— О-о-отт, гниды, о-о-о-т, пидарасы вонючие, волки позорные, твари ползучие, сволота! — орал благим матом Сезерлойд, пришпиленный прекрасным серебряным ножичком Эль Гомисдрос из Мадрида.
— Не мешай нам заниматься своим делом, — флегматичным тоном попросил его Базука Безер, известный на весь Лидс насильник и убийца, изящно щелкнул зиппой об штаны и аккуратненько поджег седую бороду Сезерлойда, которая сразу же занялась смердящим факелом.
Старик завизжал как хряк в процессе кастрации.
— Мои барабанная перепонка есть лопнуть от вопли этот старый свинья! — недовольный Адольф Адольфович вытащил Глок 18 и разрядил его всей обоймой в башку бармена. Э-э-эх, не стреляйте в пианиста, играет ведь, как может. Был похож старик на сказочного Санта Клауса, а теперь мозги то летят и летят во все стороны, будто арбуз лопнул от счастья! Красота! Веселится и ликует вся маниакальная честная «Говностая Сатаны».
А девочки-конфеточки, «Вечерний Звон» с подружками? Они-то как? Удивляются, переживают, конечно, только обосрались чуток.
Визжат как пятнадцать хэви-металл бэндов на ускоренной перемотке или как жертвы фильма «Техасская Резня Бензопилой».
— О, блин, терпеть не могу старых пидарасов, но слава Богу с ним покончено, Стаггерли, ты посмотри какой подарок судьбы у нас на сладкое! Ой-ой-ей! Какие милые школьницы! — Гомеза Гитлера, естественно, как и всякую фашистскую сволочь, возбуждала школьная форма, — сейчас мы надерем их маленькие попки, хо-хо!
Бесчеловечный негодяй, фашиствующий ниггер Стаггерли уже работал: аккуратно, чтоб не испачкать себе руки, снимал с Малютки Бетти обосранные трусики, приговаривая: "Все будет предельно гигиенично, милая, ты только не бойся".
|
|
— И не ори, сука, я знаю сто пудово, что сто процентов белых телок с детства мечтают быть оттраханными большим негритянским болтом. Вот мои тридцать садо-мазо сантиметров, — и Стаггерли, вытащив свой большой черный биль о правах, начал предвыборную компанию в маленьком дрожащем теле пятнадцатилетней школьницы. И вот незадача, как загибал ее, сломал хрупкую и нежную шею, ну чистая случайность — оторвал голову и все, фигня получилась.
— Брат, блин, — растерянный такой ниггер повернулся к Гомезу Гитлеру, — я еще в рай хочу попасть, я же не могу шпилить мертвую девку, а?
— Зато я могу, — подключился к процессу Базука Безер, величайший из насильников Лидса, — у меня так даже стоит лучше, — с этими словами он продемонстрировал публике величайшую эрекцию, которой позавидовал бы твой Леонардо Каприанский Ромео над мертвым тельцем Джульетты.
Тут уже вакханалия пошла.
— Э, ты че делаешь! — Стаггерли совсем офигел, когда увидел, как Базука Безер вытащил из кармана клещи и начал вырывать зубы у мертвой Бетти. — Ты сгоришь в Аду, черт поганый!
— А мне так больше по кайфу, — флегматично заметил Базука.
— Мудак, она же не кусается, от мудило грешное!
— Парни, как вы думаете, эти сучки прекратят выть или нет, а? — Гомез Гитлер, как и его однофамилец времен Второй Мировой, любил риторические вопросы. И он строго, как школьный учитель, цыкнул на девочек.
— Нету проблему, — Адольф Адольфович принял единственное верное решение и пристрелил еще одну девчонку.
— Блядь, зачем ты ее грохнул? — разочарованный фашистский ниггер еще раз попытался проявить гуманность.
|
|
— Какая разница, мертвая сучка, живая сучка, главное не пищит и все, — вот она вся немецкая философия и Адольф Адольфович, верный сын Гегеля и Канта. Достает, значит, из трусов большой и розовый категорический императив и принимается за дело.
Тут уж Стаггерли все понял и, оценив рациональность немецкого подхода, расхохотался от души: "Круто!"
— Как тебя звать, милая, я очень люблю узнать имечко сучки прежде чем скушать ее попку и убить, — пришла очередь «Вечернего Звона», и над ней возвышался Гомез Гитлер. Она естественно трепещет на порядок выше своей обычной трепетности нежной.
— Ой, неужели вы меня скушаете, ой — и наконец-то слезы капнули из ее бесстрашных глаз.
— Конечно, милая, но ты, главное, не волнуйся, сначала ведь я тебя трахну, оргазмик получишь, круто, да?
— Не надо, не надо убивать меня, я собираюсь замуж в этом году — и тут нежная головка «Вечернего Звона» разлетелась на куски. Очередная снайперская удача Адольфа Адольфовича и его Глока 18.
— Ты мудило немецко-фашистское! — Гомез Гитлер, возмутился до глубины душы. — Ты че сделал — зачем ты пристрелил ее?!
Адольф Адольфович сначала продул горячий ствол своего 33-го калибра, а потом обосновал свою позицию: «Понимаешь, брат, я не люблю, когда сучки такие сентиментальные».
— Козел, я желал девичьего отсоса, а где теперь ее рот? — Гомез был безутешен.
— Трахни ее в сраку, она еще теплая, — поистине германская рациональность.
А фашистский ниггер Стаггерли вообще вконец рассердился. "Фигня совсем пошла, все телки сдохли, а я не трахаю мертвых, облом, полный абздец!
|
|
— Парни, вы, на мой взгляд, извращенцы, — резюмировал происходящее Эль Гомисидро, педрилка из Мадрида, — мне только и остается, что подрочить немножко.
И то, что начиналось как небольшой байкерский мальчишник, плавно перетекло в некрофилический шабаш — трупы, сперма, слюни, ни в сказке сказать, ни пером описать, как говорится. Самое время для появления органов защиты правопорядка.
— Что за фигня здесь происходит?! — а вот и они, органы в лице сержанта Вислозуба. Веселый смех он услышал в ответ. «Говностаи Сатаны» по достоинству оценили комизм происходящего: в его руках были гаечный ключ и маленький полосатый жезл.
— Все поднимают руки и никаких резких движений, — естественное разумное полицейское требование, но ребятам оно не понравилось. Эль Гомисидро из Мадрида кинул ножичек в духе «Десперадо» Роберта Родригеса и последними словами сержанта Вислозуба стала незаконченная цитата из уголовного кодекса: «Нападение на офицера полиции при исполнении…» — кровавый хрип, ох!
— Ребята, пришло время рвать когти! — Гомез Гитлер вытащил перо из мусора (хотя специалисты утверждают, что мусорская спина — лучшее место хранения острых предметов), — Чует моя жопа, что за этим придурком могут прийти другие!
Остался еще один вопросик нерешенный.
— А что с пидаром делать? А? — задумчиво пробормотал Стаггерли, указывая черной лапой на Джонни Педа.
— Ох-ох, возьмите меня с собой — это моя мечта, — загнусавил голубой романтик, — я проклинаю эту деревню, я жажду умчаться вдаль с вашей прекрасной мужско-ой-ой бандой. Я преисполнен отвращения к этому одномерному и лицемерному обществу. Я вожделею приключений и счастья, — выступление Джонни Педа переходило в радостный поросячий визг. — Я такой, такой же как и вы, мы одной крови, братья! Я тоже изгой и бунтарь, я в ваших рядах! Хочу, чтобы ветер свистел в ушах и трепал шевелюры, и мы будем трахаться, где пожелаем, мы откро….
Бля-ба-бах!
Глок 18, автоматическая обойма, девять граммов, нет, не в сердце, а прямо в морду!
Жопа! Полная жопа!!!
ЗАЕЗД № 7