Аппарат райкома КПСС 1958 год.

Автобиография

Судьбы людские. У каждого она своя, ну значит, и моя тоже на особицу.

Родился 6 февраля 1927 года в селе Суво, Баргузинского района, Бурят - Монгольской АССР, в крестьянской семье. Отец мой – Козулин Николай Фадеевич происходил из бедной семьи. Отец его, мой дедушка Фадей был призван в армию в I мировую войну и погиб на фронте.

Бабушка – Олимпиада вышла второй раз замуж за сувинского односельчанина Суркова (ни имени, ни отчества не знаю). Так как наша семья выехала из Баргузинского района, когда мне было 5 лет, так что и бабушки Олимпиады я тоже не помню.

Мать моя – Лукерья Васильевна вышла из семьи Кожевиных. Ее отец, мой дед, Кожевин Василий Васильевич уроженец села Бодон, (умер в 1930-х годах), а бабушка – Афанасия Лагантьевна в 1942г.. Семья Кожевиных была зажиточная. Брат моего деда Василия, Егор Васильевич жил в местности Дворец и имел мельницу.

Видно на этом основании бабушка Лагантьевна не хотела выдавать свою дочь за моего будущего отца, выходца из бедной семьи. Поэтому, как повествуют семейные предания, женитьба произошла «убегом», без свадьбы.

Отец мой, как и многие баргузинские мужики, на лето уходил в Баргузинскую тайгу (ныне Баунтовский район) нанимаясь на золотые прииски.

Точно известно, что мой отец уже в 20-х годах работал на драге Новозеландского типа, завезенной в тайгу в 1912 году М. Новомейским.

Я почти не помню свою малую родину. В памяти остался бабушкин дом, да небольшая то ли гора, то ли скала над речкой.

В 1932 году отец перевозит всю семью из Суво в Ципикан. Отрывочно помню, как ехали, особенно, когда на лошадях переезжали реки. Трудно, наверное, как сейчас представляю, пришлось матери, имея на руках четырех малолеток. Старшему брату Кеше тогда было 9 лет, Ивану – 7, мне – 5, а Саше – 3 года.

При приезде в Ципикан поселили нас в дражном бараке, что стоял возле приисковой больницы. В бараке помещалось несколько семей, отгороженных друг от друга досчатыми заборками. В центре барака стояла большая печь не то чугунная, не то железная, на которой все готовили пищу.

Вскоре нашей семье дали небольшую избушку, такую крохотную, что я и сейчас не пойму, как мы в ней помещались. В памяти остались зимние вечера, когда отец уехал в Баргузин, а мы с матерью одни коротали длинные, зимние вечера. Мать пряла и что-то шила и пела какие-то песни. Ей богу, не помню сейчас какие, но зато помню, как мы все братья забравшись на кровать возле матери, слушали ее песни, а возможно и подпевали. В это время родилась сестра Мария. Вскоре у нас опять кочевка – нам дали квартиру побольше, но только коммунальную. За дощатой перегородкой жила еще одна семья. Я уже пошел учиться в школу. Грамота давалась мне легко. Но, кажется, в первом классе мне пришлось сидеть 2 года. Из-за болезни свинкой я фактически пропустил весь учебный год. В 1935 году родился брат Вася. Отец работал на драге драгером – это летом, а зимой плотничал или занимался ремонтными работами в механической мастерской. Не забываются детские годы! В 30-х годах, когда мы насмотревшись кинофильмов о гражданской войне, сами вели «войну», разделив поселок на «сферы своего детского влияния, а в кино ходили без денег, стараясь пробраться в зал любыми способами, спрятавшись за спиной зрителей, забирались через гримировочную на сцену и смотрели кино с обратной стороны экрана.

Клуб был старый, переделанный из церкви.

Очень рано приобщился к чтению. Ходил за книгами в библиотеку для взрослых и как-то стал меньше бегать на улице. Читал, пока не отбирали книгу.

Драга, на которой работал отец «ушла» по реке далеко от Ципикана и в 1939 году мы переехали жить на прииск Гурьевский. Там нам выделили жилье в новом 4-х квартирном доме. Поселок маленький, но была школа начальная, клуб, магазин. Там я учился в 4 классе. Брат Кеша уже начал работать на драге, а в 1941 году стал там работать и Иван. Жизнь наша в материальном положении намного улучшилась. В конце 30-х годов мы схоронили 2-х малолетних братьев, и стала наша семья в составе родителей пятерых братьев и одной сестры. Позднее к нам перешла жить бабушка Афанасия Лагантьевна. С ней у меня связаны особые воспоминания. Она собирала летом целебные травы и водила меня с собой. Конечно, о чем то мы с ней разговаривали, бродя по горам и лесу, но помню хорошо, что мне очень нравились эти походы с бабушкой.

На Гурьевском ребят моего возраста было меньше, так что особых игр детских не было, да и некогда. Зимой, после школы мы с братом Иваном брали санки и шли в лес за дровами, на речку за льдом (для питьевой воды). Осень вместе с отцом готовили для дров пни, то есть выкорчевывали из земли сухие пни, привозили домой, пилили и кололи их. Горели они в печи исключительно и давали много тепла. Летом с братьями ходили «мыть» золото. По старым отвалам, в местах дражной съемки золота, в так называемых «целиках» оставленных непромытыми драгой, мы за день намывали по грамму – два, что неплохо было для семейного бюджета.

В свободное время, летом, я брал книгу и шел к реке Ципикан, садился в уединенное место среди скал и запоем читал. Мать вскоре узнала, где я обитаю, звала меня на обед или ужин.

Хоть Гурьевский был мал по количеству населения, жизнь в нем шла бойкая.

В клубе часто демонстрировались кинокартины. Местная молодежь, среди которой был активистом мой брат Кеша, готовила и ставила спектакли. Интересно проводили праздничные дни. Допустим, 1 мая 5-6 семей собирались у кого-нибудь и начинали праздновать. Затем шли в другой дом и пока всех не обойдут, гульбище не окончится. Веселье, как мне сейчас кажется, было от души и на всю катушку.

Однажды мы с братом Иваном где-то в районе Ильинки мыли золото и добыли очень хорошо. Шли домой радостные, кажется, горланили песни. Вдруг нам на встречу выбежал мужик, цыган Сенкевич, посмотрел на нас, да как крикнет: - Война! – и побежал дальше. Мы посмеялись над ним и поднялись на взлобок поселка Гурьевский.

И первое, что мы увидели, это возле наших домов стояла толпа людей и что-то возбужденно говорила. И когда мы подошли, то узнали, что началась война с Германией. Конечно, нельзя сказать, что нас это как-то огорчило. Все было впереди. Наша семья выписывала газету, не помню, какую и оттуда мы черпали все новости о войне, да еще когда, бывая в Ципикане – слушали радио.

Отец по тем временам считался грамотным, окончив вечернюю начальную школу для взрослых в Ципикане (удостоверение его об окончании школы сейчас находится среди экспонатов музея народов Севера Бурятии в Багдарине).

Он вслух читал для других газету, нуждающимся, писал заявления, жалобы в различные инстанции, мать в детстве окончила церковно-приходскую школу. Писала плохо, но что поражало всегда, читала очень много литературы, речь ее была грамотной.

Итак, война. Это сразу сказалось на питании и другом бытовом обеспечении. Иван бросил школу и пошел работать, а я учился с 5 класса в Ципиканской школе. Каждый день с другими ребятами ходил с Гурьевского до Ципикана и обратно – 8 км.

В 1942 году отца призвали в армию, а вскоре и брата Иннокентия. Жить материально стало еще хуже, а когда призвали в армию Ивана, мы переехали жить в Ципикан, и мать поступила работать уборщицей в золотоскупочный магазин.

Но вот страшная беда пришла в наш дом – умер в армии отец и вскоре извещение на брата Ивана - пропал на фронте без вести. Не смотря на то, что похоронки приходили почти в каждую семью, для нас это было слабым утешением.

Буквально почти в это же время тихо и незаметно погасла наша бабушка Лагантьевна.

Вскоре к нам из Читы приехала мамина сестра Марьяна Васильевна с мужем. Она стала работать поваром в столовой, а дядя Петр Захарчук – сапожником. Жить стало несколько легче.

В летнее время я работал на драге масленщиком, люковщиком и так два летних сезона. Помню, как осенью 1943 года я матери заявил, что бросаю учиться в 8 классе и иду работать на золото. Меня взяли в свою бригаду Скосырские – дядя Семен и два его сына. Мы мыли золото ямным способом по ключу Жеребцовскому. Но я проработал не больше месяца. Однажды меня вызывают в партком, к парторгу ЦК Немерову, а я тогда уже был комсомольцем и он сказал мне, чтобы я завтра же шел в школу. Я заикнулся, что матери очень трудно одной поднимать всех нас, но он оборвал меня на полуслове, что это не мое дело, есть кому позаботиться о нашей семье. То же самое сказала и мать, когда я пришел домой. До сих пор не знаю, кто подключил партком. Но подозреваю, что это сделала моя двоюродная сестра Валентина Савельевна Лиснеева, тогда довольно известная в партийных и советских органах.

И я вернулся в школу. До сих пор памятны школьные годы. Узнавание все нового и нового, школьные вечера, комсомольские собрания, участие в художественной самодеятельности.

Мне никогда не забыть Надежду Васильевну Мусаткину, учителя литературы и русского языка, эвакуированную из Москвы. Нас она учила любить русскую литературу, приглашала к себе домой, давала книги. Хорошо помню учителей Бурдуковскую Екатерину Прокопьевну, Хорошавина Петра Никифоровича, Олемского Бориса Георгиевича, Петрову Клару Анисимовну, да и всех других.

Одноклассников моих – добрую и строгую старосту класса Зину Мезенцеву, Шуру Редковскую, Эллу Суворову, Галю Прядохину, Галю Проказову, Мишу Шипулина, Фата Зайнетдинова, Валю.., Митю Иванова… Да-а иных уже нет, а те далече.

Сейчас только переписываюсь с Валентином Непопаловым, да года два тому назад видел Нину Долгову в Усть-Муе.

Дважды проходил военные сборы или курсы. Точно не знаю, как они назывались тогда.

И вот в сентябре 1944 г. пришла повестка из военкомата о призыве в армию. Но призыв проходил по комсомольскому набору в авиационные войска. А до этого летом нас вызывали в Багдарин на комиссию. Пешком из Ципикана до Багдарина и обратно.

Простившись с родными и друзьями, мы, 10 человек, направились пешком в Верх-Ципикан, на авиапорт. Меня в гору провожала мама, я ей сказал: «Не плачь, я обязательно вернусь!» Она сдержала себя.

На другой день в порту мы погрузились на большой 4х моторный самолет ТБ-3 (тяжелый бомбардировщик, переоборудованный на транспортный самолет) и полетели в Читу.

Все мы, в первый раз попавшие на самолет, прильнули к щелям фюзеляжа, смотрели на проносившую под нами землю, сплошь покрытую лесом. Из Читинского аэропорта (Кадали) нас увезли по железной дороге до Улан-Удэ. Почти для всех нас железная дорога была новинкой. В Улан-Удэ мы прошли комиссию и определили кого куда. Я попал в 53 школу младших авиаспециалистов, которая находилась на ст. Домна, Читинской области. Вместе со мной из нашего района попали Василий Курдюков (п. Баунт), Владимир Викулов и Виктор Кислицын (Уакит). В конце сентября мы прибыли в авиашколу. Нас переодели в военную форму и определили в 4 роту, командиром которой, как сейчас помню, был капитан Воронцов. Сначала меня определили в группу мастеров по авиаприбором, а вскоре, не знаю почему перевели в группы мастеров по авиавооружению. В течение 9 месяцев я изучал пулеметы, пушки, реактивные снаряды, бомбы, самолетное снаряжение. Конец войны с Германией у нас совпал с окончанием школы. 9 мая мы только что уселись в классе на занятия в учебное здание забежал какой-то офицер и закричал что есть мочи: «Война кончилась! Победа!» Все повскакали, какие уж тут занятия. Вскоре школу построили на гарнизонном плацу, начальник школы поздравил всех с победой и объявил день свободным от занятий.

Через некоторое время все закончившие учебу, получили назначение. Я получил направление в 921 штурмовой авиационный полк, базировавшийся на 77 разъезде Читинской области. Моим новым местом службы стала 3 эскадрилья, второе звено. Это три штурмовика. В моем распоряжении двое подчиненных, двое рядовых, Фомин и Середкин. Обоим около 40 или немного более лет. Для меня восемнадцатилетнего это были старики. Как сейчас представлю, и мне смешно становится, как эти два дядьки оба солидные с жалостью смотрели на меня, заморыша, в котором было-то всего килограмм 50 и не более. Но смотрели как на своего непосредственного начальника. Нельзя вспомнить без смеха, как я «ученый» мастер пытался их учить обращаться с оружием, но, в конце концо,в это они научили меня правильной эксплуатации вооружения в полевых и боевых условиях. На первых порах они не давали мне делать тяжелую работу: снимать оружие с самолета, вешать бомбы, да и заниматься чисткой материальной части. Всегда с благодарностью вспоминаю их!

Впервые в полку увидел девушек, которые были мотористами, прибористами, парашютоукладчицами. До начала войны с Японией их демобилизовали.

В конце июля пришел приказ - грузится в вагоны и перебазироваться в один из приграничных с Маньчжурией «квадратов» Монголии. Мы ехали по монгольской степи, любовались ее бескрайностью, поражались невозмутимостью ее аборигенов – тарбаганов.

Когда мы уже на студобеккерах прибыли в свой «квадрат» там уже стояли самолеты нашего полка, совершившие перелет. Стояли мы в этом «Квадрате» несколько дней, жили в палатках, по-походному. С 8 на 9 августа 1945 года уже ночью всех разбудил сильный нарастающий гул. Мы выскочили из палаток. Вся степь от края до края была залита светом. Как-будто прямо на нашу стоянку мчалась большая танковая колонна. Колонна проскочила мимо, чуть не задев крайний самолет и наши палатки. Танки шли в сторону границы Маньчжурии. Сна как не было. Утром полк был построен и командир полка майор Симагин сообщил, что Советское правительство объявило войну Японии.

Самолеты были заправлены, оружие заряжено. Подошла колонна автомашин, и мы пересекли границу в районе Халунь-Аршан и Солунь. В Солуни, где японцы устроили себе курорт на минеральном источнике, мы с удовольствием купались в котловане, обложенном мраморными плитами и так долго, что отдельным пришлось помогать выйти из этой чудесной ванны.

Затем впереди был перевал через хребет Хинган, весь усеянный разбитыми танками, орудиями, самолетами, автотранспортом и другими атрибутами военной техники. На одной из железнодорожной станции, не помню названия, нашей авиацией был разбомблен эшелон с японскими курсантами. Нам, еще не нюхавшим пороха, было страшно смотреть на горящие вагоны и трупы. Трупы валялись повсюду и по ним шли машины. Трупный запах и запах горелого мяса. Ночами на наши автоколонны и воинские подразделения нападали оставшиеся в тылу японские группы и хунхузы. Были случаи, что вырезали всех поголовно. Колодцы с питьевой водой заваливали трупами, речную воду тоже нельзя пить, по ней плыли трупы японских солдат.

Наш полк остановился под городом Ваньмяо. С полевого аэродрома самолеты летали на бомбежку и штурмовку.

Помню один курьезный случай. Я был в карауле, охранял стоянку самолетов. Перед началом смены начальник караула и дежурный по части предупредили, что в соседнем полку ночью японцы пытались подорвать самолеты. Я обхожу ряд самолетов и вдруг вижу, у крайней машины кто-то стоит. Сердце ушло куда-то вниз. Осторожно снял с плеча винтовку и крадучись из-за самолета подхожу, оглядываясь, нет ли кого позади меня. Тихо, чуть ли не про себя говорю: «Руки вверх, стрелять буду!». Стоит молчит. А тут луна вышла из-за облаков, осветив «врага». А врагом оказался баллон со сжатым воздухом, поставленный на – попа. Думаю, долго икалось от моих слов тому, кто не убрал баллон от самолета.

Как-то поздно вечером вся степь озарилась от огня. Летели в воздух ракеты, трассы от пушечной и пулеметной пальбы, винтовочные и пистолетные выстрелы. Каждый стрелял из чего мог. Это закончилась война с Японией. Мы не долго простояли под ВаньМяо. Всем была объявлена благодарность Верховного Главнокомандующего И.В. Сталина, а нашу 316 штурмовую авиадивизию наименовали Мукденской.

Где-то в половине сентября поступил приказ возвращаться домой, на Родину. Снова в автомашины через Хинган, Монголию, Советскую Маньчжурию возвратились в Читинскую область - ст. Домна. Здесь наш полк простоял год, затем был расформирован. Я с группой товарищей получил назначение в 258 штурмовой авиаполк, который находился на ст. Бабстово, Еврейской АО, Хабаровского края, где прослужил два года. Здесь меня перевели из мастеров в механики, присвоив звание, старший сержант. Служба в Бабстово запомнилась рекой Амур, орехами на кустах, не знаю, как их звать, обилием помидоров, овощей и вкусной медовухой. Еще запомнилось, как мы меняли штурмовики ИЛ-2 на ИЛ-10 по всем позициям более современные. Здесь, я закончил одногодичную партийную школу.

Будучи механиком, я уже получал 500 рублей и даже, кажется, сделал маленький перевод матери.

Еще Бобстово запомнилось мне тем, как я попал на 3 суток на гауптвахту. За дело. Не выполнил приказ начальника штаба полка, не подошел к телефону. И еще из армейской жизни вспоминается мне коллективизм, дружба, никакого различия по национальному признаку. В полку служили и казахи, евреи, молдаване, украинцы, чуваши, татары, башкиры, буряты, удмурты и др. И все дружили. В 1948 году я переехал служить в Читинскую область, Чернышевский район гарнизон Укурей. Я снова попал в звено управления полка, в экипаж командира полка. Жизнь в стране налаживалась. Уже не испытывали голода в армии. В гарнизоне хорошо была развита художественная самодеятельность, спорт. Я окончил вечернее отделение 2-х годичной партийной школы.

Избирался в бюро комсомольской организации, и ее секретарем, а главное, много читал. В армии в одном из номеров большого журнала, то ли «Знамя», то ли «Новый мир» прочитал 10 стихов Есенина. Они так меня потрясли, что я за три дня все их выучил наизусть и сейчас даже не забыл.

Полк много летал. Были дневные и ночные полеты. На летно-тактических учениях наш полк отличился и многим в полку представили отпуска. Мне тоже дали 20 дней и проезд домой. Это было в апреле 1948 года. Доехал до Читы поездом, с Читы до Верх-Ципикана самолетом. Наши уже жили в Троицке и за мной на лошадях приехал брат Кеша. Сколько было радости встретиться с родными. Отпуск прошел быстро и меня Кеша увез на порт, в Верх-Ципикан и буквально на второй день я заявился в часть.

Служить стало легче, и мы в выходные дни летом пропадали на речке, знакомились с гражданскими ребятами и девчатами, с отдельными из них завязалась дружба. В конце 40-х начале 50-х годов шла война в Корее. СССР помогал Северной Корее, помогал и Китай. Было наверху принято решение нашу авиадивизию в боевом составе перебросить в КНР, чтобы оказать военную помощь. Где-то в конце октября 1950 года наш эшелон вышел из Укурея и направился через станцию Маньчжурия в Китай. Местом базирования был определен город Кай-ань.

То ли положение в Северной Корее улучшилось, то ли другие обстоятельства, но нас оставили в Кай-ане, поставив задачу обучить китайцев: летчики летчиков, механики механиков, в общем, сделать их такими же специалистами, как и мы, передать им самолеты и всю материальную часть, вплоть до последней гайки и возвращаться домой. Что и было сделано. Это было второе мое посещение Китая. Китайцы как люди, понравились мне. Во всем дружелюбные, отзывчивые, исполнительные, трудолюбивые они быстро освоили сложную материальную часть, научились летать. Мы жили в Китае, купаясь в благополучии. Кормили нас как на убой, жили в прекрасном помещении, был для нас открыт клуб. Получали мы дома жалованье полностью (я 500 рублей), а в КНР от этой суммы 50%, то есть 5 миллионов юаней. За 6 месяцев я сумел сшить костюм из французского бостона, купить кожаную куртку, шапку, рубашки и, кажется, туфли. То есть полностью подготовил цивильную одежду для гражданки, а в гарнизоне, когда мы вернулись, я получил еще 3000 рублей.

Помню день прощания, то есть отъезда из Китая. Нас выстроили, прощальное слово сказал наш командир полка подполковник Белоусов, затем, выступил командир дивизии КНР поблагодарил всех за все и вручил от имени Правительства Китая ордена и медали. С аэродрома прибежали наши китайские товарищи попрощаться с нами. Мы сели в вагоны и поезд тронулся. Пробыли-то всего полгода, а какая радость вернуться, как тогда говорили, в Союз. Действительно видно есть ностальгия.

Возвращаясь к написанному хочу сказать, как нас удивляло то, что китайцы поют русские песни на китайском языке: «Катюша», «Полюшко-поле» и др.

Часть нашего полка в 1951 году вернулся снова в Укурей. Я снова в звене управления в экипаже командира полка.

И вновь, как в прошлый раз, на летно-тактических учениях наш полк отличился и многим, в том числе и мне, был представлен отпуск домой. Поехал я в Читу, а самолеты в ту пору не летали. Пришлось вернуться обратно. В это время мой друг Юра Баклушин тоже получил отпуск. Жил он в г. Воткинске и он пригласил меня поехать к нему. Я согласился, и мы сели в поезд и поехали на Запад. В Ижевске сошли, и на пригородном поезде доехали до Воткинска, старинного и небольшого городка, знаменитого оружейным заводом и родиной П.И. Чайковского. Там встретили Новый 1952 год. Родители у Юрия прекрасные люди, встретили меня хорошо. Отпуск прошел прекрасно и в хорошем настроении мы вернулись в часть.

В 1951 г. я вступил в ряды КПСС - кандидатом. Но в 1952 г. возвращаясь из увольнения со ст. Кагановичи я в вагоне уснул и у меня вытащили из кармана бумажник, где находилась кандидатская карточка.

В части я заявил парторгу о пропаже партийного документа. Меня обсудили на собрании, вынесли строгий выговор с занесением в учетную карточку, но в партии оставили. Мою кандидатскую карточку подняли на станции Шилка и передали в местный райком, а он переслал ее в нашу часть. Летом во - всю заговорили о нашей демобилизации. Встал вопрос: Куда ехать? Старый товарищ Сергей Кобзарь, год тому назад демобилизовавшийся, звал меня в Алма-Ату, где он учился в железнодорожном техникуме. Звали меня и в Воткинск. Что скрывать, я был на перепутье: куда ехать? И только когда надо было оформлять проездные документы, я сказал себе: «Баста, еду домой!» Выехал из части в конце сентября и проехал до Иркутска, где жила знакомая мне семья Щербаковых. Затем вернулся в Читу и стал ждать самолета, а жил у тетушки Марьяны Васильевны. Она снова вернулась в Читу. Но так я не дождался самолета и поехал в Улан-Удэ и со мной еще один демобилизованный, к сожалению, его фамилию я забыл. В Улан-Удэ нас посадили на двухместный ПО-2 и мы за 5 или 6 часов добрались до Багдарина. И снова за мной выехал брат Кеша, но я его не дождался и случайно вылетел на Троицк на самолете АН-2.

И вот я дома. Окончилась моя восьмилетняя служба в армии. Я увидел всех своих родных, и мне показалось кощунственной прежняя мысль уехать жить куда-то в другое место.

После небольшого отдыха надо было устраиваться на работу. Профессии никакой, кроме, военной. Надо было идти рабочим на золото. В это время начальник Троицкой ГМС предложил пойти работать метео-наблюдателем и я начал оформлять документы. Вдруг звонок из райкома партии. Мне было предложено прибыть в Багдарин на беседу к секретарю РККПСС. Я не знал, что и подумать, но в это время собрались в Багдарин делегаты на районную комсомольскую конференцию и я с ними припарился ехать. На приеме у I секретаря райкома Дычко Трофима Павловича я увидел и I секретаря райкома ВЛКСМ Петрушина Владимира. Мне было предложено пойти работать в райком комсомола заведующим организационным отделом. Я, было заикнулся, что у меня есть партийное взыскание, на что Т.П. Дычко сказал: «Знаем, поработаешь, снимем».

Комсомольский актив 1953 год.