Где находятся умершие без крещения младенцы? В аду ли они, в раю или в некотором промежуточном состоянии? Эти разные суждения высказывались учителями церкви. Неопределенности ответов соответствует противоречивость аргументации. Св. Григорий Богослов в слове о крещении говорит: «Не сподобившиеся святого крещения по малолетству младенцы не будут у праведного Судии ни прославлены, ни наказаны, потому что, хотя они не запечатлены, однако же и не худы, и больше сами потерпели, нежели сделали вред, ибо не всякий недостойный чести, достоит уже и наказания». Но отсутствие личных грехов — только одна сторона. Св. Максим Исповедник и иные отцы подчеркивают другую. Мы наследовали от Адама не личные грехи, а поврежденную природу, тленную и смертную, ради преображения которой пришел на землю, пострадал и воскрес Христос. Ради того и таинства Церкви. Их лишились убиенные младенцы, тленная природа которых, наследованная от падших прародителей, не способна к жизни в Царствии Божием, не способна лицезреть Солнце правды, почему и пребывают они в томлении темноты.
Не вдаваясь в обсуждение частных мнений святых учителей Церкви, мы можем констатировать: вопрос о посмертной судьбе младенцев не имеет канонического решения в Церкви. И если эта тайна не открылась великим отцам Церкви, то нам ли, не имеющим столь великого света в душе, самоуверенно браться за ее решение? Ввиду отсутствия соборного канонического определения Церкви по данному вопросу и неявленности нам этой тайны Божией, — всякий, кто выдает свое мнение за мнение Церкви, — совершает грех обмана церковной общественности.
С вопросом о судьбе умерших без крещения младенцев связан и другой — о необходимости или безполезности молитвы о них. Он, соответственно предыдущему, тоже канонически не определен.
Соборный разум Церкви, таким образом, предоставляет этот важный вопрос совести и вере людей, которым эта тайна может открываться в личном порядке в их поисках живого общения с Богом. Тайна Божия в какой-то мере даже и оживляет веру (вера книжная, вялая, не ищущая, мнящая обойтись без подвига и усилий поиска, — есть абсурд и фактически неверие, ибо идет вопреки заповеди Божией: ищите, стучите, толцыте). Право на суждения, не противоречащие догматике веры, не отнимается у верующих людей. Попробуем прояснить проблему, поставив ее вначале в более общей форме, а затем постепенно конкретизируя. Церковь видимая и невидимая связаны неразрывно. Граница между живущими на земле и отошедшими к Богу — не абсолютна. Как говорит Христос, Бог не есть Бог мертвых, но живых. Потому и граница двух миров переходима для молитв и общения любви. Церковь едина в своих двух формах существования. Ее сущностное единство требует от ее живущих на земле членов молитвенного общения в Боге с умершими. Последним предоставлена неодинаковая степень свободы в зависимости от святости их жизни на земле. Великим угодникам Божиим дана великая власть в жизни Церкви. Мы радуемся их славе на Небесах и обращаемся к ним за молитвенной поддержкой, как и когда-то на земле просили их благомощных молитв. О более слабых умерших членах Церкви просим у Бога милости о них (и они молятся о нас). В этой любви — вликая сила православной Церкви. Любовь, не мыслимая в отсутствии молитвенного общения в Боге, есть сущность и природа Церкви.
А теперь об убиенных младенцах. Если Бог создал Своей любовью и мудростью душу ребенка для Царствия Божия, а, с другой стороны, дал ему родителей, чтобы в колыбели богозданной естественной любви они воспитывали его, возводя естественную любовь в благодатную, — то отсюда следует требование неразрываемости этой любви.
Но вот ребенок убит. «Глас в Раме слышен, плач и рыдание и вопль великий; Рахиль плачет о детях своих и не хочет утешиться, ибо их нет» (Мф. 2:18). Умерщвленные Иродом за Христа младенцы почтены Церковью как святые мученики. Пусть они не поняли великого смысла своих страданий при жизни, но они успели познать, что такое любовь, возжелать в ней безмерности любви Божией, — величие их жертвы открылось им по убиении. И там, в невидимом мире, они слышат слезный вопль матери о них и сами горят ответной любовью в умном свете любви Божией.
Совсем иная ситуация в случае аборта. Соборная любовь людей — условие познания Троической Божественной любви. Убиенные младенцы не знали ее в утробе. Каким-то образом они задолго чувствуют желание матери убить их — и уже одно это желание травмирует их психику, так что случайно избежавшие аборта в последующей жизни после рождения имеют проблемы. А лишенные жизни — реально испытали ужас, видеосъемкой запечатленный на их лицах при тщетных попытках уклониться от приближающегося орудия смерти. Испытали и неимоверные мучения в ходе самого умерщвления, сопоставимые с четвертованием, колесованием, сдиранием кожи (в случае сжигания их кожицы солевым раствором).
Где же, где же любовь матери, которой они ждали и не дождались? Как горько! Как полюбить им мать по заповеди, вложенной в их сердце? Если б она еще, покаявшись, примирилась с ними, излила бы потоки любви за них в слезных молитвах! Тогда б оттаяли их души и познали бы заповедь соборной любви человеческой, и возросла бы их любовь к непостижимо прекрасной тайне Троической любви. Вместо того — мать предает младенца, жестоко бросает его, лишая даже и молитв к Богу по наущению лукавого (через советы противников старицы). Матушкина же, дарованная ей свыше, педагогика примирения с младенцами адресуется одновременно и кающейся матери, и через нее младенцу, и тогда, как верила матушка (а, мы верим, — и видела), — тает в любви его душа. Кровь его перестает вопиять к Богу. Примирившийся с нами, он становится молитвенником за нас. Так восстанавливается любовь в обществе — и перестает оно убивать детей сотнями миллионов. Если Бог желает от нас молитв любви друг за друга, то как — тем более — может не желать их в отношениях матери и ребенка? Кто в действенном покаянии примет отверженное по внушению дьявола дитя во имя Божьей любви, тот и Господа примет. А кто окончательно отвергнет его, отказавшись от молитв за него, — вправе ли надеяться на спасение в Царствии? «Ты одна пришла? А где твои дети? Ты бросила их?» — Что ответит жестокая душа, когда закончится время покаяния? «Как мы относимся здесь к людям, так отнесутся к нам там», — наставляла матушка. Мерилом Своего отношения к людям Господь поставил их отношения друг ко другу (Мф. 25:40, 45-46; 10:42; 18: 5-6; Мк. 9:36-37). И иное посмертное существование хуже смерти, почему и называется второй смертью (Откр. 21:8) — таково состояние тех, кто окажется за пределами Царствия. Не дай Бог! Что кроме логики восхождения от общего и неоспоримого к конкретному и проблемному может укрепить нашу волю к молитве за убиенных детей? С лавинообразным увеличением абортов в мире множится и число откровений старцам. Некоторые приведены в моей книге о матушке. «Если от какого-либо безпорядка случится младенцу умереть во чреве, то необходимо уже определенным на то врачам прибегнуть к острым орудиям, и тогда младенец переходит от смерти к смерти, из тьмы во тьму», — пишет св. Макарий Великий (Добротолюбие. Т.1. М.,1895, с. 270). Этой-то полнотой соответствия матушкиной педагогики любви догматическому содержанию веры и объясняется ее жизненная плодотворность. Демонстрировать ее в примерах сейчас неуместно — мы отсылаем к соответствующей главе нашей книги о старице. Итак, если богословски вопрос о судьбе младенцев и не прояснен до конца, это не должно смущать. Более того, он не прояснен по важной причине!! — ибо включает в себя переменную величину: нашу собственную активность в молитве за убиенных деток. Соборная природа человека делает нас ответственными за их посмертную судьбу. В зависимости от нашего решения решается и наша собственная участь. Если кто-то решился обречь младенцев на вечный холод тьмы — как может сам надеяться пребыть спасенным во свете? Склонение же нашей воли к любви в силу закона соборности так же действует одновременно в двух противоположных направлениях: по мере утешения младенца сладостью материнской любви просветляется благодатью Божией и она сама, а в подтверждении того постепенно осветляются и обстоятельства жизни. То, что было открыто матушке, еще раз показывает современным людям всю значимость и действенность молитвы. Теоретически мы верим в нее. Как не верить, когда Сам Господь дает обетование: «Если чего попросите во имя Мое, Я то сделаю» (Ин. 14:14)? Тем более, если мы ищем возвращения любви у Бога, Который есть любовь. И ищем во исполнение заповеди! «Сие заповедаю вам, да любите друг друга» (Ин. 15,17). И ищем в молитвах не чего-либо малозначимого, а введения в радость света детей, которых соборными, ждущими нашей любви, создала Божественная любовь!
Однако так сильно возобладало в современном обществе равнодушие, что практически именно в рассматриваемом вопросе взаимоотношений с душами убиенных детей бедные женщины, растерянные и охваченные духом безысходности, не верят в возможность восстановления союза любви между матерью и младенцем, а авторы направленных против матушки Антонии текстов даже и настаивают на таком разрыве вопреки духу Евангелия.
Весь же драгоценный опыт победных матушкиных молитв, преображающих жизнь, дарует радость дерзновения. Выход есть, обновлена надежда! Путь к примирению с Богом через примирение с младенцами открыт еще шире новым благодатным свидетельством опыта! Дивная помощь свыше пролита в условиях, когда младенческой кровью залита земля. Поистине, «когда умножился грех, стала преизобиловать благодать» (Рим. 5,20). Какое же ободрение для кающихся — слова матушки на видеопленке: “Так мне было сказано: кто будет молиться за аборты — понимаешь, али нет? — тот спасется, спасется!!”. Слышим ли мы голос надежды, хотим ли слышать? Обновляя в нас силу упования, Господь ждет от нас подвига любви в действенных покаянных молитвах за детей ради стяжания и торжества Божественной любви. А то, чего хочет Господь, — всерадостное задание для нашей воли. Когда-то мы очень удивимся, увидев, как в безумном ожесточении воли противились естественному желанию молиться об убиенных младенцах. Дай Бог, чтобы прозрение не наступило слишком поздно, на Страшном Суде. А если прозреем раньше, то, может быть, иными, более светлыми, станут перспективы жизни и на земле.
Вопрос об именах и иные вопросы: Имя — необходимость. Мы не вправе обозначать богозданные души по номерам (изверженный плод № 1, абортированный младенец № 2…) — это было бы кощунством. Номера — для вещей, а для живых душ — имена. И как общаться с «эмбрионом № 3»? Вне общения и любви душа умирает, превращаясь в вещь. Чтобы она жила в общении любви, ей и нужно имя. А что смущает? Разве не родители дают имена? По традиции, утвержденной в Церкви, наречение имени совершается до крещения, а Церковь в этом таинстве только утверждает его. В практике было и наречение имени до рождения (например, по обету, по благословению). По одному из вариантов традиции, имя дается на восьмой день. А если бы ребенок умер раньше? Потому часто нарекали имя и крестили в первый же день. Таким способом нарекли имя и крестили Иоанна, будущего чудотворца Кронштадтского. Стоит напомнить, что на Востоке и доныне днем рождения человека считается день его зачатия. Младенец, убитый до рождения, — это, конечно же, случай чрезвычайный, ненормальный и потому ненормативный, не попадающий в обычные правила. Значит ли это, что правило надо поставить выше существа вопроса, и что в отсутствии правил и имя давать нельзя? Это было бы холодным, злым фарисейским законническим формализмом. Как наставляет нас Христос, надо, опять же, решать вопрос не по наружности, а по правде. Отказать убиенному ребенку в имени для молитв любви о нем — равносильно отказу от самих молитв за него, отказу от богозданной любви, продолжению дьявольского дела убийства, уже по ту сторону земной жизни.
Лукавый иронизирует — как же давать мужское имя младенцу: а вдруг то была девочка? Но вспомним и церковную традицию: многие монахини и схимонахини принимают мужские имена в перспективе равноангельского жития. В частности, и нашей матушке при пострижении в великую схиму было наречено имя в честь прп. Антония Киево-Печерского (в день его памяти чудотворица и отошла ко Господу: в воскресный день 11 октября 1998 года, 28 сентября по старому стилю). Под мужскими именами несли свой подвиг блаженная Ксения, преподобная Мария-Марин. Преподобный Серафим Саровский принял благословение идти в Саровскую Пустынь от прозорливого старца Досифея, под именем которого подвизалась девица Дарья. Вопрос о соотношении сердечного покаяния и церковной исповеди.
Противник матушки их противопоставил. Неужели недостаточно, говорит он, церковной исповеди? Логика, конечно, дьявольская. Зачем ссорить то, что должно быть вместе, составляя одно целое? Таинство исповеди — не магия, не формальный обряд, но предполагает в качестве обязательного условия живую веру. Господь не может прощать насильно, милует же душу при ее покаянии. Есть ли оно — вот вопрос. Грехи умножили власть дьявола в душе, и он отводит ее от истинного покаяния двумя противоположными способами. Первый — сухость сердца. «Вы так спокойно и деловито толкуете о причине убийства младенца, что неудивительно вселение в Вас темной силы» (из письма архимандрита Иоанна Крестьянкина). Второй — нестерпимое страдание с темным пламенем отчаянья внутри, которое выжгло душу Иуды, и он удавился. Причина же как сухости, так и мрачного огня — одна. Если Бог — любовь, то и грехи — от умирания любви. Убийство младенца и жесткая непримиренность с ним отторгают сердце также и от Бога. Пребывающие в ссоре любить не могут. Говорят: нужно сильное покаяние, соизмеримое с масштабом греха, надо глубоко покаяться. А как? Сколько ни стегай бичом труп, насильно слезы из его мертвого сердца не исторгнешь. Слезы — от живой, страдающей в покаянии любви. От нее же, выводящей сердце из зажатости в себя в состояние раскрытости и забвения себя в любви, — а вовсе не от философских уговоров рассудка, — и свет упования в скорби истинного покаяния. Как же восстановить любовь? Трудом любви: слезными прошениями за младенца. От них тает лед в сердце, оно оживает в любви к нему. Умягченное сердце становится способным слышать и голос Божественного милосердия. Это и есть то, чего желает Бог: живая, а не книжная только вера. Странно и противоестественно для христианина его упрямое желание любыми способами увернуться от молитв. Как не молиться о ближних, тем более, если мы их еще и убили? Это верх жестокости. И матушка при ее жизни отнюдь не всем давала эти молитвы — но только горячим сердцем, остро чувствующим свою вину пред Богом и самим загубленным для земной жизни младенцем. Но в самом этом решающем выборе — деятельно любить младенца или плюнуть на него — испытывается совесть матери. Как говорит пословица: вольному воля, а спасенному рай. Сами же молитвенные прошения отвечают онтологической правде – желанию восстановить поверженную детоубийством богозданную любовь напряжением покаянной молитвы за убиенного младенца. Бог хочет того же. Совпадение воли Божией и воли человеческой и есть основание онтологической верности матушкиных молитв и потому — их силы, которую уже на практике засвидетельствовали многие исполнившие их.
Ни один верующий, тем более богобоязненная матушка Антония, не мог бы жить с вечным нераскаянным обманом в душе и иметь притом доверчивую искреннюю любовь к Богу, дерзновение в молитве и в чудесном молитвенном заступлении за многих людей. Верность порученному Богородицей делу вымаливания детей, полученному отнюдь не в вялости души, не в мутном сне, как лгут лжецы, а в момент глубокого трезвенного ночного молитвенного плача к Богу, матушка пронесла через всю свою долгую жизнь, непрестанно, в тысячах судеб и в неисчислимости откровений получая подтверждения истинности возложенной на нее миссии. И, опираясь на живой опыт вышнего ведения, с дерзновением утверждала: «Все ваши беды будут, пока вы не вымолите своих детей». Писать о ней в ерническом тоне («одной монахине привиделось», «вышел очередной сборник снов схимонахини Антонии»), заодно и богословствуя вопреки святым отцам от лица Церковной Полноты, — значит брать на себя непосильную, ничем не подкрепленную ответственность. Пророчество же о бедах, как показывают реалии нашего времени, относится не только к отдельным людям, но и к народу в целом. Пока дети сидят во тьме, покинутые отцами, то и непокаявшийся народ-детоубийца — может ли не томиться в сгущающейся тьме безсмысленного, безцельного существования? Разве Бог несправедлив? Господь — «Солнце правды», по определению Библии. Дар Своей блаженной близости к нам, дар живой веры и нескончаемой радости божественной любви, как подлинного содержания этой и вечной жизни, Он поставил в зависимость от нашей близости друг другу. И не выбраться нам из заточения темницы на простор несказанно радостной жизни с Ним, не стать России Святой Русью, доколе не выполним условия Божия о примирении с ближними. Матушка Антония духовно видела ранее умерщвленных, но затем возведенных из мертвости за слезы родителей, просветленных и любящих нас детей. Дай Бог, чтобы и многие из нас увидели их среди праздника будущего века, рожденных от Духа в вечность по особой милости Божией, радостно встречающих нас и славящих своего Спасителя.
ПРАВИЛО: Предначинательные молитвы по Символ Веры. Далее: Во имя Отца! Аминь! И Сына! Аминь! И Святаго Духа! Аминь! Елицы во Христа крестистеся, во Христа облекостеся, (3 раза)Аллилуиа! (3 раза).Младенцу, убиенному во чреве, надо дать мужское имя из имен святых угодников Божиих, и обращаясь ко святым просити тако:- Св. Иоанн Креститель, окрести моего младенца (имя), во чреве томящегося, в темнице сидящего.- Св. Великомученица Варвара, приобщи моего младенца (имя), во чреве томящегося, в темнице сидящего.- Св. Симеон Богоприимец, как ты принял Христа, приими моего младенца (имя) в свои руки, во чреве томящегося, в темнице сидящего.- Св. Анна Пророчица, приими моего младенца (имя), как мати крестная, во чреве томящегося, в темнице сидящего. И далее читать молитвы: 48 раз - Царю Небесный... и 40 поклонов земных, 48 раз - Отче наш... и 40 поклонов земных, 48 раз - 50-й псалом и 40 поклонов земных (вместо 50-го псалма, немощным можно читать 48 раз Иисусову молитву) 48 раз - Милосердия двери отверзи нам... и 40 поклонов земных. Затем обычное окончание.