Магическое мышление и мифологический текст
Первобытную жизнь вообще следовало бы рассматривать как чрезвычайную практику человека, потому что субъектом выживания тогда могла быть только община, хотя субъектом «действительного» мышления оставался индивид. Человек должен был психически адаптироваться прежде всего к общинной форме выживания: проникнуться надындивидуальными эмоциями, почувствовать эмпатически (на бессознательном уровне) передающуюся традицию, пропитаться паттернами коллективного поведения й т.д. Магия привносила в этот процесс логику, хотя и весьма специфическую, и сакральный (высший, священный) смысл. Магическое мышление превращало в своего рода сообщающиеся сосуды индивидуальное самосознание и коллективное бессознательное, личную ответственность и общинное поведение. Так, общее мнение, будучи высказано, могло враз превратиться в священную заповедь. Но и личный апломб индивида мог вызвать всеобщую покорность. Так, во искупление общего прегрешения могли принести в жертву безвинного соплеменника. Но и за любого своего члена община несла абсолютную ответственность по принципу круговой поруки, обычаю кровной мести и т.п. Поэтому любое общение оборачивалось массовой коммуникацией, а массовая коммуникация могла приходить к индивиду как «внутренний голос». Некоторые исследователи считают даже, что, к примеру, у античного грека было «двухпалатное сознание». Анализ «Илиады» Гомера показывает, что буквально ни один значимый по своим последствиям поступок не был личным волеизъявлением героя, а был подсказан, нашептан, приказан Афиной, Афродитой, Аполлоном или каким другим богом, который чуть ли не стоял за спиной человека4. Главные побуждения воспринимались античными греками как внешние, вынужденные, не свои.
Магическое мышление как «ассоциирование идей» и по сходству и по смежности может породить столь длинные цепочки метафорических и метонимических переносов значений, что собственное содержание итоговых представлений утратит очевидную связь с предшествовавшими переходами и обретет совершенно самостоятельное значение, превратится в самодостаточный символ. Почему, например, одним из символов Иисуса Христа является рыба? Почему, кроме того, рыба в разных культурах является символом богатства, плодородия? (У некоторых народов в соответствии с принципом магической передачи свойств куски рыбы весной разбрасывают по полям для повышения урожайности.) Почему, наконец, считалось, что мир стоит на трех китах? Ответ, возможно, кроется в том, что в северных широтах рыба была основным предметом питания, а значит, источником жизни в те древние времена, когда и земледелие, и скотоводство еще не возникли, а рыбная ловля при большом количестве чистых рек была безопаснее, обильнее и проще, чем охота. Именно благодаря отрешению к чему-либо как жизнеобеспечивающему фактору соединились в едином ряду символотворчества рыба, обильность, Плодородие, деторождение (в сказках после съедения волшебной Рыбы рождается чудо-ребенок) и, наконец, Бог как источник жизни. Некоторые промежуточные переходы значений могли взаимоисключать друг друга (языческие приметы — христианские представления), и тогда, надо полагать, какие-то этапы символотворчества вытеснялись из светлого поля сознания, как бы забывались, но продолжали энергетически подпитывать те образы, которые вздымались над порогом осознания, и универсальный творческий механизм «Ага-переживания» подсказывал словесную формулу заклинания типа: «По щучьему велению, по моему хотению...» Слово изначально обретало статус сакральной инстанции и действовало как команда, на которую нужно было реагировать незамедлительно.
Получается, что магическое мышление в принципе не только авторитарно, но и публично. Мысль могла «прийти» по-разному: как голос свыше в «двухпалатном сознании», как подсказка бессознательного через сновидение, как повеление вождя, даже как собственное умозаключение. Но в любом случае она сразу же «высказывалась» поведением на глазах у всех и вместе со всеми. Сращение мышления и поведения, обряда и реальности в публичном действии — третий необходимый момент магической коммуникации.
Четвертый необходимый момент — мистическая непроницаемость смысла мифемы. Запрет или клятва сами по себе подавались как своего рода первопричина или, точнее, предпричина вещей и событий. Будто все вокруг (как и сам мир в целом) сработано по обету. Но в таком случае и собственная активность индивида может показаться самодостаточной, так сказать, причинообразующей силой. И тогда личность становится духовно равновеликой общине. Может быть, табу вообще следует рассматривать как импульс психической деятельности, запускающий механизм развития личности и тем самым полагающий начало цивилизации... Подтверждение такому выводу приходит с неожиданной стороны — от возрастной психологии, изучающей динамику становления психики индивида.
Чтобы подготовить мифологический текст, журналисту приходится самому погружаться в магическое мышление, смешивая реальность и символику; догадки, которые придают желаемый смысл событиям, и факты, которые, как известно, «сами по себе упрямая вещь»; логику науки и директивы идеологии.