнет и рабство, когда ликвидируются окончательно классы и эксплуатация человека человеком, субъективному фактору: сознательности, инициативе, способностям и талантам рабочих и колхозников, которых у нас неиссякаемый родник, — даны широчайшие возможности. У нас рабочий — хозяин над средствами производства; живой труд — субъективная производительная сила (рабочие) — господствует над «мертвым трудом», а не обратно, как при капитализме. У нас объективные условия попали под планомерный контроль пролетарского государства и подчинены руководству «субъективного фактора». Вот почему у нас роль субъективного фактора стала решающей.
Когда построены гигантские заводы с новейшей техникой, то только от нас самих зависит ускорить темп развития, овладев техникой и наукой производства. Когда все объективные условия выполнения программы производства налицо, только от нас самих зависит её выполнение. Наша программа реальна, говорил тов. Сталин, «хотя бы потому, что у нас есть налицо все необходимые условия для ее осуществления. Она реальна хотя бы потому, что ее выполнение зависит теперь исключительно от нас самих, от нашего умения и нашего желания использовать имеющиеся у нас богатейшие возможности.[9]
Все богатейшие возможности, все планы реализуются практикой миллионов. «На самом деле производственный план есть живая и практическая деятельность миллионов людей. Реальность нашего производственного плана — это миллионы трудящихся, творящие новую жизнь. Реальность нашей программы — это живые люди, это мы с вами, наша воля к труду, наша готовность работать по-новому, наша решимость выполнить план». [10]
В этих положениях тов. Сталина выражено все громадное значение и роль субъективного фактора в период социализма.
Трудности работы по строительству социализма после ликвидации кулачества как класса, объединения основной массы крестьян в колхозах, построение материальной базы социализма на 9/10 уже не в объективных условиях, а в нас самих, в наших организациях.
«Эти трудности являются трудностями нашей организационной работы, трудностями нашего организационного руководства. Они гнездятся в нас самих, в наших руководящих работниках, в наших организациях, аппаратах наших партийных, советских, хозяйственных, профсоюзных, комсомольских и всяких иных организаций. Нужно понять, что сила и авторитет наших партийно-советских, хозяйственных и иных организаций и их руководителей выросли до небывалой степени. И именно потому, что их сила и авторитет выросли до небывалой степени, — от их работы зависит теперь все или почти все. Ссылка на так называемые объективные условия не имеет оправдания. После того как правильность политической линии партии подтверждена опытом ряда лет, а готовность рабочих и крестьян поддержать эту линию не вызывает больше сомнений, — роль так называемых объективных условий свелась к минимуму, тогда как роль наших организаций и их руководителей стала решающей, исключительной. А что это значит? Это значит, что ответственность за наши прорывы и недостатки в работе ложится отныне на девять десятых не на «объективные» условия, а на нас самих и только на нас».[11]
Это глубокое понимание тов. Сталиным диалектики революционной практики, роли в ней субъективного фактора и роли личности обеспечивает успехи в гигантском социалистическом строительстве, оно непримиримо с идеологией и практикой стихийности, самотека, с теорией автоматического краха капитализма.
Победы и успехи в нашей практике были получены не в порядке самотека, а в порядке ожесточенной борьбы за проведение линии партии. «Победа никогда не приходит сама, — ее обычно притаскивают»[12].
Марксизм преодолел и устранил абстрактные рассуждения об обществе и личности «вообще». Возражая народникам и Струве, Ленин говорил, что нет раз навсегда данных, неизменных для всех эпох, отношений общества и личности. Античное рабовладельческое общество, феодализм и капитализм знают различное отношение «личности» и «общества». Да и «личности» занимают различное место в этих системах производства, имеют различное отношение к средствам производства (обычно закрепленное законами государства), различные и определенные источники и размеры доходов, различное положение и роль в обществе, различные и противоречивые классовые интересы, из-за которых ведут борьбу не в одиночку. Одни «личности» здесь имели возможность эксплуатировать и эксплуатировали, угнетали и подавляли других. Рабы, крепостные, пролетарии, подавляющая масса общества эксплуатировалась и была в рабстве у незначительного меньшинства эксплуататоров, конечно, не в силу «доброй и свободной воли».
Пока рассматривали историю как хаос, беспорядочно сталкивающихся людей и не видели в ней борьбы классов, не видели и никакой закономерности в самой деятельности людей.
Так обстоит вопрос с «ролью личности» в этих общественных формациях. Но об этом идеологи имущих классов «забывают», когда рассуждают о роли личности в истории. Лишь социализм действительно освобождает личность подавляющей массы общества от рабства, будит и развивает инициативу, способности, таланты, героизм у трудящихся. Лишь коммунизм означает полное «освобождение личности» от забот о куске хлеба, от подлаживания к «сильным мира», как говорит тов. Сталин [13]. Коммунизм есть такая ассоциация трудящихся, в которой свободное развитие каждого будет условием свободного развития всех. Коммунизм означает полный расцвет личности и всех ее дарований. Изображая клеветнически коммунизм казармой, где личность подавлена, идеологи буржуазии вынуждены, однако, брать свои образы и аналогии из капиталистической действительности, ее фабрик и казарм, из тех же форм рабства, на которых основаны их «цивилизация», «культура» и «свобода».
Марксизм ставит вопрос всегда конкретно: о роли какой личности, какого класса, какой эпохи идет речь? Марксизм, сводя индивидуальное к социальному теорией классовой борьбы, исходит из конкретного единства общего, единичного и особенного в историческом движении. Он показывает, что общественное явление не существует вне индивидуального, что деятельность индивида всегда общественно обусловлена, имеет социальное, классовое содержание и значение, входит частью в общественный процесс. Индивид и обособляться может только в обществе себе подобных, говорит Маркс. Личность в обществе — не абстрактное изолированное существо, не Робинзон на необитаемом острове и не абстракция, как изображает его буржуазная социология.
«Сущность человека» определяется всей совокупностью общественных отношений, в которых он растет, воспитывается, живет и действует. Чтобы понять роль личности в истории, нельзя ни вырывать ее из исторической обстановки, ни превращать ее в ничто, растворять бесследно в «обществе». Согласно, например, социологии Конта, индивиды «исчезают» в мистическом «человечестве», превращаются в абстракцию. Индивиды «исчезают» и в «духовном организме» социологии Шпанна. А в социологии народников (Лаврова, Михайловского) и неокантианцев (Риккерта) личность оторвана oт общественных условий, общество же выступает как механический агрегат индивидов. Таковы противоречия всей буржуазной социологии, пытающейся отстоять буржуазный индивидуализм, с одной стороны, и подчинение и угнетение масс — с другой. (Яркой иллюстрацией этого положения является та же социология одного из идеологов фашизма Шпанна. Он «яростно» сражается с индивидуализмом, атомизмом, механицизмом буржуазной социологии, приписывая ее, однако, марксизму. Он утверждает по-поповски, что «отдельные люди суть члены объективного духа», они целиком подчинены этому мистическому «над тобой» — богу и государству. А с другой стороны, он твердит, что все великие движения в истории суть творения «великих вождей», что буржуазная демократия не дает ходу «действительным гениям». Само собой разумеется, что если к демонам «крупного стиля» Шпанн относит всех великих мыслителей человечества, то к «гениям» он причисляет всех мракобесов, реакционеров, палачей революционного движения, каковыми являются и «вожди» фашизма». См. Шпанн «Философия общества».)
Вот почему буржуазная социология постоянно противопоставляет личность обществу, роль личности (и масс) в истории исторической необходимости: от фатализма она бросается к волюнтаризму.
Метафизический материализм изменял самому себе в области истории, объясняя идеалистически роль личности в истории. Метафизики-материалисты останавливались (как и идеалисты) на целях и идейных мотивах людей, не понимая материальных корней и причин этих мотивов и материальных условий их осуществления. Как и философы-идеалисты, они не видели в истории борьбу масс и классов, а видели лишь выдающихся или «великих людей». Гегель сделал шаг вперед, он пытался изобразить историю как борьбу «массы мелкого частного интереса», «малых сил», из которой вырастает нечто великое. Но все люди, включая и великих, оказывались у него орудиями всемирного духа.
Личность у Гегеля — лишь «слепое звено в цепи абсолютной необходимости» развития этого духа. Но личность является слепым звеном лишь при стихийном общественном развитии, когда она не понимает хода истории. Гегель, правда, тоже говорит, что всякий человек может возвыситься до господства над значительным отрывком исторической цепи в том случае, если познает, куда стремится великая необходимость.