— Вообще-то да, — в конце концов призналась она. — Только это почти никогда на срабатывает.
— Неудивительно. Сомневаюсь, что кого-то из этих ребят, — он указал на солдат, расположившихся под оливами в пятистах метрах от них,
— интересует все то дерьмо, которого требуют ваши читатели. Им нужно только одно: чтобы их оставили в покое и не расспрашивали обо всех ужасах, которые они имели несчастье пережить.
— Вы имеете в виду и себя тоже?
— Конечно, все это относится и ко мне.
Немного помолчав, журналистка спросила:
— В таком случае... Если вы не хотите говорить со мной, почему согласились дать интервью?
Райли улыбнулся, обнажив белоснежные зубы.
— Полагаю, нам лучше не тратить время на пустые разговоры и заняться более приятным делом, — наклонившись к ней, он легонько провел пальцами по ее шее.
— Но... Это как-то... нехорошо...
— Возможно, — прошептал Алекс, наклоняясь к самому ее уху, — но уверен, это было бы весьма интересно.
Час спустя они той же дорогой возвращались в лагерь батальона Линкольна, отряхиваясь от колючих семян и сухих травинок, застрявших в одежде и волосах.
Оба молчали, но на каждом шагу ловили на себе скользкие взгляды, а за спиной то и дело слышались понимающие смешки. Вид у них и в самом деле был несколько растрепанный и, судя по этим смешкам, все присутствующие прекрасно догадались, что между ними произошло. И были правы.
— Боже, какой стыд! — краснея, повторяла Геллхорн. — Такое впечатление, что у нас на лице написано, чем мы занимались.
— Тебя это так волнует? — спросил Райли.
— Не особенно. Но мне бы не хотелось, чтобы они считали меня... в общем, ты понимаешь.
— Не думаю, что кто-то из них посчитает тебя... ну, ты знаешь. Журналистка слегка похлопала его по плечу.
— Не смейся, — надулась она.
— А я и не смеюсь. И не волнуйся, я не собираюсь никому рассказывать обо всех интимных подробностях нашей встречи.
Марта неожиданно покраснела.
— Не вздумай!
— Но, Марта, как можно!.. — он махнул рукой в сторону наблюдающих за ними солдат. — Ведь именно эти подробности больше всего интересуют моих читателей.
Журналистка слегка растерялась, пытаясь понять, шутит он или говорит серьезно.
Лишь после того, как Алекс наградил ее своей неотразимой улыбкой, она расслабилась и облегченно вздохнула.
— Это не смешно, — проворчала она.
— А мне кажется, как раз наоборот.
Геллхорн уже собиралась снова дружески хлопнуть его по плечу, когда до них донесся глубокий баритон Хемингуэя.
— Марта! — позвал он, направляясь к ним огромными шагами. — Где тебя черти но...
Он замолчал на полуслове, подозрительно оглядывая журналистку. В
ее растрепанных волосах застряли сухие былинки, рубашка была застегнута не на ту пуговицу, губы припухли, щеки раскраснелись...
Затем он столь же внимательно оглядел Райли, который ответил ему торжествующей улыбкой; журналисту понадобилось не более двух секунд на догадку, что произошло между этими двумя.
На третью секунду он с кулаками бросился на Алекса, вопя на превосходном кастильском:
— Ах ты, сукин сын!..
— Просто не могу поверить... — повторял Мерриман, расхаживая взад-вперед под зеленым навесом, служившим в батальоне Линкольна чем-то вроде штаба, и качая головой.
Перед ним стояли двое, не поднимая глаз от земли, и время от времени виновато вздыхали.
Хемингуэй комкал в руках пропитанный кровью носовой платок. Один рукав у него был порван, разбитые очки сиротливо висели на одной дужке.
У Райли заплыл глаз, а на гимнастерке были оторваны почти все пуговицы.
— Вы хоть понимаете, какой дурной пример подаете? — не унимался майор. — За такое вас следовало бы выгнать вон из лагеря, а вас — посадить под арест!
С этими словами он ткнул пальцем сперва в журналиста, а затем — в лейтенанта.
— Вы не имеете права... — начал Хемингуэй.
— Это я не имею права? — рявкнул Мерриман. — Вышвырнуть вас отсюда? Это мое подразделение, и мне насрать, что вас пригласил сюда генерал Рохо! Да хоть сам президент! Здесь командую я. Вам ясно?
Хемингуэй ничего не ответил, да в этом и не было необходимости.
— Ну а вы... — набросился он на Райли, почти нависая над ним. — Никак не могу поверить, что вы такой дурак! Только сегодня утром я спас вас от ареста, а спустя всего несколько часов вы затеваете драку с этим гребаным Эрнестом Хемингуэем, да ещё и на глазах у всего отряда. У вас есть хоть одна извилина?
— Я должен отвечать на этот вопрос? — спокойно спросил Райли.
— Нет! — снова рявкнул майор. — Не должны! Это риторический вопрос, черт бы вас побрал! И что теперь прикажете с вами делать? Что, скажите на милость?
— Но я...
— Молчать!
— Майор Мерри... — начал Хемингуэй.
— И вы тоже! Заткнитесь оба и убирайтесь с глаз моих долой!
— Как прикажете, — ответил Райли, отдал честь и развернулся кругом.
— Ладно, — пожал плечами Хемингуэй, делая то же самое.
— Стоять! — вновь рявкнул Роберт Мерриман, и оба снова повернулись. — Если хоть кто-нибудь из вас ещё хоть раз посмеет создать мне проблемы... — он снова ткнул в них пальцем, — то, клянусь Богом, я устрою вам такую адскую жизнь, что вы сами будете умолять о расстреле.
Оба снова кивнули и направились к группке неподалеку, с интересом следящей за разносом.
В первых рядах стояли Джек и Геллхорн, обсуждая их печальную участь.
— Что случилось? — бросился к Райли обеспокоенный галисиец.
— Отвали, Джек, — устало отозвался Райли.
Геллхорн рассмеялась, и Хемингуэй посмотрел на нее страдальческим взглядом.
— Как ты могла, Марта? Как ты могла спутаться с этим мужланом? — воскликнул он, презрительным жестом указывая на Райли.
— О чем ты говоришь, Эрнест? — невозмутимо ответила журналистка. — Я имею право быть с тем, кто мне нравится. Кто ты такой, чтобы требовать у меня отчета?
— Как ты можешь так говорить? — воскликнул оскорбленный писатель. — После того, что между нами было?..
Марта Геллхорн демонстративно скрестила на груди руки.
— Между нами? — холодно улыбнулась она. — Помнится, ты не очень-то об этом беспокоился, когда спал с официанткой из отеля «Флорида».
— Это совершенно другое!
— Ну конечно. Тогда я нахлебалась дерьма, а теперь твоя очередь. И что ты чувствуешь, когда тебя унижают?
Возле них между тем собиралось всё больше любопытных; вскоре вокруг столпилась половина лагеря. Драка между двумя знаменитостями
— это вам не шутка, такое зрелище увидишь не каждый день!
— Что происходит, Алекс? — шепотом спросил Джек, столь же ошеломленный, как и все остальные.
— Понятия не имею, — тихо ответил тот. — Но такое впечатление, что мисс Геллхорн попросту использовала меня, чтобы отомстить.
Галисиец сочувственно кивнул и ободряюще похлопал его по спине.
— Мне очень жаль, дружище. Не повезло тебе...
Райли повернулся к нему.
— Жаль? — улыбнулся он от уха до уха. — Да о чем ты говоришь? Нет ничего приятнее, чем секс назло кому-то.
К счастью, остаток дня прошел без происшествий — если не считать того, что из Барселоны привезли новые орудия: десяток огромных гаубиц советского производства, калибра сто пятьдесят два миллиметра. Батальону Линкольна предстояло перетащить их на другую сторону холма
и обложить мешками с песком. Не было сомнений, что когда эти железные звери начнут плеваться снарядами в сторону позиций националистов, от Бельчите останется лишь тлеющая груда щебня.
Раздевшись до пояса, Райли и Джек помогали солдатам укладывать последние мешки в стенку около метра высотой. Даже капитан Лоу подставил плечо, зная, что ничто так не сплачивает людей, как смертельный бой и тяжелая работа.
— Тебе сказали, когда начнётся артобстрел? — спросил Райли, передавая ему двадцатикилограммовый мешок с землёй.
— Мерриман говорит... — ответил тот, кряхтя от напряжения, — как только прибудет авиация из Валенсии. Может быть, даже сегодня.
Джек и Райли обеспокоенно переглянулись.
— Хотя сегодня, пожалуй, уже поздно, — добавил он, указывая на солнце, которое уже начало клониться к закату. — Вряд ли они вылетят раньше рассвета, а значит, сюда прибудут едва ли к полудню.
— А наступление? — спросил Джек, принимая мешок из рук капитана. — Когда оно ожидается?
— Думаю, дня через два или три, не раньше, — ответил Лоу, поворачиваясь к Алексу, чтобы передать ему очередной мешок.
— В таком случае, — фыркнул Райли, — сегодня никто не двинется с места, ведь так?
Чернокожий капитан внезапно насторожился. Он даже не заметил очередного мешка, который передавал ему Райли, так что цепочка грозила прерваться. Пристально посмотрев на сержанта и лейтенанта, он подозрительно нахмурился.
— Чует мое сердце, что-то вы затеваете.
Джек сделал самое невинное лицо, притворившись, что совершенно не понимает, о чем речь.
— Да вы что?.. Нет, конечно. С чего вы взяли?
— Вот с того и взял, что знаю вас, как облупленных. Уж не собираетесь ли вы ослушаться генеральского приказа?
— Но генерал не отдавал нам никаких приказов, — отчеканил Райли. Майкл Лоу еще больше помрачнел, поняв, что тот имеет в виду.
— Пойдемте со мной, — приказал он, покидая цепочку. — Оба. Алекс и Джек послушно последовали за капитаном, пока не отошли
достаточно далеко, чтобы их никто не смог услышать. Капитан сверлил их горящим взглядом.
— Могу я узнать, что случилось с вами обоими? — спросил он. — Вы что, хотите, чтобы вас расстреляли?
— Никак нет, товарищ капитан, — ответил Райли.
— Кончай валять дурака, Алекс! — сердито оборвал он. — Так в чем дело? На этой войне уже погибли сотни тысяч невинных людей, и многие из них — от нашей руки. Так почему же вы собираетесь рисковать жизнью, чтобы спасти семью каких-то незнакомцев? Клянусь, я не могу этого понять.
— Они вовсе не незнакомцы, товарищ капитан, — возразил Джек. — Вчера мы дали слово, что поможем им спастись.
— Дали слово? — повторил Лоу, не веря своим ушам. — Вы что же, считаете их благородными кабальеро, которые оценят ваше умение держать слово? На войне нет места подобным сантиментам. Здесь мы все прежде всего солдаты и обязаны выполнять приказы.
— Но это же мирные люди.
— Мирные? — переспросил он. — Да в этом чертовом городе тысячи мирных людей!
— Тех мы не можем спасти, — произнес Райли, глядя в том же направлении. — Но эту семью — можем.
— Но в Бельчите тысячи невинных гражданских, — возразил Лоу, указывая в сторону колокольни, возвышающейся над скопищем черепичных крыш. — Какая разница, одной семьёй больше или меньше?
Райли уставился на него в упор.
— Для них есть разница, и весьма существенная, — ответил он. Капитан первой роты глубоко вздохнул, приготовившись вразумлять
лейтенанта, однако так и не произнес ни слова. Вместо этого он вновь тяжело вздохнул, с жалостью глядя на обоих, как на полных идиотов, а то и психов.
— Вот клянусь, не могу вас понять... — проворчал он. — Каждый день гибнут сотни мирных людей и с той, и с другой стороны. Люди, которым вы хотите помочь, ничем не отличаются от тех, кого вы сами убивали едва ли не каждый день с тех пор, как прибыли в Испанию. А если вас схватят националисты или если это дойдёт до ушей генерала, вас обоих расстреляют.
— Мы постараемся, чтобы этого не случилось, — заверил галисиец.
— Кончай свои шуточки, Джек, — оборвал его Лоу. — Я не в настроении.
— Я и не думал шутить, товарищ капитан.
Лоу прищурился, вглядываясь в лицо сержанта и пытаясь заметить хоть тень улыбки на его губах.
— Я не намерен разбираться, какая вожжа попала вам под хвост, — произнес он минуту спустя, усмехаясь себе под нос. — Вы понимаете, что находитесь непосредственно под моей ответственностью, и случись что, я пойду под трибунал?
— Мы это знаем, — кивнул Райли.
— Однако это вас не останавливает. Оба лишь покачали головами.
— Вы же понимаете, если вас поймают, мне придется присягнуть перед генералом, что вы ослушались моего приказа, и тогда вам уже ничто не поможет?
— Разумеется.
Усталым жестом Лоу отер пот со лба.
— Козлы вы оба, — бросил он. — После этого он долго молчал, а потом все же добавил: — Ровно в десять я на пять минут задержу смену караула, так что будьте готовы. Это все, что я могу для вас сделать, — смягчился он. — А вы уж постарайтесь вернуться живыми. Хорошо?
— Большое спасибо, Майкл.
— Не благодари раньше времени, Алекс, — мрачно ответил Лоу. — Еще неизвестно, чем дело кончится. Да, кстати, — добавил он серьезно, — имейте в виду: я вам ничего не говорил.
— Чего вы не говорили, капитан? — удивленно поднял брови Джек.
— Отправляйтесь на эту ферму и возвращайтесь скорее, — закончил разговор капитан. — Мне бы не хотелось искать другого лейтенанта и нового сержанта перед самым наступлением.
— Никто даже не заметит нашего отсутствия, капитан. Мы вернемся еще до рассвета.
Лоу недоверчиво кивнул и, сложив руки за спиной, направился прочь, по-прежнему качая головой.
Алекс и Джек молча переглянулись, а капитан присоединился к остальным, чтобы помочь им таскать последние мешки.
— И все-таки мы это сделаем, ведь правда? — спросил Джек скорее у себя самого, чем у Райли.
— Тебе не следует идти, — сказал лейтенант.
— Конечно. Но и ты ведь не должен говорить глупости, однако это не мешает тебе их говорить.
— Я серьёзно. Пойми, вовсе не обязательно идти нам обоим.
— Ты каждый день собираешься спорить об одном и том же? Я иду с тобой — и точка!
Райли повернулся к другу.
— Ты знаешь, что будет, если кто-нибудь распустит язык?
— Никто не распустит, все будут молчать, — ответил Джек. — Ты же сам знаешь это не хуже меня.
— А если нас схватят? Вдруг генерал был прав, и этот фермер — действительно вражеский агент? Что, если сейчас у него в доме засел целый отряд легионеров, который только и ждет, когда мы туда сунемся?
Хоакин Алькантара нахмурился и скрестил на груди руки.
— Скорее уж мы обнаружим там саму Пресвятую деву, — раздраженно бросил он. — Опасность подстерегает нас ежедневно и ежеминутно, но это не мешает нам поступать по совести. Итак, мы пойдем вместе. Ты и я. Договорились?
Райли, конечно, с самого начала понимал, что разговор закончится именно этим, как всегда и бывало, но что поделаешь, если это был для него несколько эгоистичный способ очистить свою совесть? Если бы во время вылазки — или после нее — с галисийцем что-то случилось, он, по крайней мере, мог бы утешаться тем, что постарался его отговорить.
Джек, со своей стороны, тоже понимал, что эти недолгие споры всегда заканчиваются одним и тем же, и несколько подыгрывал другу. Он сам был свидетелем того, что произошло во время сражения при Хараме полгода назад, и прекрасно знал, как терзает его друга неспокойная совесть. И если эти пререкания могли хоть как-то облегчить душу Райли и хоть немного прочистить ему мозги, то Джек был этому только рад.
Галисиец чувствовал, что настойчивость Алекса в его стремлении спасти эту семью во многом объясняется желанием хоть как-то искупить вину. Собственно говоря, именно поэтому, едва оправившись после тяжелого ранения, он вернулся в батальон. Трагедия под Пингарроном и долгие месяцы пребывания в госпитале сильно изменили его характер — дерзкий и заносчивый офицер остался в прошлом, уступив место совсем другому человеку, более рассудительному и осторожному.
Райли положил руку на плечо сержанта и благодарно ему улыбнулся.
— Договорились.
Часы показывали без пяти минут десять. Алекс и Джек засели в кустах под покровом темноты, дожидаясь, пока Лоу отвлечёт часового и предоставит им обещанные пять минут, чтобы покинуть лагерь.
Формально, конечно, никто не знал, что они задумали, но в такой большой компании скучающих солдат без слухов никак не обходится, а потому многие провожали их одобрительными молчаливыми кивками.
Алекс вновь взглянул на часы, подставив их под тусклый звездный свет, отражавшийся от металлического браслета.
Джек повернулся к нему.
— Сколько еще ждать? — спросил он.
— Уже вот-вот.
Не успел он произнести эти слова, как справа послышалось шуршание сухой травы под чьими-то шагами, и прямо перед ними из темноты возникла приземистая фигура.
— Эй, Фрэнсис! — окликнул человек. — Ты тут?
В десяти метрах от них из зарослей вынырнула чья-то рука и приветственно помахала.
— Тут я, — послышался шёпот. — Что-то случилось?
— Капитан хочет тебя видеть.
— Прямо сейчас? Я же на посту.
— Я знаю, но мне приказано тебя найти. Я всего лишь посыльный. Солдат на минуту задумался, перебирая в уме, зачем он мог так
срочно понадобиться.
— Хорошо, — ответил он, поднимаясь. — Но если что, ты свидетель,
я ушел с поста по приказу. Не хочу, чтобы мне устроили выволочку из-за того, что покинул пост.
— Как скажешь, Фрэнсис. Только пойдем скорее, а то мы тут стоим у всех на виду.
Силуэты обоих солдат быстро растворились в темноте.
— Теперь все зависит от нас, — прошептал Райли.
Они начали медленно двигаться в сторону, противоположную той, где скрылись часовые.
Но в эту минуту за спиной у них раздался чей-то властный голос:
— Встать, именем Геспублики!
Оба интербригадовца застыли — не столько даже потому, что их
обнаружили, сколько потому, что никак не ожидали услышать здесь этот голос, звучавший подобно плохо смазанной телеге.
— Кгугом! — снова проскрежетал голос, и в них ударил свет фонаря. Алекс и Джек безмолвно и безропотно повернулись, подняв руки.
— Так-так-так!.. — произнес чрезвычайно довольный Андре Марти.
— И что же мы здесь делаем? Генегал Вальтег сказал, будто не вегит, что вы ослушаетесь пгиказа, но я заметил в ваших глазах огонек неповиновения, лейтенант Гайли. И понял, что вам ничего не стоит пгедать своих товагищей и помочь бежать этим фашистам. Я знал, что вы на это способны.
Политкомиссар держал руку на рукояти пистолета, торчавшего у него из-за пояса, хотя в этом не было никакой необходимости: четверо солдат из генеральской охраны держали их под прицелом девятимиллиметровых пистолет-пулеметов Шмайсера.
— Вы оба агестованы, — самодовольно добавил Марти. — И увегяю, ваша кага послужит для всех угоком.
Их провели через весь лагерь батальона Линкольна, приставив к спине оружие, словно двух мародеров. Комиссар Марти прямо-таки упивался своей властью над американцами, которых всегда считал слишком самонадеянными и мятежными, и теперь этот случай должен был послужить уроком для всех: каждый, кто посмеет посягнуть на его авторитет, понесет заслуженное наказание.
Солдаты повскакивали с мест, чтобы посмотреть, как двух товарищей по оружию ведут под дулом пистолета в сторону палатки Мерримана. Он тут же выскочил наружу, услышав незнакомые голоса, которые становились все громче по мере приближения печальной процессии, возглавляемой Андре Марти.
— Что здесь происходит? — сердито спросил майор у Марти. — По какому праву вы арестовали двоих моих людей?
— Не стоит утгуждаться, товагищ майог, — с убийственной вежливостью ответил француз. — Вы и сами пгекгасно знаете, что пгоисходит.
— Я требую объяснений, — в бешенстве заявил майор, а Райли не мог понять, на кого он больше злится: на комиссара или на него самого. — Вы не имеете права их арестовывать.
Комиссар вызывающе скрестил руки на груди.
— Полагаю, вы пгедпочитаете сделать это сами, товагищ майог? — осведомился он и, подойдя вплотную к бывшему калифорнийскому профессору, угрожающе прошептал ему на ухо: — Или вы хотите, чтобы я
пгедставил основания для их агеста, дискгедитиговав вас пегед вашими людьми? — он махнул рукой, указывая на собравшихся вокруг. — Вы, конечно, можете запгетить мне агестовать этих двоих пгедателей, но в таком случае обязаны будете агестовать их лично. Вы меня понимаете?
— Прекрасно понимаю, — тем же тоном ответил Мерриман. — Но если вы думаете, что имеете право врываться в мой лагерь и угрожать мне...
— Я вовсе не уггожаю, — перебил Марти, растягивая губы в злобной усмешке. — Мне это не тгебуется. Мои полномочия выше ваших, и если вы встанете у меня на пути, то нагушите субогдинацию, а товагищ генегал весьма сугово кагает подобные пгоступки. В конце концов, — повернулся он к Алексу и Джеку, — эти двое в любом случае должны быть наказаны.
Мерриман с трудом сдерживал ярость, с презрением глядя на политкомиссара. Заметив, как тот вытягивает вперёд шею, он подумал, с какой легкостью мог бы свернуть эту самую шею одной рукой. При этом он знал — самое большее, что он может сделать, это подать жалобу генералу Вальтеру, и конечно, она ничем не поможет.
Взглянув на Алекса и Джека, он понял по их глазам, что все кончено. Мерриман по-настоящему удивился, прочитав, как губы Райли
беззвучно прошептали: «Мне жаль».
Марти приказал идти дальше, и четверо солдат повели двоих друзей к засохшей оливе в нескольких метрах за чертой лагеря. Там им связали руки
и велели сесть на землю, спиной к стволу.
— Ну что ж, надеюсь, вам удобно? — осведомился комиссар, устраиваясь рядом и обнажая в улыбке зубы, блеснувшие в темноте. — Сейчас вам не кажется хогошей идеей бунтовать пготив вышестоящих?
— Шел бы ты знаешь куда... — начал галисиец.
— Джек! — оборвал его Алекс. — Закрой пасть! — Затем, глядя на чернеющий в темноте силуэт Андре Марти, он произнес: — Товарищ комиссар, я признаю себя виновным в неповиновении, или в чем вы там хотите меня обвинить, но сержант Алькантара ни в чем не виновен. Он лишь выполнял мой приказ, и никто не вправе обвинять его в неповиновении. Достаточно посмотреть на него, чтобы понять, этот толстяк неспособен на мятеж.
— Вот дерьмо! — выругался вышеупомянутый. — Но могу я узнать...
— Заткнись, мать твою! — рявкнул Райли.
Марти расхохотался — его, видимо, весьма забавляло это зрелище.
— Не беспокойтесь, лейтенант. Я пгекгасно знаю, что пгедставляет собой сегжант Алькантага; как и вы, он славится своей стгоптивостью. В
каком-то смысле даже логично, что вы оба одинаково сквегно кончите, не находите?
— И как же мы кончим? — спросил Джек.
Зубы комиссара снова блеснули в темноте, обнажившись в улыбке.
— А это уже будет зависеть от гешения товагища генегала... Но я увеген, что оно не заставит себя ждать, — Андре Марти вновь хохотнул, как будто тявкнула собака. — А сейчас я оставлю вас под надзогом ваших товагищей из батальона Линкольна, чтобы все могли видеть, к чему пгиводит неповиновение. Завтга утгом я вегнусь, и вы пгедстанете пегед судом товагища генегала.
Француз сделал шаг вперед и присел на корточки перед арестованными.
— Ах да, и еще должен вам сказать, — доверительно произнес он; изо рта у него воняло, как из помойки. — Должен вам сказать, что двое солдат, котогые останутся вас кагаулить, имеют пгаво стгелять, если вы попытаетесь бежать. Так что, — он вновь захихикал, — можете попгобовать.
Пять минут спустя огни машины политкомиссара скрылись за поворотом проселочной дороги, а двое солдат из его личной охраны, как он
и обещал, остались караулить Алекса и Джека, по-прежнему сидящих под высохшим деревом со связанными за спиной руками.
— Ну что ж, — вздохнул Джек. — Этого и следовало ожидать.
— Чего — этого?
— Что нас арестуют и устроят выволочку.
— Нет, — возразил Алекс. — Я уверен, что нет.
— Думаешь, нас расстреляют?
Райли покачал головой.
— Не думаю. Скорее всего, разжалуют в рядовые и отправят рыть выгребные ямы до самого конца войны.
— Ну, это ещё не самое скверное, — ответил Джек. — Хотя, честно говоря, я надеялся умереть иной смертью: скажем, бросив гранату под вражеский танк или закрыв грудью амбразуру.
Райли повернулся к другу.
— Ты это серьёзно? — спросил он.
Галисиец закашлялся и сглотнул.
— Разумеется, нет. Сказать по правде, я предпочел бы умереть в постели между ног прекрасной женщины, но боюсь, для этого несколько поздновато: я уже больше года ни с кем не трахался.
— То-то я гляжу, ты как-то странно на меня смотришь, — заметил
Райли.
Джек оглядел его с головы до ног.
— Нет, ты не мой тип, — произнес он наконец. — Как ты думаешь, кто мог настучать Марти? Кто-то ведь ему донес?
Райли пожал плечами, хотя в темноте этот жест трудно было разглядеть.
— Может быть, и никто, — ответил он. — Этот Марти, конечно, скользкий тип, но не дурак. Вполне возможно, он и сам предвидел, что мы ослушаемся приказа.
— Честно говоря, я грешил на Хемингуэя. Ты отбил у него девушку, и ему это очень не понравилось.
Райли на миг задумался, но тут же отмел эту мысль.
— Нет, не думаю. Не тот человек. Такой скорее полезет бить морду или вызовет на дуэль, но не станет действовать исподтишка.
— Я бы не был так в этом уверен.
— Ты так говоришь, потому что совсем его не знаешь.
Сержант шмыгнул носом, после чего ответил:
— Нет, Алекс. Я так говорю, потому что как раз сейчас он идет сюда
— и я не сомневаюсь, именно для того, чтобы позлорадствовать.
Подняв голову, Райли отчетливо разглядел в свете костров внушительную фигуру знаменитого журналиста, который спокойно приближался к ним, как будто совершал обычную вечернюю прогулку.
— Добрый вечер, товарищи, — поприветствовал Хемингуэй обоих часовых. — Как там наши заключенные?
Те, не заметившие его появления, резко обернулись, вскинув оружие.
— Спокойно, спокойно, — заговорил писатель, поднимая руки. — Спокойно, друзья мои. Я пришел лишь вас проведать. Вам известно, кто я такой?
— Журналист, — ответил один из солдат с сильным немецким акцентом. — Чего вам надо?
— Ничего такого... Просто поговорить с заключёнными.
— Нельзя. Валите отсюда.
— Только одну минутку...
— Никто не имеет права приближаться к заключенным, — пояснил другой солдат. Этот, напротив, говорил со славянским акцентом, и голос его звучал более дружелюбно.
— Но ведь я же не кто-нибудь, — настаивал журналист. — Я — Эрнест Хемингуэй, близкий друг генерала Висенте Рохо, и у меня есть право говорить, с кем захочу, и ходить везде, где пожелаю. Или вы считаете, что приказ комиссара Марти может отменить решение генерал-майора Республиканской армии?
Часовые не на шутку засомневались, прежде чем ответить. Хемингуэй, воспользовавшись заминкой, сунул руку в карман, извлёк оттуда маленькую фляжку и протянул ее обоим караульным.
— Не желаете хлебнуть? — предложил он. — Виски — что надо!
— Мы не имеем права пить на посту, — ответил тот, что говорил со славянским акцентом.
— И кто же об этом расскажет? Эти двое? — указал он кивком на Джека и Алекса.
— Мы не имеем права пить, — повторил немец. — Так что уберите.