Сегодня нам трудно представить, что когда-то книги печатались без всем известных значков, которые называются знаками препинания.
Они стали настолько привычны для нас, что мы их просто не замечаем, а значит, и не можем по достоинству оценить. А между тем знаки препинания живут своей самостоятельной жизнью в языке и имеют свою интересную историю.
В повседневной жизни нас окружает множество предметов, вещей, явлений, настолько привычных, что мы редко задумываемся над вопросами: когда и как появились эти явления и — соответственно — слова, их называющие? Кто является их создателем и творцом?
Всегда ли столь привычные для нас слова обозначали то, что они обозначают сегодня? Какова история их вхождения в нашу жизнь и язык?
К такому привычному и даже в какой-то мере обыденному (в силу того, что мы сталкиваемся с этим повседневно) можно отнести русское письмо, точнее, графическую систему русского языка.
Основой графической системы русского языка, как и многих других языков, являются буквы и знаки препинания.
На вопрос, когда возник славянский алфавит, лежащий в основе русской азбуки, и кто был его создателем, многие из вас уверенно ответят: славянский алфавит был создан братьями Кириллом и Мефодием (863 год); в основу русской азбуки была положена кириллица; ежегодно в мае мы отмечаем День славянской письменности.
А когда появились знаки препинания? Все ли известные и так хорошо знакомые нам знаки препинания (точка, запятая, многоточие и др.) появились одновременно? Как складывалась пунктуационная система русского языка? Какова история русской пунктуации?
Давайте попробуем ответить на некоторые из этих вопросов.
|
|
Как известно, в системе современной русской пунктуации 10 знаков препинания: точка [.], запятая [,], точка с запятой [;], многоточие […], двоеточие [:], вопросительный знак [?], восклицательный знак [!], тире [-], скобки [()] и кавычки [" «].
Древнейшим знаком является точка. Она встречается уже в памятниках древнерусской письменности. Однако её употребление в тот период отличалось от современного: во-первых, оно не было регламентировано; во-вторых, точка ставилась не внизу на строке, а выше — посреди неё; кроме того, в тот период даже отдельные слова не отделялись друг от друга. Например: въоновремя•приближашесяпраздникъ•… (Архангельское Евангелие, ХI век). Вот какое объяснение слову точка даёт В. И. Даль:
„ТОЧКА (ткнуть) ж., значок от укола, от приткнутия к чему острием, кончиком пера, карандаша; мелкая крапина“.
Точку по праву можно считать родоначальницей русской пунктуации. Не случайно это слово (или его корень) вошло в название таких знаков, как точка с запятой, двоеточие, многоточие. А в русском языке XVI-XVIII веков вопросительный знак назывался точка вопросительная, восклицательный — точка удивления. В грамматических сочинениях XVI века учение о знаках препинания называлось „учением о силе точек“ или „о точечном разуме“, а в грамматике Лаврентия Зизания (1596) соответствующий раздел имел название „О точках“.
Наиболее распространённым знаком препинания в русском языке считается запятая. Это слово встречается в XV веке. По мнению П. Я. Черных, слово запятая — это результат субстантивации (перехода в существительное) страдательного причастия прошедшего времени от глагола запяти (ся) — „зацепить(ся)“, „задеть“, „заколоться“. В. И. Даль связывает это слово с глаголами запясть, запять, запинать — „останавливать“, „задерживать“. Такое объяснение, на наш взгляд, представляется правомерным.
|
|
Потребность в знаках препинания начала остро ощущаться в связи с появлением и развитием книгопечатания (XV-XVI вв.). В середине XV века итальянские типографы Мануции изобрели пунктуацию для европейской письменности, которая была принята в основных чертах большинством стран Европы и существует до сих пор.
В русском языке большинство известных нам сегодня знаков препинания появляется в XVI-XVIII веках. Так, скобки [()] встречаются в памятниках XVI века. Раньше этот знак назывался „вместительным“.
Двоеточие [:] как разделительный знак начинает употребляться с конца XVI века. Оно упоминается в грамматиках Лаврентия Зизания, Мелетия Смотрицкого (1619), а также в первой русской грамматике доломоносовского периода В. Е. Адодурова (1731).
Восклицательный знак [!] отмечается для выражения восклицания (удивления) также в грамматиках М. Смотрицкого и В. Е. Адодурова. Правила постановки „удивительного знака“ определяются в „Российской грамматике“ М. В. Ломоносова (1755).
Вопросительный знак [?] встречается в печатных книгах с XVI века, однако для выражения вопроса он закрепляется значительно позже, лишь в XVIII веке. Первоначально в значении [?] встречалась [;].
К более поздним знакам относятся тире [-] и многоточие […]. Существует мнение, что тире изобрёл Н.М. Карамзин. Однако доказано, что в русской печати этот знак встречается уже в 60-е годы XVIII века, а Н. М. Карамзин лишь способствовал популяризации и закреплению функций этого знака. Впервые знак тире [-] под названием „молчанка“ описан в 1797 году в „Российской грамматике“ А. А. Барсова.
|
|
Знак многоточие […] под названием „знак пресекательный“ отмечается в 1831 году в грамматике А. Х. Востокова, хотя его употребление встречается в практике письма значительно раньше.
Не менее интересна история появления знака, который впоследствии получил название кавычки [» «]. Слово кавычки в значении нотного (крюкового) знака встречается в XVI веке, но в значении знака препинания оно стало употребляться только в конце XVIII века. Предполагают, что инициатива введения этого знака препинания в практику русской письменной речи (как и тире) принадлежит Н. М. Карамзину. Учёные считают, что происхождение этого слова не до конца понятно. Сопоставление с украинским названием лапки даёт возможность предположить, что оно образовано от глагола кавыкать — „ковылять“, „прихрамывать“. В русских диалектах кавыш — „утёнок“, „гусёнок“; кавка — „лягушка“. Таким образом, кавычки — „следы от утиных или лягушачьих лапок“, „крючок“, „закорючка“.
Как видим, названия большинства знаков препинания в русском языке являются исконно русскими, да и сам термин знаки препинания восходит к глаголу препинать -»остановить, «задержать в движении». Заимствованы были названия только двух знаков. Дефис (чёрточка) — из нем. Divis (от лат. divisio — раздельно) и тире (черта) — из французского tiret, tїrer.
Начало научному изучению пунктуации было положено М. В. Ломоносовым в «Российской грамматике». Сегодня мы с вами пользуемся «Правилами орфографии и пунктуации», принятыми в 1956 году, то есть почти полвека назад.
Точка, точка. Запятая
Владимир Викторович Колесов, доктор филологических наук, профессор, заведующий кафедрой русского языка Санкт-Петербургского государственного университета.
Когда и зачем были канонизированы правила употребления запятых? Ведь если запятая — для автора инструмент, с помощью которого он может фрагментировать текст, то с какой стати грамматика навязывает ему свои указания? Иногда я не хочу её ставить, а надо, иногда хочу ставить запятую — ан нет, нельзя. К чему так?
Да, запятая.
Знаки препинания постепенно входили в наше письмо, последовательно обогащая и усложняя смысл и звучание записанной речи: точка и двоеточие в XI веке, запятая в XIV, точка с запятой в XV, вопросительный знак в XVI, восклицательный знак и тире в XVII, многоточие в XVIII веке. Каждая эпоха откладывала в общих принципах письма своё отношение к эстетической и смысловой стороне текста. Это факты культуры, а не только языка.
Постепенно складывалась современная пунктуация, в древности была она сложной и запутанной. С XVII по XX век получала силу новая идея пунктуации: отмечать не звучащие отрезки речи, которые произносили как бы на одном дыхании (чтобы чтец мог верно произнести этот текст вслух), а смысловые связки слов, важные для понимания текста. Теперь уже не грамматика и не ритмика фразы, а логика руководит выбором нужного пунктуационного знака. Число запятых и прочих знаков всё сокращается и сокращается, по сравнению с временем Пушкина их уже вдвое меньше. Всё это связано с общим процессом осмысления и стандартизации написанного текста, который было бы удобно «схватить налету» и сразу осознать его смысл. Судите сами, легко ли было читать в начале XX века такой вот текст: «В Москве, зачастую, можно видеть, не без изумления, как целые толпы нищих, получают, около домов богатых людей, пищу, или иную какую-нибудь милостыню... Такой образ жизни, пожалуй, освобождает их, как они, довольно заманчиво выражаются, от душевных скорбей и расстройств, но на деле, они, потопляя заботы, тонут и сами...» Воистину, как сказано в древней азбуке, «запятая совершенную речь делает», и «иногда одна запятая нарушает всю музыку» (это слова Ивана Бунина).
Вместе с тем изменялось и представление о норме. В средние века действовал принцип нельзя-можно; скажем, нельзя поставить запятую между подлежащим и сказуемым (дом, стоит), но можно ставить или не ставить запятую между однородными членами предложения. Сегодня норма действует круче: либо нельзя, либо нужно: запятая обязательна там, где она требуется правилами пунктуации. Может быть, поэтому нетвёрдый в пунктуации человек предпочитает поставить лишнюю запятую, чем пропустить по неведению хотя бы одну, необходимую согласно правилам.
Традиции письма обязывают нас ставить запятые. Это принцип рациональный, он подавляет личные желания пишущего, его чувства и настроения, и чем древнее по происхождению знак, тем меньше он допускает исключений. Современный писатель может дать волю своим чувствам в использовании многих знаков препинания, даже точки, но никогда — запятой. Это самый строгий и чёткий по своему назначению знак, потому что, имея смысл, сам он не является символом чего-то иного; вот как многоточие — «следы на цыпочках ушедших слов» (по тонкому замечанию Владимира Набокова) или тире — «знак отчаяния» (по словам грамматиста Пешковского). Где запятая — там нужно запнуться вниманием и ритмом фразы. В поэме Твардовского «Василий Тёркин» есть слова: «Но, однако, жив вояка!» — вводное слово выделяется запятыми и, соответственно, произносится с паузой, потому что введение лишнего слова эмоционально необходимо тут, требует напряжённой остановки в произнесении. Стоит убрать союз но в начале предложения — и слово однако сразу же заменяет его в значении противительного союза но: «Однако жив вояка!» В таком случае запятая не нужна. Кстати сказать, употребление запятой после однако в начале предложения — массовая ошибка многих людей, пишущих в наше время. Бывает, читаешь книгу, а там на каждой странице: «однако, он не пришел...» и подобное.
Правила пунктуации очень просты, для запятой их не более дюжины. Однако сложен язык, и в отношении запятой можно установить иерархию важности правил. Запятая совершенно необходима (там, где она разъединяет предложения, то есть разные части мысли в составе общего целого), она желательна (при однородных определениях) или она факультативна (выделения при уточнениях и сравнениях). Вот как со словом однако, которое может быть союзом (и тогда не выделяется запятой), может быть вводным словом (и тогда обязательно выделяется запятыми), но может быть и междометием (и тогда на ваше усмотрение ставить запятую или нет).
У писателей есть свои предпочтения знаков. Карамзин уважает многоточие (которое и ввёл в письмо), Горький и Цветаева любят тире, а Константин Паустовский пишет о точке. Молодым писателем написал он плохой рассказ и дал для поправок опытному редактору. И вот... «Я прочел рассказ и онемел. Это была прозрачная, литая проза. Всё стало выпуклым, ясным. От прежней скомканности и словесного разброда не осталось и тени. При этом действительно не было выброшено или прибавлено ни одного слова...
— Это чудо! — сказал я. — Как вы это сделали?
— Да просто расставил все знаки препинания... Особенно тщательно я расставил точки. И абзацы. Это великая вещь, милый мой. Ещё Пушкин говорил о знаках препинания. Они существуют, чтобы выделить мысль, привести слова в правильное соотношение и дать фразе лёгкость и правильное звучание. Знаки препинания — это как нотные знаки. Они твёрдо держат текст и не дают ему рассыпаться...
После этого я окончательно убедился, с какой поразительной силой действует на читателя точка, поставленная в нужном месте и вовремя».
Ставим точку.
Знаки "препинания"
С. Друговейко-Должанская
Это был не юмор мыслей, и даже не юмор слов; это было нечто куда более тонкое — юмор знаков препинания: в какую-то вдохновенную минуту она постигла, сколько уморительных возможностей таит в себе точка с запятой, и пользовалась ею часто и искусно. Она умела поставить ее так, что читатель, если он был человек культурный и с чувством юмора, не то чтобы катался от хохота, но посмеивался тихо и радостно, и чем культурнее был читатель, тем радостнее он посмеивался.
Сомерсет Моэм
Побольше точек! Это правило я вписал бы в правительственный закон для писателей. Каждая фраза — одна мысль, один образ, не больше! Поэтому не бойтесь точек.
Исаак Бабель
Многоточие изображает, должно быть, следы на цыпочках ушедших слов…
Владимир Набоков
В истории отечественного языкознания сложились три основных направления в оценке роли и принципов русской пунктуации: логическое, синтаксическое и интонационное. Теоретик логического, или смыслового направления, Ф.И. Буслаев, сформулировал назначение пунктуации следующим образом: "Так как посредством языка одно лицо передает свои мысли и чувствования другому, то и знаки препинания имеют двоякое назначение: 1) способствуют ясности в изложении мыслей, отделяя одно предложение от другого или одну часть его от другой, и 2) выражают ощущения лица говорящего и его отношение к слушающему". Во второй половине ХХ столетия наряду с этими традиционными направлениями наметилось и коммуникативное понимание роли пунктуации — "возможность подчеркивания в письменном тексте с помощью знаков препинания коммуникативной значимости слова/группы слов" 1. Решению коммуникативной задачи подчинена и основная функция пунктуации (традиционно понимаемой как система графических неалфавитных знаков — знаков препинания, — участвующих в переводе устной речи в письменную) — при помощи членения и графической организации письменного текста "передать читающему смысл написанного таким, каким он воспроизводится пишущим" 2. О том же самом А.П. Чехов говорил, что "знаки препинания служат нотами при чтении".
"Я понимаю препинания строчные некоторыми будто перегородочками, которые пришедших к ним останавливают", — еще в 1748 году замечал один из участников записанного В.К. Тредиаковским "Разговора между чужестранным человеком и российским об ортографии старинной и новой и о всем, что принадлежит к сей материи". Препинание — ведь буквально и означает "задержка" (от цслав. прђпинати — 'препятствовать, задерживать, сдерживать'). В лингвистическом термине знаки препинания, таким образом, зафиксировано понимание их как сигналов паузы, заминки, остановки перед каким —либо препятствием, возникшим на пути плавного течения речи.
При анализе же роли знаков препинания в художественном произведении еще большую важность приобретает двусторонняя функциональная значимость пунктуации: "пунктуация для пишущего" (направленность от смысла к знакам) и "пунктуация для читающего" (направленность через знаки к смыслу). Ведь, в конечном счете, речь идет о кодировании и декодировании текста через знаки 3. Тем более что, по мысли Ю.М. Лотмана, в авторском тексте любые элементы, являющиеся в языке формальными, могут приобретать семантический характер, получая дополнительные значения, — поскольку все элементы языка, которые в грамматической структуре находятся в разных, лишенных черт сходства и, следовательно, несопоставимых позициях, в художественной структуре оказываются сопоставимыми и противопоставимыми, в позициях тождества и антитезы, и это раскрывает в них неожиданное, вне художественного целого невозможное, новое семантическое содержание. Поэтому важным становится уже не описание значения языковых единиц, когда выделяемое исследователем значение лишь иллюстрируется текстовыми примерами, а изучение взаимоотношений языковой единицы с языковой системой, с одной стороны, и со структурой текста, с другой стороны.
Фрагмент рассказа Татьяны Толстой "Милая Шура" демонстрирует исчерпывающий набор знаков препинания, возможных в позиции конца предложения: "На четыре времени года раскладывается человеческая жизнь. Весна!!! Лето. Осень…Зима?" Определенную, заданную контекстом последовательность "восклицательный знак — точка — многоточие — вопросительный знак" можно рассматривать как фигуру экспрессивного синтаксиса. Благодаря такому стилистически значимому расположению знаков на конце назывных предложений (состоящих из двусложных слов, которые представляют собой замкнутую группу с общей семантикой 'названия времен года') не только задается ритм художественного текста, но и создается столь же замкнутая система знаков, внутри которой градуирована эмоционально-экспрессивная функция каждого из ее членов: от восторженности, выражаемой при помощи восклицательного знака, — через удовлетворенную завершенность, отмеченную точкой, — к недосказанности многоточия — до недоумения, передаваемого знаком вопроса.
О процессах исторических преобразований в пунктуационной системе свидетельствует и неуклонно растущая экспансия знака тире. Об употреблении тире как пунктуационного знака экспрессивного синтаксиса в последние десятилетия было написано немало. Знаком "неожиданности" — смысловой, интонационной, композиционной — удачно окрестила тире Н.С. Валгина 4. Так, в прозе Бориса Пильняка эффект "неожиданности" усиливается употреблением последовательности из двух и более тире в позиции одного пунктуационного знака: "в голове окончательно спутаны мозги, бред, ерунда, а желудок, кишечник, — желудок лезет в горло, в рот — — — — и тогда все все —равно, безразлично, нету качки, — единственная реальность — море, бред, ерунда — —" (Борис Пильняк. Заволочье).
Широкая употребительность этого знака в текстах современной художественной литературы определяется его семантической неоднозначностью: он может выступать и как семантически соединяющий, и как семантически разъединяющий, то есть как актуализатор определенных тема —рематических отношений. "Тире как актуализатор определенных семантических отношений — амбивалентный знак: он разъединяет для того, чтобы снова соединить на новом смысловом уровне. <…> Такой двойной направленности — разъединению и соединению — соответствует и графический облик тире — горизонтальная черта" 5.
В начальной строке стихотворения Виктора Сосноры, которое представляет собой парафраз знаменитого пушкинского "Я вас любил. Любовь еще, быть может…", горизонтальная черта знака тире располагается на месте, обозначенном у Пушкина запятой: "Я вас любил. Любовь еще — быть может. / Но ей не быть". Тире вместо запятой актуализирует одно из двух возможных прочтений сочетания "быть может", заданных Пушкиным. Двоякая интерпретация этого сочетания в пушкинском тексте (и как вводного слово, и как сказуемого) оказывается возможной вследствие использования поэтом приема enjambement'а, переноса, несовпадения синтаксической и ритмической паузы, конца фразы и конца стиха. (Заметим, что в восьмистрочном стихотворении Пушкина enjambement не случайно возникает именно в начальных и конечных строках — то есть именно в тех фрагментах текстах, которые отмечены наибольшей эмоциональной напряженностью.) Тире у Сосноры выступает как своеобразный отграничитель, проявляющий тема —рематическую структуру высказывания и сигнализирующий об однозначности прочтения "быть может" — только как сказуемого. В конечных строках того же стихотворения этот прием повторяется: "Я — вас любил. Любовь — еще быть может… / Не вас, не к вам". Благодаря варьированию местоположения тире меняется не только общий смысл строки, но и частеречный статус слова еще: если во втором случае оно выступает в обычной для него роли наречия со значением 'указания на наличие возможности, достаточных оснований для совершения какого —л. действия', то в первом входит в словосочетание любовь еще в качестве определения и может пониматься лишь как окказиональное прилагательное со значением 'возможный в будущем'.
"Наша обычная пунктуация с точками, с запятыми, с вопросительными и восклицательными знаками чересчур бедна и маловыразительна по сравнению с оттенками эмоций, которые сейчас усложненный человек вкладывает в поэтическое произведение", — сетовал почти столетие назад В. Маяковский.
В современной поэзии принципиальной становится как ситуация отсутствия знаков препинания в тексте (благодаря чему устраняются границы между синтагмами и каждая словоформа оказывается включенной во множество сочетаний) 6, так и ситуация появления знаков препинания внутри слова 7.
Однако такую возможность употребления знаков препинания демонстрирует и прозаический текст: "выпадало одно звено — одно, но самое важное: почему Филипп Кодрин отказался от наслед…ства? — Свой вопрос я закончила уже в бассейне: вероломная Монти за ноги стянула меня в воду" (Виктория Платова. Ритуал последней брачной ночи. — М.: Изд-во Эксмо, 2003. С. 285). Пример постановки многоточия внутри слова свидетельствует о расширении эмоционально-экспрессивных функций этого знака, который становится показателем не только паузы, прерывистости в речи, но и психологического напряжения.
Могут появляться внутри слова и другие знаки препинания — например, скобки. Так, книга одного из ведущих представителей Люблянской школы теоретического психоанализа, философа и социолога Ренаты Салецл носит название "(Из)вращения любви и ненависти" (М.: Художественный журнал, 1999). Парные скобки употребляются здесь в своей обычной функции — знака препинания, выделяющего такой текстовый элемент, который осознается как вставной и содержит добавочные замечания, пояснения к основной части текста. Подчеркнутая выделительными скобками самостоятельность, отчужденность, "остраненность" элемента "из", который и в языковой системе имеет двойной статус — предлога и приставки — и расположен перед полнозначным словом "вращения" провоцирует читателя на двоякое (как минимум) прочтение названия книги Салецл: ее труд может быть посвящен описанию как самих "извращений любви и ненависти", так и того результата, который возник из этих вращений. В заглавии романа недавних лауреатов премии "Национальный бестселлер" Гарроса и Евдокимова — "[голово]ломка" (СПб. — М., ООО "Издательство "Лимбус Пресс"", 2003) — представлены скобки иной конфигурации, так называемые "квадратные". "Квадратные и фигурные скобки обычно употребляются в некоторых научных текстах (например, в математических, где они указывают порядок совершения действий)" 8, — утверждает пунктуационный регламент. Очевидно, что квадратные скобки, в отличие от обычных круглых, осуществляют, помимо выделительной, еще какую-то специальную функцию: "Чаще употребляются круглые скобки — (), все другие — когда не хватает круглых или в специальных целях" 9. Можно предположить, что авторам (или же редактору) книги не хватило круглых скобок именно потому, что слово головоломка не делится надвое "без остатка": хотя каждая из его частей и имеет самостоятельное лексическое значение, но элемент голово не может восприниматься читающим как отдельное грамматическое целое.
Приведенные примеры показывают, что традиционное определение функции скобок в современном русском языке: "какая-то часть текста, не менее слова (выделено нами — С. Д.-Д.), находится как бы внутри таких знаков и разводит их на части" 10 — сегодня требует некоторого уточнения.
Помимо традиционных пунктуационных знаков, составляющих ядро пунктуационной системы, на ее периферии существует еще и немалое количество иных графических неалфавитных средств выделения того или иного фрагмента текста — метаграфем, или параграфем 11. Так, средством распределения информации в тексте по значимости могут служить курсив, р а з р я д к а, шрифт, подчеркивание.
В романе Дмитрия Быкова "Орфография. (Опера в трех действиях)" (М.: Вагриус, 2003) шрифтовые и курсивные выделения приобретают статус текстообразующих элементов, о чем автор в "Предисловии" и предупреждает читателя: "Принадлежность "Орфографии" к жанру оперы предполагает ряд особенностей: вставные номера, дивертисменты, длинные арии, театральные совпадения, условности и пр. Классические оперы давно изданы на компакт -дисках в облегченном виде — увертюра, пять -шесть лучших арий, кульминация, финал. К сожалению, у автора нет возможности издать свою прозаическую оперу в двух вариантах, — к тому же ему видится в этом априорное неуважение к читателю. Поэтому, стараясь сделать сочинение удобным для широкой аудитории, он выделили курсивом места, которые можно пропускать без особого ущерба для фабулы, а полужирным шрифтом — те, которые сам он относит к "хитовым"".
Подобный прием позволяет читателю самостоятельно моделировать текст, создавать новую текстовую реальность, пользуясь популярным ныне приемом "заппинга". Термином "заппинг" (zapping, от английского глагола to zap, среди множества слэнговых значений которого есть и такие как 'трах-бах', 'раз-раз', 'положить конец чему-л.', 'укокошить', 'устроить демонстрацию против чего-л.'…) психотерапевты называют "пролистывание", быстрое переключение телевизора с канала на канал, иногда в попытке избежать просмотра рекламы, а чаще с целью успеть посмотреть все — и в результате не посмотреть ничего. Виктор Пелевин в романе "Generation "П"" определил современного человека как Хомо Запиенс. Чтение тоже становится заппингом, бесконечным увлекательным перебором вариантов. Посредством заппинга сам читающий способен превратить любое произведение в гипертекст — "текст определенной структуры, предполагающей возможность выбора последовательности выведения и чтения информации, т. е. текст так называемой нелинейной структуры" 12.
К еще более существенным изменениям как в организации текста, так и в его восприятии привела замена печатного листа экраном дисплея. Компьютер подарил нашей пунктуации несколько дополнительных знаков препинания. Важнейший из них — слэш (slash) — косая черта (/).
В качестве компьютерного термина слэш (также: wildcards, апостроф, слеш, чар, косая прямая, косая вертикальная черта, дробная черта) используется для обозначения вложенности папок (например, строка C/Documents/Personal/poetry.doc указывает, что файл с названием poetry.doc лежит в папке Personal, которая, в свою очередь, лежит в папке Documents, и все это находится на диске С). Ранее применяемый лишь как математический знак или компьютерный символ, в современном употреблении слэш сделался весьма своеобразным знаком "препинания" в этимологически точном значении этого слова. Первоначально используемый лишь в технических характеристиках (на упаковке: Масса/Net Weight: 200 г/g — "то есть, иначе говоря") в качестве знака, демонстрирующего множественность выбора, вариантность форм выражения для одного и того же содержания, слэш проник затем в тексты научного характера, где, соединяя однородные компоненты, находящиеся в синтаксическом противопоставлении, приобрел смысл "знака оппозиции". "Причем и в научной речи функции этого знака, участвующего, как и тире, в смысловом членении информации, достаточно разнообразны:
— как…, так и… (при вводе/выводе данных)
— либо…, либо… (в режиме замены/вставки)
— с одной стороны…, с другой стороны… (наблюдаются различия в пунктуации однородных/неоднородных определений)" 13. В художественном тексте функции слэша еще больше усложняются.
Так, на титульном листе и в выходных данных книги "Чайка: комедия и ее продолжение" знаком слэша разделены два автора текста (А. Чехов / Б. Акунин) и два издательства, взявшие на себя ответственность за его публикацию (Иерусалим: Гешарим / М.: Мосты культуры, 2000). И если во втором случае слэш выступает в уже традиционной для него роли двойного союза 'как…, так и…', то в первом он, по сути дела, осуществляет функцию компьютерного символа, обозначая "вложенность" одного текста в другой. Ведь в данном случае под одной обложкой скрывается как канонический вариант чеховской комедии в четырех действиях, так и дополнительные (приложенные, вложенные) два действия пьесы, написанные Б. Акуниным, причем второе из них существует в "восьми дублях". "Неужто у вас никогда не возникало ощущения, что главное произведение русской драматургии обрывается на самом интересном месте? <…> Сочинитель детективных романов Б. Акунин, взяв на вооружение метод дедукции, дописал еще два акта пьесы, и теперь "Чайка", слава Богу, обрела законченный вид", — говорится в аннотации к изданию. В первом действии акунинского приложения герои договариваются о поисках убийцы Константина Треплева, а последующие "восемь дублей" второго действия последовательно примеривают эту роль на Нину Заречную, Медведенко, Машу, Полину Андреевну, Сорина, Аркадину, Тригорина и доктора Дорна, наглядно демонстрируя читателю возможность множественной интерпретации текста и превращая вполне традиционное по форме художественное произведение в гипертекст.
В последнее время знак косой вертикальной черты все чаще появляется в художественном тексте как несистематический знак препинания: "герой, всю жизнь обожавший актрису/певицу" (Татьяна Москвина. Похвала плохому шоколаду. СПб.—М.: ООО "Издательство "Лимбус Пресс"", 2002), "герой/автор думает о Шарлотте" (Татьяна Толстая. Изюм. М.: Подкова, ЭКСМО, 2002). Однако в романе Павла Крусанова "Бом-бом" (СПб., Амфора, 2002) слэш используется уже в 37 случаях и служит одним из текстообразующих элементов произведения.
Стержневой идеей романа Крусанова является проблема выбора: в финале герою предстоит решить, способен ли он совершить поступок, гибельный для него самого, но спасительный для России. При этом автор, прекрасно осознавая, что для русского общественного сознания нравственным и идеологическим фундаментом, точкой отсчета, незыблемым символом веры традиционно служит именно литературный текст, не считает себя вправе предложить читателю единственный вариант финала — "делай с нами, делай как мы, делай лучше нас"… "Судьба дает человеку право выбора, включая право на отказ от права быть ею выбранным", — замечает Крусанов. Герой "Бом-бома" бросает монетку, которая решит его судьбу и тем самым определит линию сюжета. У половины тиража книги, в том варианте романа, где финалом становится гибель героя, на задней стороне обложки помещено изображение монеты, развернутой "орлом", а у другой половины — изображение "решки". Таким образом, заложником идеи выбора становится не только автор книги, не только ее герой, но и читатель, который, покупая книгу в магазине, и не предполагает, что он тоже тянул жребий и силою случайных обстоятельств выбрал одну из альтернатив. Повествование в романе идет в двух временных планах: в четных главах рассказывается о предках главного героя, Андрея Норушкина, в нечетных — о Норушкине-2002, то есть нашем современнике. Знаменательно, что слэш появляется только в главах, посвященных современной эпохе в истории рода Норушкиных, и только в том варианте финальной главы, который символически обозначен "решкой". Слэшем, превратившимся из знака пунктуационного в знак судьбоносный, разделены два пути — и возможность выбора одного из них существует только для современного человека. Оказывается, что за размышлениями как о развитии традиции "возможного сюжета" 14 в русской литературе, так и об утверждении нового знака препинания в системе русской пунктуации неизбежно следует вывод о том, что сегодня, в ХХІ веке, буквально на наших глазах происходит трансформация парадигмы мышления — в результате освоения современным сознанием сферы, которую ныне принято называть виртуальной реальностью.
Понятие виртуальной реальности обсуждается в последние годы в целом ряде наук. "Это сравнительно новое поле вмещает в себя не только своих пра-родителей — компьютерные миры, но и довольно большой набор иных "реальностей", издревле человеку знакомых: сны, мифы, шаманство, игры, многие (если не все) виды искусства и, наконец, особые состояния сознания, вызываемые различными причинами — от естественных и находящихся в пределах общепринятой данной цивилизацией нормы до патологических, вызываемых болезнью или направленными психическими или химическими воздействиями" 15. По мнению психолингвистов, поставщиком как минимум двух возможных "реальностей" — право- и левополушарной, со своими принципами организации, приоритетами и языком, — является уже сама структура мозга. "Разные миры даны человеку изначально, и возможно именно эти "альтернативно настроенные" субстраты и провоцируют порождение иных виртуальных пространств. <…> Идея "мозгового диалога" подчеркивалась в разное время и в разных планах многими авторами: Л.С. Выготским, утверждавшим: то, что было некогда диалогом между разными людьми, становится диалогом внутри одного мозга (ср. "повествование" формирует мозг); Вяч. Вс. Ивановым, подчеркивавшим, что человеческий мозг, рассматриваемый обычно как явление биологическое, оказывается как бы обществом в миниатюре; В.С. Библером, описывавшим процесс "внутреннего диалогизма" как столкновение радикально различных логик мышления, "Я" рассудочного и "Я" интуитивного; наконец, М.М. Бахтиным, отмечавшим, что событие жизни текста (понимаемого в широком смысле) всегда развивается на рубеже двух сознаний. <…> Мыслительный процесс — игра этих систем, постоянные попытки перевода с языка на язык, попытки как бы "осмотреть" объект с разных сторон, в разных проекциях и с разной степенью разрешения" 16.
Одно из словарных значений прилагательного "виртуальный" — 'возможный; такой, который может проявиться при определенных условиях' 17. Именно такого рода "виртуальные" варианты выражения смысла, возможность которых проявляется в условиях контекста романа в целом, и обозначены в тексте Крусанова знаком слэша: хилиазм/миллениум, объяла/облапила, среда/обстановка, лапшу/дрэды, рокотало/пучилось/зрело, машинке/технике/аппаратуре, переливами/модуляциями, сделал/замесил, повинуются/поддаются, подоплеки/основания, источник/мотив, гнездовым/роевым, сердцем/давлением/сахаром в крови, рассмотрел/почувствовал, в столовой/кабинете/мастерской/гостиной, удачные/яркие, студента/школьника, комфортную/безмятежную, легкую/быструю, через месяц/год/три года, устройство/механизм, в своем Ораниенбауме/Рамбове, пятаками/рылами, иссякнул/изошел, Нержан/Несмеян, оседлав/обступив/обметав, выкаблучивались/фиглярили, правдиво/искренне/начистоту, уныло/обреченно, приблизительно/на глазок, сенцы/переднюю, братству/ордену, пря/тяжба, своей/неявной/внутренней, клубника/земляника, поверенного/стряпчего.