В письме от 16 января 1853 г. из Спасского И.С. Тургенев писал С. Т. Аксакову: «У меня на праздниках были маскарады: дворовые люди забавлялись; а фабричные с бумажной фабрики брата приехали за 15 верст и представляли какую-то ими самими сочиненную разбойничью драму. Уморительнее этого ничего невозможно было вообразить; роль главного атамана исполнял один фабричный, а представителем закона и порядка был один молодой мужик; тут был и хор вроде древнего, и женщина, поющая в тереме, и убийства, и все что хотите; язык представлял смешение народных песен, фраз à la Marlinski и даже стихов из «Дмитрия Донского». Я когда-нибудь опишу это подробнее. Впрочем, эту драму сочинили, как я потом узнал, не фабричные; ее занес какой-то прохожий солдат»38.
Позднее собиратель народной драмы С.С. Чесалин также отметил, что записанная им пьеса «Лодка» исполнялась в конце 50-х и начале 60-х годов в имении графа Палена (с. Благих Раненбургского уезда Рязанской губ.). Текст «Лодки» в записи Чесалина (№ 10) и драма, виденная И.С. Тургеневым, судя по сделанной им краткой характеристике, относятся к осложненной редакции и свидетельствуют, что уже в 50-х годах прошлого столетия пьеса оформилась как сложное драматическое представление.
По сравнению с первоначальной редакцией варианты осложненной редакции отличаются следующими общими чертами:
1. Сужение роли песни «Вниз по матушке по Волге». Песня перестает играть стержневую композиционную роль и сводится к роли эпизода39.
2. Развернутое изображение разбойничьей жизни. Последовательность мотивов в большинстве вариантов следующая: разбойники пируют у костра, их песни, рассказы о жизни (монологи атамана и есаула), разбойник-шут (Зарез-Головорез, Залезаев, Зарез Милый, Резов, иногда в этой роли выступает пьяница Приклонский), в некоторых вариантах появление пришельца (персонаж, проникший из «Братьев разбойников» Пушкина), отъезды атамана к любовнице, ропот разбойников на атамана.
3. Введение любовной ситуации. Общее место всех вариантов осложненной редакции — сцена с пленной девицей, отвергающей любовь атамана; ее смерть или отдача пьянице Приклонскому.
4. Нападение на богатого помещика, являющееся вершиной действия в первоначальной редакции, в большинстве вариантов осложненной редакции уступает место (по степени своей значимости) любовному конфликту (см., например, тексты №5, 13, 22), а в ряде текстов (№ 3, 7, 27) и совсем отсутствует, что в значительной мере снижает социальную остроту пьесы.
Однако есть варианты (№ 10, 12, 14), в которых социальный момент выступает очень ярко. В них нападению на богатого помещика предшествуют сцены, едко высмеивающие барина: «Барин и староста», «Барин и слуга», сцена в трактире. Социальная острота этих сцен подчеркнута введением нового мотива, староста или слуга оказываются соучастниками разбойничьей шайки.
5. Введение большого числа песен. Не считая «Вниз по матушке по Волге», их бывает от трех до девяти, а в некоторых случаях, как, например, в костромском варианте (№ 22), до 19. Обилие песенных текстов превращает отдельные варианты пьесы в музыкальную драму.
6. Соединение двух стилей: традиционно-народного и литературного.
7. Композиционное осложнение пьесы. При устойчивости общего содержания тексты драмы отличаются вместе с тем большой вариативностью. Время, среда и особенно наличие местной устной и литературной традиции налагают на каждый вариант свой отпечаток.
Тексты осложненной редакции по характеру разработки любовной интриги довольно отчетливо распадаются на две основные группы. В одной из этих групп, условно обозначаемой буквой «А» (тексты № 5, 13, 10, 26, 27, 22), захваченная в плен девица отказывается быть любовницей атамана. По одним вариантам рассерженный атаман отдает ее пьянице — старику Приклонскому (оказывающемуся отцом пленницы); по другим — на сцену выступает новое лицо — жених (офицер), разыскивающий пропавшую невесту; он бьется с атаманом, и пленница умирает на его трупе.
В текстах второй группы, «Б» (№ 7, 3, 12, 20,14), при той же ситуации место жениха-офицера заступает рыцарь — брат пленницы, разыскивающий пропавшую сестру; финал тот же; рыцарь убит, пленница умирает или же отдана пьянице Приклонскому.
Устойчивыми чертами текстов версии «А» является имя пленницы — Раиза, Раиса, Раида, Лариза (и лишь в варианте Чесалина, № 10 — Софья); в роли антагониста атамана выступает жених-офицер. В текстах «Б» имя пленницы во всех вариантах «Мария», в роли противника атамана выступает брат-рыцарь. Это, быть может, на первый взгляд и не столь разительное отличие двух версий проливает свет на литературные источники, оказавшие воздействие на драму. Детали отдельных вариантов позволяют вскрыть и непосредственные источники обеих групп текстов.
В группе «А» наибольший интерес представляет вариант «Шлюпки» Ончукова (№ 5). (Он напечатан с рукописи, которую Н.Е. Ончуков приобрел у С.Я. Коротких, бывшего волостного старшины Чекуевского общества на р. Онеге.) Это один из наиболее полных текстов. Содержание его таково: разбойники пируют у костра, атаман делает им перекличку; разбойник Каликатура приносит добытый им бочонок с вином; шайка поет песню, восхваляющую атамана; приход разбойника Бурлы, его ропот на атамана; песни разбойников; выход девушки Даммы, ее песня «Что затуманилась зоренька ясная»; атаман велит посадить ее в темницу; приход егеря; его монолог (наиболее полный вариант переделки «Братьев разбойников» Пушкина); атаман принимает его в шайку; песня разбойников; атаман приказывает выстроить лодку и привести Раизу; за грубый ответ он отдает девушку пьянице Приклонскому, который признает в ней дочь. Атаман приказывает отыскать богатого купца или помещика; сцена с помещиком (хозяин дома), угощение и песни.
Характерны следующие детали этого варианта, сближающие его с романом «Черный гроб или кровавая звезда».
1. Две героини, Дамма и Раиза, выступающие в одной роли, отвергают любовь атамана. Таким образом, романическая ситуация — герой оказывается между двумя женщинами, любовницей и пленницей, отвергающей его любовь, производит впечатление путаницы, однако на существование двух женских ролей указано Ончуковым и в перечислении действующих лиц.
2. Подробное изображение разбойничьей пирушки у костра; разбойники вокруг бочонка с вином; поют песню, восхваляющую атамана. Это солдатская песня со строками явно искусственного происхождения.
Атаман наш храбрый, бравый,
Он всегда впереди.
Припев: Ай да люди, в саду дули!
Виноград развесистый! и т. д.
(Ончуков, стр. 74)
В костромском варианте (№ 22) разбойники поют:
Наш атаман в красной рубашке,
Он не делает промашки.
Припев: Раз делу раз, раз делу раз.
Интересную параллель мы имеем в том же романе «Черный гроб». Разбойники сидят вокруг бочонка с вином и запевают песню, сочиненную одним из них, восхваляющую атамана: «Во темном лесе во дремучем...»
3. Эпизод с егерем (встречающийся уже в текстах первоначальной редакции) в трактовке данного варианта носит на себе следы влияния романа (рассказ Железного о принятии его в шайку Ивана Клыка). «Я рассказал ему мою жизнь (говорит атаман Железный). Казалось, сначала он боролся с недоверием, дума овладела его умом, и он молчал более получаса, наконец, взглянувши на меня с улыбкой, сказал: «Да, ты нашего поля ягода!» Иван Клык согласился принять меня в шайку» («Черный гроб»). В варианте Ончукова (№ 5), выслушав рассказ егеря, атаман спрашивает: «Нашего ли поля ягода?» Разбойники: «Нашего!» Атаман: «Принимаете ли себе в шайку?» — «Принимаем!»
4. Имя разбойника «Каликатура», несомненно, привнесено из романа: в нем есаул носит имя Клетуры (№ 5, 6, 19).
5. Постоянная формула, с которой атаман начинает свою речь, в тексте Ончукова повторяется дважды:
Пала, пала звезда с неба
И осияла весь белый свет.
Не в котором конце предмета нет.
В варианте Крупянской «Черный Ворон»:
Фу, с голубых небес звезда упала,
Весь земной шар осияла,
Так, я, Черный Ворон—атаман!
Есть сходная формула и в варианте Бирюкова. В первоначальной редакции эта формула, как правило, отсутствует.
В романе «Черный гроб или кровавая звезда» идея рока, острое чувство обреченности героя проходит сквозь все произведение и символически выражено явлением кровавой звезды. Атаман Железный рассказывает любовнице Нибое свою жизнь: «Мать моя рассказывала мне, что в минуты моего рождения над домом нашим явилась будто бы большая звезда, как бы облитая кровью, которую видела моя бабушка, выходившая в то время на двор... Толков было столько об этой звезде, что не оберешься! Бабы одна перед другой пророчествовали о моей участи, и родители мои пришли в уныние». И далее: «... когда я освободился из тюрьмы, бежал в оный лес, то заметил на черных облаках большую звезду, как бы облитую кровью и подобную той, которая, по рассказам моей матери, явилась во время моего рождения. Звезда сия уверила меня в рассказах матери, и сердце мое предвозвестило бедственную мою будущность. Дух упал во мне, и я решился быть игрою ужасной звезды, не противиться определению рока, я набрел на притон разбойников». И, наконец, в финале романа кровавая звезда стоит над тюрьмой, в которую заключен приговоренный к казни атаман.
Не менее впечатляющим моментом является и само название романа «Черный гроб или кровавая звезда».
Нам представляется, что традиционная формула драмы, сопровождающая выход атамана, является выражением идеи рока и привнесена под непосредственным воздействием романтических идей, чувств и образов. Есть любопытные указания на то, что в драме появление атамана сопровождалось световым эффектом: актер, разыгрывающий роль атамана, набирал в рот керосин и, появляясь на сцену, распылял его; кто-нибудь из присутствующих зажигал спичку, пары керосина воспламенялись и ходили по помещению (запись В. Крупянской от А.Ф. Кандеева на фабрике «Пролетарка» в г. Калинине, № 26). Таким образом, на данном моменте акцентировалось внимание зрителя, и формула, кажущаяся в настоящее время омертвелой, в свое время должна была восприниматься зрителями более остро и эмоционально. К сожалению, записи драмы делались без всяких дополнительных сведений; в литературе, например, нет указаний, как реагировали зрители на пьесу. При наших расспросах о бытовании народной драмы в Ярославской обл. неоднократно приходилось слышать от женщин-зрительниц рассказы о герое драмы — атамане «Черном Вороне», в которых любопытно сплетались литературные и народно-традиционные мотивы. Некоторые рассказывали, что Черный Ворон грабил богатых, бедных не трогал. Он был сыном московского боярина Дмитрия Невского, любимца царя и советника и т. д. Ряд песен из драмы «Черный Ворон» вошел в женский песенный репертуар под названием песен о «Черном Вороне», например «Что в поле за ветер, что в поле за туман», «Ты взойди, взойди, солнце красное», «Как мы весело живем, с утра до ночи поем»; получилась своеобразная песенная циклизация вокруг героя народной драмы. Все это говорит о том, что актеры и зрители воспринимали драму сквозь призму богатой устной и литературной традиции, которая для каждого поколения была своей.
Могут возразить, что формула «Пала, пала звезда с неба» встречается также в более ранней драме «Царь Максимилиан» и могла быть заимствована оттуда. Король Мамай хвастается своей силой:
С севера, с юга, с восточной стороны
Прилетал ко мне орел...
И в эту ночь-полуночь
Одна звезда с неба упала,
Весь белый свет осияла;
Померк белый свет.
Вот и я, король Мамай, явился здесь.
Кому сию звезду поднимать,
Как не мне, королю Мамаю.
(Ончуков, стр. 37)
Сходна формула и в варианте Костина40.
Эпизод с королем Мамаем, как это показано Р.М. Волковым, — одна из типичнейших сцен, известных под названием «рыцарское штурмование»41. В авантюрных рыцарских повестях (например, «Гуак», «Бова королевич» и в более поздних: «История о Францыле Венециане и о прекрасной королеве Ренцывене», «История о Калеандре и Неонильде») с подобным восхвалением своей силы выступают на поединках рыцари. Особенно много параллелей имеет сцена с Мамаем с повестью о Францыле Венециане (см., например, обращение Францыля к турецкому султану: «Великий государь, наместник меккского пророка, брат солнца и луны!») (1918, стр. 48). Однако ни в одной из вышеуказанных рыцарских повестей нет упоминания о звезде. Мы полагаем, что формула «Пала, пала звезда с неба» проникла в речь Мамая под влиянием «Лодки», приняв в соответствии с характером речи Мамая оттенок хвастовства: «Кому сию звезду подымать, как не мне, королю Мамаю!» Факты же взаимовлияния обеих драм чрезвычайно многочисленны.
Показательные параллели к роману «Черный гроб или кровавая звезда» дают и другие варианты группы «А».
В тексте Бирюкова (№ 13) в разбойничьем притоне атаман ходит призадумавшись; вбегает разбойник (Залезаев) и говорит:
— По дороге из Киева в Богорец пробирается обоз. В том обозе прекрасная девушка и, кроме того, десять сундуков. Атаман: Обоз разбить, девушку сюда! (Девушку приводят к атаману).
Атаман: Как тебя зовут?
Раиса: Раиса.
Атаман: Куда вы ехали?
Раиса: В Богорец.
Атаман: Как ты шла? — не обижали ли тебя?
Раиса: Нет.
Атаман: У меня тебе будет хорошо жить. Не кручинься, не печалься, красная девица42.
В романе в палатку атамана входит есаул Клетура и говорит, что «едет купеческий обоз из Киева в Бухарест». Атаман дает приказ Клетуре отбить обоз у «бухарца». «В это время раздались выстрелы, в палатку вбежал Петр Жаба и сообщил, что обоз разбит, взят в плен и при оном взята молодая прелестная собою девушка». Атаман велит привести пленную девушку...
Расспрос девушки о ее роде, племени и ее ответы (не встречающиеся в других разбойничьих лубочных романах) являются общим местом ряда вариантов драмы (см. тексты № 3, 4, 10).
Любовная интрига бирюковского варианта (№ 13) со своеобразным отклонением от обычной схемы становится понятной в свете того же романа. Атаман, уезжая, поручает пленницу есаулу, тот скрывается с девушкой. Атаман зовет цыганку-ворожку. Она говорит о бегстве есаула с Раисой. Атаман в гневе убивает ее; вбегает есаул и застреливает атамана. Эта сцена возникла под несомненным влиянием романа: в пленницу Нимфодору влюблен есаул Клетура; из боязни помешать любви атамана верный есаул убивает себя. В драме коллизия разрешается проще: влюбленный есаул убивает атамана. Из романа идет и образ цыганки-ворожки (цыганка Улита — мать Нибои — один из ярких персонажей романа, она предсказывает атаману его судьбу и поражает его кинжалом в момент казни).
Влияние романа «Черный гроб» на драму нам представляется весьма значительным, сформировавшим ее романическую ситуацию, но отнюдь не исключительным. Ряд эпизодов отдельных вариантов драмы связан с другими разбойничьими романами. Так, например, под несомненным воздействием романа Загоскина «Козьма Рощин» сложился эпизод появления разбойника Бурлы с сундуком и его ропота на атамана (Ончуков, «Шлюпка», 1-й вариант, стр. 74, 75).
Бурла: А вот и я с жалованьем.
Есаул: Да и с жалованием. А отчего крышка помята?
Бурла: А оттого, что с ершами была в пол загната.
Есаул: Да ты бы попробовал ломом.
Бурла: Да я пробовал ломом, да лом не берет.
Есаул: Да вырывал бы к черту с полом.
Бурла: Отчего же Атаман дома, а нейдет?
Есаул: Он кладову очищает.
Бурла: А много там добра?
Есаул: Кой-какую дрянь выбирает.
Бурла: Фу черт, возьми его душу!
Я и в глаза сказать не струшу:
Он ваш пан, а вы его холопы.
Как возьму, махну с той и с другой,
И покатится вашего Атамана голова долой.
Атаман (входит):
Не шуми, осина злая,
Не мешай грибам цвести...
В романе «Козьма Рощин» есаул Филин спрашивает:
… Да куда девался атаман?
— Вон в том покое; все возится около железного сундучка, — отвечал разбой» ник, подавая есаулу серебряную чару с вином.
— Да что он ему, словно клад, не дается?
— Ну вот поди ты! Вишь, так прикован к полу, что и лом не берет.
— Так половицу вон!
— Пытались отодрать, да нет, не поддается; видно, ерши в балку пропущены.
Два разбойника вошли в столовую, волоча за собой огромный дубовый
сундук...
... Ну что, — продолжал он (есаул Филин. — В. К.), — совсем очистили барскую кладовую?
Когда в дальнейшем разбойники упоминают о приказе атамана, Филин говорит:
— Так что ж? Что я — холоп, что ли, его? Велика фигура атаман! И кто его атаманом-то поставил? Кого он спрашивался? Дери его черт!.. Да чем мы хуже его?
— Ну полно, не шуми, осиновое яблоко, не мешай грибам цвести, — проревел один мужчина, аршин с трех росту, с огромной курчавой головой...42а
Разбойник Бурла в народной драме (есаул Филин у Загоскина) — типичная фигура разбойничьих романов. Это разбойник-злодей, введенный в произведение, чтобы ярче оттенить благородную, способную на великодушие натуру атамана (ср. в «Разбойниках» Шиллера аналогичный персонаж — Шпигельберг с его отношением к Карлу Моору; Ермак и его антипод есаул Мещеряк в пьесе Н.А. Полевого)43.
Устойчивый персонаж народной драмы разбойник-шут, пьяница (Резов, Залезаев, Зарез-Головорез), встречающийся в ряде вариантов обеих осложненных редакций, и прикрепившийся к нему эпизод с бочонком также введены под влиянием разбойничьих романов, (например, разбойник Зарезко в романе «Хуторок близ реки Уньжи или атаман разбойничьей шайки Егорка Башлык, Железные Лапы»; разбойник, предмет насмешек, и отбитый им бочонок с вином в романе «Гроза — атаман разбойников или отец и дочь»).
Не удалось установить прямого литературного прототипа одного из наиболее устойчивых персонажей драмы — пьяницы Приклонского, встречающегося в обеих ее версиях. Однако связанная с этим персонажем трагическая коллизия (Приклонский оказывается отцом отданной ему в жены пленницы, его душевный разлад и мучения) имеет за собой довольно устойчивую литературную традицию. Так, в пьесе Н. А. Полевого «Ермак Тимофеевич или Волга и Сибирь» Ермак узнает в молодой женщине, приставшей под видом юноши к его ватаге, свою дочь и согласно разбойничьему уставу присуждает ее и ее мужа (одного из своих соучастников) к смертной казни. Душевный его разлад — борьба отцовского чувства с долгом товарищества, верность атамана своему слову — передан в той же патетической форме, как и в народной драме. Аналогичны и отдельные детали, в частности мотив узнавания отцом своей дочери по примете (крестику, медальону и т. д.)44. В более поздних вариантах образ пьяницы Приклонского осложнился под влиянием шуточных песен типа «Завещание пьянице» (встречается во многих песенниках 90-х и 900-х годов).
Число подобных примеров можно увеличить.
Романическая ситуация — любовь атамана к пленнице, — сложившаяся под влиянием романа «Черный гроб», испытала несомненное воздействие и других разбойничьих романов. Так, в ряде вариантов рассматриваемой редакции (№ 10, 21, 27) возможно влияние романа «Фра-дьявол»; любовный конфликт осложняется появлением «жениха», сражающегося с атаманом.
Романическая ситуация в текстах группы «Б» обнаруживает влияние романа «Могила Марии или притон под Москвой». Разбойничья тематика входит в этот роман эпизодически, но как раз этой своей частью он и оказал воздействие на народную драму. В 1938 г. на фабрике «Красные ткачи» под Ярославлем мне удалось зафиксировать любопытную драматическую переработку этого романа под одноименным названием «Могила Марии» (№ 29). К сожалению, никто из бывших участников этой игры не помнил текста; удалось записать лишь содержание драмы: в лесу в замке живут состоятельные поляки; Мария (полька) влюбляется в атамана разбойничьей шайки, атаман выкрадывает ее из замка, но вскоре ее бросает; Мария умирает от тоски. Ее брат Иоанн Ерпольский (см. Ян Вербольский романа) клянется на могиле Марии отомстить атаману за смерть сестры. Вместе с товарищем (Владиславом) он проникает к разбойникам и убивает атамана.
По утверждению опрошенных лиц (рабочих фабрики «Красные ткачи» А.Г. Куделина, Н.И. Киселева и Н.Д. Симакова), последовательность эпизодов была следующей:
1) польский замок в лесу; разбойники под окнами Марии поют песню «Что затуманилась зоренька ясная» и выкрадывают Марию;
2) смерть оставленной атаманом Марии; клятва брата на ее могиле;
3) разбойничья шайка у костра: песни, рассказы разбойников о своей жизни («Эх, брат, что ты голову повесил, ты послушай, что я испытал» — переработка стихотворения Никитина и монолог «Нас было двое: брат и я» из «Братьев разбойников» Пушкина); песня «Вниз по матушке по Волге», разбойник Задава с бочонком вина;
4) приход брата Марии и его товарища; сражение с атаманом; убийство атамана, его похороны.
Общая структура пьесы и отдельные ее подробности говорят о том, что это довольно близкая разновидность «Лодки». О влиянии же романа «Могила Марии» с очевидностью свидетельствуют характер любовной интриги, имена героев (Мария, Иоанн Ерпольский, Владислав) и подробности бутафории; так, актеры, исполнявшие роли брата и его товарища, были одеты в польские костюмы: в талию поддевки, на плечах черные пелеринки, отделанные белым заячьим мехом, брюки не широкие в сапоги, на голове треуголка; оружие — кинжал, внешний облик «рыцарей», сразу выделяющий их из среды традиционно одетых разбойников.
Тексты группы «Б» с подобной же разработкой романической ситуации являются вариантами этой версии народной драмы, сложившейся, возможно, под влиянием драматической переработки романа «Могила Марии».
Несколько особняком стоит пьеса «Машенька», записанная в 90-х годах В.Н. Добровольским в Спас-Деменске Масальского уезда Калужской губ. По существу сюжетная ее схема та же, что и в других вариантах осложненной редакции, но в общую трафаретную схему вплетается своеобразный мотив: в начале пьесы в роли антгониста атамана выступает монах; он же в конце пьесы воскрешает мертвых разбойников. Эта сцена, как справедливо указывает С.С. Чесалин45, могла быть привнесена под влиянием народной картинки «Разговор одного французского монаха с разбойниками».
Контаминированная редакция
Взаимодействие пьес «Лодки» и «Царя Максимилиана»
Значительную группу составляют тексты, в которых «Лодка» контаминируется с народной драмой «Царь Максимилиан»46. Так, в ряде вариантов «Царя Максимилиана» (ярославский47, а также черниговские — в записях П.Г. Мезерницкого и Р.М. Волкова)48представление открывается разыгрыванием «Лодки»; в черниговских вариантах — с осложненной романической ситуацией. В варианте речицком (запись А.Е. Грузинского) игрой в «Лодку» пьеса заканчивается, причем Максимилиан выступает в роли атамана49.
Взаимодействие «Лодки» и «Царя Максимилиана» в значительной мере объясняется тем, что обе пьесы зачастую разыгрывались одним и тем же коллективом и в большинстве случаев (даже при наличии разных актерских групп) ставились одна вслед за другой. Содействовал этому и обычай переписывать пьесы в одну тетрадь50.
Во многих вариантах «Лодки» встречаются сцены, заимствованные из «Царя Максимилиана»: с гробокопателем, кузнецом, доктором, портным (тексты № 7, 13, 14, 15). В варианте «Атаман Буря» пьеса начинается с поединков Долинного рыцаря, Ермака и атамана Бури, сложившихся под несомненным воздействием многочисленных рыцарских поединков пьесы «Царь Максимилиан».
Любопытную контаминацию обеих пьес представляет текст под названием «Шайка разбойников», записанный К.Ф. Пономаревым в 1913 г. в Костромской губ. (№ 23). Пьеса открывается сценой между атаманом и его сыном Адольфом с требованием отречения от христианской веры. Монологи атамана и Адольфа представляют своеобразное переплетение разбойничьих мотивов с чертами, характерными для соответствующих персонажей «Царя Максимилиана».
Атаман: Я из Персии прибыл сюда.
За кого вы меня почитаете?
За короля ли Прусского
Или за принца французского?
Я не король Прусский,
Я не принц французский.
Я тому господин и слуга,
Кто днем и ночью нагружает
Свои карманы золотом.
Сначала я жил в деревне,
Теперь живу в лесу,
Сплю на мягкой терновой постели,
Где хлеба каравай стащу,
Где клеть с семенами подсажу!..
Адольф: Когда я был мал,
Из-под дубинки козлы воровал.
Яблочки наливны всегда едал без гривны,
Стал побольше подрастать, —
Телят и ягнят за хвост таскать...
Убитому Адольфу разбойники поют песню «Среди лесов дремучих»; атаман через фельдмаршала вызывает есаула, и далее пьеса развертывается обычно.
«Лодка» заимствовала также из «Царя Максимилиана» ряд песенных номеров, традиционно закрепленных в нем за определенными персонажами: так, песня «Я вечор в лужках гуляла», сопровождающая выход Венеры, вкладывается в уста пленницы атамана (см. варианты № 3, 4); иногда героиня «Лодки» поет песню Адольфа «Я в пустыню удаляюсь» (№ 10); песню «Померла наша надежда, и скончалася любовь», которой обычно сопровождается погребение Адольфа, поют над телом убитого атамана (№ 4) и т. д.
Влиянием «Царя Максимилиана», по-видимому, следует объяснить и развитие в «Лодке» монолога. В ончуковском варианте «Шлюпки» (1-й вариант) длинной напыщенной тирадой сопровождается почти каждый выход атамана:
Например:
... О, боже мой! что я вижу, что я слышу?
Вижу тень своих родителей,
Слышу голос своих товарищей!
Страшно, страшно мне, доброму молодцу, помирать.
Прости, небо красы моей,
Вы простите, сосны вековые,
Ты прости, мой шлем косматый,
Может не увижусь я с тобой...
(Ончуков, стр. 72)
В драме «Царь Максимилиан» подобные напыщенные тирады произносят сам Максимилиан, Адольф, Мамай и другие действующие лица. Как справедливо указывалось рядом исследователей (П.О. Морозовым, Р.М. Волковым), подобные обращения являются излюбленными приемами старинных пьес школьного театра. Таким образом, «Лодка» не только заимствовала из «Царя Максимилиана» отдельные сценки и песни, но и определенные драматургические приемы.
В «Лодке» во всех известных нам вариантах значительное место занимают вставные песни. По происхождению эти песни делятся на две группы: народные традиционные, главным образом разбойничьего цикла, и литературные. К последним относятся: романсы XVIII в. «Я вечор в лужках гуляла» (Г. А. Хованского), «Я в пустыню удаляюсь» (М.В. Зубовой); хор из комической оперы М.М. Хераскова «Добрые солдаты»; «Любим тебя сердечно, любим как отца» (с этой песней шайка обращается к атаману); «Братья, рюмки наливайте» (Н.М. Карамзина), поется разбойниками во время пирушки; песня «Что затуманилась зоренька ясная» из поэмы А.Ф. Вельтмана «Муромские леса» (под заголовком «Песня атамана», с 60-х годов неизменно печаталась в песенниках); «Среди лесов дремучих», народная переделка стихотворения «Погребение разбойника» (перевод Ф.Б. Миллера из Фрейлиграта); «Отворите мне темницу» (М.Ю. Лермонтова); «Путь широкий давно предо мною лежит» (А.В. Кольцова); «Есть на Волге утес» (А.А. Навроцкого); «Комаринская» (Л.Н. Трефолева) и ряд песен неизвестных авторов: «Что тучки принависли, что в поле за туман»; «Ах матушка Волга, широка и долга», «Завещание пьяницы» и др.51
Источники проникновения в драму песен литературного проис-хождения — главным образом, песенники, лубок, отчасти драма «Царь Максимилиан», многое вошло из народно-песенной традиции.
«ЛОДКА» КАК ПРОИЗВЕДЕНИЕ НАРОДНОЙ ДРАМАТУРГИИ
Как видно из анализа, народная драма «Лодка» впитала в себя ряд разнообразных элементов из устного и литературного источников. Вместе с тем эта пьеса может служить одним из ярчайших примеров художественного претворения разнородных по своему происхождению элементов в единое, художественно Целостное произведение, развивающееся по законам народной эстетики и специфическим особенностям жанра. Творческая история ее представляет большой интерес для изучения народных драматургических навыков и приемов.
Отсутствие твердого авторского текста, составляющее одну из отличительных особенностей народной поэзии, характерно и для народного театра, в котором актер является в значительной мере и автором словесного текста. В некоторых частях пьесы, особенно в сценах интермедийных, заранее составленный текст вообще отсутствует и импровизируется актером. Характерный пример дает текст Бирюкова «Шайка разбойников» (2-й вариант). Представление открывается экспозицией разбойничьего лагеря: два разбойника лежат на полу, перед ними бутылки, между ними, по сообщению собирателя, ведется разговор — импровизация52. В сцене нападения разбойничьей шайки на дом богатого мужика в ремарках собирателя значится: «Посреди избы сидят старик и старуха... Ведут между собой импровизированную беседу, качество ее зависит от «удара», в котором находятся актеры»53. И в последующей сцене с гробокопателем диалог между стариком и старухой ведется импровизационно54.
Однако следует признать, что прямой импровизации в «Лодке» сравнительно немного. В основном актерский коллектив располагал готовым, передававшимся от одного коллектива к другому рукописным текстом. Кем составлялись эти рукописные списки пьес, какая доля личного творчества падает на их переписчиков, остается неясным из-за полного отсутствия каких бы то ни было сведений. Несомненно, однако, что даже при наличии рукописного текста пьеса
обычно усваивалась устным путем и актеры не строго придерживались зафиксированного текста.
Изменяемости текста в значительной мере содействовало и то тесное взаимодействие, которое наблюдается в народном театре между актером и зрителем, реакция публики на представление. Большое значение имел и состав публики. Так, например, в рабочей среде «Лодка» обычно разыгрывалась в рабочих казармах, зачастую и «нелегально», как об этом неоднократно приходилось слышать от «е бывших участников. Вместе с тем нередко актерский коллектив выезжал с представлениями и по частным домам (купеческим, к администрации фабрики и т. д.), и естественно, что в таких случаях социальная острота пьесы могла значительно снижаться.
Отсутствие устойчивого текста, необходимость иметь дело не с одним текстом, а с рядом его вариаций разного времени, возникших в разной среде, осложняет изучение поэтики произведения и позволяет лишь в основном наметить его композиционные типы, установить основные тенденции его стилевого развития.
Композиция пьесы
В текстах первоначальной редакции композиционное ядро пьесы составляет песня «Вниз по матушке по Волге»; она является тем стержнем, вокруг которого группируются отдельные эпизоды: встречи и приключения во время плавания (встреча с «незнакомцем»), сатирические сценки «Барин и староста», «Барин и слуга», которые в одних вариантах открывают пьесу, в других — заключают ее, включаются в сцену ограбления богатого помещика. В обоих случаях они имеют одну и ту же направленность — высмеять антагониста разбойников — Ларина. Вставка отдельных эпизодов обусловливается, таким образом, инсценировкой песни. Это нечто подобное одноактной пьесе55.
В осложненной редакции сюжет развертывается несколько иначе. Здесь намечается два основных композиционных типа.
Один, представленный текстами Чесалина (№ 10) и Бирюкова (№ 13), является попыткой построения пьесы на органически развивающейся романической ситуации.
У С.С. Чесалина пьеса условно подразделяется на четыре действия, из которых последнее заключает в себе две части (картины).
1-е действие. Сатирические сценки, развертывающиеся между барином (офицером) и трактирщиком (старостой). Староста оказывается соучастником шайки разбойников, о чем явственно намекает барину.
2-е действие. Берег Волги и шайка разбойников во главе с атаманом (староста среди разбойников). Песня «Вниз по матушке по Волге»; нападение на богатого помещика (офицера).
3-е действие. Героиня драмы Софья — в лесу, ее объяснение в любви с офицером (богатым помещиком); нападение разбойничьей шайки, сцена между атаманом и Софьей.
4-е действие. Первая картина. Сатирическая сцена: офицер (жених Софьи) и денщик. Цель ее — осмеять жениха, антагониста атамана. Вторая картина: офицер идет на выручку невесты; его дуэль с атаманом и гибель.
Все эпизоды пьесы, таким образом, связаны между собой сюжетно и идейно. Введение сатирических сцен (барин и староста, барин и слуга) вполне оправдано, оно вызвано стремлением к социальной интерпретации образов.
В другом тексте этого композиционного типа (Бирюков, «Шайка разбойников») то же построение, однако разработка сюжета иная — конфликт имеет место внутри самой разбойничьей шайки между атаманом и его есаулом. Это не оставляет места социальной интерпретации сюжета в целом и отдельных образов; в связи с этим и вводные — интермедийного характера — сцены (с гробовщиками) разработаны в плане буффонады.
Второй композиционный тип представлен подавляющим числом вариантов. Здесь нет фабулы в строгом смысле этого слова. Любовная коллизия входит в пьесу эпизодически. Здесь намечаются два композиционных подтипа. В первом подтипе (№ 5, 7, 14) пьеса композиционно распадается на три сравнительно равномерные части:
1. Экспозиция разбойничьего лагеря; пирушка разбойников, их песни, разговоры, разбойник с бочонком вина, беглый солдат (иногда еврей).
2. Любовная коллизия: пленная девушка, ее отказ стать любовницей атамана; поединок атамана с соперником (женихом или братом пленницы); гибель соперника; отдача пленницы старику Приклонскому; смерть пленницы, самоубийство Приклонского.
3. Игра в «Лодку» (инсценировка песни «Вниз по матушке по Волге»), заканчивающаяся нападением на богатого помещика.
Первая часть является как бы вступлением в собственно драму; в зачаточном состоянии этот зачин имеется и в текстах первоначальной редакции, но там он сведен к одной-двум вступительным песням разбойников. Вторая (центральная) часть составляет драматический узел пьесы. Третья часть — финал пьесы — заключает в себе новый эпизод (ограбление помещика) и в некоторых вариантах разработана настолько, что по степени своей значимости не уступает центральной части драмы.
Во втором подтипе (№ 3, 12) пьеса делится на две части. Первая часть — песня «Вниз по матушке по Волге» и связанная с ней игра в «Лодку» — зачин, в достаточной мере развернутый (в него входят мотивы, связанные с экспозицией разбойничьего лагеря, либо сатирические сцены, высмеивающие барина). Вторая часть — любовная коллизия (с обычным комплексом мотивов); концовкой пьесы служит в таких случаях «дивертисмент» — заключительные веселые песни разбойников (№ 3).
В обоих подтипах — сцепление основных частей механическое, в большинстве случаев посредством приема, который условно может быть обозначен народным термином «выходка» (появление персонажа на сцену всегда неожиданно). Например: за сценой раздается пение, следует привод «незнакомца». Это — либо героиня, отсюда и начинается центральная часть драмы, либо — в текстах первоначальной редакции — егерь, фельдфебель, за этим следует эпизод с незнакомцем (монолог из «Братьев разбойников» Пушкина). Финальная часть пьесы присоединяется к центральной приказом атамана спеть любимую песню, и далее следует игра в «Лодку».
В целом произведение чрезвычайно динамично. Действие развертывается на основе контрастности образов, создающей коллизии. На этом прежде всего построен драматический узел: влюбленный атаман и отвергающая его любовь девушка (высшего сословия); атаман и его соперник (социальный антипод); прекрасная девица — пьяница-старик, оказывающийся ее отцом, и т. п.
В ряде вариантов наблюдается прием замедления действия путем тройного или, чаще, двойного повтора одного и того же эпизода или мотива, главным образом ударных моментов пьесы. Такова сцена между атаманом и девицей. В костромском варианте «Черный Ворон» (№ 22) эта сцена повторяется трижды; в варианте Ончукова (№ 5) в третий раз сцена повторяется в пародийном плане (Мария и Приклонский); в «Шайке разбойников» (№ 7) сцена между атаманом и девицей повторяется трижды, из них два раза пародийно (