В поисках «Винограда» Зевксиса
Повесть о художниках Эллады для детей и взрослых
Глава 1
Студия
Кабинет был похож на музей и на театр одновременно. Под потолком в ряд вывешены гипсовые цветы - «розетты» и «пальметты». Ниже - живописные картинки натюрмортов и пейзажей, рисунки людей, животных и птиц, выполненные акварелью, карандашом, сангиной и пастелью. В углу каждого рисунка стоял значок – плюсик в кружочке. Так педагоги отмечали лучшие работы, отобранные на хранение в фонд. Вдоль стены был сооружен подиум внутрь которого убирались планшеты, а на нем стояло несколько постановок натюрмортов. Как на театральных сценах среди цветных драпировок и глиняных горшков восковые муляжи играли роли настоящих яблок, персиков, огурцов и помидоров. Напротив, на стеллаже, хранились фигуры из гипса: простые геометрические тела – куб, шар, призма, конус и большие формы - слепки с античных скульптур. Здесь были голова страдающего Лаокоона, красавчика Антиноя и Цезаря, похожего на президента. Отдельно стояли фигура Венеры Милосской и части колонн - в дорическом и в ионическом стилях. Полина даже знала, как называются завитки на ионической капители – «волюты», очень просто запомнить.
Занятия в студии закончились, но в кабинете задержались трое учеников. Катя, которой нравился Саша, Саша, которому нравилась Полина, и Полина, которой нравилось рисовать. Катя - небольшого росточка, крепкая, спортивная, смешливая и смышленая девчонка. Полина – высокая, стройная, ироничная, умная и рассудительная девушка. Сегодня в студии Полина решила поработать над рисунком самостоятельно, а за компанию с ней остались ее друзья.
Полина рисовала гипсовую голову своего тезки Аполлона Бельведерского, того самого, у которого из кудрявых локонов спереди завязан большой бант. Она смотрела на освещенные софитом утонченные черты лица античного божества, на мольберт с приколотым листом ватмана и переживала о том, что рисунок никак не хочет завершаться. Меняя карандаши с мягкого на более твердый, Полина прорабатывала детали: тонкий прямой нос Аполлона, смелый взгляд глубоко посаженных глаз, волевые губы. Девочка штриховала, шепча про себя: «Здесь тень собственная. Здесь падающая тень. А вот тут - воот такой носик. Здесь полутень. А здесь - воот такие губки». Поменяв очередной раз карандаши, юная художница уверенными широкими штрихами покрыла тень вокруг головы Аполлона. Подчеркнула контур с освещенной стороны, и теперь, казалось, что это уже и не рисунок вовсе, а самый настоящий гипс, выступающий наружу с бумажной плоскости.
Позади нее давно стоял Саша, молча наблюдая, как девочка старательно штрихует «шапку» кудрявых волос Аполлона.
- Чем-то он смахивает на нашего Нивелирыча.
Полина оглянулась и, чтобы услышать, о чем он говорит, вытащила наушник от плейера.
- Вот здесь надо усилить, а здесь ослабить, – сказал он, указав рукой на недостатки в рисунке, - Можно, я тебе помогу?
- Давай. Только лицо не трогай, – предыдущего комментария из-за наушников она не расслышала. - Давай покажи класс.
Саша устроился на стуле и сразу вытянул вперед правую руку с выставленным вертикально карандашом. Прищурив левый глаз, он как бы что-то измерял поворачивая карандаш то горизонтально, то вертикально.
- Нивелируй, – подражая учителю, наставлял он Полину, - постоянно нивелируй, – еще раз спародировал он.
- Сашка, ну хватит. Мне и так кажется, что с ним, - она показала на Аполлона, - мне никогда не справиться.
- Никогда не говори не справится, – Сашка важно поднял вверх указательный палец. - Так ты программируешь себя на неудачу. Говори, - «У меня все получится», и у тебя все получится!
Катя, не сдержавшись, рассмеялась
- Ну, Саш, ты у нас настоящий философ.
Полина ревностно следила за тем, как ее друг уверенно и активно штрихует голову, добиваясь объемной выразительности рисунка. Уйдя в работу, Саша прекратил всякие разговоры. В общей тишине прошло минут пятнадцать напряженной работы.
- Ну вот, как-то так, – довольный собой, он освободил стул.
Девочка сравнила гипсовую голову Аполлона Бельведерского со своим рисунком и осталась недовольна. «Надо еще поправить», - решила она.
- Саша, мы вот тут рисуем всякие разные головы греческих и римских скульптур, – обратила на себя внимание Катя, - про их архитекторов и скульпторов нам рассказывали. Саш, а художники у них были? Те, что картины рисовали?
- Писали, – поправил он подружку, - наверно, были. Сохранились же росписи стен в Помпеях и всякие там амфоры тоже. Можно узнать в Интернете.
- Нет, я о другом. Были ли тогда художники-живописцы, которые писали картины такие, как сейчас висят в наших музеях.
- Даже если бы они и были, - вставила свое слово Полина, - то их картины вряд ли сохранились за тысячи лет.
- А давай «погуглим».
Саша достал свой планшет, вошел в Интернет и набрал в поисковике – «Художники Древней Греции - посмотреть».
- Вот, пожалуйста, художники: Зевксис, Паррасий, Апеллес и другие. У них даже в Акрополе своя картинная галерея была. Пинакотекой называлась.
- А можно их картины посмотреть? – поинтересовалась Катя.
- Нет. Картины не сохранились, – только описание.
- Какая жалость!
- Катя, сходи в библиотеку. Покопайся в книгах по истории искусств. Наверняка что-нибудь найдешь. И репродукции картин, наверно, там есть. А Интернет - это шпаргалка для тестов.
- Ну, как сказать, - обиделся за Интернет Сашка, - конечно, там много всякой ерунды, но надо знать, что искать и где искать. Я вот тут недавно одну программку любопытную скачал - times window называется. - «Окно времени», - тут же перевела Катя - Правда, сам я еще ни разу не открывал. Только вчера ночью она загрузилась, но мне про эту программку такое рассказывали – просто фантастика! Можно заглянуть в любое время, а если повезет, то даже найти себя в другой жизни. - А давайте посмотрим вместе. - тут же предложила неугомонная Катя. - Набери «Древняя Греция. Художники». - Нет, так не получится. Надо год и месяц указать. Полин, назови трехзначное число. - Четыре, ноль, два, – не отрываясь от рисунка, Полина, не долго думая, назвала цифры трехзначного кода замка на дверях ее подъезда многоэтажного дома. - Пусть будет четыреста второй год год до нашей эры. Катя, а ты – число и месяц. - Пусть будет, пусть будет… А пусть будет сегодняшний день – двадцать первое марта. Саша набрал в программе times window назначенную дату, а в графе «место действия» написал «Афины» и обозначил тему «Художники», затем нажал на клавишу «enter».Экран дисплея сначала был темен, и вдруг, как старая фотография в реактивах, стала проявляться картинка. Это действительно были Афины. Они узнали греческую столицу по широко распространенному виду на Акрополь - возвышающуюся над городом плоскую скалу с величественным Парфеноном. Полностью рассмотреть картинку мешало появившееся темное пятно посредине экрана. К центру пятно усиливалось до непрозрачной черной точки. Подумав, что на экране возник дефект, Сашка вышел из программы. Пятно исчезло. Снова заходить на страничку «Окно времени» он опасался, но любопытство пересилило, к тому же что-то необычное в известном облике знаменитого храма заставило их вернуться к ссылке. Он уже не обращал внимания на пятно по центру удивительного зрелища.
Парфенон был цел и невредим. Как будто и не случалось давным-давно войны, и горячее пушечное ядро как будто и не попадало в пороховой склад, устроенный внутри Парфенона. Парфенон был цел и невредим! Всем своим видом он напоминал большой кремовый торт. Апельсинового цвета черепица покрывала двускатную крышу храма. На фронтонах, на темно-красном фоне, белые, словно сахарные, мраморные скульптуры изображали миф о рождении Афины из головы Зевса и спор Афины с Посейдоном. На таком же темно-красном фоне по всему периметру храма в прямоугольных плитах – метопах боролись мраморные лапифы с кентаврами, афиняне с амазонками, греки с троянцами и олимпийцы с гигантами. Сквозь ряды отливающих цветом топленого молока величественных колонн, как в кино, покадрово, по темно-синему фону двигалась торжественная процессия горожан. Это был фриз праздничного шествия, точно так же высеченный из белоснежного мрамора.
Саше с Катей даже удалось рассмотреть освещенную огнями светильников и лучами солнечного света, проникающего через высокую дверь, мерцающую драгоценным убранством из золота и слоновой кости величественную статую Афины. Ту самую Афину, которая рукой опиралась на щит, где ее создатель, скульптор Фидий, запечатлел самого себя за что и поплатился собственной жизнью.
А на площади, перед Парфеноном, возвышалась еще одна статуя Афины - девятиметровая бронзовая статуя Афины-воительницы. Блеск копья в ее руке, отраженный в лучах Солнца, виден издалека и, будто свет от маяка, был первым приветственным сигналом всем морским судам, прибывавшим к афинскому порту.
- Полин! – позвал Саша. - Оторвись от рисунка. Иди к нам, ты, наверно, такого никогда не видела.
Аполлон Бельведерский наконец-то «сдался», или Полина устала от него, но теперь, когда она смотрела на рисунок и на гипсовую голову, уже не видела своих ошибок и не замечала мелких погрешностей.
- Ну, что там у вас? – решительно отвернувшись от рисунка, спросила она.
Посмотрев на красивую картинку на экране дисплея, Полина не удивилась и не восхитилась.
- Анимация какая-то… Канал «Discovery». А это что за пятно? – она ткнула пальцем в центр экрана.
Случился контакт, будто беззвучно щелкнул переключатель или пробежала электрическая искра. По центру черная точка ярко высветилась, и картинка с видом Акрополя съехала в сторону. С высоты птичьего полета они увидели Пропилеи, амфитеатры, стадионы, храмы, дома, прямоугольные улицы городских кварталов, холм Ареопага, памятники героям и атлетам, Агору, снова театры, снова храмы с мощными колоннами. Казалось, что высветившаяся точка осознанно что-то ищет в городе. Наконец, картинка остановилась и, как хищная птица падает на свою жертву, так и компьютерная программа times window, нацелившись на избранное ею жилище, устремилась вниз, внутрь двора незнакомого дома.
Глава 2
Окно времени
К северо-западу от Агоры располагался район Керамик, в котором проживали гончары и ремесленники-металлурги. Дом гончара Димитрия не отличался от большинства домов в округе. Несмотря на относительно небольшую площадь дома, мастер-гончар сумел выкроить в доме внутренний дворик – перистиль. Даже устроил в нем небольшой бассейн - имплювий, где собиралась дождевая вода для хозяйственных нужд.
В портике, рядом с бассейном, было не так душно и достаточно светло. Там расположилась младшая дочь гончара, Аполинария - тонконогая стройная, как молодое деревце, девочка лет двенадцати. Кудряшки ее темных волос непослушно спадали на круглое загорелое личико с большими любопытными глазами и бархатистыми бровями почти сросшимися у переносицы. Девочка долго уговаривала отца позволить ей расписывать керамические сосуды, научить ее правильно держать кисть, вести тонкую прямую линию. И, наконец, после обучения и тренировок на бракованных сосудах отец доверил ей выполнять часть художественной работы на кувшинах, приготовленных для продажи. Зажав между острых коленок обожженную керамическую амфору, Аполинария рисовала черным лаком по горловине кувшина ободок орнамента, похожего на бегущую волну. Напротив нее, потупившись, царапая палочкой по земляному полу, сидел на табурете Александрос – старший брат, ее защитник и товарищ по детским играм. В наказание за провал в учебе отец заставил его несколько раз переписать и заучить наизусть стихотворение «Приятно, если умный сын в дому растет». Молодой человек был атлетически сложен: сказались регулярные занятия в палестре, где он вместе со сверстниками по грамматической школе интенсивно тренировался по пентатлону – пятиборью. Не скрывая смешинки по поводу «мучений» брата, Аполинария изредка бросала взгляд на бугры мышц, проглядывающие из - под хитона юноши.
- Сандрос, у тебя в пятиборье что лучше получается?
- Борьба и бег, - грустно ответил ей старший брат, - в прыжках еще ничего получается. А вот с копьем и диском пока не очень.
В доме они находились, можно сказать, одни, родители ушли на скотный двор, там их лошадь вот – вот должна была разродиться жеребенком. Работникам в гончарной мастерской и женщинам-пряхам было не до них - каждый занимался своим делом.
- А чему вас учат в школе? – не унималась Аполинария.
- Ну, у нас там есть математика, письмо. Читаем Гомера «Илиаду» и «Одиссею». Заучиваем вслух стихи.
Сестра едва сдержала смех.
- Наверно, отец доволен, что ты в этой школе учишься?
- Может быть… Только дорого там учиться. Ладно… Скажи, а что на этой амфоре нарисовано будет?
- Я не знаю. Бывает, отец и сам заранее не знает, что будет рисовать на амфоре. А вот на этом скифосе, – она показала на большую керамическую чашу с двумя ручками, - знаю. Он на ней будет писать сцены с картин художника Тиманфа. Для этого отец даже специально ходил в Пинакотеку рисовать с его картин.
Девочка вдруг заметила, как узкий луч солнца, проникнув сквозь какую-то щель, высветил на стене профиль ее брата. Она вспомнила историю про дочь горшечника Дибутада, которая также, как она, увидела тень своего жениха и обвела его профиль на стене своей комнаты в гинекее. Рассказывают, что благодаря ее рисунку горшечник-отец изобрел стиль росписи керамических ваз.
- Не шевелись.
Александрос застыл, подумав, что сестра заметила ползущего по его одежде жука или гусеницу, но она подошла к стене и на известковой штукатурке быстро очертила острием ножика его профиль.
- Вот так. Теперь ты останешься здесь навсегда.
- Отец тебя ругать за это не будет?
- Не будет, – бойко ответила девочка и вернулась к прерванной работе.
- Сандрос, - в очередной раз оторвавшись от амфоры, заговорила она с братом, - а зачем нужна живопись? Вот амфора, скифос – понятно зачем. Ну фигуры на них нарисовать, орнамент - для красоты. Это я понимаю, а зачем нужны картины? Отец и сам мог бы нарисовать что-нибудь на кувшине, а он идет и срисовывает с картин Полигнота, Тиманфа, Паррасия и Зевксиса. Зачем, не знаю?
- Зачем? А вот, если хочешь, сама сможешь догадаться зачем. Уговори отца отпустить нас с тобой на Агору. Сегодня там как раз состязание Зевксиса с Паррасием заканчивается.
- Когда? Сегодня? А мы успеем?
- Как постараешься, – мотнув головой в сторону амфоры, ответил ей брат.
Девочка довольно быстро закончила с орнаментальными узорами на кувшинах и прибрала инструменты.
- Сандрос, я только сандалии надену, и мы пойдем.
- Если еще нас с тобой отец отпустит…
- Отпустит. Я его уговорю.
Одной ей никто бы не позволил ходить по рыночной площади, да она и сама вряд ли решилась бы на такой поступок. Агора - это не просто рынок, хаотически застроенный торговыми палатками, это центр жизни города-полиса. Именно тут, на Агоре, стоит величественный храм Гефеста бога-кузнеца, покровителя всех афинских ремесленников, металлургов и гончаров. Бывая там они, в первую очередь, всегда отдавали должное своему божеству. Потом обязательно подходили к девятиструйному фонтану, чтобы ополоснуть лицо прохладной водой, и шли дальше мимо храмов и административных зданий к району торговой Агоры. Здесь располагались торговые лавки, выставлялись эталоны различных товаров, на стеллах можно было прочесть последние декреты, здесь находился перистильный дворик, в котором заседал народный суд – трибунал. К зданию примыкали водные часы с лесенкой и прямоугольным бассейном. Аполинарии нравилось подолгу стоять и наблюдать, как с жемчужным переливчатым звучанием весело утекает время.
Набросив на плечо поверх хитона розовый пеплос и, как взрослая девушка, перехватив в локте другой конец его материи, Аполинария приготовилась к выходу в город. Александрос накинул на плечи свой плащ. Выйти из дома можно было только через дворовые постройки: конюшни, сараи, поэтому встреча с отцом была неизбежна.
- Как наша лошадка, еще не разродилась жеребеночком? – по-детски наивно и ласково заговорила Аполинария.
- Еще нет. А куда это вы собрались? – Димитрий, крепкого сложения мужчина, с острым взглядом, окладистой бородой и вьющимися в барашек волосами, скорее был похож на мифологического героя, чем на тихого художника -вазописца.
- Отец, на Агоре сегодня соревнование художников. Мне очень-очень хочется посмотреть. И Александрос меня сопровождать будет… Пусти нас, а мы все-все, о чем ты попросишь, потом сделаем.
- Ах да, вспомнил, два великих соперника - Зевксис и Паррасий. Ну, сходите, посмотрите, я бы сам тоже сходил, посмотрел, но… Ну вы мне расскажете, как проходили состязания. Картины на Агоре останутся потом, и я погляжу на их творения.
Девочка в благодарность на секунду прижалась к отцу, а он успел ласково потрепать ее по кудрявой голове.
Глава 3
Состязание
Они успели вовремя. Еще издали заметили у стены строящегося храма толпу людей, которая собралась поглазеть на занимательное зрелище. Художники, скрытые ширмами друг от друга и от любопытных зевак, трудились уже вторые сутки. Публику развлекали музыканты, жонглеры и канатоходцы. Ведущий состязания мэтров в паузах между выступлениями артистов напоминал гражданам о заслугах художников.
- Великий наш Зевксис, - читал диктор гекзаметром, - прославлен был гомеровой Еленой, чей образ мастер для кротонцев воплотил, собрав черты от пятерых красавиц афинянок. С одной он срисовал уста, с другой -прекрасный стан, от третьей взял румяные ланиты, игривые глаза четвертой, а от пятой ей досталась сложная прическа. Так, запечатлев навеки черты красавиц афинянок, Зевксис создал свою картину- прекрасную «Троянскую Елену», - сделав многозначительную паузу диктор продолжил.
- Катарсис – очищение своей души через приобщение к страданию чужому, и в этом высший смысл и цель искусства. Паррасий – живописец, как никто другой, справляется с задачей этой. Его старик с картины «Пригвожденный Прометей» есть воплощенье скорби, боли и вопль страдающей души.
Диктор в своем славословии не стал пояснять, каким образом Паррасий добился такого натурализма в изображении страданий старого Прометея. Большинство присутствующих здесь граждан знали эту историю: кто-то осуждал художника за содеянное, кто-то нет, но все афиняне восхищались картиной «Прикованный Прометей, терзаемый орлом». Это была самая лучшая картина художника, шедевр правдоподобия, в ней Паррасий сумел изобразить истинное лицо терзаемого, полуживого Прометея. Невозможно было без слез смотреть на картину и не испытать чувство протеста к произволу богов, приковавших цепями защитника людей.
Но полного катарсиса не получалось, просветлению мешала тень истории создания картины. Однажды Паррасий увидел на невольничьем рынке дряхлого старика раба, чья иссохшая, пергаментного цвета кожа, борозды глубоких морщин и пронзительный взгляд поразили художника своей выразительностью. Паррасий купил старика. В мастерской раба привязали рядом с окном, где было самое яркое освещение, и несколько дней морили голодом. За это время художник, напевая, рисовал с него наброски, заставлял принимать разные позы и готовил материалы для картины. Когда же, наконец, Паррасий приступил к своей работе, он велел по-настоящему истязать натурщика. Старик кричал от боли, а художник, продолжая напевать, писал свою великую картину. Присутствующие просили пожалеть несчастного раба, на что художник отвечал: - «Я его купил. Я заменю больного, немощного старика картиной, которая переживет века». Старик впал в агонию и еле слышно простонал: - «Паррасий, я умираю…», - «Вот так и оставайся! В этом миге вся суть искусства. Таким мне в частых грезах, во мраке ночи, являлся Прометей. Именно таким!»
За этот случай Паррасий держал ответ перед советом Ареопага. Он был оправдан и прощен после добровольного решения пожертвовать свою картину храму Минервы.
- Полинария, смотри, - Александрос жестом показал на небо, - слетелись как домашние птицы на кормление.
Над людской толпой, помогая флейтистам своими трелями, щебетанием и свистом, кружила стая мелких птиц, призывая к себе все новых и новых птах.
- Не докричались бы до орла…
- В полисе им не страшно, это не в горах или в степи.
Между тем диктор завершил свое выступление:
- И вот сегодня на Агоре два мастера сойдутся в честном споре.
Велено было разбирать ширмы, и пред зрителями, наконец, предстали прославленные художники. Парассий, в своем знаменитом расшитом золотом пурпурном плаще, и Зевксис, в плаще цвета старого золота, расшитом узорами по собственному рисунку. Афиняне приветствовали их восторженными криками и аплодисментами. Всегда улыбчивый Зевксис, небольшого роста и плотного телосложения, и серьезный, горделивый Паррасий даже внешне соперничали друг с другом. Художники стояли возле своих произведений, пока еще зашторенных занавесями от зрителей.
- Кто первый нам представит свой шедевр? Пусть кинут жребий меж собою мастера. – Ведущий предложил художникам бросить игральные кости.
- Я без спора уступаю Зевксису, - во всеуслышание заявил Паррасий. - Пусть он первый покажет свой шедевр.
Ведущий на секунду растерялся, но, посовещавшись с художниками, согласился.
- Каждый может выбор лучшего из мастеров себе определить! – продолжал диктор, - но в председатели жюри в составе двенадцати достойных горожан назначен нами Никий. Сам Пракситель сделал этот выбор, указав на юношу, талантом превосходным способного и дальше славить миру искусство Греции!
Никий расписывал мраморные скульптуры великого Праксителя, и мастер высоко ценил его талант, говорил, что благодаря искусству Никия его скульптуры становятся намного лучше. Молодой человек показался публике слишком юным, для того чтобы играть роль «архонта», и в то же время, по отмеченной всеми его самоуверенности и твердости характера, вполне мог быть удостоен такого назначения.
- Первым, по взаимному согласию, свою картину покажет Зевксис из Гараклеи, – громко объявил юноша.
Художник снисходительно улыбнулся, глядя на «молодого да раннего» выскочку, напомнившего афинянам о происхождении Зевксиса. Хотелось сказать: «Мальчик, я живу в Афинах столько лет, сколько тебе еще от роду нет», но вместо этого он обратился к толпе:
- Прежде чем откроется этот занавес…
Все вокруг замерли, прислушиваясь к словам Зевксиса, даже птицы, казалось, прекратили шуметь.
- …прежде чем вы начнете судить мою картину, подумайте, кто из ныне здравствующих живописцев способен сделать так, как сделал это я? Лучше, чем я? - он с вызовом глянул на соперника. – А теперь сдерните занавес!
В толпе ценителей искусства живописи эхом прокатился возглас удивления и восхищения. На стене, как живая, выросла ветвь виноградной лозы с висящими крупными гроздьями винограда. По ветке, перекрученной спиралью, змеились усы. Острые кончики темно-зеленой листвы едва удерживали капельки росы. На спелых полупрозрачных ягодах лежал туманный восковой налет. Солнце отдыхало в тени тяжелых гроздьев. Встречались и потерявшие свои соки увядшие ягоды, ставшие изюмом. Возможно, изюм привлек внимание любопытных птиц, а может, в не ко времени созревшем винограде птицы решили полакомиться гусеницами. Сначала одна птичка, трепеща крылышками, зависла над картиной, следом за ней другая. Наконец, птички решились испробовать картину-обманку и несколько раз тюкнули клювиком по стене.
Зевксис рассмеялся первым, толпа поддержала его аплодисментами, смехом и возгласами.
- Ты! Ты самый лучший! Зевксис победитель! Слава Зевксису!
Невдалеке от Александроса и Аполинарии, как всегда в сопровождении добровольных учеников, за состязанием художников следил философ Сократ. Похожее на маску Сатира лицо, с приплюснутым носом, с широкими ноздрями, с выпуклыми глазами и толстыми губами, с глубокими залысинами на голове, скрывало, по признанию дельфийского оракула, мудрейшего из людей Эллады. Хотя философ говорил негромко, но каждое произнесенное им слово обладало магической силой и невольно притягивало слушателей. Оказавшись рядом, молодые люди расслышали следующее замечание знаменитого мудреца.
- Обмануть глупых птиц нетрудно, об этом знает всякий птицелов, но птицеловам никто не станет так аплодировать. Суть искусства живописи, изображающей живое, все-таки не в этом…
О чем дальше говорил Сократ, они не сумели услышать из-за нового взрыва хохота и возгласов толпы.
- Смотри, что вытворяют! – показывали в толпе на непонятливых птиц. - Чем теперь Паррасий будет отвечать?
- Снова проиграет!
- Зевксис - победитель!
- Помнишь, как Паррасий Тиманфу проиграл?
- Помню. Как такое забудешь…
На состязании, на острове Самосе, Паррасий выставил картину, написанную на тему «Аякс в споре с Одиссеем из-за оружия Ахилла». На тот же сюжет представил картину и художник Тиманф. Судьи признали лучшей картину Тиманфа, тем самым нанеся оскорбление гордости Паррасия, утверждавшего, что его род идет от самого бога Аполлона. Выслушав решение, Паррасий надменно ответил судьям и своему сопернику Тиманфу: «Мне жаль, жаль, что Ахилла опять победил один из недостойных!». Что теперь ответит Паррасий, как перенесет неминуемое поражение? Этот вопрос заботил всех присутствующих. Постепенно толпа притихла в ожидании развязки.
- Ну а теперь ты отдерни свой занавес, – попросил Паррасия довольный собой Зевксис.
- Не могу, - ответил Паррасий. - Он у меня нарисован.
- Как? Не может быть… - Зевксис, не веря глазам своим, подошел ближе к работе Паррасия и потрогал нарисованный занавес рукой. - Ты победил.
Народ молча ждал решения судей.
- Победил Паррасий, – еще раз громко объявил Зевксис. - Я обманул птиц, а он обманул глаз живописца. Я отдаю свою победу, даже если судьи присудят ее мне. Победил Паррасий!
Никию и судьям ничего не оставалось делать, как согласиться с добровольным решением Зевксиса выйти из борьбы за первенство. Победу в состязании присудили Паррасию.
Глава 4
«Семья кентавров»
Без особого воодушевления народ воспринял известие о присуждении победы Паррасию. Выносящего лавровый венок Никия встретили жидкими аплодисментами, а, когда тот приготовился венчать венком голову художника, из толпы донесся недовольный свист.
- Зевксис победитель! – кричали поклонники художника.
Художник Зевксис жестами и словами, как мог, успокаивал своих почитателей, а Паррасий, высматривая хулиганов, бросал гневные взгляды в толпу. Он как будто впервые увидел афинский народ. Перед ним стояли обычные люди: горшечники, оружейники, портные, повара, корабельщики, медники, лекари, плотники, кожевенники, купцы и мелкие торговцы, учителя, музыканты, писцы, наставники в гимнасиях и палестрах, обычные люди самого разного положения, достатка, профессий, характеров и выражения чувств. Среди них можно было встретить и суровые лица, и возвышенные, а также низменные и трусливые, мелькали хитрые лица рабов и чумазые лица ковыряющихся в носу детей, он вычислил и раздраженные, злые лица людей несогласных с его победой. Здесь были все. Не было только единого, легендарного, героического народа Эллады, о котором на весь мир слагаются мифы.
- Триумфатора венчает венец лавровый! – читал диктор заготовленный текст. - Чествовать так победителя нам заповедал Аполлон. Чтоб никогда не забывать итог любви неразделенной, он сам на голову себе надел венок от нимфы Дафны. С тех пор от имени его мы награждаем победителей венком лавровым, чтоб вечной славой внушал восторг и поклонение артист, поэт, спортсмен, художник, музыкант, мыслитель мудрый и правитель справедливый. В состязании у живописцев сегодня победил Паррасий, воздадим ему хвалу! По праву надлежит принять ему победный символ - лАвровый венок!
Пока диктор чтил победителя, недовольство толпы сошло на нет. Никий в полной тишине наконец-то торжественно надел на голову Паррасия лавровый венок. Добродушно улыбаясь, к бывшему сопернику подошел Зевксис, поздравил его с победой и в знак признательности вручил Паррасию свою художественную кисть со следами свежей восковой краски. В толпе снова возник шум: аплодисменты и выкрики - «Зевксис, Зевксис, Зевксис». Художник повернулся лицом к народу и призвал всех утихомириться.
- Паррасий победил! Всем, кто не согласен с моим решением, я предлагаю подождать до следующего состязания. А теперь, если кому-то интересно мое творчество и если вы хотите увидеть мою новую картину, то прошу всех через час подойти к моему особняку. В моем перистиле найдется место для всех. Только прошу не опаздывать.
Особняк Зевксиса был, пожалуй, самым заметным в квартале олигархов. Побывать во внутреннем дворике огромного дома знаменитого и очень богатого художника хотели бы многие. Но не каждый собирался пойти туда, да и не всякого могли там с радостью принять. Зрелище кончилось, народ начал расходиться. Напоследок диктор спешно зачитывал городские объявления.
- В театре Диониса у стен Акрополя покажут завтра трагедию Эсхила. Всем зрителям советую с собою взять подушки, чтобы на скамьях театрона приятно и удобно игру актеров наблюдать и голос хора слушать. Декорации к спектаклю создал Апполодор великий, по прозвищу «Скиаграф», что означает «тенеписец». Для трагедии Эсхила на кулисах выносных Апполодор изобразил горы, море, острова, виноградники, оливковые рощи так, как будто зритель в тех местах присутствует. Только ради этого, чтоб посмотреть на декорации Апполодора, советовал бы я спектакль тот посетить.
Диктор успел прочесть и коммерческое объявление.
- Чтобы сияли глаза, чтобы алели щеки, чтобы надолго сохранилась девичья краса, разумная женщина будет покупать косметику по разумным ценам у Экслиптоса.
***
Покидая Агору, Александрос спросил у Аполинарии.
- Как, Полинария, понравилось тебе?
- Да, очень. Особенно «Виноград» Зевксиса.
- Ну, теперь ты поняла, зачем нужна живопись?
- Нет, пока все равно не поняла, – честно ответила девочка.
- Ты видела сколько народу собралось посмотреть картины?
- Много.
- Вот именно, много. А еще больше захочет посмотреть на картины после состязания. Каждый афинянин посчитает обязанностью прийти сюда и сам, своими глазами увидеть те картины, о которых будут рассказывать легенды.
- Ну и что?
- А то, что живопись не только катарсис для каждого отдельного человека, но живопись еще и объединяет всех людей в единый культурный народ.
***
В назначенное время в перистиле особняка Зевксиса собрались все званые гости. Тут были и Сократ с учениками, и ученики художественных мастерских, и художники, и мастера, и любители искусства, и ценители, и оценщики. К Зевксису пришел и «Скиаграф» - Апполодор, знаменитый не только своими театральными декорациями, но и монументальной настенной живописью, своими картинами, «открывший двери в искусство». Пришел и судивший состязание Никий, также не гнушавшийся станковой живописи и умевший придавать написанным фигурам такую иллюзию рельефности, что, казалось, они выступают из картины. Здесь был скульптор и художник Евнафор изображавший на своих картинах фигуры героев так, словно они были выточены из мрамора. И, конечно, с лавровым венком на голове, в еще более роскошном плаще и с тростью, перевитой золотой лентой, пришел Паррасий, его сопровождала гетера Полиния из Эфеса. Гордая красота независимой женщины была особенно заметна в ее спокойных, умных больших серых глазах, неброско и умело оттененных косметикой.
Зевксис добродушно встречал гостей, и на его лице не было заметно тени огорчения от поражения на состязании.
- Я хочу представить вам свою новую картину.
Все внимательно слушали гостеприимного хозяина.
- Может, кому-то она покажется необычной, нарушающей привычные представления, но художник имеет право показать людям то, что никто и никогда не видел и не сможет увидеть без помощи художника. Все знают, кто такие кентавры, хотя никогда и никто их не видел воочию. Знают про их свирепый нрав, хотя никто с ними не сталкивался вживую. Я решил показать не звериную натуру кентавра, а человеческую. Ведь наполовину он все же человек, и ему, как и нам, присущи обычные человеческие чувства. Кентавры так же, как и мы, способны любить, воспитывать детей, заботиться о своих близких и даже быть друзьями человека. Вспомним хотя бы учителей Геракла - кентавров Хирона и Фола. Моя картина называется «Семья кентавров», и вы сейчас сами все увидите своими глазами…
Зевксис велел вынести картину на публику, и пара рабов, склонившись от тяжести, вынесла большое полотно, собранное из деревянных дощечек, на котором была написана удивительная сцена.
На переднем плане изображена кентавресса. Она отдыхает на цветущем лугу. Женская ее половина, облокотившись о холмик, легко приподнята над землей. Одного из детенышей она по - матерински держит на руках и кормит грудью, а другой, постарше, припал к ее лошадиным сосцам. На втором плане, словно стоящим на страже, изображен гипокентавр. Он играючи держит в руке львенка и дразнит им своих детей. Ребятишки по-детски наивно глядят вверх и теснее прижимаются к матери. Кентавра-мужа Зевксис изобразил совершенно диким, с развевающейся гривой и сплошь волосатым. Хотя кентавр и улыбается, но смотрится вполне по-звериному. Подруга же его представляла собой красивейшую кобылицу и женщину совершенной красоты.
Картина была написана свежими, чистыми красками. Мягкий переход, связывающий человеческое тело с конским, превращение одного в другое, происходило совершенно естественным и незаметным для глаз образом.
Общее мнение среди ошеломленных зрителей выразилось одним словом:
- Великолепно!
- Зевксис – великий художник!
- Да, надо признать, неожиданное решение, - сохраняя достоинство высказался Паррасий. - Особенно мне понравился точный анатомический рисунок, а также композиционное построение картины.
- Да, да, - поддержали его, - посмотрите, как плавно переходит одна контурная линия в другую.
Считалось, что Паррасий в своих картинах с особой тщательностью относился к рисунку и, по признанию художников, «достиг первенства в контурах».
- Сколько такая картина может стоить? – с дальних рядов зрителей донесся вопрос, явно заданный торговцами искусством.
- Нет такой цены, - ответил Зевксис, - которая была бы достойна моего произведения.
А художники между тем продолжали обсуждать картину.
- По моему мнению, не надо было изображать гипокентавра чересчур волосатым, - высказал свою точку зрения Никий. - Лучше было бы показать атлетическую фигуру кентавра, а не скрывать за густыми волосами его крепкую мускулатуру.
- Это сделано на контрасте с фигурой кентаврессы, – возразили ему.
- Все равно, – не успокаивался Никий, - картина была бы более цельной.
- А мне кажется, деревья несколько неестественны, и таких цветов, что на первом плане, в природе не существует.
- И рисунок у Зевксиса не такой уж безупречный…
- Зачем Зевксис всегда изображает фигуры несколько большими, чем они есть на самом деле?
- А вы видели настоящих живых кентавров?
С каждой новой услышанной фразой добродушная улыбка постепенно сходила с лица Зевксиса.
- Легче критиковать, чем самим сделать что-то подобное. Легче порицать, чем сделать лучше, – отвечал он соратникам по искусству живописи.
В это время Полиния из Эфеса, попросив у хозяина особняка воды, обратила на себя общее внимание. Зевксис подал знак, и статной женщине преподнесли кувшин с холодной водой. Она взяла его в руки, но пить сразу не стала.
- Все, кто говорил сейчас о картине, наверное, увидели бы в этом кувшине недостаточно обожжённую глину, мелкие трещинки и царапинки, плохого качества лак и примитивный рисунок, а взяв кувшин в руки, наверное, почувствовали бы пот мастера, трудившегося над ним. А я вижу прекрасную форму скифоса с затейливым орнаментом и интересным сюжетом. И, самое гла<