Ход урока
Эпиграф к уроку:
Печально я гляжу на наше поколение.
М. Ю. Лермонтов
I. Беседа с учащимися о герое романа Лермонтова, составление плана к образу Печорина.
Примерный план к образу Печорина [13, с. 205–206]:
I. Печорин – центральный образ романа «Герой нашего времени». Многообразие средств его характеристики.
II. Трагизм судьбы и жизни Печорина.
1. История героя.
2. Несоответствие жизни Печорина его внутренним возможностям и запросам:
1) незаурядность в богатстве интересов, сложности духовного мира, критическом складе ума;
2) жажда действия и постоянные поиски применения своих сил как отличительная особенность Печорина;
3) противоречивость его и разлад с самим собой;
4) нарастание эгоизма, индивидуализма и равнодушия в характере героя.
3. Печорин – один из представителей передовой дворянской интеллигенции 30-х годов:
1) близость его лучшим людям 30-х годов и Лермонтову;
2) черты, роднящие Печорина с героями «Думы».
III. Причины гибели Печорина:
1. Общественно-политическая обстановка в России 30-х годов.
2. Отсутствие общественных запросов и чувства родины.
3. Воспитание и влияние света.
IV. Сходство и отличие Онегина и Печорина.
V. Значение образа Печорина в общественно-литературной борьбе 30–40-х годов.
II. Выводы.
Ведущая тема «Героя нашего времени» – изображение социально-типичной личности дворянского сословия 30-х годов XIX в., то есть после поражения восстания декабристов. Главная мысль романа – осуждение этой личности и породившей ее социальной среды.
Н. Г. Чернышевский верно заметил, что Лермонтов «представляет своего Печорина как пример того, какими становятся лучшие, сильнейшие, благороднейшие люди под влиянием общественной обстановки».
Николаевская действительность лишила Печорина высокой цели и мысли в жизни, герою скучно, он постоянно «ощущает свою ненужность». Жизнь сталкивает Печорина с самыми разными людьми. Никому он не желает зла, но все-таки причиняет его. Окружающие люди для героя – это только средство удовлетворить любопытство, разогнать скуку или испытать новые приключения. Он эгоист. «На первом месте у него, – пишет Белинский, – всегда он сам, его желания».
Характер и поведение Печорина отличаются крайней противоречивостью.
Но для какой цели он жил? «А, верно, она существовала, и, верно, было мне назначение высокое, потому что я чувствую в душе моей силы необъятные», – размышляет Печорин.
Лермонтов пишет и о положительных качествах своего героя. Он отмечает глубокий ум Печорина, огромную жажду жизни, деятельности, твердую волю, смелость, настойчивость в достижении цели, а главное – стремление к самопознанию. Не имея возможности реализовать себя, он направляет на самопознание все силы своей души, а свою энергию – на мелочные и недостойные дела и поступки. «…Я увлекся приманками страстей пустых и неблагодарных, …утратил навеки пыл благородных стремлений», – говорит герой.
В 30-е годы под «благородными стремлениями» передовые люди понимали служение родине и народу. Поэтому Печорин критикует себя, что, «презирая своих современников за мелочность их существования, и сам не служил высоким целям» (Н. И. Громов).
III. В. Г. Белинский о романе «Герой нашего времени».
«Глубокое чувство действительности, – писал Белинский, – верный инстинкт истины, простота, художественная обрисовка характеров, богатство содержания, неотразимая прелесть изложения, поэтический язык, глубокое знание человеческого сердца и современного общества, широкость и смелость кисти, сила и могущество духа, роскошная фантазия, неисчерпаемое обилие эстетической жизни, самобытность и оригинальность – вот качества этого произведения, представляющего собою совершенно новый мир искусства» (В. Г. Белинский).
Заключительный урок по образу Печорина можно провести в форме литературного суда над Печориным.
Кто же Печорин? Предоставим слово «следователю». По делу проходят «свидетели»: Максим Максимыч, Грушницкий, княжна Мэри, Вера, доктор Вернер, сам автор – Лермонтов.
Постоянный диалог подсудимого Печорина, судьи, следователя, адвоката, прокурора*.
Домашнее задание.
У меня врождённая страсть противоречить;целая моя жизнь была только цепь грустных и неудачных противоречий сердцу или рассудка, такова моя участь с самого детства! Все читали на моём лице признаки дурных свойств, которых не было, но их предполагали- и они родились.
Я был скромен-меня обвиняли в лукавстве: я стал скрытен. Я глубоко чувствовал добро и зло;никто меня не ласкал, все оскорбляли: я стал злопамятен;я был угрюм,-другие дети веселы и болтливы;я чувствовал себя выше их,-меня ставили ниже. Я сделался завистлив. Я был готов любить весь мир,-меня никто не понял: и я выучился ненавидеть. Моя бесцветная молодость протекала в борьбе с собой и светом;лучшие мои чувства, боясь насмешки, я хоронил в глубине сердца, они там и умерли. Я говорилправду-мне не верили: я начал обманывать. Узнав хорошо свет и пружины общества, я стал искусен в науке жизни и видел, как другие без искусства счастивы, пользуясь ДАРОМ теми выгодами, которых я так неутомимо добивался. И тогда в груди моей родилось отчаяние — не то отчаяние, которое лечат дулом пистолета,но холодное, бессильное отчаяние, прикрытое любезностью и добродуной улыбкой. я сделался нравственным калекой: одна половина души моей НЕ СУЩЕСТВОВАЛА, она высохла,испарилась,умерла,я её отрезал и бросил, тогда как другая шевелилась и жила К УСЛУГАМ каждого, и этого никто не заметил,потому что никто не знал о существовании погибшей её половины.
Что ж умереть так умереть;потеря для мира небольшая, да и мне порядочно уж скучно. Я как человек, зевающий на бале, который не едет спать только потому что нет ещё его кареты… Но карета готова, прощайте!…
Пробегаю в памяти всё моё прошедшее и спрашиваю себя невольно: зачем я жил? Для какой цели я родился?…А верно она существовала и верно было мне назначение высокое, потому что я чувствую в душе моей силы необъятные… Но я не угадал этого назначения, я увлёкся приманами страстей пустых и неблагодарных,из горнила и явышел твёрд и холоден, как железо, но УТРАТИЛ НАВЕК ПЫЛ БЛАГОРОДНЫХ СТРЕМЛЕНИЙ - ЛУЧШИЙ ЦВЕТ ЖИЗНИ. И с той поры сколько раз уже я играл роль топора в руках судьбы! Как орудие казни. Я упадал на голову обречённых жертв,часто без злобы, всегда без сожаления… МОЯ ЛЮБОВЬ НИКОМУ НЕ ПРИНЕСЛА СЧАСТЬЯ, потому что я ничем не жертвовал ради тех, кого любил: я любид для себя, для собственного удовольствия;я только удовлетворял странную потребность сердца, с жадностью поглощая их чувства, их нежность, их радости и страдания- я никогда не мог насытиться.
После этого стоит ли труда жить? А всё живёшь- из любопытства: ожидаешь чего-то нового… Смешно и досадно!
источник: С сайтаhttps://www.inpearls.ru/
Герой нашего времени (Михаил Лермонтов)
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
Он довольно остер: эпиграммы его часто забавны, но никогда не бывают метки и злы: он никого не убьет одним словом; он не знает людей и их слабых струн, потому что занимался целую жизнь одним собою. Его цель - сделаться героем романа. Он так часто старался уверить других в том, что он существо, не созданное для мира, обреченное каким-то тайным страданиям, что он сам почти в этом уверился. Оттого-то он так гордо носит свою толстую солдатскую шинель. Я его понял, и он за это меня не любит, хотя мы наружно в самых дружеских отношениях. Грушницкий слывет отличным храбрецом; я его видел в деле; он махает шашкой, кричит и бросается вперед, зажмуря глаза. Это что-то не русская храбрость!..
Я его также не люблю: я чувствую, что мы когда-нибудь с ним столкнемся на узкой дороге, и одному из нас несдобровать.
Приезд его на Кавказ - также следствие его романтического фанатизма: я уверен, что накануне отъезда из отцовской деревни он говорил с мрачным видом какой-нибудь хорошенькой соседке, что он едет не так, просто, служить, но что ищет смерти, потому что... тут, он, верно, закрыл глаза рукою и продолжал так: "Нет, вы (или ты) этого не должны знать! Ваша чистая душа содрогнется! Да и к чему? Что я для вас! Поймете ли вы меня?" - и так далее.
Он мне сам говорил, что причина, побудившая его вступить в К. полк, останется вечною тайной между им и небесами.
Впрочем, в те минуты, когда сбрасывает трагическую мантию, Грушницкий довольно мил и забавен. Мне любопытно видеть его с женщинами: тут-то он, я думаю, старается!
Мы встретились старыми приятелями. Я начал его расспрашивать об образе жизни на водах и о примечательных лицах.
- Мы ведем жизнь довольно прозаическую, - сказал он, вздохнув, - пьющие утром воду - вялы, как все больные, а пьющие вино повечеру - несносны, как все здоровые. Женские общества есть; только от них небольшое утешение: они играют в вист, одеваются дурно и ужасно говорят по-французски. Нынешний год из Москвы одна только княгиня Лиговская с дочерью; но я с ними незнаком. Моя солдатская шинель - как печать отвержения. Участие, которое она возбуждает, тяжело, как милостыня.
В эту минуту прошли к колодцу мимо нас две дамы: одна пожилая, другая молоденькая, стройная. Их лиц за шляпками я не разглядел, но они одеты были по строгим правилам лучшего вкуса: ничего лишнего! На второй было закрытое платье gris de perles1, легкая шелковая косынка вилась вокруг ее гибкой шеи. Ботинки couleur puce2 стягивали у щиколотки ее сухощавую ножку так мило, что даже не посвященный в таинства красоты непременно бы ахнул, хотя от удивления. Ее легкая, но благородная походка имела в себе что-то девственное, ускользающее от определения, но понятное взору. Когда она прошла мимо нас, от нее повеяло тем неизъяснимым ароматом, которым дышит иногда записка милой женщины.
- Вот княгиня Лиговская, - сказал Грушницкий, - и с нею дочь ее Мери, как она ее называет на английский манер. Они здесь только три дня.
- Однако ты уж знаешь ее имя?
- Да, я случайно слышал, - отвечал он, покраснев, - признаюсь, я не желаю с ними познакомиться. Эта гордая знать смотрит на нас, армейцев, как на диких. И какое им дело, есть ли ум под нумерованной фуражкой и сердце под толстой шинелью?
- Бедная шинель! - сказал я, усмехаясь, - а кто этот господин, который к ним подходит и так услужливо подает им стакан?
- О! - это московский франт Раевич! Он игрок: это видно тотчас по золотой огромной цепи, которая извивается по его голубому жилету. А что за толстая трость - точно у Робинзона Крузоэ! Да и борода кстати, и прическа a la moujik3.
- Ты озлоблен против всего рода человеческого.
- И есть за что...
- О! право?
В это время дамы отошли от колодца и поравнялись с нами. Грушницкий успел принять драматическую позу с помощью костыля и громко отвечал мне по-французски:
- Mon cher, je hais les hommes pour ne pas les mepriser car autrement la vie serait une farce trop degoutante4.
Хорошенькая княжна обернулась и подарила оратора долгим любопытным взором. Выражение этого взора было очень неопределенно, но не насмешливо, с чем я внутренно от души его поздравил.
- Эта княжна Мери прехорошенькая, - сказал я ему. - У нее такие бархатные глаза - именно бархатные: я тебе советую присвоить это выражение, говоря об ее глазах; нижние и верхние ресницы так длинны, что лучи солнца не отражаются в ее зрачках. Я люблю эти глаза без блеска: они так мягки, они будто бы тебя гладят... Впрочем, кажется, в ее лице только и есть хорошего... А что, у нее зубы белы? Это очень важно! жаль, что она не улыбнулась на твою пышную фразу.
- Ты говоришь о хорошенькой женщине, как об английской лошади, - сказал Грушницкий с негодованием.
- Mon cher, - отвечал я ему, стараясь подделаться под его тон, - je meprise les femmes pour ne pas les aimer car autrement la vie serait un melodrame trop ridicule5.
Я повернулся и пошел от него прочь. С полчаса гулял я по виноградным аллеям, по известчатым скалам и висящим между них кустарникам. Становилось жарко, и я поспешил домой. Проходя мимо кислосерного источника, я остановился у крытой галереи, чтоб вздохнуть под ее тенью, это доставило мне случай быть свидетелем довольно любопытной сцены. Действующие лица находились вот в каком положении. Княгиня с московским франтом сидела на лавке в крытой галерее, и оба были заняты, кажется, серьезным разговором. Княжна, вероятно допив уж последний стакан, прохаживалась задумчиво у колодца. Грушницкий стоял у самого колодца; больше на площадке никого не было.
Я подошел ближе и спрятался за угол галереи. В эту минуту Грушницкий уронил свой стакан на песок и усиливался нагнуться, чтоб его поднять: больная нога ему мешала. Бежняжка! как он ухитрялся, опираясь на костыль, и все напрасно. Выразительное лицо его в самом деле изображало страдание.
Княжна Мери видела все это лучше меня.
Легче птички она к нему подскочила, нагнулась, подняла стакан и подала ему с телодвижением, исполненным невыразимой прелести; потом ужасно покраснела, оглянулась на галерею и, убедившись, что ее маменька ничего не видала, кажется, тотчас же успокоилась. Когда Грушницкий открыл рот, чтоб поблагодарить ее, она была уже далеко. Через минуту она вышла из галереи с матерью и франтом, но, проходя мимо Грушницкого, приняла вид такой чинный и важный - даже не обернулась, даже не заметила его страстного взгляда, которым он долго ее провожал, пока, спустившись с горы, она не скрылась за липками бульвара... Но вот ее шляпка мелькнула через улицу; она вбежала в ворота одного из лучших домов Пятигорска, за нею прошла княгиня и у ворот раскланялась с Раевичем.
Только тогда бедный юнкер заметил мое присутствие.
- Ты видел? - сказал он, крепко пожимая мне руку, - это просто ангел!
- Отчего? - спросил я с видом чистейшего простодушия.
- Разве ты не видал?
- Нет, видел: она подняла твой стакан. Если бы был тут сторож, то он сделал бы то же самое, и еще поспешнее, надеясь получить на водку. Впрочем, очень понятно, что ей стало тебя жалко: ты сделал такую ужасную гримасу, когда ступил на простреленную ногу...
- И ты не был нисколько тронут, глядя на нее в эту минуту, когда душа сияла на лице ее?..
- Нет.
Я лгал; но мне хотелось его побесить. У меня врожденная страсть противоречить; целая моя жизнь была только цепь грустных и неудачных противоречий сердцу или рассудку. Присутствие энтузиаста обдает меня крещенским холодом, и, я думаю, частые сношения с вялым флегматиком сделали бы из меня страстного мечтателя. Признаюсь еще, чувство неприятное, но знакомое пробежало слегка в это мгновение по моему сердцу; это чувство - было зависть; я говорю смело "зависть", потому что привык себе во всем признаваться; и вряд ли найдется молодой человек, который, встретив хорошенькую женщину, приковавшую его праздное внимание и вдруг явно при нем отличившую другого, ей равно ненакомого, вряд ли, говорю, найдется такой молодой человек (разумеется, живший в большом свете и привыкший баловать свое самлюбие), который бы не был этим поражен неприятно.
Молча с Грушницким спустились мы с горы и прошли по бульвару, мимо окон дома, где скрылась наша красавица. Она сидела у окна. Грушницкий, дернув меня за руку, бросил на нее один из тех мутно-нежных взглядов, которые так мало действуют на женщин. Я навел на нее лорнет и заметил, что она от его взгляда улыбнулась, а что мой дерзкий лорнет рассердил ее не на шутку. И как, в самом деле, смеет кавказский армеец наводить стеклышко на московскую княжну?..
13-го мая
Нынче поутру зашел ко мне доктор; его имя Вернер, но он русский. Что тут удивительного? Я знал одного Иванова, который был немец.
Вернер человек замечательный по многим причинам. Он скептик и материалист, как все почти медики, а вместе с этим поэт, и не на шутку, - поэт на деле всегда и часто на словах, хотя в жизнь свою не написал двух стихов. Он изучал все живые струны сердца человеческого, как изучают жилы трупа, но никогда не умел он воспользоваться своим знанием; так иногда отличный анатомик не умеет вылечить от лихорадки! Обыкновенно Вернер исподтишка насмехался над своими больными; но я раз видел, как он плакал над умирающим солдатом... Он был беден, мечтал о миллионах, а для денег не сделал бы лишнего шагу: он мне раз говорил, что скорее сделает одолжение врагу, чем другу, потому что это значило бы продавать свою благотворительность, тогда как ненависть только усилится соразмерно великодушию противника. У него был злой язык: под вывескою его эпиграммы не один добряк прослыл пошлым дураком; его соперники, завистливые водяные медики, распустили слух, будто он рисует карикатуры на своих больных, - больные взбеленились, почти все ему отказали. Его приятели, то есть все истинно порядочные люди, служившие на Кавказе, напрасно старались восстановить его упадший кредит.
Источник: klassika.ru›read.html?proza/lermontov/geroi.txt…12
Целая моя жизнь была цепь грустных и неудачных противоречий сердцу и рассудку (Печорин Г.А.) Образ Печорина.
М.Ю.Лермонтова `Герой нашего времени` по теме: Целая моя жизнь была цепь грустных и неудачных противоречий сердцу и рассудку (Печорин Г.А.) Образ Печорина.
У меня врожденная страсть противоречить; целая моя жизнь была только цепь грустных и неудачных противоречий сердцу или рассудку. Присутствие энтузиазма обдает меня крещенским холодом, и, я думаю, частые сношения с вялым флегматиком сделали бы из меня страстного мечтателя.