Сьерра похолодела, потрясенная обличительной речью Одры. Даже ни одного слова не смогла найти в свою защиту.
Одра перевела дыхание.
— Я поклялась, что буду держать себя в руках, но ничего не вышло. Что ж, так тому и быть. Я позвонила, чтобы дать вам один хороший совет, Сьерра. Слушайте. Повзрослейте, наконец!
Сьерра услышала щелчок. Оглушенная, она тихонечко положила трубку на рычаг. На пороге стоял Рон, лицо которого выражало искреннее сочувствие.
— Почему ты продолжаешь держаться за него? — спросил он мягко.
Она начала было объяснять ему, что звонил не Алекс, но он уже подошел к ее столу.
— Ты больше не любишь его, Сьерра.
Разве? Неужели она перестала любить Алекса? Эта мысль никак не укладывалась в ее голове. Она любила его всегда, сколько себя помнит.
Рон наклонился к ней и решительно положил свою руку поверх ее.
— Дай ему развод, Сьерра. Он не нужен тебе.
Глаза Рона выдавали волнение; его чувства обнажились, отчетливо зримые, настолько, что ошибиться она никак не могла.
— Я вернулась, — проворковала Арлин, стоя в проеме ведущей в коридор двери. Задорная улыбка ее тут же потухла при виде Рона, крепко сжимавшего руку Сьерры. На лице Арлин моментально появились смущение и растерянность, как только она взглянула на них обоих.
— Простите меня, — проговорила она, с недоумением в голосе и недвусмысленным вопросом в глазах, — я не хотела мешать...
— Вы и не помешали, — сказала Сьерра, высвободив руку и задвинув картотечный ящик. — У меня был очень неприятный звонок, — поспешно добавила она и схватилась за свою сумку.
— Сьерра, — попытался остановить ее Рон, в голосе которого отразилась вся гамма и глубина его чувств, — подожди минутку. Давай поговорим...
— Мне нужно бежать, — заторопилась Сьерра, осторожно обходя своего босса. Смотреть ему в глаза не было сил. Арлин отступила, и Сьерра смогла пройти в коридор.
— Могу я чем-нибудь помочь? — спросила Арлин, следуя за ней. — Думаю, вам не стоит садиться за руль в таком состоянии.
— Все будет хорошо. Обещаю.
Сьерра толкнула входную стеклянную дверь с отпечатанной на ней жирным черным шрифтом надписью «Лос-анджелесское отделение „Аутрич"». Теребя в руках ключи, торопливо пересекла парковочную площадку и подошла к своей машине. Подарок Алекса на день рождения. Слова Одры все еще гулко отдавались в ушах. Она нашла нужный ключ и открыла дверь. Скользнув на сиденье, захлопнула дверцу, включила зажигание, дала задний ход и затем выехала. Она так стремилась вырваться на простор, что даже и не огляделась перед выездом со стоянки. Кто-то угрожающе просигналил сзади.
Проехав на желтый свет, она свернула на главную оживленную улицу города и помчалась в сторону автострады. Ее «БМВ» пронзительно взревел, вылетая на трассу. Еще одна машина просигналила ей, но Сьерра так исступленно рыдала, что ничего не услышала. Она проскочила между двумя машинами, выехав на вторую полосу, потом рванула на третью, еще сильнее надавила на газ, перестраиваясь в скоростной ряд.
— О, Боже, — вскрикнула Сьерра, судорожно вцепившись в Руль. — О, Боже, Боже! Я вовсе не хотела все так запутать! — Задыхаясь от рыданий, она резко затормозила, чтобы не столкнуться с ехавшим впереди «мерседесом». Мгновенно подалась влево, обошла «мерседес» и вернулась обратно на скоростную полосу.
Куда она ехала?
Какое это имело значение?
Ей казалось, будто она летит вниз с отвесной скалы. Кстати, где находится ближайшая? На Малхолланд-Драйв? Может, каньоны по дороге в Малибу подойдут больше?
Сьерре захотелось увидеться с матерью, но ее тут же прожгла острая боль — мама умерла. Ей нужен Алекс. Нет, не Алекс. Его тоже уже нет.
— Господи, о Господи Иисусе, — она заплакала и, чтобы смахнуть слезы, зажмурилась. Ей страстно захотелось броситься к Его ногам и прекратить всякую борьбу. Но как ей сделать это? Какое право у нее есть сейчас просить Бога о помощи? — О Господи, что же мне делать?
Она услышала звук сирены, но не обратила на него никакого внимания, пока черно-белая патрульная машина с мигалкой не поравнялась с ее «БМВ». Сердце замерло, как только офицер приказал ей остановиться.
— Прекрасно! Только этого мне и не хватало!
Полицейский сбавил ход, держась позади нее. Движение на трассе становилось все менее интенсивным по мере того, как она перебиралась с одной полосы на другую, пока, наконец, не съехала на обочину. Сьерра поставила машину на ручной тормоз и выключила зажигание. Затем, обхватив руль, уткнулась в него лбом и разрыдалась.
Услышав стук полицейского, Сьерра опустила стекло. Оглушительный рев скоростной магистрали хлынул в машину. Только на ближайшей к обочине полосе движение было не таким стремительным, так что каждый проезжающий мимо мог как следует разглядеть Сьерру.
Может ли человек умереть от унижения?
Слегка наклонившись, офицер посмотрел на нее.
— Простите, я превысила скорость, — признала она, по щекам ее бежали слезы. Потом вдруг икнула, чем только усугубила свое положение. Полицейский, вероятно, решил, что остановил подвыпившую дамочку в припадке истерики.
— Водительские права и техпаспорт, пожалуйста.
Порывшись в сумочке, Сьерра нашла права. Техпаспорт находился в бардачке. Как только она передала документы полицейскому, он отступил на шаг и как бы случайно положил руку на кобуру. Он что — считает ее опасной?
— Выйдите из машины, миссис Мадрид.
— Я ни капельки не пила. Клянусь. И не везу наркотики или оружие...
— Выйдите из машины, миссис Мадрид.
Она подчинилась, пытаясь держать себя в руках. Однако остановить предательские слезы ей никак не удавалось. Когда офицер крепко взял ее за локоть и закрыл дверцу машины, она испугалась. Что, собственно, по его мнению, она собирается делать? Сбежать? Но куда? И что это там тянется вдоль автострады? Невозможно разглядеть сквозь пелену слез. Что-то зеленое, определенно.
Она смогла лишь представить заголовки газет: «Припадок истерики на голливудской автомагистрали».
Сьерра вообразила, как ее уводят в наручниках.
Заплакала еще горше.
Полицейский открыл заднюю дверцу своей машины и предложил Сьерре сесть. Совсем недавно она думала, что ничего хуже с ней уже не может произойти, и вот теперь ее арестовывают и забирают в участок за неосторожную езду! Ей пришло на ум, что было бы неплохо выбежать на трассу и покончить разом со всеми несчастьями. Пальцы офицера слегка напряглись, словно он прочел ее мысли и преисполнился решимости ни в коем случае не давать ей возможности так легко отделаться.
— Садитесь, мэм.
Как только она оказалась на заднем сиденье патрульной машины, мысли ее лихорадочно заметались. Кто внесет за нее залог? Рону позвонить она не могла. Кто позаботится о детях, пока она будет сидеть в тюрьме? Может, Алекс? О, только не Элизабет Лонгфорд!
Сьерра закрыла лицо руками, безостановочно всхлипывая и икая, в то время как полицейский сел на переднее сиденье и включил рацию. Он произнес ее имя, продиктовал несколько цифр и положил переговорное устройство обратно. В ожидании ответа он успел провести тест на наличие алкоголя.
— Счетчик показывает девяносто пять, — сообщил он, занося Результаты теста в свой блокнот.
— Простите меня, — судорожно всхлипывая, протянула Сьерра. — У меня был очень плохой день.
Офицер посмотрел на нее поверх солнцезащитных очков.
— Знаю, — простонала она. — Вы, наверное, слышали такое объяснение миллион раз, но это правда. — И тут ее прорвало. Она рассказала, как ухаживала за своей больной раком матерью в последние несколько недель ее жизни. Как скучает по ней. Об Алексе, который бросил ее ради другой женщины в тот день, когда она вернулась из отчего дома. О нескончаемых драках Клэнтона в школе и ополоумевшей из-за плохих оценок Каролине. О том, как позвонила Одра и обвинила ее во всех грехах.
— Рон стал последней каплей, — подытожила она, хлюпая носом. Офицер не заинтересовался личностью Рона. Он вообще не произнес ни единого слова. Он лишь смотрел на нее и слушал с тем особенным, так свойственным полицейским строгим выражением на лице.
Ну и что дальше? Офицер убедился, что миссис Мадрид не пьяна, но Сьерра сделала все, чтобы он принял ее за сумасшедшую.
Позвонит ли он в «скорую» и потребует ли увезти ее отсюда в смирительной рубашке? Где они заберут ее? В Беллвью? А где это? Из рации донеслось потрескивание. Полицейский взял переговорное устройство. Сьерра почувствовала некоторое облегчение, услышав передаваемую информацию. По крайней мере, он теперь знает, что до сего дня ее ни разу не задерживала полиция. Она не вооружена и не опасна, если, конечно, не считать основанием для ее задержания то море слез, которым она затопила патрульную машину.
Сьерра снова принялась рыться в сумочке в поисках платка, бормоча что-то невнятное. Из носа нещадно текло. Слезы лились, не переставая. Лицо опухло. В отчаянии она вытащила блокнот, вырвала листок и высморкалась в него.
Полицейский поморщился, достал из кармана чистый носовой платок и передал ей.
— Спасибо, — пролепетала она. Зажмурила глаза, прочистила нос еще раз и протянула было платок обратно.
Губы офицера скривились.
— Можете оставить его у себя.
Сьерра покраснела.
— Я постираю и верну его вам. — Может, ей придется работать в тюремной прачечной? Или делать номерные знаки? Какое?
Облегчение наступило, конечно, после того, как она выплеснула из себя все, что произошло с ней за последние несколько месяцев, но она очень сомневалась, что это хоть сколько-нибудь благотворно скажется на последствиях, связанных с превышением скорости на автостраде. Она вполне могла бы убить кого-нибудь, не говоря уж о том, чтобы погибнуть самой.
— Теперь можете меня забирать.
Он снова взглянул на нее поверх очков.
— Куда?
— В кутузку.
Его губы дернулись в усмешке.
— Я не собираюсь забирать вас в кутузку, миссис Мадрид. Я лишь подумал, что будет нелишним дать вам время успокоиться, прежде чем снова выпустить на скоростную трассу.
— Но вы ведь выписываете мне штрафной купон?
— Да, мэм. Выписываю. — Он протянул ей блокнот и ручку. Тяжело вздыхая, она подписалась в самом низу квитанции и вернула ее обратно. Он оторвал желтый лист копии и передал ей. — Простите, что добавил неприятностей.
Сьерра снова вздохнула.
— Мой первый штраф, — печально поглядывая на клочок бумаги, подытожила она. И немалый. Она сложила листок пополам и засунула в сумочку.
— Ну, как, теперь вам лучше?
Она вздохнула и улыбнулась:
— Да, в какой-то степени. Я поеду со скоростью 55 миль в час. Обещаю.
— Хорошо.
Еще некоторое время он пытливо всматривался в ее лицо и затем вышел из машины. Он сам открыл заднюю дверцу и галантно предложил ей руку.
Повесив сумку на плечо, Сьерра внимательно посмотрела на полицейского. Молодой. Возможно, не старше тридцати или тридцати пяти. И очень добрые глаза.
— Знаете, что я делала, когда вы подъехали и остановились рядом? Молилась. Вот оно — божественное вмешательство.
Она еще не успела включить зажигание, как полицейский снова подошел к окну ее «БМВ». Он протянул ей небольшой, сложенный вдвое листок белой бумаги.
— Мы с женой будем ждать вас у центрального входа без четверти десять. Возьмите с собой детей. И, пожалуйста, выезжайте на трассу осторожно, миссис Мадрид. Я включу сигнальные огни и освобожу для вас дорогу.
— Спасибо, — смутившись, проговорила Сьерра. Она провожала его взглядом, пока он шел к своей машине и садился в нее.
Развернув листок, она прочла название и адрес церкви.
—*—
В переди явственно угадываются очертания огромной скалы.
Мы проезжали такую же днем раньше. Та напоминала здание суда с тюремными камерами. А скала, что маячит сейчас впереди, похожа на гигантскую воронку, опрокинутую широкой частью вниз на просторы прерий.
Целый день мы глотали пыль. Была наша очередь замыкать обоз. Завтра будем его возглавлять.
Вода и трава здесь в изобилии. Москитов тоже предостаточно.
Сегодня я потолковала с Ореном Маккензи. Он все говорит о своей Эфи и плачет при каждом слове. В какой-то момент мое терпение иссякло, и я сказала, что не он один потерял любимого человека. Что Эфи стало бы стыдно из-за его бесконечного нытья. Что она была хорошей разумной женщиной и обязательно рассердилась бы, узнай, что ее муж даже не потрудился дать имя их сыну! Он сказал, что я не понимаю, как ему тяжко, а я заявила, что ему не понимание нужно, а хороший подзатыльник.
Когда Орен отошел от нашего костра, Джеймс посмотрел на меня и сказал: «Забавно, Мэри Кэтрин, как здорово у тебя получается замечать грехи других и совсем не видеть своих собственных». Я спросила его, что он имеет в виду. И он ответил, что Орен скорбит о жене и плачет всего несколько недель, тогда как я вот уже несколько месяцев скорблю из-за того только, что живу не так, как мне хотелось бы. Он сказал «Ты видишь лишь малую толику его боли». Он сказал, что я закрываю уши, если мне что-то не нравится. Я ответила, что он ошибается. Тогда он сказал: «Ты заткнула свои уши еще прежде, чем слово об Орегоне вылетело из моих уст, и так и не услышала, почему нам следовало тронуться в путь». Он сказал: «Тебе даже ни разу не пришло в голову, что эта поездка для твоего же собственного блага!»
Я спросила, какое благо может быть в смерти Деборы. И добавила, что мы должны были остаться в Иллинойсе. Он сказал, что следовало оставить меня там. Что лучше слушать всхлипывания Орена, чем мое бесконечное брюзжание.
Прошлым вечером Орен назвал сына Дейвидом Александром Маккензи. Мне очень стыдно. Джеймс прав. Я призналась Орену, что вовсе не имела никакого права говорить с ним в таком тоне. Он же сказал, что рад этому. Что он никогда не держал на руках своего сына до сегодняшнего дня, и что это облегчает его боль и тоску по Эфи. Он сказал, что Дейвид очень похож на Эфи.
Мне ни разу не приходило в голову, что я могу лишиться Джеймса так же легко, как я потеряла свою дочь или Орен свою любимую жену. Жизнь такая непредсказуемая. Не знаю, куда запропастился Джеймс, где он провел ночь.
Когда он вернулся этим утром, я сказала ему, что была не права. Только это ничего не изменило. Стена, которую я возвела своими руками, по-прежнему разделяет нас.
Каванот заметил бизонов на другом берегу реки Платт, они двигались к северу. Джошуа выпросил разрешение пойти на охоту вместе с мужчинами. Он не обращает никакого внимания на мои предостережения. Через некоторое время он вернулся. Не произнеся ни единого слова, соскочил с коня, сделал пару шагов и упал лицом вниз на свою постель. Он был весь в крови, и я решила, что он ранен, стала раздевать его как младенца, чтоб осмотреть раны. Конечно, он не станет потом благодарить меня за это. Как раз в тот момент подъехал Каванот и, увидев, что я делаю, рассмеялся. Мне было не до смеха, и я сказала ему об этом. Он заверил меня, что Джошуа цел и невредим. И тогда я поинтересовалась, что же он сделал с моим сыном, который вернулся весь в крови. Каванот сказал, что заставил его освежевать убитое животное. Чтобы мальчишка знал: охота — это не только забава, это тяжелый труд.
Даже если я каждое воскресенье в течение месяца буду замачивать одежду Джошуа, мне все равно не вывести все пятна крови.
Сегодня мы немного продлили полуденный привал из-за жуткой жары. Земля, по которой проходит наш путь, родит в изобилии лишь камни да шалфей и ничего более. Некоторые наши волы болеют из-за жары.
Маклеод объявил, что через час мы трогаемся, будем ехать до сумерек. Нам крупно повезет, если пройдем пятнадцать миль.
Джошуа подстрелил двух кроликов. Я потушу их на ужин.
Кайзер Вандерверт напоил своих волов виски. Кажется, это помогло им, они оживились. Если бы у нас было виски, я бы тоже выпила, чтобы взбодриться.
Этим утром мы перешли через реку Ларами и разбили лагерь в форте. Неподалеку индейцы поставили свои типа. Каванот говорит, что они из племени чейеннов. Это очень приятные на вид люди, одетые в оленьи шкуры, как и Каванот. Они носят ожерелья из медвежьих когтей и орлиные перья. Вождь их весьма дружелюбный и очень симпатичной наружности человек. На Джошуа они произвели сильное впечатление. Каванот хорошо их знает и общается с ними на их языке. Он прихватил с собой Джошуа, когда встречался с ними. По возвращении Джошуа рассказал, что индейцы пришли сюда торговать шкурами и мехами в обмен на табак, сахар и одеяла. В запасе у нас совсем не осталось ни сахара, ни одеял.
Солдаты пригласили нас в форт на танцы этим вечером. Мужчины тянули жребий, кому остаться охранять общий скарб. Ракел Бакей, Уэллс Дуэйн, Орен Маккензи, Эрнест Хольц и Вернер Хоффман проиграли. Артемизия чувствует себя неважно, она тоже осталась. Нелли заявила, что ее ничто не остановит.
Джеймс отказался пойти. Он знает, как я люблю танцевать. Он просто решил наказать меня.
Джеймс снова разговаривает со мной. Я думала, он будет дуться на меня по крайней мере еще пятьсот миль пути. Ведь мне самой понадобилось гораздо больше времени, чтобы прийти в себя. Когда он сообщил прошлым вечером, что не хочет танцевать, я поняла, что он не хочет идти со мной. Я сказала, что все в порядке, и пошла одна. В дороге и так слишком мало радостей, чтобы упускать его величество случай из-за капризов мужчины. Позднее Джеймс все-таки пришел. Разумеется, со мной он не танцевал, так как все еще дулся на меня. Партнеров у меня было великое множество. И солдаты, и Маклеод, и некоторые из наших попутчиков. Я даже танцевала с Ореном Маккензи. Давно уже я так не веселилась, с тех пор как была обручена с Томасом Атвудом Хоутоном и считалась в Галене девушкой из «приличного общества». Джеймс вклинился, когда лейтенант Хейвуд пригласил меня на танец в третий раз. Он сказал, что я поступаю неосмотрительно, соглашаясь танцевать с ним вновь. Я ответила, что я так же осмотрительна, как и он, в четвертый раз выбирающий себе в партнерши Нелли. Он заявил, что Нелли хорошая и притом замужем. Я сказала, что и я неплохая и тоже замужем, хотя, кажется, мой муж не замечает этого. Он потащил меня на улицу.
Я сказала: «Что ты, собственно говоря, делаешь, Джеймс Фарр? Я не хочу уходить». Мне было весело.
Он сказал мне, чтобы я заткнулась, и поцеловал меня так, как раньше. Мы пошли в сторону растущих вдоль реки деревьев. Как я рада, что огонь любви еще не погас в нас. Я вся размякла и сказала: «Я рада, что ты простил меня, Джеймс Фарр».
На обратном пути Джеймс спросил: «Ты уже не тоскуешь по дому, не так ли, Мэри Кэтрин?» Я ответила, что солгала бы, если б сказала, что не скучаю по тете Марте и остальным. И солгала бы, если б сказала, что мне нравится то, что случилось на нашей ферме. Но я сказала, что смирилась с его решением и не буду больше БРЮЗЖАТЬ. Мы подождем и посмотрим, что там для нас припасено в Орегоне.
Джеймс ответил, что Орегон скажет все сам за себя, когда мы доберемся туда. И потом добавил тихим голосом: «Или, может, Калифорния». Я спросила его, что он имеет в виду, говоря о Калифорнии. Он сказал, что Орегон, как ему думается, через несколько лет, возможно, будет чрезвычайно перенаселен из-за такого колоссального наплыва людей, и что нам впредь следует думать о Калифорнии. У меня просто дыхание прервалось, а он быстренько продолжил, заметив, что и другие так думают. Я спросила: «Кто?» «Эрнест Хольц, Уэллс Дуэйн, Бингер Сиддонс и Стерн Янссен серьезно обсуждают эту идею», — последовал ответ. Интересно, знает ли Нелли, что у ее муженька на уме?
Джеймс сказал, что Каванот никогда не видел Тихого океана и очень хочет посмотреть на него. «О, да, потрясающе, — сказала я. — Если ты ни разу не был где-либо, то тебе просто необходимо туда съездить, не так ли? Просто едешь, едешь, пока не доберешься до края земли и не увидишь все! А как насчет Китая? В следующий раз он захочет увидеть Китай!»
Джеймс сказал: «Хватит болтать, Мэри Кэтрин». Но мне еще многое нужно было сказать ему. И тогда он поцеловал меня снова. Он целовал меня так страстно и так долго, что я забыла, из-за чего расстроилась, и не помнила вплоть до той поры, когда села писать в своей тетрадке. Вернувшись с танцев, мы уложили детей в палатке, а сами легли под повозкой вместе. Спали мы этой ночью как две ложки в буфетном ящике, как всегда раньше.
У меня нет дома, земли. Но у меня снова есть Джеймс и дети. Они и есть мой дом.
Мы все спустились к меловым скалам. Джеймс не умеет писать, так что я нацарапала его имя рядом с моим, а потом еще имена Генри, Бет и Мэттью под нашими. В конце я добавила имя Деборы и рядом крестик. Мы ее не забудем.
Джошуа проигнорировал мой запрет и полез высоко в гору, чтобы нацарапать свое имя. Я была уверена, что он упадет, но он не слушал меня и не спускался. Каванот говорит, что он скачет по горам легко и ловко, как горный козлик.
С Джошуа так трудно в последнее время. Он отдаляется от нас с Джеймсом и тянется к Каваноту. А Каванот только поощряет его.
Он как раз недавно рассказывал мне, что был немногим старше Джошуа, когда ушел из дома и отправился на запад. Я спросила его, почему он оставил родной дом. На то были свои причины, был его ответ.
Я не готова отпустить своего сына.
Джеймс не отходил от меня весь сегодняшний день. Пока Джошуа управлял повозкой, мы с Джеймсом шли рядом. Я соскучилась по разговорам с ним. Он полон мечтаний. Я никогда не верила, что хоть одна его мечта воплотится в жизнь, но вот эти о переезде на запад — уже почти осуществилась. Посмотрим, что будет с другими.
Пока у меня есть Джеймс, я в безопасности и счастлива.
Стоит невероятная жара. Пыль толстым слоем покрывает нас с головы до пят. Грунт песчаный, и скотине очень тяжело тянуть повозки. Бет больна. Мы соорудили для нее постель, и она сейчас спит. Я просила Нелли помолиться за нее.
Данхем Бэнкс был тяжело ранен сегодня. Гремучая змея напугала лошадей. Лошадь Данхема встала под ним на дыбы, и он, упав, сильно стукнулся головой о камень. Доктор Риз сказал, что шансы его невелики. Селия соорудила подобие люльки и с помощью двоих мужчин подвесила ее в своей повозке. Малышка Гортензия и Данхем вдвоем мирно покачивались в ней весь день. Селия — красивая сильная женщина, к тому же большая умница. В предстоящей долгой дороге ей очень пригодятся и сила, и разум.
Несчастья ходят за нами по пятам. Маленькая Патрисия Синнотт сегодня вечером ушла погулять, и до сих пор ее не могут найти. Парали сходит с ума от страха, она решила, что индейцы выкрали ее дочь. Фрэнк Синнотт, Джеймс и четверо других мужчин выехали из лагеря на поиски малышки Патти. Я собрала своих детей у костра, мне так спокойнее. Джошуа не нравится торчать здесь и присматривать за нами. Он сказал, что может поехать за Каванотом. Разведчик должен знать, что делать. Я сообщила ему, что Каванот и Ракел Бакей пошли на охоту, и нет никакой возможности узнать, какое направление они выбрали.
Каванот и Ракел вернулись и сразу же вышли с другими мужчинами на поиски. Они искали Патти весь день и не нашли ни единого следа. Маклеод сказал, что мы больше не можем задерживаться здесь. Парали заявила, что не тронется с места без своей маленькой девочки. Фрэнклин взвился и обвинил ее в случившемся. Он произнес очень грубые и жестокие слова, не очень-то отличающиеся от тех, которые я недавно позволила себе в разговоре с Джеймсом. Я вся съеживаюсь, как подумаю об этом. Дело в том, что сын Синнотта — от его первой жены, которая умерла. Парали — его вторая жена. За несколько ночей до этого она рассказала мне, что все унаследованные ею деньги он вложил в имущество, которое тащит в тех двух повозках. Два его вола уже сдохли от непосильной ноши. И мне кажется, Фрэнклин больше беспокоится о доставке своего добра в Орегон, чем о маленькой Патти, затерявшейся в этих дебрях.
Сегодня мы прошли двадцать миль. Парали не вышла из повозки даже во время полуденного привала. Все думали, что она скорбит в одиночестве. Никто не знал до вечернего привала, что Фрэнклин связал ее и заткнул ей рот тряпкой, чтобы она не могла кричать. Кого нужно связать, так это Маклеода, особенно теперь, когда он знает, на какие злодеяния может пуститься человек. Фрэнклин настаивает, что он поступил так ради ее же блага. Что иначе она бы сбежала на поиски Патти. Каванот вчера сообщил Фрэнклину и Парали, что их девочки у индейцев нет. Я забилась в дальний угол повозки и заплакала. О том, из-за чего я так расстроилась, он им не сказал. Маленькая Патрисия Синнотт мертва. Все, кроме Парали, знают об этом. Ночи здесь безжалостно холодные, а дни невыносимо жаркие и сухие. У ребенка не было ни одеяла, ни воды. А кругом койоты, пумы, гризли и волки. Ни один трехлетний ребенок не смог бы пережить ночь в прериях.
Нелли просила помолиться с ней за малышку Патти, за то, чтобы она поскорее попала домой, на небеса, и чтобы не мучилась долго. Я сказала, что не припомню ни одного раза, когда Господь услышал мои молитвы. Последняя моя попытка была связана с Деборой. И что же из этого вышло? Мои слова потрясли Нелли, и она сказала: «Бог любит тебя, Мэри Кэтрин, и ты просто обязана верить в это». Я сказала, что Бог любит тех, кого хочет любить, а я не принадлежу к этим избранным людям. И еще я сказала, что это меня устраивает, потому что я тоже Его не люблю.
Я вовсе не хотела, чтобы она заплакала.
Мы разбили лагерь возле огромной скалы, похожей на гигантскую черепаху. Почти все постарались оставить на ней свои имена. Даже я. Джошуа вместе с несколькими ребятами вскарабкались на ее вершину.
Каньон Дэвилс-Гейт совсем недалеко отсюда. Джошуа верхом на коне решил прогуляться туда, чтобы рассмотреть получше. Я же прекрасно вижу Дэвилс-Гейт прямо с того места, где сижу и делаю записи в своем дневнике. Этот каньон похож на гигантский топор, рассекший Скалистые горы, чтобы дать путь реке Свитуотер. Вода в этой реке и в самом деле кажется сладкой[31], особенно после мутной Платт. Будем держать путь бдоль этой реки на запад.
Вчера Джеймсу пришлось пристрелить одного из наших волов, чтоб не мучился. Бет убивается по нему. Она спросила, почему все живые существа должны умирать. У меня не нашлось подходящего ответа для нее. Нелли сидела с нами и сказала, что смерть для верующих — это лишь дверь, через которую они попадают прямо к Иисусу. Ее слова не порадовали ни Бет, ни меня. Почему ей так необходимо все бремя говорить об Иисусе? Ее слова лишь вызывают уйму вопросов и сердечную боль. Бет сказала, что старина Том был всего-навсего волом и как же он мог верить в Бога. Нелли поняла, что затронула болезненную тему. Бет сказала, что мир устроен совсем несправедливо, если люди после смерти попадают на небеса, а животные — нет. Потому что они, животные, намного лучше многих людей. Дитя нуждается хоть в какой-то надежде в этой жизни.
Я рассказала, как однажды тетя Марта читала мне про небеса, и я помню, что там говорилось о том, что лев будет лежать вместе с ягненком. Нелли сразу же поддержала меня. И тут же нашла это место в Библии. И еще, добавила я, тетя Марта читала, что Иисус сойдет на землю верхом на лошади. Нелли нашла и это. Я сказала Бет, что животные обязательно должны быть на небесах, в доказательство того, о чем мы говорили. Бет согласилась с тем, что львы, ягнята, лошади, возможно, и живут на небесах. Но ей хотелось узнать, увидит ли снова Вернер Хоффман свою собаку. Я сказала: «Вполне вероятно, если Вернер сам сподобится попасть туда».
Сегодня мы похоронили Данхема Бэнкса. Селия не хотела хоронить его на дороге. Мужчины старались копать как можно глубже, но земля здесь каменистая и твердая. Маклеод произнес речь над телом. Селия попросила Бет подержать малышку Гортензию, а сама принялась собирать камни и укладывать их на могилу бедняги Данхема. Я помогала ей до самого конца. И Нелли тоже.
Сейчас уже темно, а Селия все еще сидит у холма.
Сьерра сразу же узнала полицейского с автомагистрали, несмотря на то, что одет он был в воскресный костюм, а не в черную форму. Он ждал ее у центрального входа, как и обещал, а рядом с ним стояла женщина с ребенком. Увидев Сьерру, он улыбнулся.
— Будьте вежливыми, — наказала Сьерра своим детям, которые угрюмо переминались рядом с ней, раздосадованные тем, что их заставили пойти в церковь. Они с отцом посещали ее раза три за последние три года. В последний раз они были в церкви на заупокойной службе по бабушке.
— Добро пожаловать, миссис Мадрид, — приветствовал Сьерру офицер, протягивая ей руку. — Я допустил оплошность, не назвав вам своего имени в первую нашу встречу. Меня зовут Дэннис О'Мелли, это моя жена, Норин. А сверток у нее на руках — это наш сын Шон.
Пока Сьерра представляла себя и детей, людям приходилось обходить их, чтобы попасть в церковь. Прихожане тепло и дружелюбно улыбались им, несмотря на то что Сьерра с друзьями мешали им проходить.
После случая на автостраде внутри Сьерры нарастало... некое чувство. Вся эта чрезмерная боль и горькие слезы опустошили ее душу. Она оказалась на грани; у нее кончалось терпение, а силы, чтобы как-то справляться со всей той путаницей, в которую превратилась ее жизнь, просто иссякли. Однако, к своему большому удивлению, она не была подавлена или лишена надежд. У нее не было тех ощущений, которые можно предположить и ожидать при таком стечении обстоятельств. Напротив, она чувствовала себя... направляемой, будто чья-то нежная рука легла на ее плечо и ненавязчиво указывала ей путь. С любовью. Она поняла, чье прикосновение ощущает. Сьерра сотни раз слышала, как мама говорила о «Божьем присутствии», намного чаще, чем ей хотелось тогда слышать. Но теперь она стала понимать. Она не могла объяснить, что все это значило, но была готова принять Бога сердцем. Уже достаточно долго она ходила по кругу, пыталась уяснить все для себя, и вот что из этого вышло. Теперь ей были нужны ответы, настоящие ответы.