Питер вышел из хижины. Утренний ветерок холодил виски. Тут он впервые ощутил, до чего же ему ненавистен этот здоровенный горец. Но, спускаясь под гору к корралю, где стоял Злой Рок, он продолжал мирно болтать с шагавшим следом дядюшкой Дэном:
– Сколько ему лет?
– Будет пять.
– Знаешь отца?
– Ни разу не видал.
– А мать?
– В жизни не встречал.
Вот и все, что узнал Питер о родословной Злого Рока. Подошли к корралю.
– Эй! – крикнул дядюшка Дэн. – А аркан‑то забыли. Чем ловить будешь?
– Мне не нужно, – остановил его Питер. – Все равно бросать не умею.
С этими словами, повернувшись лицом к горцу, он подлез под жердь.
– Берегись! – вырвалось у того.
В дальнем конце загона раздался стук копыт, но Питер уже проскользнул внутрь, и когда разогнулся, Злой Рок на всем скаку резко повернул и, обежав вдоль ограды, как вкопанный встал перед чужаком.
– Невероятно! Не может быть! – восклицал за забором дядюшка Дэн. А тем временем уздечка уже была на голове Злого Рока, и конь, навострив одно ухо и прижав другое, лишь потряхивал головой и удивленно покусывал удила. Питер поднял седло. Фыркнув, конь резко повернулся, но потом, совсем по‑собачьи обнюхав Питера, позволил ему накинуть седло на спину. Из‑за ограды раздавался яростный рев вконец изумленного Томаса.
– Ты его одурманил! – завопил он.
Не удостоив его ответом, Питер затянул подпругу и вскочил в седло. Жеребец задрожал мелкой дрожью и, чуть припав к земле, напряг мышцы для прыжка; Питер тоже дрожал как осенний лист. Откровенно говоря, ему действительно стало так страшно, словно он сидел на конце молнии, которая сейчас унесется в небо. Но Злой Рок вдруг выпрямился, повернул голову и тронул губами носок ботинка Питера. Потом вскинул голову и, позвякивая уздечкой, пошел легкой рысью. Подъехав к самой двери хижины, Питер соскочил на землю. Изрыгая проклятия, дядюшка карабкался в гору. Продолжал бушевать и когда наконец добрался до хижины.
– Одурманил его! – гремел он. – Проклятие, ты его одурманил! Дай сюда поводья и…
– Послушай меня, – пытался урезонить его Питер.
– Не желаю слушать!
– А у меня есть что сказать. К примеру, послушай вот это!
И, выхватив револьвер из кобуры дядюшки Дэна, он выстрелил вверх. Легкий металлический звон засвидетельствовал, что Питер попал в цель.
– Значит, хочешь играть в эту игру? – продолжал бушевать горец. – Хорошо, сделаю из тебя решето!
– Смотри туда, – указал Питер пальцем.
Он показал на верхушку торчавшей из крыши трубы, над которой на трех ножках стоял конической формы колпак. Одна ножка оказалась перебита.
– Смотри лучше! – крикнул Питер и выстрелил снова. Конический колпак повис на одной ножке. – Еще? – Грохнул выстрел, и колпак, потеряв последнюю опору, взлетел в воздух, Питер сунул револьвер в кобуру. – Больше не желаю от тебя никаких неприятностей, – строго сказал он ошеломленному дядюшке Дэну. – Будешь вести себя тихо, а?
Дядюшка Дэн и впрямь стал другим. Его хватило только на то, чтобы изумленно глазеть на своего странного молодого гостя.
– Позови Мэри, – приказал Питер.
Старик повиновался.
– Громче! – настаивал Питер.
– Ты мне не указ!
Питер подошел поближе и ткнул стволом револьвера в громадное брюхо горца.
– Вот что, – произнес он, – когда с тобой разговаривают, веди себя вежливо и не повышай голоса. Иначе ни за что не отвечаю. Зови Мэри!
Дядюшка Дэн крикнул что есть мочи. Питер бросил револьвер обратно в кобуру.
– Если думаешь, что сумеешь спрятаться, прежде чем я достану револьвер, давай попробуй, – предупредил Питер. – Копать могилу – не моя забота!
Но Томас теперь, видно, полностью сдался. Пить даже для него оказалось рановато. Он раскис душой и телом. Из‑за деревьев вышла Мэри и с первого взгляда поняла, что происходит что‑то неладное.
– Мэри, – спросил Питер, – тебе здесь хорошо?
– О нет!
– Чем ты ему обязана?
– Абсолютно ничем, разве что он работает на земле.
– Это его земля?
– Мэри! – крикнул дядюшка Дэн.
– Нет, если только он обманом не выудил ее у папы!
– Когда останемся одни… – снова попробовал дядюшка Дэн.
– Чего же тогда ты его терпишь?
– А куда еще мне идти? Потом, я боялась убегать.
– Мэри, я пригляжу за этим негодяем, а ты давай седлай коня и собирай вещи.
– Ты о чем, Питер?
– О том, что забираю тебя отсюда.
– Но куда?
– Куда пожелаешь.
– Но…
– Ты меня боишься, Мэри?
– Еду! – крикнула девушка.
– Ты что, тронулась? – воскликнул дядюшка Дэн. – Мэри, ты же никогда не видела этого человека!
– Хватит орать! – оборвал его Питер. – Обо мне можно узнать больше с одного взгляда, чем о тебе за тысячу лет. Однако хватит рыпаться, дядюшка Дэн. Чем дольше я на тебя смотрю, тем больше мне хочется привязать тебя вон к тому дереву и оставить распутывать веревки, а?
Побледнев, горец окончательно умолк. А Мэри словно подменили. Она помчалась вниз по склону, и вскорости Питер услышал, как она распевает в одном из корралей. Потом галопом понеслась обратно на крепкой чалой кобылке. Подскакав к дому, бросила поводья и, соскочив с седла, побежала внутрь. Через пять минут появилась снова с узелком под мышкой.
– Мэри, это все твое имущество?
– Ага.
– Если бы было время, – сказал Питер, обращаясь к дядюшке Дэну, – я бы поговорил с тобою плеткой. Такой разговор ты бы понял. Но нам некогда. Однако запомни следующее: если вздумаешь за нами погнаться, я остановлюсь в ближайшем городке и расскажу там, как ты обращался с Мэри. Они, дядюшка Дэн, воздадут тебе по закону и кое‑что в придачу. Заруби это себе на носу… а пока – гуд‑бай!
Мэри вскочила в седло, и в следующий момент их кони, стуча копытами, во весь опор мчались по дороге; на случай если дядюшке Дэну вздумается сбегать в дом за ружьем, следовало быть подальше. Позади не раздалось ни выстрела.
Глава 6
ПОД ЗВЕЗДАМИ
Но веселый азарт приключения, ожидание погони, милое личико скакавшей рядом Мэри – все это оказалось ничто по сравнению с восторгом от езды на сером красавце. Злой Рок мчался словно ветер – легкой, ровной рысью. Пританцовывая, спускался но крутым каменистым склонам и как бы парил на равнине. Когда они, взобравшись на одну из вершин, придержали коней, чтобы оглядеться и обдумать положение, Злой Рок дышал, будто и не участвовал в бешеной скачке, тогда как бедная чалая стояла вся взмыленная.
– Если я теперь вернусь… – начала Мэри.
– А зачем?
– Но куда мне ехать, Питер?
– Куда захочешь.
– У меня же нет другого дома.
– Родственники есть?
– Только сестра матери в Кинси‑Сити.
– Почему бы не поехать к ней?
– Откуда мне знать, будут ли мне рады?
– Не найдется на свете такого человека, который не обрадовался бы тебе.
– Питер, зачем ты так?
– Потому что это правда.
– Перестань!
– Мэри, если бы я имел зеркало, я бы быстро тебя убедил.
– Питер, ты заставляешь меня краснеть.
– В таком случае я ужасно рад. Это все равно что…
– Что?
– Мэри, – оборвал себя Питер, – со сколькими ребятами ты знакома?
– За последние четыре года… ни с одним!
– Тогда никто не говорил тебе ничего такого…
– Что, например, Питер?
– Когда найдем местечко получше, постараюсь тебе объяснить.
Тут, будто догадавшись, что он имеет в виду, она пустила чалую вперед. Питер тронул следом Злого Рока. Его не оставляло ощущение, что отныне он полностью овладел сердцем Мэри и та будет так же покорна ему, как послушно скачущая в темпе, задаваемом Злым Роком, чалая кобылка. Даже когда Мэри, пригнув голову, подстегивала чалую, Питер не сомневался: скажи он одно лишь слово, как она, радостно смеясь, обернется и одарит его счастливым взглядом. И Питер упивался своим могуществом!
Он принялся размышлять о девушках вообще. Решил, что все зависит от того, как к ним подойти. В данном случае, чтобы завоевать доверие Мэри, оказалось достаточно одной встречи. И все же, заговори он с ней так, как тогда с той, первой, Мэри, его, несомненно, ожидала бы неудача. Каждая девица – что твой музыкальный инструмент, на разных инструментах играют по‑разному. И Питер чувствовал в себе безграничные способности находить ключик к любой.
Возможно, прежде всего благодаря тому, что Питер был еще очень молод, а юнцу свойственна доля самонадеянности. Но как бы то ни было, он мысленно клялся, что постарается сделать для Мэри все, что в его силах. Простая жалость уступила место более заботливым мыслям; на него вдруг нахлынула такая волна смешанной с грустью нежности, что он сам поразился охватившему его чувству.
В полдень они пообедали жареными белками, которых из револьвера Томаса настрелял опытной рукой Питер.
– Что будем делать, когда нас нагонит дядюшка Дэн? – дрожа от одной мысли, воскликнула Мэри. – Что будем делать, когда нас арестуют за кражу…
– Сдается мне, что дядюшка Дэн больше никогда тебя не тронет, – заверил ее Питер.
– Ты уверен?
– Если мы расскажем о его делах, ему от позора придется убираться из этих мест.
При всей видимой уверенности, он всю дорогу поглядывал назад. Только к вечеру они добрались до деревни, стоявшей у железнодорожной ветки, идущей в Кинси‑Сити. И только теперь, когда они ехали по улице, пересекая полосы света, лившегося из незавешенных окон и открытых дверей, Питер почувствовал, что игра выиграна, и ослабил бдительность. Они записались в засаленной книге постояльцев крошечной гостиницы; Питер прочел, что ее зовут Мэри Ингрэм, а она в свою очередь узнала, что он – Питер Куинс.
– Полагаю, – заметил портье, – вам нужны смежные номера, поболтать через стеночку?
Питер взглянул на девушку: как она среагирует на сальный намек? Удовлетворенно отметил, что, правда, чуть покраснев, Мэри не уделила пошляку ни малейшего внимания, изобразив, что в упор его не видит.
– Можешь оставить свои предположения при себе, – ответил с достоинством Питер, ставя портье на место.
Мэри не возвращалась к этой теме и когда они сидели за столом, только украдкой бросала на Питера, будто он уже принадлежал ей, ласковые взгляды. Время от времени смущенно краснела, хотя ничего такого за столом не говорилось. Питеру она казалась очаровательной, еще более прелестной, чем прежде; и после ужина он предложил ей прогуляться, словно позади не было изматывающей езды и полного тревог и волнений дня! И хотя тела налились усталостью, сердца их радостно трепетали; ноги с трудом плелись по солончаковой пыли, а глаза мечтательно блуждали по звездному небу. Выйдя за деревню, они оказались у заросшего молодыми деревцами небольшого пригорка. Ласково играл листьями теплый ветерок.
Мэри остановилась, и Питер невольно прикоснулся к ней. Счастливо, с каждым ударом все чаще, забилось сердце.
– О Питер Куинс, – прошептала она наконец, – я… думаю, что у тебя самое подходящее имя.
– Мэри, почему?
– Потому что оно не такое, как у других… и ты не такой, как другие.
– Чем же я не похож на других, Мэри?
– Уверена, любой другой на твоем месте давно бы меня поцеловал.
Он поймал ее, но она вывернулась и убежала прочь. Питеру всем сердцем хотелось побежать за ней. Но интуиция заставила сесть на камень и не двигаться. Он повиновался инстинкту. Мэри тем временем еле различимой в свете звезд тенью нерешительно двигалась поблизости.
– Мне так хочется тебя догнать, – произнес он.
– Нет, нет, – то ли с досадой, то ли с презрением ответила девушка. – Ты, Питер, слишком ценишь себя.
– Но представь, что я погнался бы и… напугал тебя, Мэри?
Мэри, как и подсказывала ему интуиция, стремительно вернулась к нему.
– Питер Куинс, – воскликнула она, – у тебя золотое сердце! – Он не помнит, как она оказалась в его объятиях, – он ее целовал и чувствовал ее дыхание, такое же нежное и теплое, как ветерок в раскинувшихся над ними ветвях тополей. – Кому на всем белом свете я могу довериться, – шептала она, – если не тебе, Питер, милый?
А что промелькнуло в причудливом сознании Питера? Исступленная нежность? Нет, в самой глубине души звучали слова: «Никогда не беги за девицей, сама к тебе вернется». Но вслух он сказал:
– Когда этим утром я увидел тебя, мне показалось, что только начинаю жить – что это первый настоящий день в моей жизни!
– Питер, а когда я увидела твои чистые голубые глаза, то сразу поняла – все печали остались позади. Милый, мне кажется, что я любила тебя всю жизнь!
Они медленно, очень медленно, минуя вереницу домов, направились обратно к гостинице.
– У меня ни гроша за душой, – признался Питер. – Тебя это не страшит?
– Конечно нет! Мы молоды и полны сил. Вот наше богатство, милый!
В открытое окно до них донеслись громкие голоса. Они невольно заглянули в окно и увидели ссорившуюся пожилую пару. Мужчина стоял посередине комнаты и, доказывая свое, стучал кулаком о ладонь, а она, раскачиваясь в кресле‑качалке, поджав губы, делала вид, что шьет, на самом деле тыкая иглой куда придется.
– Будь я проклят, до чего мне все это надоело! – кричал муж. – Каждый день с утра до ночи работаю как проклятый, а прихожу домой, мне не находится даже улыбки; ничего, кроме придирок: почему мало зарабатываю, почему не скопил больше, когда купим Анни пианино?
– Я уже больше не надеюсь услышать от тебя ничего путного, – прервала его жена. – Ты говоришь так, будто я прошу для себя. Нет, не для себя. Прошу для твоей кровиночки – собственной дочери. Неужели она не имеет права устроить свою жизнь?
– У нее возможности не хуже, чем у всех.
– Ни о чем не думаешь, кроме собственных удовольствий – мягко спать да сытно есть.
Мэри потянула Питера за руку.
– Ужасная женщина! – прошептала она. – Пойдем, нечего ее слушать.
«Почему она боится слушать? – шагая с ней в обнимку, думал Питер. – В книгах пишут, что женщины любопытны, и, судя по тому, что мне о них известно, они действительно любопытны! А вот она не пожелала наблюдать типичную семейную сцену. Должно быть, не хотела, чтобы слышал я. А не хотела, чтобы слышал, потому что я мог плохо, подумать о женитьбе. Вот оно что! Выходит, она умна и умеет скрывать, что у нее на уме!»
Такие мысли пронеслись в голове Питера, пока они шагали дальше; Мэри говорила без умолку, но он воспринимал ее болтовню вполуха. Она убеждала его, что в их совместной жизни не будет таких размолвок, какую они только что видели. Их любовь будет на всю жизнь, и они до самого конца сохранят нежность друг к другу. Так они дошли до двери ее номера в гостинице, но здесь, оглядев коридор и убедившись, что их никто не видит, она вдруг прильнула к нему, подняв на него полный отчаяния взгляд.
– О Питер, Питер, – тихо воскликнула Мэри, – если я сейчас расстанусь с тобой, боюсь, что утром тебя уже не увижу. Мне чудится, что судьба подарила мне всего лишь один счастливый день с тобой. У меня страшное предчувствие, что никогда больше не увижу солнечный луч в твоих светлых волосах и не встречу взгляд твоих смеющихся глаз.
Он нежно обнял ее, чувствуя себя умудренным жизнью мужчиной, которому доверили бремя забот об этом слабом существе.
– Мэри, дорогая, – шептал Питер, – я буду любить тебя всю жизнь и не оставлю ни на день.
– Ну посмотри… посмотри на меня!
Она взяла в ладони его голову и повернула лицом к свету. Долго молча изучала его восхищенным и в то же время горестным взглядом, потом, вздохнув, отпустила и тихо скользнула за дверь. Питер двинулся было следом, пытаясь понять, что она имела в виду, но в замке щелкнул ключ. Он шепотом позвал ее, однако через некоторое время услышал глухие всхлипывания и понял, что она, уткнувшись лицом в подушку, плачет.
Очень странные создания эти женщины. Разрыдалась в тот самый момент, когда только что оба признались друг другу в любви! Здесь уместно заметить, что парня до глубины души тронули ее чувства. Но перед вами не роман, а правдивое описание жизни Питера Куинса. На самом же деле Питеру ни капли не льстила мысль, что он так глубоко задел сердечные струны девушки. Сам он словно охмелел. Ему сейчас требовался друг, которому он излил бы свои чувства, а поскольку в этом поселении он никого не знал, то, вполне естественно, спустился во двор и отыскал в загоне позади конюшни своего коня. Жеребец стоял один; он не жевал корм, не лежал, отдыхая после тяжелого дня, а, подняв голову и раздув ноздри, застыл словно блестевшее в свете звезд мраморное изваяние и глядел поверх ограды корраля… куда?
Питер Куинс несколько остыл от переполнявших его чувств. Где‑то вдалеке завыл койот. Жеребец переступил с ноги на ногу. В темноте снова раздался слабый крик койота, и образ Мэри отошел куда‑то назад. Питер встал перед конем, но, пока он изливал душу, тот, недвижимо подняв голову, внимал ветру и крику койота. Питер повернулся и тоже посмотрел туда, на север. Перед ним на фоне звезд вздымались еле различимые неровные очертания гор, сами звезды мигали голубым светом, а ветер доносил свежий сосновый аромат.
Ночь, полная очарования, покорила его.
Питера охватили чувства, которые невозможно выразить словами. Но он понял, по крайней мере, одно – что никогда не женится ни на Мэри, ни на любой другой женщине, пока не встретит такую, которая воплотит в себе все могучее очарование, чистоту и загадочность этой ночи в горах. Он также понял, что от рождения предназначен для той вольной и дикой жизни, которой живет и этот затерявшийся среди далеких гор койот, и впервые осознал, что его одинокое детство, отсутствие общения с другими детьми вовсе не является результатом простого каприза. Да, он не такой, как другие, и другие это ощущали даже в большей степени, чем он сам.
Крик койота затих вдали. Злой Рок положил мягкую морду на плечо хозяина. Хозяин обвил рукой шею коня. Питеру казалось, что все счастливые минуты, проведенные с Мэри, не идут ни в какое сравнение с этой, ибо Злой Рок его понимал, а разве найдется на свете женщина, способная на это?
Глава 7
ЧТО УВИДЕЛ ИЗ‑ЗА КУСТОВ
Питеру только что минуло восемнадцать, а в восемнадцать лет долго не раздумывают. Посему Питер сразу вернулся в гостиницу и принялся за письмо.
«Дорогая Мэри. Я больше всего хочу, чтобы ты была счастлива, и теперь вижу, что ты права. С моей стороны самое лучшее больше никогда тебя не видеть. Я не из тех людей, кто способен создать семью и оставаться на одном месте. Поэтому я не могу обеспечить тебе спокойную счастливую жизнь.
Вкладываю в конверт достаточно денег, чтобы ты доехала до Кинси‑Сити. Знаю, что там ты найдешь подходящего мужчину. Удачи ему и большого счастья тебе.
Питер Куинс».
Перечитав письмо, Питер решил, что сказал все, что надо, и, выйдя в коридор, подсунул послание под дверь номера, где спала девушка. Выпрямившись, разглядел маячившую в темноте коридора огромную тень и даже в неясном свете узнал очертания дядюшки Дэна. Только на это и хватило времени, потому что в тусклом свете блеснул ствол направленного на него револьвера.
– Вот что, парень, – тихо произнес Томас, – ты неплохо сработал. А теперь шагай вниз впереди меня. Мне надо много чего тебе объяснить, а времени мало.
Волей‑неволей пришлось повиноваться. По возможности спокойно Питер спустился по лестнице и, следуя указаниям, вышел из гостиницы через боковую дверь, снова оказавшись под звездами. Им овладел страх, но он подавлял его, лихорадочно размышляя, как выиграть время.
– А теперь, парень, – начал старик, – я не собираюсь приказывать, чтобы ты поднял руки. Не собираюсь тебя обыскивать, чтобы отобрать у тебя револьвер, который ты у меня спер. Просто уложу наповал, как только шевельнешь рукой. Первое, что я хочу знать, – куда ты дел Злого Рока?
– Он в маленьком загоне позади конюшни.
– Верно, я его там видел. А куда ты упрятал Мэри?
– Она наверху, в номере рядом с моим.
– Думаю, что это тоже верно. Куда она направляется?
– В Кинси‑Сити.
– С тобой?
– Одна.
– Значит, так, – решил дядюшка Дэн, – она едет со мной домой. Кто без нее будет готовить мне жратву? Но сперва надо закончить с тобой!
– Что ты собираешься со мной делать?
– Вот что! – произнес горец, доставая левой рукой аркан.
– Не повезло, – усмехнулся Питер и с этими словами нанес удар. Вообще‑то его могли убить наповал, как только шевельнет рукой, но он держался так покорно, а горец пребывал в такой ярости, что оказался застигнут врасплох. Натренированная тяжелым кузнечным молотом рука обрушилась на дядюшку таким мастерским хуком, что безногий учитель, окажись он свидетелем, лопнул бы от гордости. Хороший хук имеет несколько особенностей. Он начинается от бедра и даже ниже. Взметнувшись вверх, кулак стремительно проносится над плечом противника, загибается внутрь и в самый последний момент обрушивается сверху вниз. Получается крученый удар с поворотом на себя. И когда такой удар пришелся точно в челюсть дядюшки Дэна, тот не рухнул всем весом назад, а, оглушенный, повалился лицом вниз.
Питер переступил через безжизненно раскинутые руки. Поднял револьвер дядюшки Дэна и сунул в карман куртки. Потом присел на ближайший пень и стал ждать, когда Томас очнется. Вскоре раздались тяжелые вздохи и стоны. Горец сел и озадаченно уставился на парня.
– Теперь слушай меня, – сказал Питер.
– Где твой приятель? – с трудом выдавил дядюшка Дэн. – Где этот жалкий трус, что двинул меня из‑за спины?
– Вот он. – Питер сунул ему под нос крепкий кулак. – Хочешь, понюхай.
Впервые в жизни гигант промолчал.
– Я нагляделся на твою рожу и на твои дела, – спокойно произнес Питер Куинс, – и мне они не нравятся! Если бы я не был таким мягкосердечным дураком, то раскроил бы тебе череп рукояткой твоего же револьвера. Утром бы похоронили. Но думаю, у тебя хватит мозгов зарубить себе на носу одну вещь. Если забудешь – вернусь и напомню. Я не буду упускать Мэри из виду. Если узнаю, что ты приблизился к ней, даже написал ей записку, вернусь по твою душу. Из‑под земли достану. И тогда уж убью, дядюшка Дэн. Слышишь? – Он подался вперед, и грозный Томас, сжавшись, отпрянул. – Если даже только взглянешь на нее, – все так же неторопливо продолжал Питер Куинс, – обойду полсвета, но тебя отыщу. А когда найду – тебе конец. Будешь лежать лицом к небу, ожидая, когда слетятся стервятники. – С этими словами Питер поднялся и хотел было идти прочь, когда в голове мелькнула шальная мысль. Достав из кармана револьвер, который только что забрал у дядюшки Дэна, бросил его рядом на землю. – Возьми на всякий случай, может понадобиться, – небрежно заметил он.
И, демонстративно повернувшись спиной к поверженному врагу, неторопливо зашагал к боковому входу в гостиницу. Трижды Томас поднимал револьвер и тщательно целился в размеренно шагавшую фигуру, и трижды рука будто наливалась свинцом. Он никак не мог промахнуться на таком близком расстоянии и в то же время был странным образом уверен, что парень следит за каждым его движением каким‑то неестественным образом и, как только он нажмет на спуск, уклонившись от пули, вернется, неся ему смерть.
Так что дядюшка Дэн не выстрелил. Подождав, пока утихнет боль в голове, нетвердо поднялся на ноги. Пошатываясь и цепляясь ногами за каждый корень, как пьяный побрел в темноте, впервые в жизни осознав, что никакой он не герой, каким всегда себя считал, а всего лишь заключенная в могучее тело жалкая трусливая душонка.
Что до Питера Куинса, то он, придя к себе, не стал сидеть в темноте, обдумывая случившееся. Не тревожила его и судьба Мэри. Нет, в отличие от книжных героев он свалился в постель и как убитый проспал целых пять часов. Когда проснулся, еще как следует не очнувшись, оделся и спустился вниз. Оседлал в коррале жеребца и выехал из деревни. Однако вскоре повернул назад и, когда уже начался деловой день, вернулся. Узнав на станции, что первый поезд до Кинси‑Сити пойдет примерно через час, Питер, заехав в кустарник позади станции, стал ждать.
Ждать пришлось недолго. Через полчаса появилась Мэри Ингрэм, да к тому же не одна! О женская верность! Сбоку вышагивал здоровый парень – под мышкой пожитки девушки, на физиономии самодовольное выражение обладателя. Он выступал словно властелин мира, а Мэри, доверчиво заглядывая ему в лицо, следовала за ним как кроткая ярочка за бараном‑вожаком!
Питер глядел, не веря своим глазам. Где слабое робкое создание, которое он так жалел и при виде которого разрывалось сердце? Чему тогда верить? Первое побуждение требовало, чтобы он выскочил и разорвал этого долговязого на куски. Но потом он понял, что так только выставит себя на смех. К тому же Питер поклялся себе, что ему на все наплевать… что он просто ее презирает. Однако целых полчаса он, мучая себя, глядел из укрытия на милое личико. Наконец, сотрясая землю и пыхтя парами, на станцию ворвался поезд и замер у платформы. Кавалер повел Мэри к вагону. Он оказался настолько любезен, что провел ее внутрь и нашел ей место на теневой стороне. Встав на стременах, Питер Куинс наблюдал всю эту картину. Мало того, галантный кавалер сел рядом и стал до отхода поезда развлекать ее разговором.
Мэри лишь слабо улыбалась на его шутки. По большей части она смотрела на него с овечьей покорностью, так хорошо знакомой Питеру Куинсу. Поезд вдруг тронулся. Кавалеру впору бы рвануть из вагона. Нет, он даже не пошевелился! Уютно устроился рядом с Мэри, обнял за плечи, будто кроме них в вагоне никого нет. Принялся показывать что‑то за окном вагона с таким видом, словно проплывавшая мимо гора принадлежала ему.
Итак, они навсегда скрылись из глаз Питера. Как же повел себя наш герой? Он не покраснел от стыда, не разразился проклятиями, нет. Откинув голову, весело и звонко рассмеялся, пугая случайных прохожих. Потом круто развернул Злого Рока и поскакал прочь.
По пути он много раздумывал и пришел примерно к такому выводу: мужчина всегда готов принять за чистую монету, что девушка влюбилась именно в него, а на самом деле она влюбилась в первого встречного, можно сказать, влюбилась в весь мужской род. Так и получилось с Мэри Ингрэм. Ей пришло время любить; Питер оказался для нее первым мужчиной, и, когда он исчез из ее жизни, она с не меньшей радостью влюбилась во второго.
«И все же, – рассуждал Питер Куинс, – только я видел, как бутон распускается в цветок, и только я вдыхал первый аромат. Сколько бы мужчин ни повстречалось ей в жизни, мое лицо всегда будет стоять у нее перед глазами».
Так рассудил Питер, но, говоря по правде, он не очень‑то этому верил. Трудно сказать, сколько самомнения поубавило в нем это приключение.
Глава 8
ДРАЧУН И РАЗВРАТНИК
Где только не побывал Питер за четыре года после этих событий, стараясь показать себя полезным и трудолюбивым членом общества, однако отлично понимая, что ничего из этого не получится. Пробовал стать старателем и время от времени действительно занимался старательством. Хотя он очень любил бродить по горам в поисках золота – и его это тянуло, – но влекло нечто большее, чем жалкий металл. Как очень скоро выяснилось, тяжелый труд старателя он ненавидел всеми фибрами души, и, посвятив этому занятию года полтора, приобрел славу самого незадачливого золотоискателя.
Получше обстояло дело с ремеслом ковбоя. Питер стал отличным наездником, долго учился управляться с лассо, пока его не признали непревзойденным мастером. Объездить коня или заарканить бычка стало для него приятным необременительным развлечением. А вот выполнять изо дня в день отличающую ковбойский труд однообразную рутинную работу ему было не по нутру. Вынужденное безделье выводило его из себя. Прослонявшись где‑то без дела полдня, он бросал любое место. Правда, сооружать водопои или вытаскивать забравшихся в трясину коров нравилось ему ничуть не больше. Поэтому и среди ковбоев он числился в самых худших.
Тем, кто его видел, когда сбивали гурты для клеймения, или по весне, когда объезжали коней, он казался героем из героев, однако ни для кого не оставалось тайной, что он нигде не продержался больше трех месяцев. Поскольку с нормальной честной работой у него не получалось, Питер, естественно, пробовал попытать счастья за карточным столом, но, не желая мошенничать, проигрывал и то немногое, что зарабатывал трудом.
Так прошло четыре года, добавив на ладонях молодого Куинса мозолей; потемнели волосы, стали отливать медью; голубые глаза несколько выцвели и приобрели холодный оттенок, между ними залегла глубокая вертикальная складка; обострились черты лица. Добавилось твердых мускулов. Тело украсилось множеством шрамов, ибо, увы, приходится признать, что наш Питер родился и вырос драчуном.
Было бы приятнее сообщить, что Питер ввязывался в бесчисленные драки лишь тогда, когда его загоняли в угол или когда наглые негодяи стремились прибрать этого красивого золотоволосого юношу к рукам. Но это совсем не соответствовало истине. Несмотря на небесную красоту, свирепея, Питер скорее становился похож на карающего ангела, и те, кто его знал, не поднимали на него руки, подобно тому как простые псы не оскаливают зубы на бультерьера.
Но в том‑то и состоит горькая правда, что Питер любил еще драться и ради самой драки. Он шел на все, лишь бы в нее ввязаться. Дрался на ножах, револьверах, кулаках или, страшнее всего, чем попало, безо всяких правил. Находил парня поздоровее и всеми силами старался затеять с ним ссору. Исподволь доводил его до кипения. Прикидывался трусом, дабы заставить того полезть на рожон, чтобы не опозориться в глазах других.