Она вновь ударила скованными руками. Я рефлекторно зажмурился. Что-то звякнуло об стену. Громкий звук прямо у меня над головой. Медленно открыв глаза, я обнаружил ее оскаленное, красное от ярости лицо прямо перед моим.
– Э-эй! Что не так, Отонаси! Ты слетела с катушек из-за шока от его предательства?
– А ты вообще молчи, – огрызнулась она, не отрывая от меня глаз.
– …Я чувствовала, что что-то не так, еще с того звонка. Но я была уверена, что ты никогда не будешь с ними заодно. Вот почему я поверила словам Миядзаки. А ты вот как… Ммать! Вот дерьмо!
Отонаси-сан перевела взгляд на нож, будто только что его заметила, и ее лицо перекосилось в изумленной усмешке.
– …И зачем тебе этот кухонный нож? Может, ты ударишь меня, если я не буду слушаться? Ха-ха, очень смешно. Ну давай, ударь меня! Я не защищаюсь. Давай! Давай-давай! Как будто ты можешь!
– Ууух…
Я машинально опустил нож.
– Говори. Почему ты это сделал – говори!
Я повесил голову и произнес, скрипя зубами из-за собственной убогости:
– Рю-тя-… мою сестру взяли в заложники. У меня нет выбора, кроме как подчиниться.
– И из-за такой ерунды…
– Это не ерунда! Рю-тян – моя единственная…
– Ты тот, кто был готов позволить своей любимой девушке погибнуть под колесами грузовика.
У меня перехватило дыхание.
– Погоди-ка, Отонаси!
Отонаси-сан с неохотой обернулась к Миядзаки-куну.
– Ну чего? Не видишь, мы заняты!
– Не, послушай, ты ведь должна не верить, что перед тобой [Кадзуки Хосино], раз он так с тобой поступил, разве нет? Так почему ты так уверена, то этот парень – именно [Кадзуки Хосино]?
Да, Миядзаки-кун никак не мог пройти мимо этого. В конце концов, его изначальная цель была – смешать в ее сознании [Кадзуки Хосино] и [Юхэя Исихару].
– Странные вещи ты говоришь, тебе не кажется? Кадзуки – это Кадзуки, разумеется. И это никак не изменить.
– Да как, блин, ты их можешь различать?! …А, я понял. Ты просто уговариваешь себя. Поскольку ты поверила, что голос, который умолял о помощи, принадлежал [Кадзуки Хосино], то эту ошибку ты и повторяешь, потому ты в нем и не сомневаешься.
– Я знала, что тот голос принадлежал [Юхэю Исихаре].
Миядзаки-кун нахмурился.
– Врешь! Или ты хочешь сказать, что поняла, что это была запись?
– Нет.
– Тогда как вообще ты могла заметить, что это не [Кадзуки Хосино]?
– Ну разумеется, я заметила.
Она говорила таким тоном, словно это было нечто совершенно очевидное.
– К а д з у к и н и к о г д а н е н а з в а л б ы м е н я А е й, п р о с я о п о м о щ и.
– …Ах.
Я вспомнил.
Я вспомнил, какое имя произнес, когда на мне сидел и избивал меня Дайя, когда я был совсем один в музыкальном классе.
Точно, она права! Я ни за что не сказал бы «Ая», серьезно прося о помощи. В смысле – так ведь звали ту, с кем я когда-то боролся.
– …Объясни тогда, почему ты пришла его спасать?
– Если все было, как ты объяснял, спасти [Юхэя Исихару] – то же самое, что спасти Кадзуки.
– …Погоди-ка. Разве это не значит, что сейчас ты принимаешь Кадзуки Хосино за [Юхэя Исихару]?
– Угу, сперва я действительно так подумала. Но я поняла, что это [Кадзуки Хосино], после первого же взгляда.
– …Эй, эй! Вот теперь ты точно врешь. По правде, их невозможно различить в один момент!
– Это относится только к моменту переключения. Мне достаточно три секунды наблюдать за движением его лицевых мышц, и я увижу разницу. Сейчас я четко определяю Кадзуки как Кадзуки.
Она может узнать, что я – это я?
Хотя никто другой не может?
– …Это просто невозможно! Кончай нести хрень!
– Наверно, так. Если бы это был не Кадзуки, я, наверно, не могла бы их различать. Но в случае Кадзуки это возможно.
– Но почему?!
И тогда она заявила…
– П о т о м у ч т о я б ы л а в м е с т е с К а д з у к и д о л ь ш е, ч е м к т о - л и б о в м и р е.
Эти слова я уже слышал… где-то, когда-то…
– А…
Мой голос прервался. Я положил руку ей на плечо. Она удивленно обернулась.
Увидев это, Миядзаки-кун нахмурился и спросил:
– В чем дело, Хосино? Надеюсь, ты не собираешься снять с нее наручники всего лишь из-за такой банальщины и фигни? Ты ведь знаешь, что будет с твоей сестрой, если ты это сделаешь, правда?
Эта угроза на меня больше не действовала, сам не знаю почему.
– Эмм, Отонаси-сан.
Если я это произнесу, пути назад уже не будет. Но я уже решился, хоть и не без колебаний.
– Д а й м н е п р и к о с н у т ь с я к т в о е й «ш к а т у л к е».
Изумление с ее лица пропало.
– Ты можешь даже и не спрашивать. Я бы не смогла тебе помешать, даже если б хотела – из-за наручников.
Так она сказала, несмотря на то, что только что, не боясь ножа, колотила кулаками в стенку.
Затем, улыбнувшись чуть смущенно, продолжила:
– …Можешь прикоснуться, когда пожелаешь.
С этими прямыми словами – разрешение было получено.
Я чуть кивнул и прижал открытую ладонь к ее груди.
– …Ах.
Меня швырнуло на морское дно. Второй раз уже я вижу дно моря. Неменяющаяся сцена, где все счастливы на вид. Однако то, что все здесь могут быть счастливы, – не более чем ложь. Кто-то плачет посреди толпы. Кто-то, кто знает, что это блаженство – лишь иллюзия, и не может присоединиться к остальным. Я уже слышал раньше этот плач.
Это ужасно.
Здесь нет кислорода, так что мне нельзя оставаться тут вечно.
Поэтому мне здесь так плохо?
Или потому, что я знаю – я не могу исцелить ее боль?
Потому, что я знаю – я никак не могу исцелить ее абсолютное одиночество?
Я ощутил слезы на своих щеках. Точно так же, как в некоей «шкатулке» когда-то прежде.
– …Прости меня.
Я вспомнил о ней все.
Как я только мог подумать, что она использует меня просто как приманку для «О»? Как я мог только подумать, что ей безразлична моя повседневная жизнь?
Просто не могла она так поступать – она, кто ставит всех других превыше себя.
Она верила, что я даже в одиночку смогу сражаться против «Недели в трясине». Потому и не искала встречи со мной, когда я ее отверг.
Но я не смог поверить в нее и… предал ее.
– Прости меня, – снова произнес я. Она отвела глаза, ей, похоже, было немного неловко.
– …Нет, это я, видимо, недостаточно все продумала. Я слишком надеялась на тебя, не приняв во внимание, что ты забыл все, что произошло в «Комнате отмены»… наверно. …Эммм, я только сейчас это поняла, так что это ты меня прости, пожалуйста.
Она взглянула на меня искоса. Я покачал головой.
– Я должна сказать тебе кое-что, что не сказала раньше – я думала, ты поймешь сам. Кадзуки, твоя прежняя повседневная жизнь не вернется. Однако…
Она снова посмотрела на меня прямо, уголки ее губ чуть расслабились.
– …м ы м о ж е м п о с т р о и т ь т в о ю п о в с е д н е в н у ю ж и з н ь з а н о в о.
Аах…
После этих лишь слов я никогда больше не ошибусь с определением своего места в жизни.
Я… это я.
Я – К а д з у к и Х о с и н о.
Я извлек ключи из кармана. Вставил их в замок наручников.
– …Что ты делаешь, Хосино?! Ты бросаешь жизнь собственной сестры, чтобы тебя приласкала твоя подружка?! Ты правда отвратителен…
– Нет. Я решил твердо. Но это неправда, что я бросил сестрицу.
– И что? Если ты не будешь подчиняться, Рюка Хосино будет убита!
– Не будет.
– С чего такая уверенность?!
– Все просто.
Это вовсе не какой-то блеф – я всего лишь озвучил свое намерение.
– С того, что я этого не допущу.
Мне больше не нужно им подчиняться. Мне больше не нужно ограничивать себя тем выбором, который предлагают они.
Потому что теперь я не могу проиграть – теперь, когда на моей стороне она.
Я принял решение ввериться ей.
Я повернул ключ. Наручники раскрылись и упали на пол. Я схватился за ее освобожденные руки. Она глядела на меня, я глядел на нее.
– Пожалуйста, помоги мне…
Я никогда больше не спутаю.
Я никогда больше не спутаю, каким именем ее надо звать.
– …М а р и я.
И как только я это сказал, она – нет, правда, хоть и на долю секунды –
Она улыбнулась, невинно, как нормальная девушка ее возраста.
– При одном условии.
Она вновь заговорила в своей обычной, полной достоинства манере.
– Возможно, мне необязательно говорить об этом. Я верю, что ты в любом случае выполнишь это условие. Однако я тоже тревожусь, и мне было действительно больно. Так что позволь мне все же сказать.
Я чуть кивнул, не понимая ее намерений.
– Я никогда больше не выпущу тебя из виду. Поэтому, пожалуйста. И ты тоже…
Мария отвела взгляд. Потом снова обернулась ко мне и произнесла отчетливо:
– …никогда больше не выпускай меня из виду.
Ааа… понятно.
Я не замечал до сих пор.
Я выбрал одиночество, и совершенно зазря; но страдал из-за этого не я один. Мария тоже осталась одна и страдала.
Начиная с «Комнаты отмены» Мария всегда была [А е й О т о н а с и]. О н а п ы т а е т с я б ы т ь «ш к а т у л к о й». Настоящей ее, [Марии Отонаси], просто нет нигде.
«Меня зовут Ая Отонаси. Рада с вами познакомиться».
«Но я не сильная».
Я вспомнил ту сцену, когда она жаловалась.
Верно. Я один могу звать ее «Мария», потому что я единственный, кто видел ее первый перевод в нашу школу.
Если я забуду, [Марию Отонаси] позабудут действительно все – возможно, даже она сама, – и она исчезнет.
– Кончайте уже!
При звуках этого голоса я выпустил руки Марии.
– Что за чушь? Сговаривайтесь, не сговаривайтесь – это ничего не изменит! Кадзуки Хосино будет захвачен, а его сестра Рюка будет убита. Или вы думаете, что можете просто уйти в свой воображаемый мир?
Миядзаки-кун смотрел на нас со злобной усмешкой.
– Вам не победить! Ведь [Юхэй Исихара] покончил с собой. Вы не можете найти покойника! И, разумеется, уничтожить «шкатулку» тоже не можете. Ну и как вы решите эту проблему? Давайте, поделитесь!
Он… прав.
«Владельца», младшего брата Миядзаки-куна, больше нет. И с этим мы ничего не сделаем.
– …Я уже знаю, кто такой [Юхэй Исихара] на самом деле.
При этих словах Марии Миядзаки-кун широко распахнул глаза, но уже секундой позже заметил ее унылое выражение лица, и уголки его губ поползли вверх.
– И что? Ты нашла его?
– …Нет. Целый день искала, но так и не нашла.
– Хе-хе, ну что ж, это объяснимо. Покойника ведь отыскать невозможно! – триумфально воскликнул Миядзаки-кун.
…О?
Что это за странное чувство? Я чувствую в восторге Миядзаки-куна что-то ужасающе неправильное. Что же?..
«Слишком поздно; дошло теперь? Я больше не могу защитить человека, которого хочу защищать».
Он так сказал. Он сказал, что помогал осуществить «Неделю в трясине», потому что это единственный способ защитить «себя». Потому что его «младшего брата», который был ему настолько дорог, больше нет.
Вот оно что.
– …Это ложь.
Стоило мне это прошептать, как Миядзаки-кун обернулся в мою сторону мгновенно.
– Ты говорил, что он умер, но это была ложь. Очевидно, если вдуматься. Ты бы никогда не сделал такого и не допустил бы.
– …Чего ты там лепечешь, Хосино? Не пытайся играть словами так, как тебе приятнее!
– Он ведь был важен для тебя, верно?
При этом внезапном вопросе Миядзаки-кун нахмурился, но все же кивнул.
– Да.
– Тогда ты ни за что не стал бы говорить о его смерти со смехом, ведь так?
Конечно, мне это всего лишь показалось неестественным, за прямое доказательство едва ли сойдет. Так что если бы Миядзаки-кун спокойно отмахнулся от моего вопроса, он бы меня снова перехитрил.
Но…
– А значит, он еще не умер, верно?
Но Миядзаки-кун на мой вопрос не возразил ничего, лишь повесил голову.
– Ложь порождает надежду, когда ты осознаешь, что это ложь.
Я произнес эту фразу, которую он сам когда-то мне сказал. Он поднял голову; я продолжил.
– Ты был прав.
Он распахнул глаза и разинул рот. Я молча стоял и смотрел на него; он, сжав кулак и стиснув зубы, вернул мне злой взгляд.
– …Де… рьмо!..
Но в итоге он так ничего и не смог сделать и снова опустил глаза.
Затем двинулся с места заплетающейся походкой. Пройдя мимо нас, он протянул руки к столу и взял лежавший на нем мобильник.
Не произнося ни слова, он понажимал на телефоне кнопки, приложил его к уху и прислушался к чему-то.
– Я не успел.
Его шепот звучал так, словно он обращался к себе самому.
– Я не успел. Я был в ванне во время этого звонка. И когда я заметил голосовой мэйл, было слишком поздно.
Похоже, сейчас он слушает как раз тот самый мэйл.
– Я должен был успеть прежде, чем это произошло. Если бы я заметил эту боль раньше, я бы предотвратил. А я был отравлен моим собственным несчастьем и не заметил, как самый дорогой для меня человек кричит о помощи. И вот что получилось.
Он открыл верхний ящик стола.
– Я знаю, что уже слишком поздно. Я знаю, что уже не успею. Но знаете? Я все еще слышу этот крик! И я не хочу… слышать этот крик и дальше.
Он сунул руку в ящик.
– Я остановлю это. Ради этого я готов на любой грех, на любое наказание. Я пойду на все! Если есть возражения – давайте, выкладывайте!!
– Разумеется, есть, – заявила Мария. – Ты перестал думать. Ты ничего не выбрал. Ты предпочел просто зажать уши, чтобы не слышать криков. Ты просто наслаждаешься болью от бессмысленного сражения с нами.
Она опустила глаза, но тут же выплюнула следующие слова:
– Ты не сможешь вернуть прошлое, сделав это.
– …И что дальше? – прошептал он, повесив голову. – Может, ты сможешь отменить эти трупы, или что? Нет, ты не сможешь. Мне уже нормальное будущее не светит, сколько бы я ни старался. Поэтому я хочу хотя бы [Юхэю Исихаре] дать то, к чему он стремится. И ничего больше. Поэтому…
Он вынул руку из ящика.
– …Лезь уже в наручники!
В руке у него оказался электрошокер. Миядзаки-кун бросился к Марии.
– Мария!!
Мария молниеносно перехватила выставленную руку и выкрутила. Миядзаки-кун негромко вскрикнул и выронил шокер.
– Угг…
Я подобрал шокер. Мария может удержать Миядзаки-куна, но на большее насилие она не способна. Стало быть, сейчас моя очередь.
Я принял его сердитый взгляд, не отводя глаз. Я не отступлю. Если он считает меня врагом, я последую его примеру.
– Прости.
Я прижал включенный шокер к его шее.
Миядзаки-кун со стоном свалился на пол.
– …Кадзуки, идем отсюда.
– Хорошо.
Но когда я уже собрался выйти из комнаты, в мою правую ногу что-то вцепилось.
–!..
Я резко развернулся. Миядзаки-кун, лежа на полу, держал меня за ногу. Правда, настолько слабо, что стряхнуть его должно быть легче легкого.
Он поднял голову.
– Прости.
Что?..
– Прости, что я опоздал. Прости, что не мог спасти тебя вовремя. Я стану сильней… я стану сильней ради нас обоих…. Так что, пожалуйста, дай мне еще хотя бы один шанс!..
Ааа, нет.
Эта истовая мольба адресована не мне.
Я закусил губу и поднял правую ногу. Стряхнуть его руку действительно оказалось просто.
Затем я прижал шокер к спине Миядзаки-куну.
– …Не будет у тебя больше шанса.
Потому что я собираюсь растоптать это желание.
Я включил шокер. Голова Миядзаки-куна упала и больше не шевелилась.
…Прости.
Наверняка Миядзаки-кун это сказал [ему].
Но может, это извинение и [мне] тоже было адресовано… такая мысль меня вдруг посетила.
Я перешагнул через Миядзаки-куна и подобрал его мобильник.
– Кадзуки, что ты делаешь?
Я открыл голосовое письмо.
«…Спаси… меня… Пожалуйста, брат, спаси меня!..»
И я понял наконец, кто такой [Юхэй Исихара].
