К вечеру погода испортилась. С запада наступала черная туча. Подул ветер.
– Смотри, как рожь разволновалась, – сказал Костя. – Волна за волной. Совсем как «Девятый вал» Айвазовского.
– Придется нам выдержать шторм на суше, – сказал Саша Гольцов.
Ветер усилился. Пыль и сухая трава закружились в вихре. Пыльные столбы винтом вонзились в небо. На пересохшую землю, подымая облачка пыли, упали первые крупные капли дождя.
Только мы успели развернуть плащ‑палатки, как вместе с новым порывом ветра залпом ударил сильный косой дождь. На мгновение поднялась пыль, но сразу же осела под тяжестью влаги. Молнии ослепительными стрелами рассекали горизонт. Тучи проносились у самой земли. Захватывало дух. Дышать становилось тяжело. Дождь захлестывал все сильнее. Земля не успевала поглощать выпадавшую влагу. Образовались лужи.
Мы промокли. Не спасли и плащ‑палатки.
– Костя, смотри запалы не подмочи, – забеспокоился Гольцов.
– Что ты? Они ведь в упаковке, – отозвался Костя.
Резкие грозовые разряды перерастали в отдаленный рокот. Молнии стали блестеть не так ослепительно и реже. Бурный ливень сменился тихим, моросящим дождем. Это надолго…
День подходил к концу. Промокшие, мы с трудом разгибали онемевшие ноги.
Наступили сумерки. Не дожидаясь, пока закончится дождь, мы подошли к железной дороге. Проследовал эшелон на запад. Он состоял только из крытых вагонов. Но наше внимание привлек эшелон, который приближался с запада.
Предчувствие оправдалось. Эшелон был нагружен танками, орудиями и автомашинами. Горько было сознавать, что он пройдет невредимым до линии фронта. Но пройдет ли? На его пути еще много партизанских отрядов и диверсионных групп. Возможно, именно этот эшелон станет жертвой Коли Гапоненко. Его группа ушла ближе к Курску.
|
|
Всю ночь шли эшелоны с танками, артиллерией, автомашинами, грузами и войсками…
– Это же не только здесь. Наверное, по всем дорогам фашизм, как гадина, ползет по нашей земле, – возмущался Рыбинский.
Ночь была на исходе. Надо было возвращаться на наблюдательный пункт. Перед уходом Костя и Саша Гольцов заминировали дорогу.
К рассвету мы опять были на своем наблюдательном пункте – в татарнике. Вдруг послышался стук и грохот со стороны железной дороги. Нас удивляло, что нет характерного для паровоза пыхтения. Внимательно всмотревшись в ту сторону, мы увидели, что к месту, где заложена наша мина, стремительно приближается дрезина, а на ней два человека.
– Хоть бы не взорвались, – высказал Рыбинский мысль, которая беспокоила каждого из нас.
Но нашим желаниям не суждено было сбыться. Мы увидели короткую вспышку, на месте которой вырос высокий куст густой пыли, а вслед за этим послышался сильный взрыв. Неуклюже переворачиваясь, в воздух полетели куски шпал… Когда пыль рассеялась, дрезины и гитлеровцев на дороге не было.
Этот взрыв наделал много шума среди фашистов. Прибыла восстановительная бригада. Путь был исправлен примерно через полчаса, но еще долго не шли поезда, а гитлеровцы ползали по железнодорожному полотну, разыскивая мины, того и не подозревая, что виновники крушения сидят всего в трехстах метрах от железной дороги.
Мы подвели итоги наблюдения за сутки. Всего прошло пятьдесят два эшелона, из них на восток – двадцать семь, на запад – двадцать пять.
|
|
Наблюдение за следующие сутки дало примерно такие же результаты. Днем шли эшелоны с второстепенным грузом, ночью‑с войсками и боевой техникой. Видимо, противник старался в лесных районах Белоруссии и Украины, насыщенных партизанами, пропустить эшелоны днем, а здесь, в степном районе, ближе к фронту, где опасность нападения партизан меньше, использовать ночь для скрытного сосредоточения войск.
Необходимо было сообщить эти данные своему командованию. Но прежде чем уйти, мы решили вторично заминировать дорогу.
С наступлением темноты группа отошла в сторону километра на два и подползла к железнодорожному полотну. Донеслась немецкая речь. Мы притаились. По насыпи протопали два немецких солдата. Как только стихли шаги патруля, на насыпь метнулись две тени. Это Костя и Саша Гольцов. Мы с Решетниковым лежим у насыпи и тщательно всматриваемся в ночь. Хлопцы работают быстро. Иногда доносится еле слышный стук ножа о камушки. Наконец две самодельные мины по четыре килограмма установлены.
– Готово, – коротко доложил Костя.
Мы направились к базе. В настроении товарищей чувствовался подъем. Моя душа тоже ликовала. Сделано хорошее дело.
Послышался стук приближающегося эшелона. Мы уже предвкушали успех. В моем воображении рисовалась картина, как эшелон летит под откос. Вагоны ползут один на другой и превращаются в щепки. Рвутся снаряды и бомбы. Факелом горят цистерны. Мы возвращаемся героями дня… Но получилось далеко не то, чего мы хотели.
Паровоз тяжело пыхтел, как бы жалуясь на непосильную тяжесть. «Ох, как тяжко!», «Ох, как тяжко!» Вагоны поддакивали: «Так‑так‑так», «Так‑так‑так». Да, действительно тяжко. Эшелон шел с танками и автомашинами. Мы с нетерпением ждали взрыва. Наконец ослепительная вспышка, вслед за нею взрыв. Что‑то затрещало, зазвенело. Послышалось свистящее шипение. Судорожно застучали буфера вагонов, и все застыло. К нашему разочарованию, эшелон стоял на рельсах, и лишь паровоз, поврежденный взрывом, извергал клубы пара.
|
|
Поле осветилось десятками ракет. Стало видно как днем. Из танков открыли стрельбу не менее десяти пулеметов. Гитлеровцы выскакивали из вагонов, залегали за рельсами и открывали беспорядочную стрельбу из автоматов. Со стороны ближайшей станции послышалась стрельба, полетели в воздух ракеты. К месту взрыва спешила помощь.
Нам ничего не оставалось делать, как «лечь на обратный курс».
Народная поговорка гласит, что первый блин всегда комом. Но у нас получились оба блина комом. Не много ли? Сказалось отсутствие опыта в проведении диверсий. В первом случае мы неправильно выбрали время минирования, не учли возможности появления дрезины. Во втором случае неправильно выбрали место и метод минирования. Да и эшелон шел слишком медленно…
Наше возвращение было встречено с возбуждением и радостью. Всех интересовали результаты разведки. На базе мы себя чувствовали как дома. Все товарищи в сборе. Можно спокойно отдохнуть.
…Началась горячая работа, полная опасностей и волнений. День и ночь разведчики следили за движением эшелонов с вражескими войсками, боевой техникой, ранеными и различным грузом. Это был период, когда враг сосредоточивал свои силы на воронежском направлении, рвался к Дону. В этих условиях важно было своевременно информировать наше командование об этих перебросках. Разведчики почти не отдыхали. На задание брали и новичка Мурзина, который оказался мастером на все руки и хорошим товарищем.
С задания возвращались усталые, но довольные полученными данными и проведенными диверсиями.
Дуся часами просиживала за обработкой донесений и передачей их на Большую землю. В ответ получала запросы, требующие уточнения. Трудности еще заключались и в том, что нам часто приходилось менять место работы радиостанции, во избежание ее засечки.
Первое время нас беспокоило то, что наблюдением не всегда можно было определить характер перевозимых грузов. Выход был найден.
Выполняя очередное задание, Кормелицын проследил, когда немцы ушли на осмотр путей, и подошел с товарищами к железнодорожной будке. Он вызвал обходчика. Из будки вышел высокий, худощавый мужчина, болезненного вида, с висячими усами. При виде разведчиков он забеспокоился.
– Уходите, сейчас немцы возвратятся – сами пропадете и меня погубите.
Обходчик опасливо посматривал вокруг.
– Не беспокойтесь. Ночь темная – не заметят, – сказал ему Петя. – Наш уход и ваша жизнь зависят от вас самих.
– Что вам от меня надо? – поспешно спросил обходчик.
Петя рассказал, что нас интересует, сколько эшелонов в сутки проходит и какие грузы перевозятся. Обходчик без всяких колебаний согласился помочь разведчикам, только просил, чтобы они никому из местных жителей не проговорились. Условились, что каждую ночь, примерно около десяти часов, когда немцев не будет вблизи будки, обходчик будет встречать разведчиков и сообщать им данные о железнодорожных перевозках. От этого же обходчика Петя узнал, что интенсивность перевозок увеличилась за последние четыре‑пять дней. Это было очень важно!
Через несколько дней после знакомства Пети с обходчиком я с Мурзиным и Савкиным пошли к станции Ворожба. Необходимо было узнать, что там делается.
К самой станции подойти не удалось, и мы замаскировались в посевах. Весь день наблюдали за железной дорогой, но станция нам не была видна. Поэтому с наступлением вечера мы вновь попытались пробраться ближе к станции. Подходили очень осторожно, чтобы не попасть во вражескую засаду.
– Стой! – тихо сказал Мурзин и лег.
Мы последовали его примеру. Петр Владимирович указал в направлении станции, и я увидел, что из поселка в поле пробирался какой‑то человек. Заинтересовались им. Ведь ночью всякое хождение по улицам и выход из населенных пунктов немцами были строго запрещены. Значит, у этого человека были причины для нарушения немецкого порядка. Мы решили задержать его и пошли ему наперерез.
Заметив нас, он попытался скрыться, но после нашего предупреждения, что мы будем стрелять, остановился. Это был парень лет двадцати. К нашему удивлению, он держался свободно и, казалось, ничуть не испугался. Парень внимательно посмотрел на нас, увидел красные звездочки на наших пилотках и, улыбаясь, сказал:
– Свои! Я так и знал, что фашисты ночью малой группой не пойдут из поселка.
Он оказался неразговорчивым. О себе только и сказал, что работает в бригаде по ремонту железнодорожных путей. Качество ремонта? На прошлой неделе прямо на станции подорвался маневровый паровоз. Ремонтники постарались…
Мне положительно нравился этот парень. Оказалось, что он точно знает, какие грузы перевозятся и сколько. На мой вопрос, чем объяснить его осведомленность, он просто ответил:
– Что же вы думаете, только вас интересуют перевозки? Есть еще заинтересованные.
От дальнейших откровений он отказался. Впрочем, мы и не настаивали. Нас устраивало то, что он согласился два раза в неделю сообщать нам необходимые сведения.
Выходит, что и в этом районе не одни мы следили за врагом.
Таким образом, данные, добываемые наблюдениями, мы дополняли и уточняли еще двумя источниками и немедленно передавали это по радио нашему командованию.
Нам было приятно, что наши донесения не оставались без внимания.
Однажды мы пришли к месту встречи с нашим знакомым из Ворожбы. Вдруг послышался гул моторов. Лучи прожекторов прорезали ночную тьму и забегали в поисках самолетов. Вот им удалось поймать в скрещение двух лучей серебристую машину. Захлопали зенитки. Но в это время в воздухе повисло несколько ракет. Станция стала видна как днем, а там, где летали самолеты, – сплошная темень.
Один за другим послышались мощные взрывы. Самолеты сделали еще заход, и снова взрывы…
Гул моторов затих. Прекратили стрельбу зенитки, а прожектеры еще долго прощупывали ночное небо.
Этим налетом был поврежден паровоз и много вагонов, находившихся на станции, а также разрушен путь.
Мы получали все новые и новые задачи. На разведку железной дороги Конотоп – Хутор Михайловский ходила группа во главе с Петей Кормелицыным. Возвратившись с задания, Петя доложил, что железная дорога для нас особого значения не представляет. Движение по ней незначительное. В сутки проходит всего три‑четыре эшелона, главным образом с продовольствием.
Вечером разведчики подошли к железнодорожной будке, заговорили с обходчиком – пожилым украинцем. От него узнали, что из Хутора Михайловского должен пройти эшелон. С каким грузом – обходчик не знал. Ребята решили не упускать случая. Перерезали телефонный провод и заминировали дорогу. Место для минирования на этот раз выбрали у поворота, на высокой насыпи. Заряд положили под один рельс, рассчитывая, что силой взрыва паровоз столкнет с насыпи в сторону. На этот раз их расчет оправдался.
Недолго пришлось ребятам ждать результатов своей работы. Только они отошли в лес, как послышался грохот приближающегося эшелона. Последовал взрыв. Паровоз слетел с насыпи и увлек за собою вагоны. Окрестность наполнилась треском досок и лязгом металла. Над местом крушения поднялось облако пыли. Разведчики подбежали к эшелону и уничтожили уцелевших гитлеровцев из охраны. Оказалось, вагоны были нагружены мукой и сахаром, один – сливочным маслом. Трава и кусты вблизи места крушения покрылись мучной пылью…
Хлопцы набрали в вещмешки муки, сахару и масла. Кроме того, спрятали в лесу мешок муки, мешок сахару и ящик масла.
– Мы решили проследить, что будут делать немцы, – рассказывал Кормелицын. – Только собрались уходить в лес, чтобы выждать время, вдруг к нам подбегает путевой обходчик со слезами на глазах: «Что вы наделали? Куда мне теперь деваться?»‑кричал в отчаянии старик. Я ему посоветовал идти в партизаны, а он говорит: «Умный какой нашелся! Я уйду, а что сделают с моей семьей? Ее немцы расстреляют». Действительно, так могло случиться. Что делать? Выход нашел сам обходчик. «Избейте меня или что хотите сделайте, лишь бы у меня оправдание было, – попросил он. – Руку прострелите. Ну, хотя морду набейте, чтоб след остался»… Тяжело было это делать, но выхода не было. Пришлось дважды приложиться к ни в чем не повинному старику.
– Петя как дал, так старика словно ветром снесло с насыпи. А он поднялся да говорит: «Бей еще»… Жаль дедушку, – сказал, хмурясь, Стрелюк.
– После этого обходчика связали и положили в будку. Дверь заперли снаружи, – продолжал Кормелицын.
Ночью немцы побоялись выехать к месту крушения. Этим воспользовались местные жители. Услыхав взрыв, несколько любопытных женщин подкрались к месту крушения и обнаружили сахар и муку. На ноги была поднята вся деревня. У вагонов засуетились женщины и подростки с мешками. Они спешили запастись сахаром и мукой. Появление разведчиков вызвало среди них переполох. Но когда выяснилось, что свои, одна старушка сказала:
– Як бы вы, сынки, биля нашого села розбили ешелон с солью.
– Вы выставьте наблюдателей, а то немцы нагрянут, так они уж вам подсолят, – пошутил Петя.
Но женщины оказались догадливыми. Они знали, что немцы могут приехать, а поэтому наблюдение за дорогами поручили мальчишкам.
Утром пришли немцы. Разведчики быстро скрылись, потому что гитлеровцы нагрянули с овчарками и пустились в погоню.
– Ну и побродили же мы по ручьям и рекам, чтобы следы замести, – сказал Сережа Рябченков. – Из сил выбились.
– Сержант и махоркой след посыпал, – припомнил Стрелюк.
Запутав следы, хлопцы оторвались от преследования и возвратились на базу.
Доставленные Кормелицыным и его группой продукты были кстати. Мурзин, проявивший вдруг поварские способности, с помощью Дуси приготовил лепешки и полтавские галушки. Мы пили чай, заваренный листьями лесной малины, с большими кусками сахару. Завтрак получился на славу.
СУДЬБА ЛЕШИ КАЛИНИНА
Где бы я ни был, что бы ни делал, мысль о судьбе Леши Калинина меня не покидала. Теперь, когда выбрано место для базы, установлено непрерывное наблюдение за железной дорогой и организованы диверсии, мы получили возможность наведать своего боевого товарища. Если он поправился настолько, что сможет идти, надо забрать его с собою. Если же этого сделать еще нельзя, то узнать, в чем он нуждается, и помочь.
Выполнение этой задачи я возложил на Костю Стрелюка и Володю Савкина. Костя у нас заменял Лешу. Он был очень наблюдательным и хорошо ориентировался на местности. Сообразительный, смелый и выносливый, Володя был достойным напарником Кости.
Я весь день провел за составлением подробной схемы маршрута для Стрелюка и Савкина. А вечером проводил их до опушки рощи и пожелал счастливого пути и удачи.
Потянулись томительные и тревожные дни ожидания. О чем бы ни говорили хлопцы, а в конечном счете разговор сводился на отсутствующих товарищей.
Прошло пять суток со дня ухода Стрелюка и Савкина. Ребята не возвращались. Что могло с ними случиться? Кто‑то высказал предположение, что Лешке трудно идти и они делают малые переходы. Это до некоторой степени нас успокаивало…
Прошло шесть дней. Костя и Володя возвратились… без Леши. Посыпались тревожные вопросы, на которые они еле успевали отвечать. Стрелюк и Савкин подробно рассказали, что им удалось узнать.
На место разведчики пришли утром, но к дому, где был оставлен Леша, решили подойти вечером, чтобы не привести за собою немцев. День использовали для наблюдения за домом. Косте и Володе показалась подозрительной полнейшая тишина во дворе. Не слышно даже собак, а когда оставляли Лешу Калинина, собаки были.
Вечером разведчики подошли к дому и постучали в дверь. Дверь открыла хозяйка. Хлопцев она встретила слезами и причитаниями. Из воплей нельзя было ничего понять. Одно было ясно, что случилось несчастье. Немного успокоившись, она рассказала о том, что произошло.
На пятый или шестой день после нашего ухода Леша почувствовал себя настолько хорошо, что слез с сеновала и начал ходить по двору. Увидав это, хозяева одновременно и обрадовались и испугались. Их радовало быстрое выздоровление раненого, за которым они старательно и заботливо ухаживали. Но они испугались, что соседи могут заметить постороннего и донести полиции..Поэтому хозяйка уговорила Лешу спускаться с сеновала только ночью, чтобы никто не видел. Опасения оказались не напрасными. Хотя Леша больше не выходил днем, но предосторожность была запоздалой.
Как‑то ночью в дом постучали. Хозяин открыл дверь. У порога стоял мальчик лет одиннадцати.
– Дядьку, до вас завтра прийдут полицаи, – выпалил мальчик.
– Шо ты мелешь? – спросил хозяин, ошеломленный известием. – Чего им у меня трэба?
– Я нэ знаю. Мамка узналы от жены полицая и сказалы: бижи и скажи, що прийдут. Тильки щоб нихто нэ бачив. Я и прыйшов, – залепетал мальчик под строгим взглядом обходчика. Он заторопился: – Так я побежал. Прощавайте.
Хозяин выругался вслед мальчику, сам же поспешил рассказать все это жене.
– За що ж ты на хлопчика накричал? – спросила она.
– Может, его подослали, – ответил хозяин, хотя и сам этому не верил.
Хозяин и Леша почти всю ночь обсуждали создавшееся положение. Леша решил уйти в лес, но обходчик и слышать об этом не хотел. Затем он ушел в дом и через несколько минут вышел вместе с женой.
– Олекса, злазь видты, – сказал он озабоченно. – Мать постелет во ржи на огороде.
Вскоре Леша лежал на мягкой постели и вдыхал утреннюю свежесть. Возле него лежали хлеб, соль, огурцы, помидоры, сырые яйца и стояло ведро с водой. Хозяин, тем временем, подпушил сено, на котором лежал раненый. Хозяйка вынесла из дому и запрятала бинты и медикаменты. Ночь прошла в заботах и приготовлениях.
Наступило утро. Хозяйка выгнала корову в стадо. После завтрака хозяева пошли работать в огород. Муж сорвал ржаной колос, помял его, и на ладони оказались крупные зерна. Он попробовал их на зуб и сказал:
– Через день‑два жито косить надо.
– Косыть так косыть, – сказала хозяйка, чтобы поддержать разговор. Ее тяготило молчание.
– Урожай в цьому роци добрый.
– Яким же ему буть?
– А вот и их черт несет, прости, господи, мою душу грешную.
– Бог с тобою. Який ще там черт? – не поняла жена. – Кого несет?
– Непрошеных гостей, – сказал он, показывая глазами на дорогу. – Ковыряйся тут. Ты ничего не знаешь. Поняла?
Вместо ответа жена только наклонила голову… Полицейские подошли к калитке. Псы подняли злобный лай.
– Эй, хозяин, принимай гостей, – закричал старший полицейский в щегольских хромовых сапогах. – Не ждал, наверное?
– Хоть не ждал, а рад привитать у себя дорогих гостей, – весело сказал хозяин и поспешил навстречу полицейским, думая про себя: «Черт вам рад», а вслух приветливо заговорил: – Чем я заслужил честь приветствовать высоких гостей? Добрый день!
– Приглашай в дом, – скорее потребовал, чем попросил полицейский.
– Милости прошу к нашему шалашу. Гость в хати – свято в кимнати, – пригласил хозяин и крикнул жене:
‑Стара, а стара! Хиба ты не бачишь? Гости прийшлы. Ставь самовар.
Полицейские переглянулись. Вошли во двор. Трое полицейских направились в дом, а двое остались на улице.
– Прошу до хаты, – приглашал остальных гостеприимный хозяин. – Вот жара так жара. Может, кваском угостить, так я мигом в погреб сбегаю.
– Ничего нам не надо. Мы покурим на свободе, – ответили полицейские, которые остались во дворе.
– Мы не староверы, можно курить и в хате. Но, как говорится, вольному воля, спасенному рай. Тильки осторожно с огнем. Бачите, какие ветры? Все горит, как порох.
Вошли в дом. В доме был безупречный порядок. На подоконниках стояли пышные цветы. В комнатах прохладно. Хозяин почувствовал себя увереннее и старался быть веселым и беззаботным.
– Прошу, присаживайтесь, господа, – приглашал он, смахивая со стульев невидимую пыль. Полицейские не спешили садиться. Они прохаживались по комнате и внимательно ее оглядывали.
– Скажите, господа, как дела на фронте? Скоро окончится война? – спросил хозяин, когда «гости» сели. – Оно, конечно, может, то тайна. Вы люди ученые и в начальстве ходцте, потому я вас и спрашиваю. А як шо не так, то выбачайте. Не письменный я. Всего два роки учился в приходской школе…
Хозяин старался говорить по‑русски, но ему это удавалось с трудом.
– Фюрер готовит последний удар по большевикам, – ответил польщенный полицай, воровато бегая глазами по комнате.
– Та шо вы? Невже‑таки последний?‑ сказал удивленно хозяин и добавил: – Дай‑то бог. Может, и война скоро закончится. Дорогу отремонтируем, поезда пойдут, а то безработным живу.
Разговор не вязался. Но и для обыска не было повода. Надо было его придумать. Хозяйка начала накрывать стол.
– Зачем это? – спросил полицейский. – Что вы хотите нас задобрить?
– Христос с вами. Нашо обиду человеку чинишь? – обиделся хозяин. – Я до вас со всей душой.
– Ты ко всем «со всей душой»: и к нам, и к партизанам, – перейдя на «ты», сказал строго полицейский.
– Причем тут партизаны? – удивился хозяин, понимая, что настоящий разговор только начинается.
– Нечего дурака валять, говори, где прячешь большевика?
– Ах, вон оно шо?‑ облегченно вздохнул хозяин. – Напугали… Разве шило в мешке утаишь? Вы про сына? Так вон его портрет, висит на видном месте. Не ховаю, все ж таки сын. А то, шо он ущел с Красной Армией, его дело. Он уже сам отец. Я ему не указ, я за него и не ответчик. Вот так…
– Зубы не заговаривай, – сказал старшой с перекошенным от злости лицом и прищуренными глазами. – Где прячешь десантника?
– Извиняйте, но я не донимаю, в чем дело, – испугался не на шутку обходчик. – Какой десантник?
– Сейчас поймешь, – брызгая слюной, проговорил полицай. – Обыскать двор!
Два полицая устремились на сеновал, остальные рыскали по сараям, на чердаке дома, в подвале. Псы разрывались от ярости, пытаясь сорваться с цепи.
Не найдя ничего на сеновале, полицейские слезли оттуда и на немой вопрос старшого только развели руками. Они приходили в ярость от безрезультатного обыска. Дело дошло до сундуков. Полицейским очень хотелось найти партизана в сундуке.
Хозяйка упала на колени перед полицейским и начала голосить. Это привело их в еще большую ярость.
– Невинной овечкой прикидываешься! – закричал на нее старшой.
– Мать, встань. Пусть ищут. Это кто‑то на нас набрехав, – стараясь быть спокойным, сказал хозяин, поднимая жену. Его мысли были на огороде во ржи. Пусть рыщут по двору, лишь бы в огород не шли.
Произведя тщательный обыск, полицейские «арестовали» серебряные часы, бостоновый костюм, хромовые сапоги, которые хозяин надевал лишь по большим праздникам, кубышку сливочного масла. Но этим дело не ограничилось. Необходимо было нанести «потери в живой силе». И они были нанесены. Перед уходом полицейские застрелили собак, чтобы не мешали им заниматься воровскими делами.
Хозяйка больше плакала от перепугу чем от причиненных убытков. Ее муж ничем не выказывал своей тревоги, а только повторял, чтобы слышали полицейские: «Это злодеи наговорили, набрехали на честных людей».
Когда полицейские ушли, радости хозяев не было конца. Однако радость была преждевременной.
Через два дня вновь приехали полицейские. Они, не заходя в дом, окружили рожь и забрали Лешу. Видимо, кто‑то выследил его убежище, когда хозяйка приносила еду. Леща не мог оказать никакого сопротивления, так как мы забрали у него автомат и пистолет, опасаясь, чтобы он не покончил с собою.
Вместе с Лешей увели и хозяина.
Лешу отвезли в Глухов, сдали немцам, а те поместили его в госпиталь при лагере военнопленных…
Володя и Костя узнали, что на следующую ночь после ареста Леши за ним приходили партизаны.
Из дальнейших расспросов разведчикам удалось узнать, что в Глухове в госпитале при лагере военнопленных работает девушка из того села, где Леша был ранен. По воскресеньям девушка приходит домой. Костя и Володя решили во что бы то ни стало встретиться с девушкой и узнать судьбу Калинина.
В этот день была пятница, и разведчики направились в село, чтобы встретиться с матерью девушки. Когда они подходили к селу, жители еще не спали, но и не чувствовалось особого оживления. Володя и Костя пробрались в огород и залегли. Им был виден дом и небольшой отрезок улицы. К дому пристроен коровник. Это тот самый дом, который указала жена обходчика.
Володя остался наблюдать, а Костя пробрался к дому и постучал в окно.
– Кто там? ‑ сразу же отозвался тихий женский голос.
– Выйдите на минутку, – попросил Костя.
– Что вам надо?
– Выйдите, пожалуйста. Меня Галя прислала, – смело соврал Костя.
– Что с ней? Сейчас, – торопливо сказала мать, и по шуму Костя понял, что она одевается. Заскрипела дверь, и на пороге появилась еще не старая женщина.
Она посмотрела на незнакомца и приглушенным голосом спросила: – Что вы хотели передать мне от Гали? Проходите в хату, – она говорила почти без украинского акцента.
– Спасибо. У меня мало времени. Меня ждут товарищи. К вам большая просьба.
– Какая? – спросила она и в недоумении уставилась на красноармейскую форму разведчика. – Зайдемте за хату. Здесь могут увидеть.
– Какая же у вас просьба? – повторила она вопрос, как только зашли за дом.
– Нам во что бы то ни стало надо встретиться с вашей дочерью, – сказал Костя.
– Как? Вы же сказали, что от Гали? – женщина схватилась за грудь, на лице ее появился испуг. Она почувствовала себя в западне.
– Мамаша, успокойтесь. Мы вам не враги. Нам надо видеть Галю по очень важному делу. Я боялся, что вы не выйдете, потому и сказал, что от нее, – поспешил успокоить Костя.
– Я вас не знаю. Разве могу доверить вам дочь?‑сказала она, несколько оправившись от испуга.
– Видите, я красноармеец. Выслушайте мою просьбу, а то нам могут помешать.
– Говорите, – упавшим голосом сказала женщина.
– Нам известно, что ваша дочь работает в Глухове. Завтра суббота, и она должна приехать домой. Скажите ей, что мы ждем ее на опушке леса у дороги. Мы будем ждать завтра и послезавтра.
– Как она вас найдет?
– Для того, чтобы мы ее узнали, пусть она повяжет на шею платок. Голубая косынка? Вот и хорошо.
– Я скажу Гале, но боюсь за нее, – после минутного колебания сказала мать.
– Напрасно беспокоитесь. Ей никто и ничто не угрожает. Галя возвратится через полчаса. Можете ее провожать. Вы не помешаете. Во сколько она приезжает?
– Обычно после обеда.
– Так мы будем надеяться. Спокойной ночи, – сказал Костя и, не ожидая ответа, скрылся в кукурузе.
Костя передал Володе разговор с женщиной. Подумав, Савкин сказал:
– Тебе не кажется, что здесь что‑то кроется? Если она не спала и сразу отозвалась на стук, – значит, кого‑то ждала.
– Возможно, и так. Мало ли кого может ждать женщина. Нас в данном случае интересует – пришлет ли она к нам на свидание свою дочь или нет.
В субботу во второй половине дня разведчики заняли место для наблюдения. Необходимо было следить за подходами к месту встречи, чтобы не попасть в засаду и своевременно увидеть Галю. Время тянулось мучительно медленно. От скуки Володя рассуждал:
– В четыре часа дня она приехала домой. На умывание десять‑пятнадцать минут. Переодеваться двадцать минут. Мать ей расскажет – еще пятнадцать минут. Решают, идти или не идти – пятнадцать. Итого шестьдесят пять. Допустим, что в пять пятнадцать выйдет…
– Забыл посчитать обед, – напоминает Костя.
– Прибавим двадцать пять. Значит, в пять сорок выходит из дома. До лесу идти километр. Дадим ей на это двадцать минут.
– Галя встретила подружку, накинь и на это.
– Допустим, двадцать минут…
– Что ты, двадцать? – оживился Костя. – Знаешь, когда подружки встречаются, то им и часа мало, а ты двадцать…
Друзья набросили полтора часа на подружек. Затем час на непредвиденные случаи. Прошли все сроки. Уже девять часов, а Гали нет. Надежды на то, чтобы девушка одна пришла ночью в лес, да еще на свидание с неизвестными людьми, не было.
В субботу встреча так и не состоялась.
В воскресенье еще до восхода солнца разведчики были на наблюдательном пункте. Полдня пронаблюдали безрезультатно. Много прошло мужчин и женщин в лес и из леса. Не было только той, которую ждали. Закралось сомнение – может, не узнали ее, а возможно, не приехала или же побоялась идти на встречу. В таком случае придется возвращаться, не выяснив судьбы товарища. Это был самый нежелательный оборот дела. Но и ждать до следующего воскресенья бессмысленно… Терпение и еще раз терпение.